Текст книги "Фарисеи. Эссе"

!

Ведь если нет Олега Даля, тогда:

– Кто?

Первый претендент на эту роль это:

– Я! – И, следовательно:

– Относись к себе так же, как относишься к Олегу Далю. Хорошо.

Культурная Революция

Юрий Пивоваров – академик:

– Литература больше, чем жизнь.

Красиво, логично, правильно.

Конечно, здесь и наука больше, чем Жизнь. А уж литература тем более.

Филолог возражает, что литература не могла заменить церковь. Кто ходил, тот ходил.

Говорят, что люди получили прививку против плохого в школе. В виде классической литературы. Все были, наоборот, против школьной классической литературы, ибо литература в школе преподносилась, как коммунистическая пропаганда. Т.е. именно, как плохое. Как жизнь, а не:

– Литература – Больше, чем Жизнь.

Библиотекарь тоже выдал:

– Литература – зеркало жизни.

Неужели никто не понимает, что так нельзя говорить. Нельзя рассказывать, как Дмитрий Быков, литературный работник. Ибо:

– Зачем?

Зачем повторят одно и то же два раза. Как говорится:

– Мы в курсе, что летим в Баден, зачем повторять два раза?

Как-то показывали перед церемонией вручения Оскара озвучку фильмов. Как она делается. Был выстроен ряд дверей – похоже на туалет – и люди ходили в эти двери туда-сюда и стучали по ним. Вот, мол, так оно, озвучивание фильмов в Голливуде и происходит. А показывалось на самом деле не это. Это была иллюстрация древнего изречения:

– В одну реку нельзя войти дважды. – Нельзя рассказать, как это было На Самом Деле. Всегда происходит создание нового. Поэтому и неверны выражения:

– Литература – зеркало жизни.

– Рассказ о классической литературе в школе прививал иммунитет к плохому.

Тавтология не может быть истиной.

А коммунистическая идеология это именно:

– Тавтология.

Вопрос фундаментальный, и поставлен он давно. А акцентирован был в 17-м году. Когда Слово спереди было убрано назад. Но люди заблуждаются даже не под влиянием пропаганды. Они просто неправильно ищут правду. Как обычно делалось?

Собирались на кухне у журналистки Преображенской и думали, обсуждали в задушевных беседах:

– Как бы это могло быть? – Ну, вот, если по-честному?

И не задумывались, что:

– Как бы это могло быть, – не может быть неправильным подходом. Ну, а как же еще-то?!

Как Ван Гог. Мольберт на задницу, и вперед, на природу, без вина и подруг. Нельзя просто так, разговаривая на кухне за вином с сигаретой додуматься, что не:

– Как бы это могло быть, – а:

– Как это было! – Нужна машина. Мольберт, бумага с ручкой, или пещера, как у древних, где можно рисовать. Рисовать то, что диктует Бог. Ибо Слово-то:

– Впереди!

А иначе, опять двадцать пять, опять непонятно, как живут, например, Нидерланды вместе со своими ценностями. У себя мы этого представить не можем.

А все дело в том, что и представлять-то нам ничего не надо. Не надо исключение из правил вписывать в правило. Исключение и существует именно, как:

– Исключение. – Как говорится:

– Исключение, а существует.

Есть, конечно, кто соображает, в чем дело. Но с другой стороны, удивляет, что таких очень мало. Кроме Юрия Пивоварова, я слышал только еще одну женщину-философа, к сожалению, забыл, как ее фамилия. (Зинаида Миркина.)

Удивительно, но отсутствие Веры в Бога прокатилось по России, как каток, как штормовая волна, как цунами, и накрыло практически всех.

В фундаменте рассматриваемой ошибки именно отсутствие Веры.

Вроде бы и Шекспира люди любят. А бесполезно. Ведь в его пьесах Прошлое это не:

– Как бы это могло быть, – а:

– Прошлое Существует. На сцене Настоящего.

Поэтому Литература и больше, чем Жизнь. Литература – это Прошлое плюс Настоящее, а Жизнь только Настоящее.

– Не доверяйте человеку, с утра еще не похмелившемуся. – Венедикт Ерофеев. – При встрече пионерки и человека.

