Текст книги "Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были"

Так плавно из политики и религии я опять съехал на свой конек, субкультуру. В общем-то это моя гордость, потому что в это самое время, как никогда до этого, Система стала, в немалой степени благодаря моим усилиям, не только потребителем, но и производителем культуры, причем создавая ее под свои потребности и следуя тоже определенной идеологической направленности, вернее антиидеологической. И получалось, что мы потребляем то, что сами производим. Нет, конечно, все эти гуляния по художественным и историческим местам, в которые нас любил таскать Сольми, – по местам особняков и многоэтажных зданий в стиле модерн, на Донское кладбище, в Новодевичий, а также просто музеи и выставки общегражданского, так сказать, значения – не потеряли своей актуальности и для нас, но нам всегда хотелось чего-нибудь особенного и своего, «сектантского».

Безусловно, одно только наше существование являлось большим вкладом в борьбу с советской идеологией и образом жизни, точно так же как американские и европейские хиппи и попавшие под их влияние студенты Сорбонны своим бунтом остановили войны, заставили прислушаться к пацифистским настроениям молодежи и вообще сделали военную риторику несовременной, а политику в целом более позитивной, социальной, экологичной и мирной. В этой связи вспоминаю песню задолго до того времени уехавшего во Францию Леши Хвоста, которую пели среди нас:

 
Пускай воюют пацифисты,
Пускай стреляют в них буддисты,
Пускай считают каждый выстрел,
А на войну я не пойду,
И не пойдем мы воевать,
И не хотим мы воевать,
Не нужна нам война опять…
 

Потом в Париже в скватте на улице Жюльетт Додю, где Хвост принимал Гребенщикова впервые в 1993 или 1994 году прославившей его песней «Над небом голубым» (хотя Хвост всегда пел «Под небом голубым»), я часто слышал его исполнение этой песни, которая должна бы стать гимном Новой Прекрасной России будущего.

Вспоминает Шуруп: «В принципе мы были единственной несоветской средой, поэтому к нам тянулись все, и мы были абсолютно толерантны ко всем. Именно мы сами по себе и были контркультурой, антисоветской средой, в которой уживались и просто асоциальные типы, и психически больные, и оригиналы всех мастей – панки, битломаны, рокеры, гомосексуалисты (как Макс Ланцет), фашисты, которых мы тем не менее старались разговорами наставить на путь истинный, верующие, которых в Совке гнобили, и т. п. Что не терпелось, так это кидалово (воровство) и сотрудничество со спецслужбами. Слово “стукач” изредка произносилось в отношении кого-то, и его избегали. С обратной стороны нашего “Чайника” на Ноге находилась центральная московская синагога, и по пятницам вечером правоверные евреи в ермолках радостно нас приветствовали по пути туда и обратно, а частенько и задерживались поболтать. Перчик же и Виталик Совдеп и не вылезали от нас, были своими, как и Моцарт и Паганель. Музыканты группы “Пилигрим” Сергей Калугин и Ольга Арефьева постоянно подтусовывались с нами. Менявший церковную юрисдикцию с официальной Московской патриархии на катакомбную некий Никанор считал своим долгом прийти и объявить об этом тусовке.

Кстати, Виталик Совдеп, тоже частый посетитель синагоги, раз по простоте душевной на стопе огреб неприятности, назвав районный центр деревней. Дело было так. Проходя пешком какое-то низкоэтажное селение, он был остановлен ментом и после предъявления паспорта, когда мент стал у него допытываться, неужели он и в Москве так вот ходит, в рваных джинсах и с распущенным почти шаром волнистых непослушных волос, Виталик съязвил: “Нет, в Москве я волосы вот так, за воротник заправляю, в костюме хожу, а тут у вас в деревне…” – “У нас в деревне? – взревел мент. – Да у нас тут двести домов, две школы, ясли, детские сады, два магазина, да еще книжный, газетный киоск, дом культуры, наконец!..” В общем, Совдеп сильно обидел местных, и его хорошо что не побили, а отправили на несколько суток в спецприемник, где его почти наголо остригли. Волосы у евреев растут быстро, и он к переезду в Израиль года через два отрастил опять пушистый хайр. Каково же было его удивление на новой родине, когда его за какой-то мелкий проступок и там словил местный полицейский и хватанул дубинкой по горбине, приговаривая на чистом русском языке: “Я вас в России п…, волосатых, и тут буду!”»

