Текст книги "Фарисеи. Эссе"

***

Медный Всадник

А. С. Пушкин

И Петр прав и Евгения жалко. Это фраза неверна. Научные работники говорят, что это простое решение спора:

– Кто прав? Евгений или Медный Всадник?

Здесь, как это часто бывает, наблюдатель поставлен вне закона. И Петр Первый прав, что поставил Россию на дыбы, и обыкновенного человека жалко, что он при этой каменно-медной поступи гибнет.

Так не бывает. Нет такого взгляда на Землю. Это взгляд на Землю из далекого далека. Где-то из Туманности Андромеды или с Альфы Центавра. Ученые смотрят на художественное произведение из окошка. Всегда считают себя внешними наблюдателями. Независимыми и объективными. Хотя уже существует Теория Относительности. Для литературы ее можно сформулировать так:

– Часть Наблюдателя всегда находится внутри художественного произведения. – Исследователь, читатель – это не тренер, а всегда играющий тренер. Он такой же ревизор художественного произведения, как Хлестаков Гоголя. Он участвует в событиях пьесы. Считают, что Хлестаков не настоящий ревизор. Наоборот, как раз настоящий. По-другому быть не может.

Тоже самое можно сказать и про Театральный Роман Михаила Булгакова. Один чиновник сказал, когда стало можно обсуждать Романы Булгакова:

– Теперь такого уже нет. – Имеется в виду, теперь никто не заставляет, как написано у Булгакова в Театральном Романе, писать обязательно роли и для пожилых, известных актеров, а не только для молодых и юных. Чиновник не замечает, что в романе Булгакова роли для пожилых, старых актеров написаны! А если написаны, чего теперь уж нет? Что изменилось?

По-другому быть не может. Это и доказал Эйнштейн. Это и есть Теория Относительности. Автор – это всегда герой романа. Все, в общем-то, это знают. Почему тогда поступают наоборот. Почему думают, что являются независимыми наблюдателями? Ведь очевидно, что фраза:

– И Петр прав, и Евгения жалко – это тавтология.

Тем более, эта фраза является просто завуалированной фразой:

– Петр прав. – И все. Никаких Евгениев. Как говорится, умер Максим, ну и так далее. – Слово на букву Х в его ослабленном значении с ним.

Предполагается, что этот Максим не Россия. Он умер, а Россия жива.

Однако если войти внутрь произведения, окажется, что это не так. Но никто не входит. Потому что это трудно. И трудность эта обозначена в Книге Войнича, как Крепость. Истина находится в Крепости. Нельзя из курилки сразу перейти к Переводу. Там был отдых, а здесь работа. А только так всегда и делается российскими переводчиками. Идут к переводу или из курилки, или из бани, прямо с гландами. Так даже лучше, думают они. Возникает горловой фефект речи, который заменяет им художественность.

Они считают:

– А почему нет? – Ведь ремесло-то у нас в кармане.

Это ошибка. Для того чтобы из Автора превратиться в Героя нужно Преображение. Переход через Альпы. Через линию полей, отделяющих текст от заметок на полях. А как перейти, если ученые считают такой переход невозможным? Так сказать:

– Мистика Библии. – Или, что, тоже самое: Ферма не доказал свою Теорему, так как нельзя доказать того, чего не может быть, ибо не может быть никогда.

Для попадания в Крепость, то есть с полей в текст книги, Одиссей придумал Троянского Коня. Казалось бы: зачем его брать? Не бери и Иерихонская Стена устоит. Однако это невозможно. Не взять Коня это все равно, что отказаться от Победы. Конь – символ Победы. А это все равно, что сама Победа.

Предвидение не срабатывает. Ни умная Елена, ни Кассандра ничего не могут сделать. Почему? Представьте себе такой пример. Вы ищите чайник. Два месяца. Ходите по всем магазинам и рынкам. Нет, нет, нет, всё не то. Или без свистка, или дно слишком тонкое, или очень дорогой, или свисток не открывается автоматически. Таким свистком и обжечься можно. Ведь его надо снять, прежде чем налить кипяток. То дно недостаточно широкое. Огонь будет обхватывать небольшое дно, и коптить чайник с боков. А если дно широкое, то и чайник на пять литров. Куда такой большой. Если он еще хороший, с толстым дном, то не все в доме его смогут и поднять. Слишком тяжелый.