***

09.04.13 – Игра в бисер. – Идиот, Достоевский.

Говорят, что Достоевский пишет не литературу, а тексты для изменения мира.

Но вся классическая литература так написана.

– Мышкин – не проекция Иисуса Христа на Землю, – Многие сейчас стали так говорить. – И.В.

– Идиот – это не название, это роман без названия. – Жаринов.

Кто-то говорит, что много лишних слов. А кто-то, что, наоборот:

– Ни одного слова лишнего.

Говорят, что Иван Шмелев говорил, что Достоевский это только стряпня, только кухня.

Так это правильно, что в романе показывается не только само здание, но и леса. Не только сама ракета, но и пусковое устройство. Потому что реальный текст всегда состоит из собственно текста и пусковых устройств. Или:

– Не только из слов героя, но и из слов автора.

Вот Сталкер Тарковского и кончается без конца, потому что герой не знает, куда идти. А автора выкинули из повествования, как лишнее, как стряпню, как кухню.

Только Пастернак заметил, что тексты Достоевского – это романы, художественные произведения, имеющие конструкцию. Все остальные на полном серьезе, начиная с детского сада до докторской диссертации, рассматривают Преступление и Наказание, как мораль. А спрашивается:

– Зачем? – если им это было известно уже в детском саду.

Говорят: Достоевский ищет выход из моногамной системы. – Хорошее замечание. Потому что возникает выбор:

– Или без моногамности, и в обнимку с четвертью самогона на своей грядке со свежими огурчиками.

– Мы завидуем свободе животных и варваров. – Кама Гинкас.

Я сомневаюсь, что это так. Животные, варвары просто не знают этой проблемы, но она есть и для них. Не зря в Библии написано, что и всякие твари ждут Второго Пришествия Иисуса Христа.

Вопрос Игоря Волгина:

– Может ли положительный, правильный человек не быть Идиотом?

Хороший вопрос. Хороший именно тем:

– Что считать идиотизмом?

Западная свобода – это и есть право человека быть Идиотом. Здесь это запрещается. Пример:

– В одном из голливудских фильмов русский космонавт летает в космосе, в космическом корабле, а на нем:

– Шапка ушанка с опущенными ушами.

Русские идеологи возмутились. Говорят, что это оскорбление для России. Но для Америки-то это не оскорбление. У них почти каждый фильм начинается с показа главного героя Идиотом. Например, Брюс Уиллис прежде чем спасти мир, вылазит пьяный из канавы, как будто он герой произведений Венедикта Ерофеева, а не Голливуда. Но идеология Венедикта Ерофеева здесь не приветствуется, как не приветствуется в кино космонавт, летающий в космосе в зимней шапке.

И присутствующие говорят, что хороший человек не может не быть Идиотом. Из чего следует, что и мы такие же, как немцы, англичане и американцы. Имеем тот же генетический код, те же моральные ценности. Но вот Достоевский и написал, что да, мы такие же свободные люди, как все, да только нам, в отличие от немцев, англичан и американцев это почему-то запрещается. Запрещается чуть ли не с неба.

Там можно с утра похмеляться. Здесь тоже. Но там, похмелившись можно идти спасать мир. Здесь запрещено. Просто не может такого быть, чтобы человек с утра похмелившийся знал лучше других, как спасти мир.

И идеологи ругаются, увидев в американском фильме, что русский тоже может совместить идиотизм и способность летать в космосе. Но скрывают, что их возмущает именно эта связь идиотизма и героизма. Говорят, что это просто оскорбление.

Попросту говоря, здесь считают, что обычный человек не может быть таким же хорошим, как мы, идеологи позитива.

Достоевский акцентирует внимание на Идиоте, не потому, что какой-то царь запретил здесь свободу, а больше. По Пушкину:

– Нет правды на Земле, но правды нет и выше.

Рабство России предопределено:

– Свыше. – И вот в этом печаль. Ибо:

– Почему? – Почему им в Америке с утра можно валяться пьяным в канаве, а к вечеру спасти мир от мирового зла. Здесь нет. Хотя вроде бы здесь тоже Христианство. А Христос, как известно, родился, можно сказать, тоже в канаве. Не в царских покоях. Не был потомственным идеологом – сокращено 2 слова. – И получается, что идеология 17-го года родилась не в 17-м году. Именно о ней и говорит Достоевский. О ней же, похоже, говорил и Пушкин.

