Текст книги "Фарисеи. Эссе"

– Ну, вот вам Библия! Получите.

Именно это признание вышибали из русского народа в годы Советской Власти. Признание несуществующих грехов.

Кажется, что это признание грехов, это производство фарисеев проводилось сразу на двух параллельных конвейерах. На одном признавали грехи своих друзей, которые уже были в лагерях. Это производство понятно. Вроде бы и второй конвейер тоже плодил фарисеев. Вроде бы именно такая была задача. Ну, если человек врет на самого себя, он тоже автоматически становится фарисеем. Зерно-то автоматического вранья уже в нем заложено этой клеветой на самого себя. Не получается.

Человека, конечно, можно заставить спеть песню:

– А он мне нравится, нравится, нравится! И никого не свете лучше его нет! – Он даже сам может от души ее спеть. Только следователь все равно скажет по Станиславскому:

– Нэ верю. – Почему? Ну, как можно поверить объяснению в любви, если вы посадили у любовника всех родственников, друзей и знакомых? Этот пытаемый под пытками, а может даже без пыток, искренне скажет:

– Да, нет, честно, люблю. – Может даже дома записать на магнитофон – если бы он тогда уже был – эту песню про бескорыстную любовь, но ведь по Системе-то Станиславского надо достать не душу даже, а подсознание. Чтобы уж совсем по-честному. И вот здесь не получается. Даже Нерон бы не поверил такому объяснению в любви.

– Ну, не может человек объясняться в любви тому, кто разрушил всё, что он любил, и пересажал всех, кого он любил. – Именно такую установку имели следователи на своих столах, как настольный календарь. Поэтому, как Станиславский:

– Нэ верю. – И тогда это был конвейер не по производству фарисеев, второй, дополнительный, а:

– Просто уничтожение.

В первом случае, в случае хорошего профессора, человек меняется, становится фарисеем, а во втором, нет, не меняется, а становится предателем. Предателем, в первую очередь самого себя. Предатель это тот, кто остался тем, кем был. Почти тем. Наполовину он тот же, все также не может искренне, на подсознательном уровне объясниться в любви тому, кто его отправил в лагерь, но во второй, сознательной половине его сознания лежит записка:

– Люблю. – Он подписал ее под пыткой. Но, увы, теперь это противоречие раздирает его душу. Именно поэтому многие умирали в лагерях, не дожив до свободы. То есть. не только от физических унижений, но и от собственных моральных. Некоторые быстро умирали уже на свободе, только что вернувшись. Как, например, отец Зои Федоровой. Вернулся, но прожил недолго, всего полгода.

И, кажется, об этом удалось рассказать в фильме о войне Гроссмана. Не получается прежней идиллии, что:

– Вот мы жили счастливо, да немцы напали.

P.S. для этого фрагмента. Даже не послесловие, а просто добавление про покаяние в Библии. Почему в Библии требуется покаяться за грехи Своих Отцов? Почему человек должен отвечать за то, чего он не делал? Просто это требование является утверждением Вечной Жизни. Следовательно, человек не только сейчас живет, но и жил, и будет жить. И, следовательно, Прошлое для современного человека не является чужим. А не чужим, значит, Своим. И, значит, каяться надо за Свое Прошлое Вечного Человека.

А здесь – наоборот. Каяться надо по Системе Атеизма. Не За дела в прошлой жизни, и не Ради жизни будущей, а за конкретные дела этого своего пришествия на Землю.

Примерно тоже самое, когда здесь сейчас говорят, что мы делаем так же, как они там, на Западе. Новых законов не выдумываем. Мы, как говорится, не приняли ни одной нормы закона, какой бы не было на Западе. Пусть так. Но делается это в Разных Системах мировоззрения. Точнее:

– В противоположных. – Соответственно, и результат противоположный.

Опять продолжаем, что нельзя художественное произведение считать существующим:

– Независимо от реальности. Само по себе.

Например, говорят, что Джейк, герой Хемингуэя в Фиесте, ничего не делает, только пьет.

Т.е. как?! А кто же пишет этот роман? Дядя, что ли? Как я уже только что сказал:

– Пушкин и Онегин – не одно и то же лицо. А это значит, что они похожи! Не всегда, но периодически, часто читатель считает, автоматически ассоциирует Автора Романа и Героя Романа:

– Как одно и то же лицо!