И вот именно такой чайник вам попадается. Наконец-то! после долгих поисков. Вы в радостном раздумье, как Приам перед Троянским Конем. Уже ясно, что это то, чего вы так долго желали:

– Победа! – И вид матовый, и дно толстое, и свисток открывается и закрывается автоматически прямо с ручки. Но тем не менее:

– А где-нибудь написано, что он действительно из нержавейки? – спрашиваете вы. Ну, просто так, чтобы самому лишний раз порадоваться Победе. Ведь два месяца искал!

И вдруг, как будто удар молнии. Как гром среди ясного неба. Кассандра!

– Уже слову продавца не верите! Всё вам написать надо. – Что это было? Тем более продавщица говорит это спиной. Она занимается своими делами, и, удаляясь, от вас говорит:

– Ведь сказала же! Из нержавеющей стали.

О, боги! Приам хватается за голову. Победа, которая, казалось, была уже в руках, уплывает. Опять ничего. Опять поражение. Да не может быть! Этот чайник так прекрасен.

Тем более, продавщица выносит фирменную коробку с надписями, что все настоящее, из нержавейки, не Китай, а Гонконг. Гонконг, сертифицированный в России. Внутри толстой цветной коробки бумага, рассказывающая о правилах пользования и великолепных качествах чайника.

Что же перевесит? Великолепие Победы, или Предвидение, удар молнии, гром среди ясного неба. Ведь это было Предвидение, что чайник, как и Троянского Коня, брать не надо. Продавщица сразу отказалась разговаривать с вами по-человечески, бурчала что-то о доверии покупателей спиной к вам. А ведь у нее все было! Все бумаги и цветные коробки, где написано именно то, что вы бы так хотели увидеть. Нарушены элементарные правила торговли. Зачем? А именно за тем, чтобы предупредить вас:

– Не бери!

А вы положили их на весы: красоту долгожданного чайника и предвидение. А ведь определение Предвидения именно в том, что оно не взвешивается. Не сравнивается с достоинствами Коня, не сравнивается даже с Победой. Просто по Определению Предвидения:

– Именно вопреки Победе, вопреки Красоте и удобству, вопреки долгой битве. Это находится вне логики. Просто факт! Не будущее, а настоящее.

Но разум в этот момент покидает человека. Он забывает о существовании Теории Относительности. Забывает, где находится Храм Соломона. Забывает Великую Теорему Ферма! Как забывает человек по совету Иисуса Христа отдать и нижнее белье, если у него требуют рубашку. Он отвечает просто от души, как переводчик, идущий из курилки переводить фильм:

– Да пошел ты на – слово букву х в его ослабленном значении на б– И… и покупает красивый, на все случаи жизни чайник, вводит Троянского Коня в Крепость. Он забывает помолиться.

Должно быть что-то еще. Что-то еще, кроме Предвидения. Само по себе Предвидение не помогает. Нужно было помолиться. Забыл, опять забыл про этого Посредника.

И оказалось, Трою разрушила Победа. Конь Одиссея. А чайник оказался не нужен. Слишком тяжел для того, для кого покупался. Куда ей пять литров с толстым дном. Истина оказалась исключением из правил. Чайник на все случаи жизни не подошел.

Тем не менее, хорошо для тех, кто был внутри Троянского Коня. Они смогли войти в Крепость Войнича. Так и читатель, автор может хитростью войти внутрь художественного произведения. Он может стать Героем романа. И тогда все окажется не так просто, как:

– И Петр прав, и Евгения жалко.