***

10.04.13 – Поединок

Дело не в суверенитете. Просто современные князья и графы не хотят работать, как все, с конкуренцией. Хотят, как и раньше, получать деньги просто так, как дань.

Говорят, демократия – это чтобы нам не мешали внешние влияния.

Сознательно ли некоторые высказываются против Христианства, когда говорят, что бог не может изменить прошлое? Ведь эта возможность, хотя всегда и была в Библии, но запущена к исполнению именно Иисусом Христом.

Так-то надо было просто надеяться на жизнь лучшую в загробном мире. Но то, что лучшее может наступить только при изменении прошлого, не просто сказано, а сделано Иисусом Христом:

– Я сделал вас свободными.

Всё время говорят, что они делают то же самое, что американцы. Но забывают добавить:

– То же, но только наоборот.

Сокращено 1,5 стр.

– Чем плох Образ?

Только тем, что он всегда Безобразен.

Поверить в Воскресение трудно. Но Сам Иисус Христос сказал, что:

– Это возможно.

Сокращено 4 стр.

Общественного мнения не существует. Есть мужчины и есть женщины – Маргарэт Тэтчер. Умерла.

Сокращено 1,5 стр.

Девяносто девять и девять десятых отличить правду от лжи могут. Например, не задумываясь выберут Мерседес, Роллс Ройс, а не Москвич, не Жигули, не Запорожец. Но поразительным образом считается, что, нет:

– Наши люди, грамотные, они выберут Запорожец. Ибо очень высока их мораль духовная.

И эта антиматерия, эта анти-мораль проникла в глубины ученых руд. Вот пример.

– Говорят, что есть чтецы текстов лучше Бродского. Зачем Бродскому самому читать свои стихи?

Тогда как здесь вообще нет чтецов. Ни одного. Когда читается новый, русский текст не всегда может быть понятно, что читается неправильно. Но становится сразу заметно, если это Перевод. И перевод этот ничем не отличается от чтения стихов и другого текста.

Сравнивают спичечные этикетки:

– Какая лучше? – И не допускают мысли, что Перевод может быть Подлинником, с которого делается эта этикетка.

В этом все дело:

– Не только нет Подлинников, но их существование не представляется возможным.

Вот также и изображение надо перевести из цветной картинки со спичечной этикетки в:

– Подлинник.

Возможно ли это? Казалось бы – нет. Но ведь началось! Это было видно, когда в 90-х в пунктах проката появились фильмы с пиратским переводом.

А фундамент обвинения первосвященников, выдвинутого ими против Иисуса Христа, в том, что то, что Он предложил:

– Невозможно осуществить!

А теперь получается, что, оказывается, они знали, что можно сделать то, что сказал И.Х.

И тогда получается, что Двух систем добра и зла нет! Нет двух систем Веры. И просто Зло противостоит Добру.

Чтение не должно быть идолопоклонским. Не:

– Я читаю, а:

– Вы – слушаете.

А как? Вместе. Чтец должен читать вместе со слушателем. Слушатель должен иметь возможность иногда входить внутрь текста, а не только сидеть, развесив уши. И Бродский мог это делать, мог так читать.

И свою самую цитируемую фразу он сказал не только по поводу права сочинять стихи, но и их читать:

– Я думал, это от Бога.

***

14.04. – Сокращено 1 стр.

Нельзя рассказывать, как Быков. Ибо:

– Зачем?

– Зачем повторять одно и то же два раза.

Фильм Гол. – Если он действительно так называется. Русские переводчики чего только не придумывают вместо того, чтобы переводить.

Показывают в 3 ночи. Соло и то в 23—30. Тоже плохо, многие не услышат, что говорит Сванидзе. Что реальный откат, например, составляет не 10 процентов, а 70. Или Архангельский, что закон Магницкого не против народа, а против коррумпированной верхушки.