Как Иисус сказал Апостолам:

– Видели ли вы Отца Моего?

– Нет, откуда, – отвечали ребята.

– Если вы видели Меня – видели и Отца Моего, – ответил Иисус Христос.

И, следовательно, Автор – это тоже Герой Романа. Конкретно, Хемингуэй в роли Джейка, героя романа:

– И восходит солнце, Фиеста.

– Как это может быть? – спросит кто-нибудь. – Один половой гигант, а другой импотент.

Дело в том, что один из них уже настолько устал быть секс символом, что сам уже чувствует себя импотентом. Он уже не может, как раньше, поставить женщин в ряд. На очередь. Но… но находит способ, как продолжать это дело. И находит не только для себя, но и для своего героя. И способ этот Хемингуэй применяет не только для секса, но и для литературы, способ написания романов. А именно:

– Не обязательно, чтобы стоя… не обязательно быть всегда готовым к бою, важно, чтобы в решающий, рабочий момент не надо было говорить:

– Прощай Оружие! – Наоборот:

– Я не ждал тебя, но рад, что вижу.

И точно так же он делал при написании романа. Нет никаких мыслей? И не надо. Более того, обязательно не надо. Важно, чтобы они пришли в непосредственном контакте с Романом. Не приходят? Ищем, как решение всех проблем, всего одно предложение. Нет. Одно слово. Нет. Ставим на диван два кило мандаринов. И так потихоньку их едим и бросаем шкуры в огонь. Слово придет. Одно, нужное слово, придет обязательно. А дальше? Дальше:

– Пусть очередь занимают. – Хватило бы только бумаги.

Вот, пожалуйста, вам связь между сексом и импотенцией. Между Автором и Героем Романа. Между тем, кто только пьет и смотрит корриду, и тем, кто пишет это Восходящее Солнце.

Более того, он не только там пьет, но и ловит рыбу, пьет в лесу кофе, ест утром клубнику. Вы скажете:

– Какая это работа? Одно удовольствие.

А вы хотите, чтобы с ним случилось тоже самое, что произошло с Джеком Николсоном? Чтобы его роман, как роман Джейка, состоял из одной только фразы:

– Одна работа и никакого удовольствия. Одна работа и никакого удовольствия. Одна работа и никакого удовольствия.

А потом бы он разочаровался в этом однообразном романе без удовольствия, взял кирку и начал гонять жену по отелю. Вы этого хотите? Так сказать, объявил бы ей для разнообразия игру в волка и козлят.

Фиеста – это не послание. Это тур, ваш тур, ваше личное путешествие. Беря эту книгу, вы сами заказываете себе это путешествие. Только так. Дело не просто в благоуханности прозы, как сказал Игорь Волгин. А это машина времени. Однозначно.

Говорят, что:

– Там нет никакого праздника.

Есть. Праздник в существовании прошлого. Как сказал Пушкин:

– Что пройдет, то будет мило. – Будет мило, потому что будет продолжать существовать.

Праздник в:

– Просто Жизни.

Праздник в реальности происходящего. В реальном создании Машины Времени. И восходит солнце – значит:

– И опять я там. Я опять там. Там, где был. Где был счастлив. Солнце опять восходит. Это не только Прощание, но и:

– Здравствуй. Это я. – Как сказал Владимир Высоцкий.

Далее, говорят, что Хемингуэй провоевал всего месяц, поэтому не мог хорошо написать о войне. Извините, но это уже перебор. Как говорится:

– А зачем козе баян?

Как говорил по этому поводу русский Шерлок Холмс Василий Ливанов:

– Если вы хотите такой реальности, чтобы у артиста было побольше опыта по фактуре роли:

– Дездемону надо сначала задушить, а потом выпускать на сцену. А на роль Отелло нанять киллера из Малаховки.

Да и Штирлицу не мешало бы по стажироваться в гестапо. Года четыре. Мюллеру – тем более.

Какой стаж в пребывании на необитаемых островах у Даниэля Дефо? А какой у Конан Дойла в работе детективом.