Храм Соломона

С какого ракурса виден Храм Соломона? Его нельзя увидеть из окна, его нельзя увидеть, проходя мимо, его нельзя увидеть даже из самого храма. Ибо этот Храм находится в двух временах. Кажется, что нельзя из нескольких племен сложить народ, также, как из двадцати юрт Храм. Но это и не так делается. Как построить город, где был Храм и как иметь семьсот жен, если тогда в Иерусалиме жило всего тысяча человек?

Также, как из утверждения Диофанта получается теорема Ферма, из простой фразы, что:

– Квадрат можно разделить на два квадрата, получается:

– Доказательство существования Бога.

Через две тысячи лет после Диофанта свои слова приписал к словам Диофанта Ферма. И вышло, что никакая другая степень, кроме квадрата разделена быть не может. И суть этого доказательства в том, что между временами существует связь. И связь эта не является простым сложением. И не означает, что Храм Соломона посылается в прошлое из будущего. Хотя в принципе Храм Соломона можно назвать позднейшей Вставкой. Прошлое и будущее объединяются и образуют новое качество! И это и есть Храм Соломона. Это доказательство Великой Теоремы Ферма.

Об этом пишет и Пушкин. В Евгении Онегине дом называется по-разному. И просто дом и замок. Пример.

Также при соединении Прошлого и Будущего рушится Стена Иерихона.

Теперь ясно, где находится реальность. Настоящая реальность, не временная, построенная на песке.

И получается, что Медный Всадник гонится за Евгением не для того, чтобы убить его за непослушание, за угрозы.

– Ужо тебе, строитель чудотворный!

Это не угрозы, и даже не обещание. Это реальность!

Петр Первый, или Медный Всадник, видит будущее. Уже свершившееся будущее!

Говорят, что Пушкин разругался с масонами. Считал их пережитком семнадцатого века. Но это не значит, что он не знал масонской терминологии. Более того, он знал, что за этой терминологией стоят реальные факты устройства мира.

Собственно, нам нужны только два факта. Точнее, может быть: артефакта.

Первый – это, что такое окаменение. И второй – что представляет собой Погремушка Исиды.

Погремушка Исиды – это обруч с натянутыми на нем струнами. Исида, которая как раз и командует наполнением Невы водой, колеблет эти струны, пробуждая людей от сна реальности. Зачем? А вот именно за тем, чтобы они шли на штурм Крепости Истины. Чтобы нашли способ попадания туда. А с другой стороны, со стороны Приама и троянцев, чтобы они смогли отразить эту атаку. Они должны суметь не взять Коня Одиссея. И вот для этого нужен Камень. Человек должен окаменеть, чтобы противостоять соблазну взять красивый чайник, или коня. Только окаменевший, человек может воспользоваться Предвидением. Иначе оно будет: что в лоб, что по лбу. Бесполезно. Все должны к этому стремиться.

Однако, как оказалось, нет!! Не все! Большинство оказалось против Истины. Настолько большое большинство, что Чацкий вынужден был констатировать:

– Карету мне, карету!

А прекрасная преподаватель университета на вопрос, что сейчас бы делал Чацкий, не задумываясь ни на секунду, ответила:

– Уехал бы отсюда!

Фантастика! Здесь никому не нужны мерседесы. Точнее, может быть, нужны, но делать их никто не хочет. Более того, это просто-напросто:

– Запрещено! – Ведь Чацкого объявили карбонарием, преступником, человеком, нарушающим закон.

Почему так? Вывод только один:

– Другие, старинные люди, мой батюшка! – Это другая раса людей.

Откуда они взялись? А откуда взялись индейцы? Ведь это не просто народы, затормозившиеся в своем развитии. Так сказать, низшая раса. Это:

– Другая раса! – Люди, сделавшие открытие, что не надо пробиваться в Крепость. Не надо и все. Гениально!

А действительно, откуда напастись на всех Одиссеев? Где взять телескоп Хаббл? Где на всех найти Левенгука.

Прилетели какие-нибудь инопланетяне с Сириуса, или с Альфы Центавра и сказали:

– Чё вам мучиться, ребята? Будьте, как дети. Не надо штурмовать Крепость.