Но еще больше боятся настоящих фильмов, даже с дурацким переводом. Фильм Гол мог бы пропагандировать футбол, было бы больше зрителей, это выгодно для клубов, и т. д.

Нэт! Настоящий футбол опасней, чем прямая политика.

Какое фантастическое порабощение России.

Такой фильм! Столько нюансов! Нэт! В три ночи показ.

Это фильм про молодого мексиканского игрока, прорывающегося в знаменитый английский футбольный клуб Ньюкасл. И про тех, кто ему помогает, тренеров и игроков. Про элементарные, но стандартные препятствия, которые ставит ему сама жизнь.

Деревянный перевод, чтение перевода намного хуже, чем было в этом фильме раньше на viasat. Не соблюдаются интервалы между подлинником и переводом. Если сравнить с музыкой, где паузы должны быть 1/8, 1/4, 1/2 т. д. – то здесь их вообще нет. Вот такая музыка: всё слитно. Не похоже даже на вой волков.

Но все равно интервал существует между текстом и жестами, мимикой. Здесь на него не обращают внимания. С трудом удается отделить чтение перевода от ситуации. Ведь местный перевод считается тем лучше, чем больше он слит с происходящим на экране. Больше – значит, точнее. То, что это ошибка, что это неправильно, никто не думает. Никто не хочет принимать во внимание, что перед нами:

– Не прямой эфир. – Ситуация на экране всегда является:

– Воссозданием!

А то говорят про Библию, что она придумана. Так:

– Всё придумано! – Это можно было здесь и не повторять.

Зачем надо отделять перевод от ситуации? Посылка такого восприятия ситуации дана Иисусом Христом, когда Он сказал:

– Слушайте их. – Имеется в виду фарисеев и первосвященников. То, что они говорят – ложь. Но нужно понять, что за ней стоит.

Информация к нам поступает закодированная ложным переводом. В Библии имеется в виду:

– Слов Бога.

И здесь то же.

Но даже закодированную информацию можно услышать только ночью.

***

16.04.13 – Игра в бисер – Чарльз Диккенс – Посмертные записки Пиквикского клуба.

Отрицательные персонажи написаны, как обаятельные.

Говорят, что в героях Диккенса соединяется несоединимое. Так говорили при жизни самому Диккенсу.

Но сейчас возражают, говорят, что у Диккенса это возможно, ибо все происходит:

– Как в сказке.

Диккенс не смотрит, как это может быть в жизни.

Точнее будет сказать не так. В сказке – это значит на Сцене. Хотя Сцена не сказка, а наоборот, реальность. И человек на сцене не литой, а состоит из двух частей. Поэтому естественно, что поведение его противоречиво. И более того:

– Вообще фантастично. – Скажу еще раз про пулю Пелевина, которую герой увидел пролетающей в нескольких сантиметрах от живота. Может быть, те, кто еще не понял, как это происходит, наконец, поймут. А именно:

– Человек на Сцене – это не только Персонаж, но и Актер.

Именно поэтому и чудовищно, что на Высоцкого надели маску. Ведь его лишили одной его половины. А именно:

– Его самого.

Говорят, что Диккенс любил сказки Шахерезады. Видимо, эти сказки и живут так долго, что сделаны, как пьесы Шекспира.

Говорят, что нет современного сюжета, нет конфликта. Роман не драматургичен!

– Это история о людях, вышедших из дома на улицу, и понявших, что дома лучше. – Хорошее замечание. В том смысле:

– Где улица, а где дом? – И получается, что дом-то, извините:

– На кладбище! – Или, как сказал Пушкин, там, где мило:

– В прошлом!

И, следовательно, весь секрет и смысл этого бесконфликтного произведения в воссоздании Прошлого. В оживлении его, точнее. Ведь это именно:

– Посмертные записки. – То, что, как говорится, написано:

– После смерти. – Может быть, даже и случилось-то после смерти. Ибо, когда и начинается жизнь, если не после смерти.

И Диккенс, похоже, реально так и думал. Точнее, думать так нельзя. Потому что перемещаться во времени просто так, самому по себе нельзя. Нужна машина времени. В данном случае, она выглядит, как перо и бумага. Роман. Повесть тоже имеет право на существование, но только если она, как в случае Чарльза Диккенса, написана после смерти.

