Текст книги "Хиппи в СССР 1983-1988. Мои похождения и были"

Любера

В тот год мирное и относительно безмятежное существование уличных тусовщиков (в отличие от домашней, безмерно более крутой, хайратой и начитанно-продвинутой части Системы) получило еще одну проблему в лице невесть откуда взявшихся организованных хулиганов под названием «любера». Происходили они действительно из города Люберцы в Подмосковье, где кто-то очень целенаправленно занялся их сплочением, приведением в спортивный вид тренировочно-качательными залами и внушением моды на знаменитые клетчатые штаны.

Я долго считал, что это происки КГБ или комсомола, искавших новой, силовой опоры в определенной части молодежи. Но выяснилось, что примерно в те же годы подобное явление появилось, например, и в Югославии. И там начали массово качаться, стричься почти наголо и демонстрировать агрессивность всяческие неумные юноши.

Слухи про люберов очень быстро распространились и стали пугающими. И уже зимой мы с ними стали сталкиваться то тут, то там. Это были стаи молодежи лет 13–25, которые приезжали в центр города, чтобы кого-нибудь зацепить, поколотить, ограбить и унизить. Интересно было то, что именно по их маршруту никогда не было милиционеров. Пару раз я видел, как они выходили в своих характерных шапочках-«пакетиках» из «Пушкинской», шли плотной массой по бульварам до Калининского проспекта и ныряли в метро, чтобы и там угрожающе себя вести и выскочить из метро в другом месте. Однажды мы шли небольшой группой с Гоголей бульварами, а любера шли нам навстречу. Нас, впередиидущих, они просто осмотрели и пустили вслед какие-то обидные реплики. А шедших в конце двух парней обобрали, отняв быстро и ловко часы и деньги. Мы это узнали только минут через десять, когда эти двое нагнали нас и все рассказали. Не находя милицию, мы прошли до Пушки, где остановили упаковку и стали им жаловаться на налет. В конце концов, должна же была проявиться хоть какая-то справедливость и защита для нас! Мы тоже граждане! Менты посадили меня и одного из пострадавших в машину и поехали с мигалкой с хорошей скоростью вдоль бульваров, даже заезжая быстренько в выходящие улочки и призывая по рации своих коллег на помощь в розыске. Доехали так до «Арбатской», где встретили кого-то из волосатых, только вышедшего из метро, где он грелся на входе. Он сказал, что любера всей толпой зашли 15–20 минут до этого в метро и искать их бесполезно. На этом в тот день все закончилось. Менты посоветовали в таких случаях пострадавшим сразу звонить 02. Тогда были телефонные будки, чтобы звонить двухкопеечной монетой, но эти будки встречались не на каждом углу…

Потом любера повадились сразу приходить на Большие и Малые Гоголя, зная, что тут они могут найти себе жертвы. Однажды днем, уже весной, они пришли, встали в стороне и выпустили какого-то малолетку на нас. Тот походил, походил, поматерился и как-то задел пару человек, в том числе меня. То ли схватил за рукав, то ли толкнул, уж не помню. Взрослые их ребята уже стали выдвигаться, предчувствуя возможность почесать кулаки. Никто из нас не проявил ответной агрессии, а я просто подошел к их вожакам и попросил унять мальца и вообще удалиться. И пока я там разводил разговоры, этот малец опять стал распускать руки и задел не абы кого, а Аркадия Гуру то ли словом, то ли рукой. Тот, несмотря на молодость задиры, мгновенно тяпнул ему в челюсть. Малец отлетел и какое-то время в себя не приходил. Я подбежал, а Аркадий, готовясь к потасовке, меня весело так подбодрил: «Не ссы, Принц, мы за тебя постоим!» Это было сказано, конечно, насмешливо, подразумевая мою нерешительность, но в конце дня он эти слова повторил очень серьезно, так что я их запомнил на всю жизнь. Было очень неудобно, но лестно.

Любера постарше стали напрыгивать на Аркадия и прочих, но дальше словесной баталии, очень матерно энергичной, дело не пошло. Сыграло роль то, что Аркадий сам оказался их земляком, люберецким. А я все удивлялся, как Рулевого и Аркадия их соседи-качки не трогают. Видимо, они своих признавали, и даже не таких боевитых, как Аркадий.