Это же не журналистика. Здесь все наоборот: чем больше стаж – тем больше ошибка. Вы что-то перепутали товарищ. Тут или в театр, или на ткацкую фабрику. Это две вещи не взаимодополняющие, а наоборот, как сказал Пушкин:

– Несовместные! – Две разные идеи. Одна делать, а другая:

– Казаться!

Социализм, соцреализм, он, правда, так и пишет:

– Быть! А не казаться!

В художественной литературе, в театре, в кино – все наоборот:

– Казаться, а не быть. Ибо здесь быть это и есть казаться.

Очевидно, но частенько эта идея подвергается сомнению. Потому что подвергается сомнению очевидная идея, что:

– Сначала было Слово.

Всё действительно теряется. Как теряется время. Теряется всё, независимо от содержания. Но, о том и Книга, Праздник, который всегда с тобой, что можно это ушедшее оставить с собой. Навсегда с тобой.

Итак, я повторю:

– Кому интересна чужая бумажная импотенция. Важна своя – литературная! В этой книге описывается не одно, сексуальное ранение, а два:

– Второе в сердце.

Герой ранен в пах, а автор в сердце. М.б., в голову. Человек имеет серьезное ранение. Импотенцию к жизни. А жизнь продолжалась. И в романе И Восходит Солнце он находит решение этой проблемы. Как он сказал:

– Затратив нечеловеческие усилия на превращение этого путешествия в Роман.

Во время этого путешествия он находит способ каждый день встречать солнце.

В общем, понятно, что в этом романе не один, а два импотента ищут способ жить дальше. И живут.

Говорят, что в этом романе главный герой Роберт Кон. Он и то, он и се. А в чем его достоинство? В том, что этот парень уразумел народную мудрость:

– Остатки сладки?

Дак мы их еще не выбросили.

Далее, какой был фильм Черепашки Нинзя! И как изуродовали его современные чтецы перевода. Превратили в помойку. Не меньше. И таких фильмов!.. Да, все. Провели кастрацию по Системе:

– Из всех искусств, для нас важнейшим является кино. И цирк.

Здесь заранее, в посылке предполагается, что попасть в прошлое мы не можем. Что, тоже самое, не может быть сделан точный перевод. Пули всегда будут попадать в молоко. И по теории вероятности: от одного до десяти. В десятку только десять процентов попаданий. Но и то это неправильный образ. Ибо:

– В десятку никогда.

Все образы переводчиков рассматриваются вокруг истины. Это всегда то:

– Чего не может быть никогда.

Если так Логично рассуждать, как переводчики, человек никогда бы не появился. Только что-то примерно похожее на него. Так не проповедуют ли эту идеологию похожести, примерности, того, как это могло бы быть, те, кто сам:

– Только похож на человека?

Думаю, это вполне возможно. Как Это Было – только частный случай более общего образа, более общей теории:

– Было – это Прошлое, измененное Будущим.

Именно поэтому листья на картине Ван Гога фиолетовые, хотя должны бы быть зелеными. Их изменила линза будущего.

Переводчики несут свой голос, как выпускники свой диплом. Как ремесленники свой инструмент. Они, возможно, думают, что это и есть Мастерок Масонства. Но нет, конечно, нет. Правильно – это образ Высоцкого, который говорил, что стихи и песни его пишутся не всегда, а когда пишутся, нет уверенности, что эти стихи лучше, намного лучше, чем те, что издают члены союза писателей. Ибо… ибо инструмент не в руке мастера, а рядом.

И это Рядом не унести с собой, как диплом.

Сокращено 1,5 стр.

Цветные стекла в храмах символизируют взятие Крепости. Не пассивное принятие белого цвета, просто солнечного света, а разложение его на радугу, понимание Бога.

Почему Радуга завет? Почему это договор с Богом? Потому что Радуга это способ, прием Одиссея для взятия Крепости. Поэтому и делают в Храме цветные стекла, цветные витражи. Это символ готовности идти на штурм Крепости. Даже символ взятия Крепости. Ибо:

– Человек Поверивший – взял Крепость Истины.

Что надо делать вместо того, чтобы топить корабли, как Мефистофель по приказу Фауста у Гете? Ответ:

– Дать им три дня без пошлин на границе и четыре дня без откатов.

Сокращено.

Главное – нет цели. Как говорил Пушкин:

 
Цели нет передо мною:
Сердце пусто, празден ум,
И томит меня тоскою
Однозвучный жизни шум.
 