Герои, как бы знакомятся с реальной жизнью – Тоже неплохо сказано. Ибо сказано:

– Мы здесь Пришельцы.

И получается, куда тут еще драматургия с конфликтами о существовании Прошлого. Как у Пушкина:

 
Цветок засохший, безуханный
Забытый в книге вижу я
И вот уже мечтою странной
Душа наполнилась моя.
 

Перед нами реально ожившие покойники.

Говорят:

– Есть перекличка Мертвых Душ и Пиквикского Клуба.

Есть что-то гоголевское…

Приводятся стихи Мандельштама:

 
Только детские книги читать
Только детские думы лелеять.
 

В связи с этим понятно, почему Иисус Христос говорит:

– Будьте, как дети. – Мечта о вечной жизни – реальна.

Говорят, что сами англичане перестали понимать Диккенса. – Возможно, сам текст стал уже несовременным? Удивительно, почему русские его любят? Или так хорошо сделан перевод? Сомнительно. Многое из прошлого гибнет из-за неправильного понимания истории. Точнее, прошлого. Гончаров не зря сказал, что нельзя играть Ревизора в исторических костюмах. Надо одеться посовременнее!

В принципе это фантастическое утверждение. Ибо, по сути Гончаров говорит:

– Правда – это не правда! Правда неверна!

И, следовательно, мы потому теряем Прошлое, что оно преподносится нам в ветхом виде, и более того:

– В устаревшем виде. – Как неправда!

И получается, что Прошлое становится… мертвым! И, значит, неинтересным.

Всем хочется Мерседес, а нам предлагают Запорожец. Мол, извиняйте, но тогда Мерседесов не было.

Так вот Диккенс и Гоголь сообщают нам, что были. Здесь какая-то большая тайна Пространства и Времени. Например, тогда и Запорожцев не было. Но почему-то считается, что Запорожец ближе к Прошлому, чем Мерседес.

Говорят:

– Не умеют читать. В основном читают сюжет. И поэтому эта книга не детская. – Но так устроена вся пропаганда. Даже при продаже книг по телевизору показывают только обложку, а какой шрифт, какая бумага даже не показывается, и не называется. Это все равно, что приглашать на выставку картин и не сообщать, что там будет:

– Подлинники или Копии. – Приучают, что между Подлинником и Копией нет разницы. И можно только поражаться, что любители читать книги не могут читать Хемингуэя, а Копи Царя Соломона читают охотно. У Хемингуэя вроде и перевод исключительно хороший, а бесполезно. Никто уже не верит в правду. В жизнь вечную, в воскрешение из мертвых, в Подлинник. Человеку чуть ли не с детского сада долбят, показывая на Пикассо:

– Нашим людям это не нужно. – Так чего тут можно ждать, если Подлинник никому не нужен. Вообще собака тут глубоко зарыта. Литература существует не благодаря, а вопреки. Как говорил художник Шемякин, надо не только писать картины, но и обучать людей смотреть на них. Какие картины?! Образование не хотят разрешить! Людей при советской власти грела мысль о существовании книг, а когда они их, наконец, увидели, поняли, что не умеют читать. Но не совсем так, конечно. Скорее, они поняли, что хотя книги появились в обмен на макулатуру, но их, как не было, так и нет. Переводные не читабельны, наши… Как сказала Пиковая Дама:

– А разве есть наши? – Кто? Булгаков? Даже продавщицы книжных магазинов первыми увидевшие Мастера и Маргариту, резюмировали:

– Ничего не понятно. – Более того:

– Мура какая-то. – И действительно никто, живя здесь же, в этом мире, не знал, что он из себя представляет. Все думали, как написано у Владимира Сорокина:

– Плохо. – Это, если ворота завода еще не покрасили. И:

– Хорошо. – Это, если их, наконец, начали красить.

Всё остальное из области несуществующей мистики. Все эти Пикассо, Ван Гоги, Булгаковы.

Ко всему прочему нужен акцент, массовость, то есть, что называется:

– Литература должна еще и существовать.