Опять возвращаемся к культуре. Выставка прикидов

Теперь о литературе. Трудно было достать хорошие книги, да и узнать, какие книги хорошие. В магазинах лежали горы никому не нужных материалов съездов и совковых скучных писак про радостную жисть в колхозах и в цехах, но иногда попадалась классика. Хорошие книги были большим дефицитом, и даже не слишком интеллектуальные граждане считали важным иметь дома интересные книги, хотя мало кто от них прозревал в отношении того строя, при котором жили. С большим трудом можно было купить приличную литературу, но самым важным считалось иметь многотомные собрания сочинений, подписки на выход томов которых либо распределялись на предприятиях, либо получались в результате стояния в многочасовых очередях перед книжными магазинами. Книгами обменивались или просто давали почитать «на ночь». Шуруп мне как-то дал солидный том Воннегута, а «Гадких лебедей» я брал у своего друга Гриши Бердичевского, совершенно не связанного с тусовкой. У него же и «Мастера и Маргариту», «Чайку по имени Джонатан Ливингстон», «Над пропастью во ржи»[40]40
  Бах Р. Чайка по имени Джонатан Ливингстон: Повесть-притча / Пер. с англ. Ю. Родман // Иностранная литература. 1974. № 12; Сэлинджер Д. Над пропастью во ржи / Пер. Р. Райт-Ковалевой // Иностранная литература. 1960. № 11. Позднее печатались в сборниках: Зарубежная повесть. По страницам журнала «Иностранная литература». М., 1975; Над пропастью во ржи. Повести. Девять рассказов. М., 1983.


[Закрыть], книги Стругацких и много чего еще… Странно, что он не захипповал в свое время при таком направлении мозгов. Хотя Гриша выбрал более радикальное решение – эмигрировать по еврейской линии в США.

Тем не менее кто-то что-то доставал, и не обязательно это была художественная литература. Кто-то читал антигосударственные и антицерковные труды Льва Толстого, а кто-то пытался разобраться в писаниях Николая Кузанского (мне двухтомник[41]41
  Николай Кузанский. Сочинения: В 2 т. / Сост. В. В. Бибихин. М., 1980.


[Закрыть] одалживал Артымон, но я не осилил и трети первого тома) и Павла Флоренского (мне давал в самиздате Макс Столповский)… «Грани», «Экспресс-хроники» и «Хроники текущих событий»[42]42
  «Грани» – ежеквартальный журнал литературы, искусства, науки и общественной мысли, долгое время связанный с НТС. Выходил с 1946 г. во Франкфурте-на-Майне, с 1991 г. издается в Москве; «Экспресс-Хроника» – еженедельная машинописная подпольная правозащитная газета, созданная в 1987 г.; «Хроника текущих событий» – подпольный правозащитный машинописный информационный бюллетень, выходивший в 1968–1983 гг.


[Закрыть] в нашей среде не читали и не интересовались ими (кроме уже вошедших в политику Чукаевой, Рябоконя, Рулевого и т. д.), а вот те, кто не читал «Колыбель для кошки» и «Бойню номер 5» Воннегута, «Степного волка» Гессе, «Алису в Стране чудес» Кэрролла, считались сами себя обделившими. Впрочем, у каждого свой путь. Меня, например, торкнула «Башня из черного дерева» Джона Фаулза[43]43
  Упомянутый роман Дж. Фаулза был первые опубликован в переводе на русский язык в журнале «Иностранная литература» (1979. № 3), переиздан в сборнике «Современная английская повесть» (М., 1984).