– Почему? – спросил вождь. И был ответ, который впоследствии записал Михаил Булгаков:

– И так всё дадут! – Мама! Вот это открытие! Вот это подарочек.

И начали ребята благодарить пришельцев. А когда те улетели дальше, дальше просвещать народы Вселенной, начали строить Пирамиды. Пирамиды для… жертвоприношений. И выстроились к этим Пирамидам километровые очереди.

Вот говорят, что мы живем плохо, что бегут из России люди. А ведь был лозунг, точнее констатация факта:

– Жить стало намного лучше, и даже веселей! – И это правильно. Раньше длинные очереди стояли на жертвоприношение, а во время этого лозунга только за пивом, да за туфлями в универмаг Добрынинский или в Гум. Тоже, правда, вокруг ступенек, как на пирамиду для жертвоприношения. Но лучше же все равно. Где веселье, правда, не совсем понятно. Если только иметь в виду свою доисторическую память. На третьем или четвертом зиккурате Гума, тяжело вздохнув, вдруг вспоминаешь, что там, на Пирамиде ничего не давали, даже за деньги, просто вырывали сердце, отрубали голову и сбрасывали вниз на эти самые многочисленные ступени. И люди тогда не вздыхали тяжело, что уже ночь отстояли в очереди, уже день позади, скоро солнце садится, а:

– Плакали. – Да, там, в других цивилизациях, где не отрубали головы, находили многовековые трупы убитых, принесенных в жертву детей с до сих пор заметными следами слез.

Получается, что дети не приняли эту истину о том, что все и так дадут, что не надо штурмовать Крепость, как дети. С открытой, как предполагается, душой. Выходит, что они хотели познания Истины. Просто так умирать не хотели.

Тем не менее, разделение людей на тех, кто хочет познания, кто хочет штурмовать Крепость Истины, и тех, кто к этому неспособен – произошло. Одни могут понять конструкцию Библии, соответствующую устройству Мира, другие могут запомнить наизусть Евгения Онегина, или, например, номера глав, разделов и подразделов Конституции. Вот вам арбуз и свиные ребра барбекю. Настолько разные люди, мой батюшка, что совместить их никак нельзя. Настолько разные, что одни, даже интеллигенты, голосуют за террор против других, террор, перешедший в резню. Хотя как может террор перерасти в резню? Вроде бы и так террор – это резня. И это было после семнадцатого года.

Так, когда произошло разделение людей на две совершенно разные категории? В семнадцатом году? В тридцать седьмом? Или когда Пастернака Семичастный назвал свиньей. То есть предателем. Если назвать людей, хорошо запоминающих номера статей Конституции Простыми, а остальных, тех, кто изобрел микроскоп, телескоп, открыл Теорию Относительности, написал Гамлета – Сложными, то получается, что Пастернак просто не знал, что здесь живут все Простые. Рассказал, что когда-то здесь, оказывается, жили и Сложные. И это, видимо, вошло в противоречие с теорией Развитого Социализма о входящих в него только Простых людях. Почему только Простых? Потому что других здесь никогда и не было. По крайней мере, давно уже не было. И вдруг опять! Пастернак. Разумеется, он кушает не там, где спит. А спит в спальне, ест в столовой. По системе профессора Преображенского. А оказалось, что здесь уж нет Преображенских. Все далече.

А собственно, где далече? Когда произошло это деление людей на Простых и Сложных? Почему именно на Простых и Сложных? Просто это заимствование классификации людей, нет, не у Карла Линнея, а у Михаила Шолохова. Он в своих выступлениях всегда просто начинал с примера самого себя, как просто Простого человека, попросту говорящего с Простыми людьми. Остальные, очевидно, были Сложными.

Может быть, это деление уже было с Сотворения Мира. А не явилось результатом Дарвиновской эволюции, или было занесено сюда с других планет для облегчения жизни Простых людей. Точнее, они и сделали часть людей Простыми людьми, которым по самому их устройству не надо делать открытия. Людей, которым напрочь не нужен мерседес. Ибо в них вставили чип следующего содержания:

– Лучше не иметь, чем иметь.

Тогда как по Библии наоборот:

– Надо иметь, чтобы отдать имеющееся.

Простой вроде бы сразу обходит Сложного. Он сразу ничего не имеет. И отдавать ничего не надо. Так сказать, уже готовый Совершенный человек. Можно говорить не стесняясь:

– Коммунист. – Или, по крайней мере, эсэр. Которых, как некоторые говорят:

– Хорошо бы объединить. – Хорошо бы, конечно. А потом опять разъединить. И так далее. А почему нет? Ведь сделать это можно проще простого. Вон один знаменитый простой артист этого не понял, так его теперь больше не пускают на разговоры с аудиториями Мужик не увидел разницы между простыми людьми. А ведь всё просто: просто одни коммунисты, а другие просто эсеры.

Тем не менее, это лирика. Ибо вопрос этот не простой, а наоборот, сложный. Вопрос о том, когда появились Простые люди? В семнадцатом году, в тридцать седьмом, во времена разногласий между Пастернаком и Семичастным, или намного раньше. Может быть, они появились как раз во время пушкинского Медного всадника?

Предполагается, что Евгенией Медного Всадника это сам Петр, сам Медный Всадник. Только в будущем. Так сказать, будущее в настоящем. А именно: Предвидение. И Всадник скачет за ним не для того, чтобы убить, а чтобы изменить, точнее:

– Восстановить.

Из романа Пушкина Евгений Онегин известно, что Татьяна писала на стекле:

– Заветный вензель: О да Е.

Е, вписанное в О – этот вензель – это и есть вид Погремушки Исиды.

Нева, как написано у Пушкина в Медном Всаднике, больна. А это и значит, что вензель разорвался, О разъединено с Е. Часть овала, на котором крепятся струны обломано. Можно сказать, что В это и есть Систрум, Погремушка Исиды. Е – Систрум с разбитым краем.

Поэтому УЖО Евгения это будущее для В, Всадника, это Е, гибель. Гибель, потому что Систрум больше не будет работать. Он больше не будет звенеть, не будет больше греметь, побуждая людей на штурм Крепости Войнича. Все превратятся в Простых людей. Медный Всадник гонится за Евгением, чтобы остановить поток разбушевавшейся Невы, чтобы восстановить Е, превратить его в В. Деревянный человек должен умереть, умереть в человеке! чтобы он был способен завоевать Крепость Истины.

Это битва за будущее России. Какой она будет? Простой? Или Сложной?

И, как заметил Чацкий с ужасом, она стала Простой. Нет наук и искусств не из-за чьей-то случайной глупости, а уже по:

– Закону Природы. – В ней уже царствует Простой Человек. И после семнадцатого года не произошло ничего нового. Только еще большее утверждение царства Простого Человека. Теперь это:

– Простой Советский Человек!

И, каким он был, таким он и остался на сегодняшний день.

Не напрасно среди Простых людей усиленно распространяется идея, что быть каменным это плохо. Но Петр Первый переводится, между прочим, как:

– Первый Камень. – А Петра Первого пропагандируют, как хорошего, правильного человека. Как правого.

И не замечают, что первый Апостол Библии тоже Петр. Камень. В Библии это уж точно не случайно. Тем не менее, быть каменным среди Простых людей распространяется, как быть плохим. Как ругаться матом, или быть членом группы Пуси Райт. Бранящиеся Киски.

Вопрос о неправоте Петра Первого в принципе не снимается. Ведь его окаменению противопоставляется, пожалуй, еще более великая идея. А именно:

– Священное право собственности. – Евгений хочет иметь свой дом и жену. Кажется, что это слишком мало. Но в бесчисленное число раз больше, чем ни за что сидеть в лагере шестнадцать лет, как Арманда Эфрон. Без мужа, детей и дома. Более того, без права иметь дом и работу после освобождения. Только в лесу с медведями. Официально было запрещено принимать ее на работу и сдавать жилье.