А то:

– Булгаков. – И это всё, что ли? Вроде бы, да, Чаша Грааля, но одной на всех мало. Хочется каждому по чешскому сервизу на девяносто восемь персон. Тогда да, можно обратить внимание. Вид литературы безобразен. Чего стоит одна Литературная Газета. Столько лет выпускается, а еще никто ее никогда не читал. Ибо:

– А что там читать? – А туалетной бумаги сейчас полно и так. Единственно замечательной была статья школьного учителя, какого-то букеровского лауреата, о том, что он начисто не понимает, как герой романа мог увидеть пулю, пролетающую в несколько сантиметрах от живота.

А я бы сказал:

– Вообще ничего не видно. – А не только литературы. Точнее, а литературы, тем более.

Важным показателем существования литературы являются передачи о ней. Вот спасибо Игорю Волгину, что начал что-то такое.

Интересно, что здесь не приветствуется даже боевик. Мол, не то. Тем не менее, не зря боевики отнимали у детей в советской литературе. Считалось, а точнее, категорически запрещалось детям читать боевики. Тем более, американские. И били не по чернухе и порнухе, а по:

– Подлиннику. – Ибо боевик, как просто драка или перестрелка – невозможен, он будет никому не интересен. Главной составляющей боевика является Герой. Он должен быть известной личностью. Только через него воспринимается кино. Через Чака Норриса, Пола Ньюмена, Роберта Редфорда, Тома Круза, Жана-Клода Ван Дамма. Как и футбол воспринимается не только, как пас и гол, а как интересное произведение искусства только через героя, через Эдуарда Стрельцова. А так, не зная, что это Жан-Клод Вамм Дамм, особенно сейчас, можно подумать, что перед нами на экране какой-то наркоман, так и не поборовший в себе эту страсть. Или Юрий Никулин, кто это такой? Даже в Стариках-Разбойниках. Постная рожа, полное отсутствие сексуальности, и вообще считал, что шутки Бывалого не должны иметь места в жизни. И только, как знакомый, как Никулин, как Подлинник он представляет для нас интерес.

Поэтому Прошлое можно оживить только одним способом:

– Увидеть там своих знакомых героев. – Увидеть Подлинник. Они говорят нам:

– Ну, вы узнаете нас?

– А мы, как видно, отвечаем:

– Так нет. Че-то уж больно банально. Детских лепет какой-то.

Нам бы чего-нибудь из древней Греции:

– Когда Аполлон сдирает кожу с сатира Марсия в идиллической Аркадии за то, что тот проиграл ему в музыкальном конкурсе. Содрал, как победитель.

Думаю, что и в Пиквикском Клубе можно найти что-то подобное, если хорошенько поискать. Ведь герои все же попали на Тот Свет. Просто так это не бывает.

Вроде бы: что плохого в рождении Афродиты? Однако, чтобы она родилась сын должен был отрезать яйца у своего отца Кроноса и бросить их в море. И, следовательно, идиллия не отменяет существования богинь с характерами вздорных фурий и богов, жестоких мстительных богов. Она, идиллия, существует, но под ней кипят огненные страсти Медузы Горгоны. Они никуда не делись. Законы природы не отменяются. А что это за законы? Например, когда одна женщина упрекает другую в том, что у нее только двое детей, тогда как у этой женщины четырнадцать, семь сыновей и семь дочерей. По закону природы дети этой первой женщины по имена Лета убивают всех четырнадцать детей женщины, которая упрекала их мать Лету за то, что у нее только эти два ребенка, сын и дочь. Сын Аполлон и дочь Афродита.

Все это существует вместе с Посмертными Записками Пиквикского Клуба. И связь их не такая, как параллельное существование, а скорее всего, актеры одни и те же.

Говорят, что эти люди из Пиквикского Клуба только что в первый раз вышли из дома, и поняли, что лучше бы не выходить. Так, так оно и есть. На улицу выйти практически невозможно. Не обязательно убьют или зарежут. А достаточно уже того, что на вопрос:

– Сколько стоит мороженое, – вам ответят:

– Читайте, там всё написано! – Это уже стрессовая ситуация. И она зафиксирована даже в правилах торговли. Что, мол, продавец должна обязательно:

– Отвечать трижды. – Первый раз письменно, второй раз вслух сказать цену мороженого, ну, в том смысле, что должна представить себя в роли студента на семинаре. А все хотят быть не студентами, а сразу профессорами. Мол:

– Я-то знаю, сколько стоит это мороженое. – Чё спрашивать?