[Закрыть], а другим достаточно было прочесть Конфуция и Лао-цзы… Шуруп подсказывает мне про забытые вещи Генри Миллера, как ни странно, Толкиена[44]44
  Толкин Д. Р. Р. Хоббит, или Туда и обратно / Пер. Н. Рахмановой. Л., 1976; Он же. Хранители / Сокр. пер. с англ. А. Кистяковского, В. Муравьева. М., 1983.


[Закрыть], Оруэлла «1984» и «Скотный двор»[45]45
  Оруэлла стали издавать в СССР только с 1989 г.: Оруэлл Д. 1984 / Пер. с англ. В. Голышев; Скотоферма / Пер. с англ. Г. Щербак. М.: Мир, 1989; Он же. Скотный двор. Эссе. Статьи. Рецензии / Пер. с англ. М.: Известия, 1989; Он же. «1984» и эссе разных лет. М.: Прогресс, 1989, и др.


[Закрыть], ну а кто владел английским языком, мог читать и Тимоти Лири.

С фильмами так же. Кому-то после «Генералов песчаных карьеров»[46]46
  «Генералы песчаных карьеров» (The Sandpit Generals) (1971; реж. Х. Бартлетт).


[Закрыть], просмотренных в 13 лет, можно было уже не доказывать лживость существующего уклада вещей во взрослом мире и прелести бродяжничества и естественных истин, а кому-то надо было попасть на недоступный широкой советской публике «Забриски-пойнт», чтобы окончательно оформиться в изгоя… Но надо сказать, что уже в середине 80-х у выездных номенклатурных семей стали появляться видеомагнитофоны, к которым некоторым из нас изредка был доступ. Например, мы с женой году в 1987-м уже смотрели у сына одного академика «Апокалипсис сегодня», «Полет над гнездом кукушки»[47]47
  Упомянуты американские фильмы «Забриски-пойнт» (Zabriskie Point) (1970; реж. М. Антониони), «Апокалипсис сегодня» (Apocalypse Now) (1977; реж. Ф. Ф. Коппола), «Полет над гнездом кукушки» (One Flew Over the Cuckoo’s Nest) (1975; реж. Ф. Ф. Коппола).


[Закрыть] и какие-то еще фильмы, которых не могло быть в советском прокате.

Самым главным нашим опознавательным знаком, живым манифестом и знаменем были наша одежда (прикид) и волосы (хайр). На самом деле в наше время народ в основном уже ленился шить что-то оригинальное или даже неоригинальное, по образцу западных тусовщиков. То есть хотя бы из ковров или цветных кусочков материи смастерить какие-нибудь сумки, жилетки или куртки, как в 70-е. В основном просто обшивали мулине заплатки на джинсах и расшивали этими же яркими нитками рубашки и ксивники. Я сподобился смастерить суму, скроив и сшив ее из какого-то плотного холста, предварительно его выкрасив в темно-вишневый цвет, пришил лямку из маминого старинного широкого пояса от плаща и нашив ряды различной красной тесьмы. Швы обвязал мулине и присобачил деревянную пуговицу. На этот подвиг у меня ушло дня два. Еще у меня была льняная рубаха хиппового вида, алый хайратник, алая куртка (купленная у спартаковского болельщика, соседа), к которой я пришил деревянные пуговицы, и черный полушубок с нарисованным на нем на плече сзади желтым кенгуру. Потом уже мне вторая невеста сшила дивной красоты радужный ксивник, который у меня и сейчас где-то лежит, а пока это были все отличия, кроме нескольких бисерных фенечек и еще расклешенных, со студенческих времен, джинсов, с массой заплаток, которыми я по одежде отличался от окружающих советских людей. Многие и так себя выразить не заморачивались. Но были умельцы, которые возвели самострок почти в культ и обшивали себя и знакомых буквально с ног до головы. К их числу принадлежали Володя Баптист, его ученик Поня, Понина соседка Конфета, ее подруга Алиса и еще несколько герлов. Еще Крис и Ромашка. Они шили все, включая (изредка) даже обувь.

Крис со Светой

Но прежние поколения, к которым принадлежал Баптист, ходили в ярких, в цветах и надписях, одеждах и сильно выделялись в толпе, хотя сам Баптист, а за ним и Поня предпочитали серо-бурую гамму, наверное заимствованную у индейцев, которые таким образом прятались в лесах. Поня решил сделать осенью 1986-го или в начале 1987-го выставку прикидов в двушке Саши Вяльцева на Автозаводской. Тот согласился, тем более что сам был не чужд хипповому стилю в одежде.

Собирали то, что было под рукой, Баптист даже специально еще что-то нашил, Конфета ездила к Дюймовочке, Офелии и Азазелло брать «канонические» вещи. Развесили все это хозяйство, но казалось, как и на всех наших выставках, что выглядит это бедновато. Помню, что сюда приезжал петь свое «Развевается в воздухе хайр» Гриша Шлягер, который уже несколько лет не выходил из дома в Беляеве и только мучил влюбленную в него Наташу Солнышко, подругу Алисы, а заодно и маму своими капризами.

Леша Фашист

Совсем рядом с метро «Беляево» над организованным (позже, конечно) выставочным залом авангардистов на пятом этаже жил Леша Фашист (Соболев). Он, кстати, даже ни разу не спускался в этот зал, чтобы его друг и художественный руководитель Государственного центра современного искусства Леня Бажанов, куратор этого зала, не узнал, где Алексей живет. Просто Леша уже всеми мыслями был в Америке (где он и родился, между прочим) и много общался только со мной. Хотя телефон ему позванивал, и он отвлекался от разговора на то, чтобы ответить кому-то по эмиграционным делам. Леша был кладезем хипповых историй всех 70-х и начала 80-х, так как он начал тусоваться совсем юным и первый раз приехал на Гаую в кепочке и с ранцем, похожими на нацистское обмундирование. Поэтому и получил эту кличку. Он был в самом центре тусовки, ближайшим другом Сергея Москалева, тогдашнего вождя хиппи и более развитого, чем Подсолнух, человека, и участвовал во множестве приключений. Его любовью какое-то время была Втататита (Ира Иванова), которая к концу 80-х сошлась с Кириллом Крыловым, милейшим и тишайшим человеком, ныне давно покойным (†2010).

Алексей очень нас с женой полюбил и частенько к нам захаживал в гости, а мы к нему. Причем он мог начать свой очередной рассказ (совсем не «гонку», как можно было подумать, а правдивый и содержательный), например, в 11 утра, а заканчивал сильно за полночь. Множество персонажей, которых я никогда не видел, путались у меня в голове, но увлекательно было настолько, что я боялся его перебить своими уточнениями. Помню только несколько эпизодов из рассказов об их тогдашней яркой жизни.

Первый был в кафе «Аромат» (его хипня звала «Вавилоном»), которое было также культовым местом сбора волосатых на Гоголевском бульваре рядом с метро «Кропоткинская» на высокой части. Гоняли и старались забрать менты там очень часто. В конце концов это так надоело, что пипл решился на крайние меры. Когда в очередной раз приехала их там винтить упаковка, несколько парней попилили себе вены заготовленными бритвами. Кровища так напугала ментов, что они отвезли их всех в пункт скорой помощи и долго не решались их опять хватать. Хотя поодиночке выслеживали, насильно стригли налысо, клали в дурдома или сажали на 15 суток. Леша лежал так несколько раз, но, правда, он изначально сам там косил от армии. Но его не стригли. Волосы отросли у него до пояса, и я его впервые таким увидел. Потом он стал их укорачивать и в конце концов к моменту отъезда в Штаты имел совершенно цивильный вид, хотя и любил выкурить косячок. Ширяться он давно перестал и, видимо, неосновательно подсаживался в свое время.

Сергей Москалев

Втататита и Кирилл Крылов с ребенком

Второй был в доме почти напротив «Вавилона», угловом с бульваром и Пречистенкой. Раньше там располагался продмаг, а за ним на первом этаже по бульвару была квартира, в которой жила какая-то хипповая герла. У нее постоянно бывала куча народа, и флэт жил весело, в частности тем, что окно в ванной выходило на улицу. И то ли оно было не закрашено, то ли его пипл специально открывал в летние месяцы, но в ванной плескались голые зримые нимфы, вызывая у прохожих столбняк от изумления… В СССР, как известно, секса не было… Об этом флэте и Красноштан рассказывал.

Кстати, как недавно рассказал Ришелье из своей Ниццы, он этот флэт не знал, так как жил с некоторых пор постоянно в Симферополе и бывал в Москве нечасто, но он помнил, что напротив «Вавилона» на другой стороне бульвара была мусарня, куда и таскали волосатиков, а прямо над ней жила тусовая герла, которая частенько вписывала к себе иногородних.

Третий случай был подтвержден Сашей Ришелье и был связан с тем, что летом 1979 года пипл сговорился рвануть в какую-то глухую заброшенную деревню на Валдай. Такое паломничество в дикую природу от надоевшего в городах винтилова. И что вы думаете? Власть по своей глупости не изменила себе и свинтила по всем дорогам, где стопом передвигались по направлению к этой деревне волосатые, сотни пипла, задействовав целую дивизию ментов! Добралось до места назначения около дюжины, чудом избежав облав. А ведь эти хиппи могли устроить себе там сельскохозяйственную коммуну типа Лонго Май[48]48
  Лонго Май – основанная в 1973 г. во Франции, Германии, Австрии, Швейцарии и др. странах сеть сельскохозяйственных кооперативов с антикапиталистической, антимилитаристской и эгалитарной идеологией.


[Закрыть] и избавить власти от проблем в городах… Идея эта им пришла, когда они съездили большой компанией в Ясную Поляну и прониклись толстовскими мыслями. То есть суть совка сводилась к тому, чтобы всем нагадить, даже когда самому это невыгодно.

Как я говорил, его другом был «предводитель дворянства», а точнее массовик-затейник типа меня, Сергей Москалев, который долгое время мучился, что у него нет кликухи. Тогда сам человек обычно себя не называл, надо было дождаться от других. Но никто не называл, и Москалев попросил называть его Верховным суфием всея Руси (или что-то в этом роде), но вроде не прижилось, и придумал потом себе кличку Хеопс, и его стали звать Хеопс твою мать… Злой пипл все усматривал у него желание «пасти народ»… Как-то его взяла «Береза», и он, ожидая своей очереди для душеспасительной беседы, рисовал какие-то каляки, а внизу подписал «План взятия Кремля». Шухер был не слабый… Он же первый догадался коммерциализировать чисто хипповое увлечение плести фенечки из бисера. На вильнюсском празднике Казюкас[49]49
  Казюкас – традиционная ежегодная ярмарка изделий народных промыслов, проходящая в Вильнюсе 4 марта.


[Закрыть] 1977 или 1978 года он начал их там продавать, а уж по его примеру и многие другие.

Леша с Москалевым в 1980 олимпийском году, когда ходили по квартирам всех неблагонадежных, а также отлавливали волосатых на Валдае, подстраховались и вписались с Эстетом (Андрей Масальцев) и Втататитой к архитектору Тюрину в его трехкомнатную квартиру в Беляеве на две недели. Веселая была коммуна. А потом Москалев в Козихинском, в мастерской отца своей жены, устраивал бдения с суфийским уклоном, где все должны были высокомудро толковать басни Ходжи Насреддина. Но в конце он расслаблялся и становился прежним, ржал и травил анекдоты.

На Никитском бульваре находился Музей народов Востока, куда устроился сторожем Олег Мочалов (в 1982–1983), а потом и какие-то другие хиппи, так что народ стал с Гоголей после 7 вечера в будни и после 5 в выходные (но свои, определенной компании) приходить оттягиваться тут иногда до утра. Про Мочалова говорили, что он всё хотел поженить мухоморы с гитарой, но получалась отчаянная занудная какофония, которая официально называлась психоделикой… Играл он не всегда один, а с другом, тоже музыкантом, Федором (Володя Евстигнеев), с которым они и экспериментировали. Подруги у них бывали общие. Тогда в тусовке герлы часто меняли парней, и какая-нибудь Арина была герлой то Шамиля, то Мочалова, то Леши Соловьева, что было признаком значительной эмансипации.

Надо сказать, что Алексей угощал нас не только хипповыми историями и чаем со сладким. Он был хорошо информирован в искусстве, политике, чуть меньше в истории, знал много забавных и значительных случаев из советской и западной политической и культурной жизни, много смотрел кино и все из него помнил. Я, например, впервые от него услышал имя его любимого режиссера Фасбиндера. Рок-музыку он тоже неплохо знал, и в основном именно ту ее элитную часть, где «Вельвет Андеграунд» и «Кинг Кримсон». Самые интересные для нас истории были, конечно, про первых американских хиппи, их цветочные и экологические коммуны, их деятелей и о происшествиях, фестивалях и путешествиях. Это были как сказки 1001 ночи, о недостижимом и волшебном, которое, как нам казалось, и детям нашим не светит никогда. Но и россказни про Мочалова, Москалева, Прикву, Йоку, Машу Белявскую, Витю Рябышева и множество других отечественных персонажей очень питали наши мозги возможностями свободной жизни, к которой мы стремились и тут. Например, рассказ о том, что Том и Гулливер решили пересечь границу и отправились на Памир, где Гулливер погиб в результате схода лавины.

Алексей изредка вылезал после моих уговоров на тусовку, сидел стриженый или еще с узенькой косичкой на Гоголях в сторонке, угорал над всеми, но все же встретил пару раз кого-то из старинных знакомых напоследок.

Алексей родился в Штатах, когда там работал его отец, и он мечтал вернуться на родину, в Штаты, где он хотел заниматься авангардным искусством и начать с поступления в какую-то адски престижную в этом направлении школу в Нью-Йорке. Надо сказать, что он знал все имена, события, направления и цены на авангард и рассказывал об этом далеком и отталкивающем меня направлении взахлеб. Дома у него стояли повернутые к стене большие холсты, и он время от времени их нам показывал, но видя, что они не вызывают восторга, убирал. Я никогда не видел, чтобы он рисовал или писал красками. Видимо, Советский Союз не вызывал в нем творческий подъем, и он в конце концов попал в свой американский рай, поступил в эту школу, но его через пару недель после этого сбила насмерть машина…

А через дом от Алексея жил Андрей Беляевский, урловатый наркоман, который очень редко вылезал на тусовку из-за стремаков, хотя у него в квартире постоянно останавливались наркоши, и от постоянных вламываний ментов дверь просто не закрывалась. Но они с Лешей между собой не были знакомы. Вот такие парадоксальные стороны одной Системы…

Саша Диоген

Одним из первых хиппи, с которыми Саша Фомичев познакомился, был Пессимист, который работал ночным сторожем напротив диогеновской бочки, тьфу, дома на Песчаной площади. И почти каждый раз, когда Пессимист заступал на дежурство, он через некоторое время приходил от скуки к Диогену в гости попить чайку и поболтать. Диоген был так же или немного иначе, но интеллектуально подкован, и им было о чем говорить. Видимо, из-за некоторого сходства с древним киником и склонности к гонкам на основополагающие философские темы он и получил свое прозвище. Вообще, так как Диоген жил один в маленькой комнате в коммунальной квартире, то у него довольно часто зависал народ, создавая опять-таки флэт. Поэтому хозяин флэта, пресыщенный пиплом (до 20–30 человек) у себя дома, редко вылезал на многолюдные тусовки в центре. Герлов он редко оставлял у себя надолго. Он больше любил путешествовать стопом и однажды с Ильей Ермаковым, своим ближайшим другом, его герлой Ирой Жужой, Толиком Гродненским, Анжеем (Андреем) Минским и Олей Киевской (но подобрали ее в Одессе, где говорили на русском) пошли через Памир в Катманду. Но, естественно, не дошли. По дороге, в Хиве, у них была неприятная история, и они разошлись. Ездили на Тянь-Шань с Илюшей. Илюша, женившись на Жуже в конце 80-х, уехал с ней в Данию, но через некоторое время возвратился, потусовался тут и женился на очень богатой немецкой журналистке, с которой катается теперь по миру с большим комфортом. А тогда они топали по пыльным среднеазиатским степям, где для путников через определенные расстояния на вбитых в землю колышках была натянута веревочная или ременная кровать, чтобы змеи, тарантулы, скорпионы и прочая симпатичная живность не беспокоила спящих.

Проезжая Ростов с Анжеем и двумя герлами, в придорожной столовке один из его спутников подошел к человеку, который мирно поставил свой комплексный обед на стол, но, попробовав суп, отодвинул его и стал есть второе. Этот спутник спросил: «Вы суп будете еще есть?», тот ответил: «Нет», думая, что это хоть и несколько обросший, но сотрудник столовой, который собирает посуду со столов. Каково же было его удивление, когда он увидел, что этот изможденный сотрудник преспокойно начинает хлебать его суп на соседнем столе. Мужик встал и вышел. Через десять минут возвращается с двумя ментами. Оказывается, что он тоже мент, просто в гражданке. Их забрали, отвели в отделение, посадили перед собой и, разглядывая их и листок бумаги, долго молчали. У хиппарей правило: если дело может обернуться скверно, молчи. Диоген с приятелем молчали в ответ и смотрели на ментов. Потом один из ментов прокашлялся и спросил напарника: «А кто это?» (он был в затруднении при заполнении бумаги). Другой ответил небрежно: «Да панки, наверное». – «Ах, панки, ну идите отсюда»… Ребята пошли к Дону и дошли до пляжа в городском парке к 11 вечера. Все разделись и стали купаться голышом. Тут к замешкавшемуся на берегу Диогену подходят опять два мента и спрашивают, что он тут делает. Тот отвечает: «Мы купаемся с друзьями». – «Купаться тут нельзя, табличка висит». – «Так темно, не видно табличек». – «А где твои друзья?» – «Вон выходят из воды, только вы отвернитесь, они в таком же виде, что и я, и там девушки». Окей, пипл вышел, оделся и проследовал на пост милиции парка, в котором эти менты просто дохли от скуки: ни телевизора, ни радио, ни газет, но висит гитара. Диоген, который за всю жизнь выучил только «Лестницу в небо», взял гитару и сыграл ее. Менты были в восторге, тут же достали из шкафа много сушеной рыбы и трехлитровые банки с пивом и гудели вместе всю ночь…

Из Ростова всякими кружными путями та же компания поехала в Астрахань. Уже в нескольких десятках километров от Астрахани, чтобы доехать до города, застопили два жигуленка, сели туда двумя парами и поехали в бесконечную степь. При этом ехавший на первой машине Диоген увидел на полу перед задним сиденьем шесть бутылок вина. «Я такое никогда не пробовал». – «Ну так открывай!» Пили все, не исключая водителя, так что, когда добрались до Астрахани, водитель второй машины удивлялся, какие кульбиты выделывала впереди идущая машина…

Нашли там какого-то несистемного парня, который как-то общался с проезжавшим в тех местах Пессимистом и был от него в восхищении. Он их отвез пожить на дачу, где повсюду висела таранька на веревочках, а в холодильнике было только несколько банок с черной икрой и здоровенный осетр… Но вот виноград рвать не разрешалось. Зато в заборе была магическая дырка, в которую можно было просунуть рубль с пустым ведром, и через несколько минут рука неведомого существа безмолвно протягивала ведро, наполненное пивом… Женщины в городе ходили в призывных мини-юбках или, наоборот, в юбках до пят, по вечерам играл рок-н-ролл – в общем, отрезанный от мира в степях без дорог оазис 60-х годов. На Волге они насмотрелись цветущих лотосов. При этом одна высокая стройная блондинка из местных решила покинуть с их компанией этот оазис и отправиться с ней в Среднюю Азию.

Диоген туда ездил несколько раз и не как все, не за сбором конопли (он не курил и сигарет), а просто ради экзотики. В результате они приехали в Хиву, вернее на огромное озеро под Хивой, в нескольких километрах, на причал, на котором в прошлом году Диоген познакомился и с рыбаками, и с одним русским чудаком, который вздумал там организовать байдарочную станцию. Но у местных вообще была неприязнь к воде, и байдарочное дело заглохло. Кстати, тогда Хива сохраняла тот вид, какой имела в Средневековье, будучи городом, построенным из той самой глины, которую рыли из того поначалу небольшого озера, которое таким образом превратилось чуть ли не в море.

В этот раз никого из знакомых не было, но по принятому на Востоке обычаю гости должны были быть приняты хорошо, накормлены, напоены и спать уложены. В домике, где их приняли, их поили и кормили, но когда Илюха ушел в другой дом, соблазнившись обещанием водки, хозяева оскорбились и попытались в напиток Диогена подмешать какой-то наркотик. Сами-то они, кроме своего насвая[50]50
  Насвай – наркотик; смесь табака и щелочи, продаваемая в форме маленьких зеленых шариков.


[Закрыть] за щекой, никаких других наркотиков не употребляют. Сашка выходит на причал с опьяневшей астраханкой, а за ним вываливается один из рыбарей с ножом. А надо сказать, что местные ножи имеют вороненое лезвие, и их не видно ночью. В общем, он раз махнул им, но задел только висевшего на груди на цепочке металлического Будду… Будда спас… Было понятно, что тип с ножом хотел поиметь астраханку, и у нее был шанс расстаться еще за это с жизнью. Дело в том, что если насиловали или просто обесчещивали на Кавказе, например в Грузии, в те времена, то обычно давали деньги и просто отправляли домой, а в Средней Азии убивали…

Оттуда они поехали в Самарканд и Бухару, где ночевали в полностью покрашенном белой известью медресе. Причем старинные деревянные створки этих дверей так были подогнаны друг к другу, что, когда закрывались, невозможно было увидеть щель и раздвинуть их. А в Самарканде попали на местную свадьбу, где их посадили в самом конце длиннющего стола в форме буквы Т, где сбоку от брачующихся сидели их отцы и матери, потом родня, далее дальняя родня, соседи, потом знакомые, ну а в конце оказались совсем незнакомые… Весь стол был уставлен едой и питьем, так что поздно вечером Диоген с другом и кем-то из местных настолько напились, что уснули, уткнувшись головами в стол. Проснувшись утром, они увидели, что весь стол убран, кроме их конца, где все оставили как есть, чтобы не разбудить случайно гостей из самой Москвы. Вообще, Москва для них была дальше, чем Луна, поэтому москвичей часто хорошо принимали и расспрашивали очень почтительно. Раз Диогена зазвал к себе в квартиру даже капитан милиции и хорошо принял, благо семья была в отъезде. Хотя ночевали порой и в красных уголках под портретами вождей, и просто на земле у главпочтамтов…