Таким образом, Медного Всадника можно превратить и в Тифона, несущего распад и нарушающего естественный ход истории. Как зараза, привезенная сюда инопланетянами с Сириуса или Альфы Центавра. И тогда Евгений – это раненая Исида. А Простые Люди результат не естественного хода истории, а:

– Артефакт. – Инопланетный вирус. Как жрецы ацтеков в Теночтитлане.

И да:

– Простые Люди – это люди с той же закваской, что и фарисеи в Библии.

Всё-таки нет-нет, да удивляешься, как можно блокировать всё: науки и искусства? Ведь так и есть будет нечего. Ну, ладно, пусть все Сложные переведутся, а на Простых и этого хватит. А как быть с армией без мерседесов? На лошадях не удастся устоять ведь против мерседесов. Думаю, инопланетяне дали людям ответ и на этот вопрос. Как уже было сказано:

– Сами все дадут!

– А именно? – может быть, не понял кто-то. И тогда прозвучал древний заветный код инопланетян:

– Как? Да очень просто. По Ленд-лизу. – Сильно. Честное слово: очень сильно. Зачем иметь своих Сложных, когда их и так кругом полно. Как сорняков на картошке! Дадут такие мерседесы, что потом сами закачаются. Правда, какой-то Сложный Веник додумался до Джексона, но так ведь на них одних свет клином не сошелся. Найдутся другие. Этих мерседесов, как педров в Испании. Очень много и без Джексона-Веника. Зачем нам свои? – Вот это точно:

– Риторический вопрос.

Получается, что не:

– Петр прав, и Евгения жалко. – А:

– И Петра жалко и Евгения тем более. – Ибо Петр – он и в Африке Петр, а Евгений – это наше Счастье. Один, мой, единственный. – Это мы. Получается так, что кругом Петры, а нам нужны Евгении. Как говорится:

– Мы и сами хотим жить! – А то всё поселения, да гулаги.

Некоторые говорят, что так и должно быть. Ибо… ибо мы живем в Исторической России. Дас ист фантастиш.

Или:

– Искусство основано на традиции! – Откуда копаются эти аншлаги? В том смысле, что многочисленные резолюции – слово на букву х в его ослабленном значении – знает о чем.

Откуда берутся эти многочисленные оппозиции разуму больше похожие на оппозицию оппозиции? Ведь очевидно, что история не одна, а две! Точно также, как и традиции две. Не обязательно история, это победа Петра над Евгением, не обязательно это Гулаг. Точно так же, как традиция – это не обязательно водка, селедка и балалайка. Не обязательно соцреализм. То есть, как то, что могло бы быть. Типичное, в общих чертах. Существует точность. Но точность трудна, это не то, что рядом. Точность находится в крепости. И люди могли бы взять крепость. Могли бы, если бы знали, что она там. Поэтому Войнич и нарисовал Крепость в своем Коде. Потому что никто об этом не знает. Точнее, ее нарисовал кто-то другой, а Войнич, вероятно, только скопировал эту Книгу. А может быть, только сохранил, как это и считается.

Со времени Майя ничего не изменилось. Вот если сейчас, как тогда взять в плен десять тысяч переводчиков и выстроить их в четыре километровых очереди к… к Силиконовой Долине, где предполагаемая зарплата от пятнадцати тысяч долларов, все равно никто не сделает правильного перевода. Не могут. Более того, если их выстроить к Пирамиде Майя, где зарплатой будет не пятнадцать тысяч долларов, как у главных бухгалтеров московских ЖЭКов, а жизнь, все равно даже самые неплохие актеры не смогут прочесть перевод, как надо. Даже самые хорошие. Даже если будут знать, что за это незнание им вырвут сердце и отрубят голову. Поэтому жертвоприношение, в конце концов, и стало пережитком прошлого. За бессмысленностью. Крепость не возьмешь штурмом. Потом пробовали заставить людей соображать строительством Петербурга. Нет. Гулаг нет!

Соцреализм, нет! Пробовали называть свиньями, какающими там, где кушают. Нет. Целина. Продовольственная Программа. Никакие приводные ремни не помогают. Говорят, что, мол, все уже есть, и приводные ремни приготовлены, а нет, до правильного Счастливого Перевода, как раком до Луны. Взять даже самых лучших, талантливых, таких, как артист Ал. Серебряков, или Дм. Дибров – телеведущий – все бесполезно. Серебряков читал перевод Мэла Гибсона, как будто только что прилетел с другой планеты. Ничего не видел, ничего не знает. Дибров тоже где-то изображал перевод. Можно думать, что он и не читал перевод, а только изображал его. Читал так, как его читали раньше переводчики. Но это и есть ошибка! Хорошие люди, как будто преображаются при переводе. Совершенно не понимают, что делают. Ведь то, как раньше, до вас читали перевод, это не истина, не точность, а только:

– Как это могло бы быть. – И Караваджо, и Ваг Гог для того и стали писать с натуры, потому что поняли, что существует разница между представлением, образом и реальностью. Перевести правильно это и значит уловить реальность. А не соцреальность, то есть примерность. Соцреализм, действительно, как тут недавно сказал Дмитрий Бак, основан на традиции, на гулаге, и возможно даже, на реформах Петра, если считать, что Священный Закон Собственности выше, чем Закон, Священный Закон Окаменения, так сказать, Петризации. Может быть, между этими законами и другие взаимоотношения. Сейчас это не важно.

Важно другое. Нет серьезного отношения ученых, переводчиков к Вере. А именно там, в идеологии Христианства скрыта истина. Именно христианство не создало, конечно, а открыло существование двух историй и двух традиций.

Одна история – это история, как предполагается, она была. А другая, тоже написанная и нарисованная. Но бывшая не в прошлом, а в:

– Будущем! – Библия поставила будущее по степени реальности наравне с прошлым. И даже выше.

Были найдены первые рисунки в пещерах Европы. Им пять тысяч лет. Найдены рисунки народности Сан, бушменов. Это Южная Африка, рисункам всего двести лет. Внимательный ученый обратил внимание, что они не являются тем, что все считают реальностью. Это не фиксация сцен охоты. А транс. Люди проникали в пещеры, чтобы там, в тесноте и уединении, нарисовать будущее. И это такая же реальная история, как история прошлого, такая же традиция, как традиция идущая из прошлого.

Литературный критик говорит, что дело начиналась не с секса, не с искусства для искусства. Не искусство сотворило мир. А все это было только прилагательным. Очевидно, что наоборот. Очевидно, потому что видно. А идеологию Бака не изобразишь. Она недоказуема! И дело даже не в том, что первые рисунки не копировали быка или корову, а изображали только голову, и дальше несколько волнистых линий. Почему? Потому что для души этого было достаточно. Более того, это было точнее, чем изобразить всю тушу. А то некоторые думают, что у первобытного человека просто шариков в голове еще не хватало, чтобы изобразить быка целиком. Может, и не хватало, так это и не надо было. Ибо так ли уж важно традиция номер два, то есть история, важно, чтобы была связь с Богом, традиция номер один.

У древних племен была история номер один. Шаманы входили в транс и сообщали людям ее содержание. А наши шаманы сообщают нам будущее, как две капли воды похожее на прошлое. Я имею в виду раньше. Чем собственно Продовольственная Программа отличается от Коллективизации? Только временем внедрения в производство. Почему? Потому что и то, и другое не основано на:

– Священном праве частной собственности. – Не просто можно, а морально можно. Более того:

– Обязательно. И напряжение в чеховских Трех Сестрах основано именно на этом праве. На противостоянии истории номер один и истории номер два. Наталья там, это Дм. Бак здесь. Все хватаются за голову от его рассуждений, но он, как Наталья признает только традицию, только историю, не верит в реальность транса художника. Три сестры в ужасе мечутся, но не вступают в бой с традицией. Они понимают, что здесь что-то не так, что есть какая-то нелогичность даже в том, чтобы уступать свою комнату даже ребенку, но уже нет Веры. И, скорее всего, ее разрушил Медный Всадник. Они уступают традиции. Уходят кто куда. Как в будущем крестьяне по лагерям, поэты по поселениям, писатели к свиным корытам. Наша традиция, чтобы писатель был у свиного корыта. Как Пастернак. Смешное утверждение, но историческое.

Пакистанцы, по словам Сатановского, называют евреев не иначе, как детьми обезьяны и свиньи. Даже походя, в мультфильмах. И это не просто оскорбление. В нем есть логика. Обезьяны, потому что такие же, как мы. Ну, вроде того, что копируют, а на самом деле не такие, только подражают нам. А так как такие же, как мы, но говорят другое, – значит, свиньи, предатели. Накакали там, где им давали кушать. Точнее, как говорил Семичастный: даже свиньи так не делают. Как Пастернак, по словам комсомольца Семичастного.

Тем не менее, евреи не испугались возможности такого оскорбления. Более того, понесли его, как знамя Веры. Новой Веры в Бога. Как и оскорбление комсомольцем Семичастным Пастернака теперь работает против Семичастного и за Пастернака. Против истории номер два, против традиции, за историю номер один, за транс художника, который оказался точностью, письмом с натуры Караваджо, Ван Гога, Сезанна. И последний, Сезанн, сказал, как это трудно создавать реальность с натуры:

– Центр уходит, не вижу связей, рука уже не та. – Ибо точность трудна, ибо она находится в Крепости Войнича.

Хотя кажется:

– А чего тут трудного? Все перед Вами.

Очевидность ошибки того, кто говорит, что искусство основано на традиции в том, что его рассуждения всегда вторичны. Вторичны, потому что у них есть автор. И, следовательно, это статья, эссе, роман, пьеса, и, значит, действие его традиции происходит на сцене. Всегда на сцене. И пусть они сколько угодно трахаются на сцене столько раз, сколько у них должно быть детей, – все равно у вас-то в руках Камасутра. Вы-то в курсе, что можно и так, чисто для секса, ради искусства. Секс ради секса, искусство ради искусства. Мол, люди раньше такого хамства не знали, чтобы трахаться без интереса иметь детей. Они не знали – Бог, очевидно, был в курсе. А Он, очевидно, был вместе с первыми людьми на Земле. Да и сам часто спускался на Землю, чтобы напомнить людям:

– Не увлекайтесь, не абсолютизируйте обычаи и обряды. Сначала было Слово!

Да и сами люди появились не только из Земли, но из Неба.

Традиция, история всегда не просто традиция и история, а:

– Рассказ о традиции и истории.

Вот эту очевидную тонкость Екклесиаста и не замечают переводчики. Даже стоя на очереди в Силиконовую долину с зарплатой главного бухгалтера Управляющей Компании, даже стоя в километровой очереди на жертвоприношение.

Дм. Бак говорит, что Демократия мешает ему жить, что Демократия не в традициях русского народа. Ну, что-то вроде того, что раньше было больше свободы. На основание его слов можно доказать, что раньше свободы было все-таки меньше. Почти столько же, сколько сейчас. Но все-таки меньше. Значит так:

О несвободе литературного критика Дмитрия Бака. Жить мешает демократия.

Как-то:

– Курс доллара и письма почитателей его таланта.

Тут возможны разные способы. Лемешев, говорят, просто писал на своих почитательниц с балкона. А насчет доллара трудно что-либо посоветовать. В том смысле, что лучше не брать. Надоел. Не получится. Вон Сбербанк в один день обул своих почитателей на рублевую сумму, которую вкладчики получили за три года, как проценты. Три года, так сказать, слушали про рубль, а в один день всё отдали. Доллар пошел вверх на десять процентов.

Вывод:

– Раздражение Дмитрия обосновано:

– Слушай – не слушай – всё равно обуют. – И действительно, зачем тогда каждые полчаса передавать эти курсы и индексы? Наверное, те, кто их передает, думают, что их никто не слушает. Ан – нет.

Впрочем, чему удивляться? Всё это уже было, было.