И в-третьих, продавец должна повторить ответ на вопрос. Мол:

– Что, что?

– Да через плечо! – Нет, это так обычно отвечают. А надо:

– Дак, не с 17-го года, естественно. – Имеется в виду повторный ответ на вопрос:

– Когда же все-таки начался этот бардак? – Такой бардак, что:

– Хоть из дома не выходи. – Как сказал Чарльз Диккенс.

Так же отвечали коммунисты, когда их спрашивали и переспрашивали:

– Ну, когда же все-таки коммунизм-то начнется?!

– Читайте, Там всё написано.

– Где?

– В Африке.

Вот как в Африке всё началось, так без изменений и продолжается. Коммунизм.

Говорят, что нет сквозного сюжета.

Романы Диккенса пишутся, как и романы Дюма. Перпендикулярно всем сюжетам. Ибо нельзя пересказать историю.

Говорят:

– Нет финала.

– Пиквик в конце романа не женится.

В масонстве, в Химической женитьбе тоже нет конца. Она продолжается только шесть дней, а седьмого нет. События обрываются. Повестей Белкина у Пушкина тоже шесть, включая предисловие. Седьмой – Счастливой нет. А тем более нет восьмой – Завершающей. Кажется, все это похоже на Чарли Чаплина, уходящего в даль. И самое главное в Неизвестную даль.

Думаю, место оставлено для Правды. Для доказательства, что написанное – правда. Здесь после шестого дня начинается Лист Мёбиуса, вектор меняет направление. Место, где кончается история, и начинается роман Дюма, а также и Диккенса. Собственно, с этого места и начинается Эссе. Внеплановая часть.

Говорят, что Пиквик остался один, для того, чтобы было продолжение.

Да, это возможность продолжения, но, что очень важно:

– Другого продолжения. – С другой стороны Листа Мёбиуса. Но, увидев это продолжение, мы начинаем говорить, что в отношении Дюма, что в отношении Диккенса:

– Это не соответствует реальности. – Сказка.

И у Шекспира сказка, и у Пушкина. Но там это сделано вообще уже шокирующим образом. У Шекспира в Двух Веронцах герои плавают по суше, и разговаривают с невестой друга от его имени. От его имени, но без предупреждения, что это говорится от имени друга, а так, как будто:

– Я сам это и говорю. – Критик? (Аникст) в шоке. Как это может быть?! А ведь все просто. Разве не этому учат сразу в актерском училище, ну, если там учат по системе Станиславского:

– Вы в предлагаемых обстоятельствах. – Следовательно, актер при выходе на сцену не обязан сообщать:

– Простите, я не Гамлет, я другой. – Гамлет-то даже не в курсе, что я тут объясняюсь в любви его девушке. Мое имя Смоктуновский. Все устроено по-другому. Как говорится:

– Ты сама догадайся по голосу шестиструнной гитары моей.

Поэтому и не надо было надевать на актера Безрукова маску Высоцкого. Ибо суть в том, – как и пишет Шекспир, – чтобы не по виду, не по лицу, а по словам был узнал любимый. Эта любимая девушка должна понять, что это друг делает объяснение в любви за своего друга, а не от себя. Не как в известной песне:

– Под вечер запели гармони, и стал небосвод голубым. Тогда и направился к Тоне мой друг с порученьем моим.

А потом и забрал себе эту Тоню.

Здесь, у Шекспира, наоборот. Влюбленный парень уверен, что его любимая правильно поймет слова его друга, сказанные за него. Именно, что это он так говорит, а не его друг. Друг – это только письмо. Примерно, как в фильме:

– Два Бойца. – Хотя письма о любви к Вере Шершневой пишет Марк Бернес, но он излагает чувства Бориса Андреева.

Вопрос в том, как девушка может понять этот любовный Пересказ? Почему он не будет в шоке, что друг предал друга, и теперь сам хочет ее иметь. Почему она должна знать, что друг ее возлюбленного – это только Письмо?