Сокращено.

Ужас не в том, что переводчики и чтецы переводов – роботы, а получается, что и все остальные не лучше.

Мы роботы. Как у Стивена Спилберга в фильме Искусственный разум. Мальчики и девочки очень похожие на людей.

В Библии написано, что дьявол хочет, чтобы людей ценили не больше травы полевой. Вроде бы это только предупреждение, что надо верить, иначе так и случится. Но… но, похоже, это как раз произошло. Мы роботы.

– Искусственный Разум. – Так читать перевод люди не стали бы.

Вот сейчас смотрю это кино Стивена Спилберга и не могу поверить своим ушам. Кто заставил людей быть Роботами? Или их такими и создают Там, на Небе. И предлагают здесь, на Земле измениться. Но как?! Сознание людей находится в добровольном концлагере.

Где наши папы? Где Володарский и Гаврилов? Спасите нас, пожалуйста! Переведите нам кино, пока мы не чокнулись окончательно!

Люди думают, что человек это тот, кто говорит от себя, высказывает Свои мысли. Но это как раз Робот. Люди читают, как музыканты с листа, слова, которые говорит Бог.

Но Роботы думают, что это они – люди, т.к. умеют высказывать свои мысли. А Роботы своих слов не имеют. Наоборот:

– Человек – это Робот, а так как он этого не понимает, то и становится настоящим Роботом. В себе мы этого не замечаем. Но когда слышим русский перевод – ужасаемся. Не тому, что он такой деревянный, а потому, что делается:

– От души.

Мы не можем сделать обратный перевод. Значит, мы тоже Роботы.

А как его сделать? Если бы хотя бы был слышен иностранный текст. Но нет, полный дубляж его исключает. А когда слышен, то переводчик бесцеремонно его обрывает на полуслове, как будто на ярмарке отрубает голову роботу. Так просто, для развлечения.

Фарисейство И. В., писателя и историка.

Сокращено 1 стр.

И. Волгин не заметил этой очевидной связи. И это фарисейство.

Дело не в том, что очевидно – значит, легко видно. Наоборот. Просто для доказательства не надо строить сложную причинно-следственную конструкцию, а оно находится прямо перед нами. Очевидно. Как доказательство Великой Теоремы Ферма, которое сделал сам Ферма. А американские профессора написали для этого двести страниц.

Честность в Крепости. Просто так от пожеланий она не появится.

В этом Эссе не всегда указываются имена действующих лиц. Обычно это:

– Один парень, один историк, один литературный критик.

Их можно видеть почти каждый день на телевидение. Под разными именами.

Очень распространенный пример фарисейства: высказывание певца Девятова:

– Пища, приготовленная профессионально – без души.

Это большая, принципиальная, фундаментальная ошибка. Ибо как раз профессионалы только и могут добраться до души, заключенной в Крепости. Здесь просто делается элементарная подмена:

– Применяется слово профессионализм к понятию: обучение профессионализму.

Сначала да, человек пользуется мертвой водой, но потом-то живой. Как Сальери:

 
Ремесло
Поставил я подножием искусству;
Я сделался ремесленник: перстам
Придал послушную, сухую беглость
И верность уху. Звуки умертвив,
Музыку я разъял, как труп. Поверил
Я алгеброй гармонию. Тогда
Уже дерзнул, в науке искушенный,
Предаться неге творческой мечты.
Я стал творить;
 

Пушкин – Моцарт и Сальери

Можно, конечно, противопоставить Сальери Моцарту. Тогда получится, что Сальери действительно хотя и творил, но без… без Веры.

Тогда утверждение певца Девятова верно. Ведь почти все называют себя профессионалами. Более того, слово Фарисей можно перевести, как Профессионал. Здесь считается:

– Для того, чтобы быть профессионалом, ученым, надо обязательно не верить в бога.

Но мы-то рассматриваем, называем профессионалами героев Одиссеи и Илиады Гомера. Они всегда имели в виду не только Землю, но и Небо, где живут боги.

Так что было поставлено в фундамент Советской Власти в 17-м году? Непрофессионализм или Неверие в бога? В принципе это одно и то же.

– Кухарка будет управлять государством. – Что это? Каковы ее инструменты власти? Думаю, как раз профессионализм без Веры. И кухарка может окончить университет, наверное, думал В. И. Ленин, а поверить – нет. Это слишком трудно. Так и не надо! Именно при таком устройстве мира, без бога, кухарка и может управлять государством.

В общем, вместо всех этих премудростей в фундамент государства была поставлена, заложена:

– Коррупция.

Сокращено.

Русским переводчикам – чтецам переводов, я имею в виду, ибо до самих переводов дело просто не доходит – надо работать в детских кукольных театрах на ролях злых ведьм.

Ал. Серебряков. – Как будто только с Луны свалился.

– Я не могу изменить свой голос, – скажет артист. – Как говорю обычно в фильмах, также говорю и здесь в переводе.

В переводе не надо обманывать. Не надо свой голос выдавать за голос Рокки Бальбоа. За голос русского Сильвестра Сталлоне.

По системе Станиславского нужно оставаться собой в предлагаемых обстоятельствах. Ваши обстоятельства:

– Вы в стороне, а не на месте Мэла Гибсона. Как говорил один из верующих в Христа людей, излечив больного:

– Это не я. – Я только переводчик.

Почему не переводят, а выдумывают из головы детско-деревенско-прошлогодние абстрактные слова. Почему перевод Гоблина направлен на уничтожение конкретики подлинника? А говорит, что он точный. Перевод сознательно делается абстрактным. Мол, это и есть наша точность. Мы так говорим. И получается, что гоблинский перевод с посылкой:

– Я не буду переводить. Я буду говорить по-своему. По-пионерски, по-коммунистически, по партийному. И, следовательно, партийность художественной литературы не выдумка. Оно существует до сих пор.

Вот это падение духа на втором слове, на слове:

– Солнце, – означает, по мнению переводчицы, что это не она на самом деле говорит, не она подлинник, она обозначает этим падением духа, что она только:

– Переводчица.

И это и есть ошибка. Ибо Я подлинника и Я переводчика – это одно и то же Я. Точнее, два Я одного события, находящегося в двух разных временах. В двух разных измерениях:

– Одно на полях, а другое в тексте.

Анна Герасимова читает этот перевод о Голубом Французе без понимания смысла перевода. Мол, и так сойдет. Все равно это лучше, чем делают многие другие. Да лучше, здесь нет злостного вранья. Но в принципе также, как и на других каналах делают. Можно сказать, что на Viasat History выбрали отличников, но по-настоящему читает перевод только один Антонович. Да и то идет на грани. При переводе текста про индейцев Майя, Антонович изобразил голосом ужас перевода индейцами Майя, обращенных к ним слов бога. Голос Идола. Пусть это было на короткое время, на мгновение, можно сказать, но все равно – напрасно. Получается, что внизу нас кипит магма идолопоклонства. И настоящий, правильный перевод, цивилизация – это только пена над океаном каких-то злых сил, противостоящих человечеству.

Лев Редник читает перевод Импрессионистов. Педалирует юмор. А ведь там этого не было. Переводчик – чтец перевода – видит юмор в тексте подлинника, и комментирует юмор, как юмор, т.е. везде юмор. Тогда как в подлиннике юмор, без комментария, что это юмор, без педалирования, юмор, так сказать, с серьезным лицом. Переводчик не обращает на это внимания. Возможно, он думает:

– Какая разница? – Ничего существенного не меняется.

Меняется, принципиально меняется. Конкретный, частный случай обобщается в юмористический жанр.

– А как еще? – думает переводчик. – По-другому и не бывает!

Тогда как импрессионисты писали свои картины, чтобы показать, как обстоит дело на самом деле.

Перевод – чтение перевода – просто буквально превращает картину Ренуара в этикетку на спичечном коробке.

Переводчик лезет в картину и уничтожает ее. Хочет сказать, что нам не нужна картина:

– Лягушатник, – нам надо целое:

– Болото.

И эти переводчики с Viasat History не являются злостными надсмотрщиками за рабством, как другие. Но в принципе ничем от них не отличаются.

У них, Там, на Западе, Импрессионизм может быть с серьезным лицом, а у нас нет. Нужно всё хорошее обязательно превратить в детский сад. Как будто: так и надо. Скажите это Аркадию Арканову. Посмотрим, что он вам ответит. Вы видели хоть когда-нибудь, чтобы он улыбался на сцене?

Про Антоновича. Почти повтор. При переводе – чтении – жертвоприношений. Даже если на несколько секунд вводить идолопоклонское произношение, чтобы чуть-чуть показать, как это было, то можно подумать, что всё как было при индейцах Майя, так и осталось, и только сверху чуть-чуть прикрыто христианством. Внутри всё также кипит вулкан, ждущий Точных переводчиков.

Нигде в Библии не написано, что надо выгонять из церкви поющих и танцующих. Они же не торгаши. А кто торгующий? Кто устроил в церкви валютный обменный пункт. Не посторонние же люди. До них ведь Иисусу дела нет. Его волнует, что торгующими стали служители церкви. О них речь. Их Он изгонял из храма. Почему Он выгонял торгующих голубями? Голубь символ свободы. Именно голубь показал Ною, что остров свободы найден. Свободу нельзя купить или продать.

Сокращено.

И да: чуть ли не каждый день спрашивают, как переводится Рussy Riot? Пусси Райот, как будто это что-то очень уж страшное. А это только:

– Мягкий Шум. Играющие Пушистые Киски. – Примерно тоже самое, как раньше песня Ландыши. Ее тоже запрещали исполнять. Мол:

– Слишком легко, бездумно вольнодумно:

 
Ландыши, ландыши
Светлого мая привет.
Ландыши, ландыши
Бе-е-лый букет!
 

Автор слов О.Я. Фадеева

Сокращено.

Недаром коммунистическую идеологию часто сравнивают с христианской, с церковной, имеется в виду. И вот уж представители обвинения объявили, что:

– Хулиганство на политической почве мало чем отличается от хулиганства на религиозной почве.

Но и песня Ландыши – это тоже хулиганство. Также легкомысленно относятся к жизни, как стиляги, практически, как игроки в джаз, рок-н-ролл, буги-вуги, твист. Получается, что хулиганство всё, что движется быстрее паровоза. Недаром так часто встречаются знаки:

Сокращено.

Атеизм здесь – это всё-таки вера большинства. И хотя она не верна, но люди долгое время воспринимали атеизм, как разумность, научность, честность – пусть в первом приближении. А спрашивается, почему? Только ли потому, что их заставили? Нет, люди поняли, что это лучше, чем религия, которая была! А вы опять начали играть ту же музыку. Так нельзя. Это проигрышная позиция.

Сокращено.

Критикуемый перевод, чтение перевода есть только на Viasat History. На других Viasat такое же кикиморское чтение переводов, как везде на других каналах. Бывают исключения, но редко. Например, Михаил Карасиков и Виктория Бабанова нормали читали текст в фильме Большая Ночь, про двух итальянских поваров. Или в фильме Избрание, который некоторые нелепо перевели, как Выскочка. Как она может быть выскочкой, если там все выскочки. Это там, как норма. Дети. Но главное, чтение перевода кажется нормальным. Удивительно, такое чтение подходит только в этом фильме. В других оно режет слух. Чтение Романа Антоновича не режет слух никогда.

По переводу можно видеть насколько капитально зомбированы здесь люди, что действительно не верится, что все они люди, а не в роли людей исполняют волю каких-то чужеродных Земле пришельцев.

Добавить к чтению перевода Ал. Серебряковым.

Казалось бы, как это может быть, человек нормально разговаривает в фильмах, где играет роли, а перевод прочитать не может, тут, в переводе, как будто пролетает над гнездом кукушки?

Ответ по Библии:

– Надо измениться, не изменяясь.

Зачем Сезанн семьдесят раз пишет один и тот же холм? Особенно про Импрессионистов известно, что они много раз писали одни и те же предметы.

Более того, даже поступающим в художественный институт начинающим художникам и художницам объясняют, что они должны нарисовать, написать. Что? Перед ними одна и та же скульптура. А преподаватель рассказывает им, кто, кем был этот человек, чью скульптуру они будут писать.

– Напишите, – говорит он, – свое отношение к этому человеку. Скульптура неизменна, а все картины еще только даже начинающих художников должны быть разными!

Идея-то известна, оказывается. Чего еще надо?

Вам никто не предлагает сделать операцию на гландах, СВОИМ голосом надо показать свое отношение к натуре. А ваша натура это Мэл Гибсон. Нельзя просто выйти и читать за него текст так, как вы, еще не успев выйти из туалета, разговариваете утром с женой.

– А что, мне с ней с выражением разговаривать, что ли? – скажет кто-то.

Главное надо почувствовать, даже переводя лягушку или Черепашку Нинзя, что она:

– Двойная! – Это Рафаэль плюс автор, который написал слова для Рафаэля.

Также мальчик или девочка в кино, или Форрест Гамп – это не только ребенок или Форрест Гамп, но и их создатель! Буратино – это не только Буратино, но и Папа Карло. Каждый из них говорит не свои слова, а слова, написанные автором, папой, Папой Карло, который не чурбан, а… а бог. Вы переводите бога в роли полена. А вы прямо из бани начинаете переводить, читать перевод, т.к. думаете, что:

– Гланды и аденоиды, простуженные после бани, не помешают переводу. Не Гамлета переводить. Для меня нет никакого труда, чтобы перевести Буратино. Ибо:

– Я человек, а он полено.

Вы забываете, что душу в него вдохнул бог, слова написал взрослый дядя:

– Толстой, Шекспир, Набоков, Булгаков и т. д.

Вы их хорошо изучили, чтобы вот так своим голосом читать текст дураков, деревяшек, черепах, лягушек и других?

Отрекись от своего голоса. Поставьте его перед собой, и если надо, набейте морду.

Сделай из него Буратино, а не пищи, как мышь, которой кот прищемил задницу.

В общем, измените всё, кроме того, что вы изменить не можете:

– Свой голос.

Ал. Серебряков скажет, что он так и делает. Свой голос не коверкает. Молвит русским языком.

Этого мало. Считайте свой голос голосом Мэла Гибсона.

– Я так и делаю, – скажет Ал. Серебряков.

– Нет! Вы просто заменяете один голос на другой. Чтобы свой голос сделать голосом Мэла Гибсона, надо свой голос:

– Сделать чужим.

Вы только открываете рот, а звук вашего голоса – это фонограмма. Тогда это будет голос Мэла Гибсона.

В принципе это ваш голос, но вы показываете к нему свое отношение. Как показываете свое отношение к словам:

– Быть или не быть.

Представьте себе театр. Весь мир театр. А мы в нем актеры.

Переводчики.

Как только вы отстранитесь от своего голоса, это будет голос Идола. Так что, отстранив свой голос, не забывайте и про себя, идите вместе с ним, не отставайте, не дайте Идолу захватить ваш голос. Иначе вас могут отправить в прошлое, комментатором побед социализма. Если голос уйдет от вас, и будет гулять где-то рядом. Нельзя отдавать права на голос Идолу.

Девушка – Анна Герасимова с Viasat History – произносит:

– Король Солнце. – Так, как будто после слова Король ей пора в булочную. Видимо, подумала она, очередь за хлебом подходит. Надо спешить. Только так можно объяснить, почему ее голос вдруг упал, устал, проявил полное равнодушие к слову Солнце. Вообще видно, что эта девушка печалится, что она переводчица, что она только читает перевод, что она не сама:

– Французский бриллиант.

Если бы апостол с тем же недовольством делал свой перевод больному – тот бы умер. Умер из-за недовольства апостола, что он только передает слова бога, а не сам бог.

Получается вроде, что переводчиков легче послать на Пирамиду Майя для жертвоприношения, чем можно ожидать, что они хотя бы когда-нибудь научатся читать текст. Они сами тоже так думают, поэтому так и переводят, как будто находятся в рабстве. Вершина кажется недостижимой. Как Вера.

Попытаться восстановить настоящий перевод после наших переводчиков – это всё равно, что расшифровать древние иероглифы. Или Предсказание индейцев Майя.

Однако переводчики существуют. Настоящие, переводчики. Кто их запрещает? Кому так сильно нужно рабство?

Когда Булгаков, прежде чем умереть, сказал:

– Чтобы помнили, точнее, Чтобы Знали, – кого он хотел назвать?

Фарисейские законы В. Бортк.

Сокращено 3,5 стр.

 
p.s.
 

Фарисейство, скорее всего, и основано на выводе:

– Известное известно немногим.

17.10.12