Руководитель отряда «Березы» защищает хиппню на Гоголях от люберов

Но вообще Гуру, Пикассо, Умка и многие другие очень скептически ко мне относились, подозревая, что я ищу лавров, но со временем убеждались, что это не так. И напряжения уже не чувствовалось.

Однажды с этими люберами приключилась-таки накладка. Они на Гоголях привязались к Сержу Сидорову, который привлек их внимание роскошной бородой и собачьим «иконостасом» – полным комплектом медалей на шее. Стали они его задирать, а тут как раз славная «Береза» подрулила, которая начала было свое привычное дело по свинчиванию «волосатых хулиганов и нарушителей порядка». Мы им настойчиво указали на другой субъект нарушения порядка и даже действительного хулиганства.

С некоторой неохотой «березовцы» перенесли свое внимание на люберецких и вступили с ними в дискуссию, защищая нас, что было впервые в их практике. Менты тоже появились в этот момент.

Игорь Каменев

Вспомнил еще одного выдающегося персонажа – Игоря Каменева. Когда-то он начинал как хипповый протестный художник, устраивал какие-то акции в середине 70-х и был фотографируем итальянскими журналистами – с длинными волосами, в широкополой шляпе прилегшим на Красной площади. Тогда это было круто.

Игорь был настоящим мастером живописи со своим миром, автором картин очень сильной экспрессии. Помню его большую картину – Иисус, идущий по волнам Тивериадского моря. Очень красивая и отлично написанная вещь. Меня к нему привел в 1987 году Миша Безелянский, вместе с моими знакомыми – туристами из ГДР. Они были поражены барственной обстановкой художника, его шикарными картинами, шикарной женой, угощением и долгим показом картин и каталогов. При этом сам маэстро делал это с легким флером аристократической усталости в духе Карла Брюллова, даже внешне на него походя. Потом он сделал быстрый и красивый мой портрет карандашом и подарил несколько кистей. Какими я тогда рисовал кистями, сейчас стыдно даже вспоминать.

Тогда хорошие или скандальные художники уже имели прямой доступ к западным коллекционерам, которые скупали замечательные картины и просто шутовскую лабуду за копейки забавы ради и с расчетом на дальнейшее прославление творцов. Вернее, западные дельцы имели к ним доступ, и благодаря этому некоторые творцы быстро становились успешными и состоявшимися. Не у всех, конечно, этот успех закрепился и стал постоянным, но какой-нибудь гиперреалист Файбисович до сих пор продает свои картины за несколько десятков тысяч долларов. А вот работы Каменева, судя по его сайту в интернете, сильно испортились и превратились в коммерческую вкусовщину. Думаю, что и цены у него уже не те, исписался маэстро… Так что мастерство и опыт не синонимы вдохновения и подлинности…

Еще о Системе

Термин «Система» означал взаимосвязь специфических людей из разных городов и местностей. По моим с Ришелье примерным подсчетам, в Системе одновременно в Союзе в 1970–1980-х было несколько тысяч человек, причем старосистемные могли никуда уже не вылезать, но сохраняли отношения со своими друзьями из этой же среды. Так было с теми, кто был на поколение и два старше нас по тусовочному возрасту: Приква, Толик Пикассо, Сеня Скорпион, впрочем довольно общительный человек, Дюймовочка, Йоко старая, Маша Белявская, Дубровский, Витя Рябышев (который, правда, уже в самом начале 87-го умер), Краснокаменский, Москалев, Вишня с Факси и прочие динозавры, большинство которых, однако, были или мои ровесники, или старше меня лет на 5–6.

В целом Систему должно было пройти не менее 15 тысяч человек, а с небольшим касанием и тусовкой в одну поездку или один сезон раз в 5–10 больше. В живых, судя по мартирологам на хипповых форумах и в личной переписке на «Фейсбуке» и в «Ватсапе», осталась дай бог десятая часть, причем из этих людей, повторю, половина, если не три четверти, младше меня… Конечно, те, кто начинал в 1968-м, были 1950–1952 годов рождения, но наверняка среди них были и те, кто родился через два-три года после войны. Этих, за исключением Баптиста и Азазелло, я уже не застал. Но сколько людей, которые соприкоснулись с нашим мирком и иначе стали смотреть на совковую действительность? Чисто умозрительно, не имея достаточного материала для исследования, я для себя выделяю такие поколения или периоды тусовщиков:

– до 1968 года какое-то подобие битничества,

– в 1968–1973 первое поколение советских хиппи, документы которых уже стоят денег,

– в 1973–1978 второе поколение,

– в 1978–1981 третье поколение,

– в 1981–1985 четвертое поколение,

– в 1985–1990 последнее, пятое поколение.

Явление хиппи было нами перенято, как и все остальное, с Запада, но, как и многое другое, у нас его творчески переосмыслили и не слабо развили. На Западе, как я упоминал в случае с парижским Аланом и Роже, не было дружного сообщества, тем более такого, которое готово было тебя вписать, накормить и помочь. У нас подход был академический, системный, и появилась Система бессистемно живущих, причем сплоченным сообществом, молодых людей.

Задача, вернее цель, их была проста – жить в кайф, свободно и как можно меньше иметь якорей. Вокруг нас копошились в муравьиной, часто бессмысленной деятельности миллионы людей, которые так и не могли себе обеспечить ни дня счастливой и свободной жизни. Многие занимались скряжничеством и мелочным накопительством, другие беспощадно лезли в гору карьеры, третьи просто уходили от жизни в беспробудном пьянстве, но все они были в путах советского тоталитаризма, который, в немалой степени благодаря нашему расслаблению и лени, понемногу рассыпался. Американские и европейские хиппи не имеют таких традиционных мест сбора, по крайней мере я не упомню, где все всех знают и просто тусуются вместе, как у нас до сих пор 1 июня в Царицыне. Там собираются на концерты, но каждый сам по себе. Наша Система – явление в мире уникальное и ценное, просуществовавшее в каком-то виде даже и в тяжелейшие 90-е годы. Если кто-то скажет, что мы ничего не создали, то ответ будет такой: иногда лучше не создавать, воздержаться от деятельности, чем что-то сделать. Например, не в меру деятельный Эйнштейн предложил идею создания атомной бомбы, которая была сделана и потом сброшена на Хиросиму и Нагасаки без достаточной причины. Эйнштейн потом всю оставшуюся жизнь мучился, вспоминая этот поступок, и формулировал моральную сторону технического и научного прогресса очень жестко, так же как и Андрей Сахаров. Лучше бы они не участвовали в военных программах! И хотя среди нас были люди, прошедшие армию и даже Афганистан (как Крис), все поголовно были антимилитаристы и пацифисты.

В психушке на Каширке

Новое уже шло полным ходом и захлестывало общество. Публикации ранее запрещенного, дискуссионные клубы, новые издательства и коммерческие ларьки… Менты, гэбуха и «Береза» слегка притихли. Но все равно некоторая часть хиппов стремалась из-за своих статей (по психиатрии) и вообще связи с дурдомами. Время от времени мы кого-то навещали в них. На Каширке были два таких учреждения, и мы приходили под окна и старались подбодрить товарищей. Внутрь не пускали, но какими-то хитрыми способами удавалось что-то передать.

Очень важное добавление от Шурупа.

Мы тут, в Совке, были настолько зажаты всеми нормами и правилами тогдашней жизни, что поневоле сплачивались и помогали друг другу в малочеловеческих условиях контроля, запретов и обязанностей (в этом отношении я вспоминаю одного француза, который про Францию, довольно бюрократическую страну, говорил: «En France tout est interdit, et tout ce que ne pas interdit, est obligatoire»[56]56
  «Во Франции все запрещено, а все, что не запрещено, обязательно» (фр.).


[Закрыть]. Я думаю: что бы он сказал, узнав на своей шкуре советскую систему?). Так вот, на двух примерах Саша все и объяснил. Первый случай произошел в Питере (тогда еще Ленинграде, но мы все так его называли). Поздний вечер, они с Алисой идут по какой-то глухой окраине города, где они искали кого-то из друзей и не нашли. Вдруг видят, что им идет навстречу хайратый человек. Шуруп поднимает два пальца в символе «виктории», и первое, что встречный нехотя произносит: «Ну вписка нужна, понятно», и далее просто ведет их к какому-то своему приятелю в котельную, где и оставляет на ночь. То есть это не обязанность какая-то, а моральная и физическая поддержка пипла в ситуации, в которой и ты можешь сам оказаться.

А второй случай в 1989 году как раз показывает полное отсутствие взаимопомощи и чувства локтя не то что у западных, а даже у восточноевропейских волосатых. Опять же Шуруп с Алисой были в Будапеште, первый раз за границей, и, изрядно измотавшись, увидели компанию таких же, как они, волосатых где-то в кафе. И тоже, подойдя к ним: «Пипл, виктори, хиппи…» Те просто удивились и не поняли, чего от них хотят и зачем им общение с незнакомыми, хоть и с такими же волосатыми, как они…

Кем еще работали

Из старых записей: «В сентябре 88-го более сотни волосатых собрались на сбор мандаринов в Абхазию. Было, как рассказывают, две бригады, из которых одну возглавлял толстовец из Херсона Степа Гура (почти гуру), чрезвычайно спокойный в личном общении и совершенно буйный в отстаивании политических прав человек. Видимо, это способствовало тому, что его бригаду обвинили в воровстве и заплатили так мало за тяжелейший труд, что всем еле хватило на дорогу обратно».

В это же примерно время болевший своей Шамбалой Боб (Борис Волчек) сагитировал народ на сбор папоротника для японцев на Алтай. На хрена японцам папоротник, непонятно, возможно, это из той же серии, что и с шишками, когда японцы закупали грошовые шишки, но при доставке их выкидывали, а в употребление шли отличные доски ящиков, в которые эти шишки запаковывали… Боб, ездивший периодически на свой сказочный Алтай, откуда привозил сильно цветные, срисованные по памяти с Рериха этюды горных вершин, как-то раз признался, что леса там настолько густые, что на самом деле он ни разу ни одной вершины, тем более заснеженной и освещенной в розовые его любимые цвета, так и не видел. Но они, мол, его инспирировали и вдохновляли заочно…

Саша Смоленский по прозвищу Депутат ездил в археологические экспедиции, чем «закрывал» в трудовой периоды вынужденной безработицы, так как в небольших городках после смены нескольких работ найти следующую хиппарю бывало очень трудно, а менты со своим желанием привлечь по статье о тунеядстве так и висели на шее…

В Москве Ланцет (который по первой работе был школьным учителем химии), старая Натали, Макс Левин, Кришнаит, Боб и Никодим подрабатывали натурщиками в Строгановке, где попутно еще «врубали» молоденькие таланты, особенно красивых девиц, в Систему. Большой антисоветской идеологической стойкости Федор Щелковский работал инженером по установке и починке лифтов. Были, как мне лично неизвестная Маша Белявская, научные и гуманитарные работники, но в огромном большинстве основную массу тусовщиков составляли студенты и люди, перебивавшиеся случайными заработками или сидевшие на иждивении родителей.

Выставка на Гоголях 3 мая 1987 года

По весне, в солнечную жаркую уже погоду, 3 мая жена Дана Каменского, Аня, и я организовали выставку на месте нашей традиционной тусовки, Гоголях. Это было продолжением традиции выставок на улице, но хотели сделать тихую, мирную и не на Арбате, а на Гоголях, на первых же лавочках бульвара сразу за памятником.

Надо сказать, что Арбат такой, каким мы его запомнили в истории, еще не функционировал, и отдельные художнички, перебравшись из Измайлова, только-только начали выставлять на продажу свои картиночки, но их гоняли, и такие стремаки могли себе позволить только самые отчаянные головы.

Выставка на Гоголях. Я и Аня Каменская. 1987

Мы делали свою выставку как всегда, без малейшего намека и задумки на коммерцию. И опять, как обычно, чекисты узнали о наших планах заранее и пытались помешать ее проведению. У метро стали проверять наши с Аней и Катей документы, глупо решив, что, взяв наши документы в руки, они нас остановят. Советский человек же был полностью напуган принципом «без бумажки ты букашка». Мы же решили оставить им их для дальнейшего скрупулезного ознакомления, а сами рванули к лавкам, где сидели наши друзья, окруженные людями в штатском, которые не давали им встать с этих лавок. Руль с Храмовым как нельзя вовремя в этот момент подвалили с иностранцами, на которых накинулась часть «штатских» и в форме, а я, пользуясь суматохой, поставил свои картины прямо у подножия памятника, за мной еще одна девица, потом Аня, и выставка началась. Мою многострадальную «Чернобыльскую тучу» тут же арестовали в воронок и потребовали убрать картины с памятника. Мы попрепирались, но дали себя уговорить и сошлись на том, что поставили их на несколько лавочек дальше за памятником, как, впрочем, и намеревались изначально. «Тучу» отдали, и мы спокойно могли продолжать.

Народу навалило уйма, в том числе совершенные раритеты, как Саша Локомотив, старая Йоко и Железняковы, Энд с Мадонной. Картины были в основном мои, в том числе не так давно нарисованный карандашный портрет питерской Скиппи, которая как-то ко мне вписывалась. Свои работы принесли Аня Каменская и Втататита.

Нины Коваленко в этот раз не было. Народу по случаю погоды было много, но через час все стали уходить в Манеж, куда я их посылал по просьбе Андрея Аксенова, который там выставлялся в группе фотографов. И главный мент, из тех, что все-таки присутствовали, какой-то полкан в парадной белой рубахе и огромной фуражке, стал советовать: «Ну что, постояли, показали, а теперь пора уж и расходиться! Смотрите, ваши все расходятся. Пора уж и вам». Очень миролюбиво и без больших сил милиции. Мы уж и сами подумывали пойти глянуть, что там в Манеже. Но Рулевой и Храмов просто не давали нам собраться и все провоцировали ментов. А нам говорили: «Ну погодите еще 20 минут! Должны подойти важные люди, дипломаты и журналисты». Ждали мы, ждали и дождались винтилова. Милицейский «Москвич» совершил очень необычный маневр, съехав по ступенькам памятника Гоголя на бульвар, оттуда вышли менты и стали неторопливо забирать всех в машину. Но упаковка была одна, обычный «Москвич», а нас было много. Забрали сначала Аркашу Курова, потом понесли меня, задели ненароком Аркашину жену, из-за чего Аркадий взбеленился, затем мою жену, Руля, Аньку. Меня и многих других участников и зрителей отвели в результате в отделение пешком. Пока мы сидели в отделении в приемном зале, к нам прибежали Коля Храмов и кто-то еще из друзей и стали с нами общаться в открытое окно тут же, на первом этаже. Менты никого не отгоняли и через 2–3 часа всех отпустили. Руль, однако, своего добился, и по всяким «Голосам Америки» передали про «его», вернее группы «Доверие», акцию, разогнанную милицией. Хотя «доверисты», и то только двое-трое, всего лишь присутствовали на нашей выставке. Впрочем, Аня была тогда членом «Доверия», так что 50 на 50. Но об этом я просто не знал.

Что случилось на бульваре

На следующий вечер произошла экстраординарная история, свидетелем которой я не был, потому что находился дома. Поздно вечером мне позвонили и сказали, что на Гоголевском бульваре, на всем его протяжении, было жуткое винтилово всех тусовщиков, волосатых и сочувствующих. Начали с Арбата, но так как там почти никого не было, пришли на наше обычное на тот момент место. Финт с машиной им понравился, и теперь несколько упаковок циркулировали по бульвару, вылавливая всех подряд. Задействовали ментов, курсантов, дружинников, которые избивали волосатых. Когда всовывали в ментовскую машину какую-то герлу, которая кричала и сопротивлялась, а ее били головой об машину, к ментам подошел мой сосед этажом ниже, студент последнего курса мехмата, будущий известный математик Федя Покович и поинтересовался: почему с ней так жестоко обращаются? Он оказался там случайно и был свидетелем, что никакой акции или другого неблаговидного действия никто, и в том числе эта герла, не производили. Менты в ярости стали и его толкать с заломленными руками в узкую дверь «Москвича». Когда он попытался высвободиться, ему дверкой придушили шею. У Феди отключилось сознание и пошла пена изо рта. Менты перепугались и вызвали реанимацию. Доставили Федора в Склиф[57]57
  Имеется в виду НИИ скорой помощи им. Н. В. Склифосовского.


[Закрыть] и кое-как откачали бедного парня, который и хиппов-то видел только у меня на кухне. Это стало известно западным радиостанциям, и они разнесли эту весть очень оперативно. Когда Федор попал домой, к нему пошли нескончаемой чередой отечественные журналисты. Но только один (В. Юмашев) опубликовал репортаж, причем огромный, на всю страницу, с грозным заголовком «Что случилось на бульваре»[58]58
  Статья была опубликована 3 июля 1987 г. в «Комсомольской правде».


[Закрыть], который у меня сохранился. Кстати, менты кричали в тот вечер, что больше волосатые не смогут собираться на бульварах. Но, и это важно, перед этим менты еще разогнали нескольких только начавших устраиваться на Арбате уличных художников и продавцов сувениров.

В общем, после звонка я сильно возбудился и стал сразу же отзванивать Шурупу, Ане, Рулевому, Поне, Конфете и другим, чтобы посоветоваться, что же нам теперь делать. Аня пригласила всю компанию к себе на «Пражскую». Туда пришло много «доверистов», из чего я понял, что эта Аня, милая и приятная художница, является активным участником группы. Мне раньше это в голову не приходило. В данной же ситуации, когда «доверисты» не пострадали, получалось, что они будут обсуждать, что делать в такой ситуации хиппарям. Мне казалось, что после позавчерашнего винтилова по их вине надо очень от них дистанцироваться. Но раз приехали, не уезжать же! Были Поня (его менты как-то раз душили, надев пыльный мешок из-под картошки, в другой раз обстригли, так что он был бывалый страдалец от совка), Конфета, которой вообще постоянно доставалось, Храмов, Руль и другие, всего человек двадцать. Там же появилась впервые такая оригинальная бабень, как Дебрянская. Я слышал, что с месяц назад о себе заявили на каком-то подобном сборище две отвязные тетки – Дебрянская и Новодворская. Именно так о них говорили. Жаль, попалась в тот раз на флэту у Ани не Новодворская! Жалею до сих пор, что не познакомился с ней.

Так вот, еле добились, чтобы начали рассказывать те, кто был вчера на бульваре, что видели и слышали. Я, кстати говоря, до этого все узнал от выпущенного из Склифа Феди и решил за него заступиться. А Рулевой решил говорить совсем о другом, а потом поставил кассету с чтением книги «Номенклатура»[59]59
  Имеется в виду монография М. С. Восленского «Номенклатура: господствующий класс Советского Союза», впервые изданная в Лондоне в 1984 г., а в СССР опубликованная только в 1991 г.


[Закрыть], которая была совсем не к месту. Запыхавшись, появился Коля Храмов и сказал, что его пасли от самого метро и весь дом оцеплен агентами в гражданском. Ну спасибо! Квартира же находилась на первом этаже, так что мы даже решили окна и форточки закрыть, а курящим курить поменьше. Тут стук в дверь и звонок… Все забегали, но кто-то приоткрыл сдуру дверь на цепочке. Стали вваливаться несколько неумелых то ли оперов, то ли просто «березовцев». Коля Храмов в это время набирал уже телефоны информационных агентств. Одновременно другие стали открывать окна в надежде скипнуть через окно или просто покурить. Рулевой мощным телом напирал на дверь и спокойно твердил Коле, чтобы он диктовал журналистам: «Лезут в дверь». Другие же кричали: «Закройте окно!» Коля в панике орал кому-то в трубку: «Лезут в окно! Закройте дверь!»… Гвалт стоял несусветный, метались все взад-вперед и только мешали Рулю. Дверь Саша с помощью всех остальных одолел. Бам! – и она закрылась на замок, задвижку, защелку и еще раз на цепь…

Вытерли пот, встряхнули дрожавшие руки. Передохнули. Тут зазвонил телефон – якобы почтальон принес посылку. Отправили по обратному адресу. Через 10 минут менты, видимо для создания впечатления почти армейской операции, пустили зеленую ракету, обозначая ею отбой своим сотрудникам.

«Ну так что, все так и оставим и дадим их нас разгонять, запугивать и винтить?!» – вопрошала Конфета. «Доверисты» пытались обсуждать какие-то свои отвлеченные вопросы. «Будем делать демонстрацию или нет?» – настаивал я. Нам советовали переждать, подумать… Блин! «Ну раз не хотите, я один пойду!» – говорю я. Конфета присоединяется, и мы втроем с Русалочкой уже идем к выходу. Будь что будет, но нам просто надоело это болото! Нас удержали, заявили, что и они тоже готовы на акцию протеста…

Разошлись без приключений.

Я и Конфета на демонстрации на Гоголях. 1987