Собственно, на этой ошибке, на неспособности, или невозможности разобраться, основана трагедия Шекспира Отелло. Это примерно то же самое, что Смоктуновский на сцене забывает, что он Смоктуновский, а начинает думать, что он и есть Гамлет. Сознание реально забывает:

– Кто есть кто? – И, следовательно, какой мир реален. Гамлет, сражаясь на шпагах с Лаэртом, забывает, что перед ним зрительный зал, он думает, что это место, где сидит его мать, отчим и другие герои:

– Пьесы!

Кажется, что это уже клиника. Но именно в этом состоянии девушка может понять, что друг ее друга, объясняющийся ей в любви:

– Только письмо. – Марк Бернес говорит не от себя, он только вестник.

Спрашивается:

– Зачем вся эта канитель?

Почему бы не молвить просто:

– Русским языком? – Мол, я пришел к тебе с приветом, рассказать, как… как он тебя любит.

Ответ:

– Она бы не поверила. – Ибо это не был бы Подлинник, не была бы настоящая картина Пикассо. Это был бы современный русский перевод Черепашек Нинзя. То есть существующий Подлинник уничтожается полностью. После такого любовного признания, как современный русский перевод фильмов Голливуда, она бы посланцу в лучшем случае набила морду. А в худшем? А вот в худшее, как раз и произошло с Отелло. Он принял современный русский перевод фильмов Голливуда за:

– Подлинник. – И повесился. Точнее, у него вышло по-другому:

– Он задушил ту, которую любил.

Не понял. И все из-за того, что ему подсунули Копию. Вот такая между ними разница, между Подлинником и Копией. Как между Небом и Землей.

Поэтому Шекспир и написал, как оно есть на самом деле, Подлинник:

– Друзья плывут из одного сухопутного города в другой, а друг от своего имени объясняется в любви девушке друга, уверенный, что она поймет:

– Это письмо от любимого. – В Подлиннике.

Как Марья Гавриловна в Метели Пушкина узнает, что Бурмин – это ее Владимир? Почему она Пересказ принимает за Подлинник? Почему, то есть, Пересказ это и есть Подлинник? Казалось бы, зритель видит банальную, искусственную сцену:

– Она с книгой в руках в саду, ждет объяснений в любви. А он, Бурмин, от души сообщает ей:

– Я вас люблю! Я вас люблю страстно.

Он говорит от себя, но она понимает:

– Нет! – И как написано у Пушкина:

– Марья Гавриловна вспомнила первое письмо Сен-Прё.

Собственно, ей и вспоминать ничего не надо, ибо перед ней книга, шифровальная книга под названием Новая Элоиза, роман в письмах, где и находится это письмо. Но она уличает Бурмина не в неискренности, а наоборот! Она узнает:

– Подлинник! – Узнает Подлинник в Пересказе. Почему? Потому что этот парень, этот Бурмин разгадал загадку Сфинса, разгадал тайну Чаши Грааля, тайну Жизни. Ибо Подлинник состоял именно в обменах письмами из этой книги. И вопрос только в одном:

– Как Бурмин может это знать? – Не наугад же он прочитал это письмо. Как и она не наугад взяла с собой на встречу эту книгу Жан-Жака Руссо Новая Элоиза, где это письмо и написано. И, как у Шекспира в Двух Веронцах, она узнает автора, видя перед собой совсем другого человека. А автор этих слов:

– Я вас люблю! Я вас люблю страстно, – Владимир. Ее первая любовь, ее муж, с которым чуть ли не с детства, они объяснялись в любви письмами из этого романа Руссо, из этой книги. И получается:

– Я милого узнаю по чужим словам!

Может показаться, что эта идея у Шекспира смазана временем и переводом, но в Двух Веронцах она видна отчетливо. Хотя и шокирует, как Аникста:

– Весь полуостров, обтекаемый водой, в роли города, находящегося на нем! – Город как бы занимает весь полуостров, и тогда к нему, действительно, надо плыть. Все, что на полуострове, находится на побережье. А если кому-то покажется, что полуостров – это все-таки не остров, и его трудно представить плавающим, то извольте: