Текст книги "Амана звали Эйхман. Психология небанального убийцы"

Религия: не верит в религию.

Раса: нордическая.

Личность: уверен в себе.

Внешность: безусловно подходящая.

Характер: объективный. Общительный. Амбициозный.

Обучение: первоклассный специалист в своей области (глава еврейского Департамента СС).

Особые характеристики: умеет вести переговоры и эксперт по отношениям с организациями.

Спортивные достижения: получил спортивную награду SA [милиция нацистской партии].

Общее примечание: обладает большими организаторскими способностями в своей области.[213]213
  Reinolds Q., Ratz E., Aldouby Z. Minister of Death. The Adolf Eichmann story. – NY, 1960. – P. 67.


[Закрыть]

На полях заметим, что из досье – и не только – следует, что представление об Эйхмане как о бюрократе, проводящем время за письменным столом, ложно, не соответствовало действительности. Судя по интенсивности его деятельности, он любил и мог выдерживать большие физические нагрузки, длительные переезды. Он не был привязан к дому. Он умел держать в руках оружие и пользоваться им. Всё это и в самом деле не укладывается в образ канцелярской крысы.

Жена Эйхмана полностью соответствовала устойчивому немецкому выражению трёх K – Kinder, Küche, Kirche («дети, кухня, церковь»). Вероника не интересовалась политикой, и вообще ничем другим, кроме своего мужа и своей семьи. У супругов родились трое детей. Эйхман был предан семье и сыновьям, чему не мешали его измены, которые не перерастали во что-то серьёзное. Он был весьма привлекательным мужчиной, и, вероятно, для него не было проблем с тем, чтобы познакомиться с «лицом противоположного пола». Можно предположить, что внебрачные связи позитивно влияли на его самооценку, в нелёгкие годы подполья до некоторой степени заменяя ему семью. Он был сибаритом, непременным атрибутом окружения которого составляли и женщины – судя по его воспоминаниям и впечатлениям о нём тех, кто его знал.

После войны в отсутствие мужа его жена пыталась объявить его умершим, чтобы добиваться пенсии от государства. Однако из-за участия известного охотника за нацистами Симона Визенталя эта попытка провалилась, поскольку не удалось убедиться в факте смерти Эйхмана. Более того, немало людей подозревало, что он жив.

В середине 1952 года жена Эйхмана вместе с детьми тайно покинула свой дом, бросив всё имущество. Этот внезапный отъезд, о котором заранее не знали соседи, учителя и другие в их окружении, убеждал тех, кто разыскивал Эйхмана, что семья воссоединилась с ним. Правда, преследователи ошиблись с местом, где это произошло. Вероника с тремя сыновьями добралась до Генуи и после получения аргентинской визы села на корабль «Salta». В конце июля 1952 года судно с женой и детьми Эйхмана бросило якорь в гавани Буэнос-Айреса. Эйхман в компании нескольких мужчин встречал их. Его жена представила Эйхмана детям как «дядю Рикардо». Только после того, как семья добралась на поезде и на перекладных до Рио-Потреро, до дома, в котором им предстояло жить, Эйхман раскрыл то, кем он действительно является. Своему старшему сыну Клаусу (16 лет) он просто сказал: «Я твой отец». Двум младшим сыновьям было 10 (Дитер) и 12 (Хорст) лет, и после семи лет разлуки они не могли вспомнить облик своего отца. Однако на первых порах была и ложка дёгтя в том, что он и дети носили разные фамилии. Даже родившийся уже в Аргентине младший ребёнок сначала получил фамилию матери. Именно этот сын Эйхмана, Рикардо, впоследствии отрёкся от отца из-за его нацистского прошлого, в противоположность старшим сыновьям, которые выросли нацистами.

Конечно, без серьёзной подготовки перемещение в другую часть света, через океан сразу четырёх человек – женщины с тремя детьми – не произошло бы. За домом Эйхмана следили, надеясь на то, что, если он посетит жену и детей, это будет замечено и его тогда можно будет схватить и арестовать. Он не поддался искушению навестить близких на Рождество, и в результате добился своего – через семь лет семья была вновь с ним. Прошло немало времени – достаточно, чтобы создать другую семью. Если оглянуться назад, то и в прежние времена он не был домоседом – большую часть службы он жил на два дома. У Эйхмана были женщины, и такая возможность, наверно, была вполне реальной. Однако он сохранял семейные связи с ближайшими родственниками в Австрии и держал связь с женой. Нет сомнения, что воссоединение с семьёй было неимоверно сложным, но важным и, главное, необходимым ему делом. Однако для бегства из-под надзора многочисленных соглядатаев требовались деньги, которые Эйхман сумел заработать своим трудом. Что же стояло за операцией воссоединения семьи? Совершенно ясно, что это прежде всего сильнейшая мотивация, которую питала или привязанность к жене и/или детям, которых на момент было трое (четвёртый родился уже в Аргентине), или приверженность патриархальным нормам, или верность другим своим принципам. Мы не узнаем уже ответы на эти вопросы, но для личностной характеристики Эйхмана очень важен сам факт. Возможно, образ отца, который доминировал в его сознании, побуждал к тому, чтобы он хранил семейный очаг. А может быть, только вместе со своими домашними он ощущал свою целостность, что имело особенное значение на чужбине. При всём том, что он был весьма одинок, его семья была для него единственной социальной средой, где он мог выполнять свои общечеловеческие естественные роли – мужа и отца, чувствовать себя в безопасности.

Трудно сказать, как складывались отношения в воссоединившейся семье – уж слишком долгое время они были разделены. Такое не проходит бесследно. Но несомненно и то, что, заплатив высокую цену в прямом и переносном смыслах, Эйхман должен был получить удовлетворение от того, что он добился возвращения семьи. Он много времени уделял детям. Заставлял их учить испанский язык – по сто слов в день. Ходил с ними по горам, – природа во многом напоминала Австрию, – учил их верховой езде.

Преданность семье, несомненно, отличала Эйхмана. Но вполне может возникнуть и сомнение в верности его жены, которая терпеливо сносила его виртуальное участие в делах семьи и физическое отсутствие в течение долгих и непростых семи лет после окончания войны. Да и в иммиграции жизнь была несладкой. Отсутствовали те удобства, к которым его жена привыкла. Однако Эйхман мог рассчитывать только на тот доход, который он получал от заработной платы. Он не бедствовал, но и не вёл роскошный образ жизни, как думали многие, ведь он не принёс с войны денег и ценностей. Как свидетельствовали многие из его сослуживцев, Эйхман не использовал своё соблазнительное для многих служебное положение для личного обогащения. Его скромность могла сослужить ему добрую службу, поскольку она никак не сочеталась с представлением о нём как о «Царе евреев», который, по предположениям агентов израильской разведки, должен был бы купаться в роскоши.

В то же время, как подчёркивает Беттина Штангнет[214]214
  Stangneth B. Eichmann before Jerusalem. The Unexamined Life of Mass Murder. – NY, 2014. – Р. 125.


[Закрыть], хотя Эйхман не гнушался никакой, даже чёрной работы, не сидел без дела, получал вполне достойную заработную плату, всё же он позволял себе немалые траты: перевёз семью в Аргентину, оплачивал все расходы по ведению домашнего хозяйства, финансировал учёбу детей, отдыхал с семьёй в дорогом курортном месте Plata del Mar; и самое, пожалуй, главное для него – он смог обзавестись собственным домом, купить под него землю и самому его построить. Обустройство дома, по-видимому, для Эйхмана имело и немаловажный символический смысл – обретение своей земли в чужой стране. Следует также отметить, что он одинаково спокойно относился и к спартанской, и к весьма комфортной жизни. Из его воспоминаний видно, что ничто человеческое ему было не чуждо.

~

Довольно благоустроенная и относительно беззаботная жизнь семьи Эйхмана закончилась с закрытием проекта «CAPRI». Почти год дети учились верховой езде, ловили рыбу. Пошли в местную школу, выучили испанский язык. Эйхман вынужден был искать работу. Семья переехала в пригород Буэнос-Айреса, сняла недорогой дом у аргентинского еврея. Некоторое время пришлось жить на скромные сбережения. Эйхман брался за любое дело. Недолго он проработал на фабрике по производству соков. Затем открыл прачечную, которая не выдержала конкуренции с японскими и китайскими прачечными. Потом пошёл заведовать складом на небольшой завод. В 1954 году он начал управлять кроличьей фермой, где разводил ангорских кроликов. Он получал хорошую заработную плату, но минусом этой работы была удалённость фермы от дома – 50 миль. Поэтому домой Эйхман выбирался только на выходные, а в свободное время после работы читал книги по физике, биологии, астрономии и истории и играл на скрипке. Он оставлял на полях прочитанных книг заметки, которые говорили о его личной преданности Гитлеру и его памяти, а также идеям национал-социализма. Так, прочитав книгу о Нюрнбергском процессе, где приводились свидетельские показания его коллеги Вислицени, в частности широко цитируемое высказывание, которое Вислицени приписывал Эйхману, в котором Эйхман признавался в удовлетворении от того, что на его совести пять миллионов человек.[215]215
  Стенограмма допроса Дитера Вислицени от 3 января 1946 г. // Сборник материалов Нюрнбергского процесса над главными немецкими военными преступниками. – М., 1954; Eichmann’s Own Story: Part II // LIFE. – 1960. – Vol. 49. – No. 23, December 5. – P. 150.


[Закрыть] Эйхман написал: «Каждое слово правильно, кроме одного. Я сказал не евреи, а враги рейха».[216]216
  Reinolds Q., Ratz E., Aldouby Z. Minister of Death. The Adolf Eichmann story. – NY, 1960. – Р. 200.


[Закрыть]

Из характера его поисков видно, что он искал занятие, которое обеспечивало бы ему самостоятельность в принятии решений, т. е. относительную автономность, которой обладал в недалёком нацистском прошлом. Как представляется, Эйхман не был командным игроком. И он мог позволить себе это в силу того, что не только был наделён управленческими способностями, был изобретателен и инициативен, но и обладал техническими знаниями и навыками, другими словами – был технократом.

С лета 1953 года Эйхман жил с семьёй в одном из лучших кварталов Буэнос-Айреса. Рядом были кафе и рестораны, где Эйхман мог встречаться со старыми товарищами за бокалом вина. После переезда в столицу Аргентины материальное положение его семьи на непродолжительное время ухудшилось. Здесь уместно отметить скромность Эйхмана по отношению к различного рода благам. Естественно, во времена нацистской Германии он пользовался тем, что предоставляла его должность: роскошным жильём по месту службы, бронированным автомобилем, посещением светских приёмов. Однако в том, что касалось его личной, частной жизни, он не позволял себе ничего лишнего, несмотря на соблазн, который могли вызвать проходившие через его руки различного рода ценности, собственность евреев, подлежащие конфискации. При желании что-то из этого могло прилипнуть к рукам Эйхмана совершенно безнаказанно. Однако весьма вероятно, что к этому соблазну, перед которым не устояли многие его сослуживцы, он остался равнодушен. Как метко заметила Б. Штангнет: «Адольф Эйхман мог быть массовым убийцей, но его алчность была связана с подсчётом погибших, а не с роскошью и богатством».[217]217
  Stangneth B. Eichmann before Jerusalem. – NY, 2014. – Р. 124.


[Закрыть]

Воздаяние

Даже дьявол должен быть выслушан в суде.

Гийом Дюран, французский епископ, учёный

3564 страницы протоколов. 90 допросов. 275 часов.

Допросы длились с 29 мая 1960 года по 11 апреля 1961 года.

Процесс длился 7 месяцев.

31 мая 1962 года Эйхман был повешен.

Эйхмана начали искать практически с Нюрнбергского процесса, но безуспешно. Он оказался хитрым лисом, нашедшим нору на севере Германии, о чём не могли помыслить его преследователи. Затем ему удалось успешно уйти от погони и отправиться в Аргентину. Его иммигрантская жизнь была прервана только через десять лет. «Как верёвочке не виться…»

Заслуга израильской разведки состоит в физическом захвате и переправке Эйхмана в Израиль – но не в его обнаружении. Справедливости ради следует сказать, что известный охотник на нацистов Симон Визенталь за семь лет до похищения Эйхмана знал довольно точно, где его искать, и обратился к израильскому консулу в Вене и к президенту Всемирного еврейского конгресса Нахуму Гольдману [Nahum Goldmann]. Почему эта информация осталась без внимания – неизвестно, хотя можно предположить, что в руки Визенталя сведения о местопребывании Эйхмана попали не случайно, кто-то был в этом заинтересован.

До некоторой степени Эйхман был найден благодаря, казалось бы, случайной цепочке событий. Вот каким образом он был обнаружен.

Дети Эйхмана продолжали носить его фамилию – Eichmann. С этого и началась история.[218]218
  Lipstadt D. The Eichmann Trial. – NY, 2011. – Р. 11–13.


[Закрыть] Хотя странно выглядит то, что при этом преследователи не присмотрелись к мужчине, который жил с матерью детей Эйхмана… Старший сын, Клаус [Klaus Eichmann], познакомился с девушкой по имени Сильвия [Sylvia], которая была дочерью полуслепого иммигранта из Германии Лотара Германа [Lothar Hermann], бежавшего в Аргентину в 1939 году после кратковременной отсидки в концентрационном лагере. Отец Сильвии имел еврейские корни, но его дочь ничего не знала о своём происхождении. Когда дочь Лотара привела Клауса домой, чтобы представить его, тот с гордостью поведал, что его отец служил в СС. Также он сказал, что немцы должны были закончить до конца истребление евреев. Лотар промолчал, не отреагировав на эти сообщения ухажёра дочери, чтобы не выдать своё еврейское происхождение. Возможно, этим эпизодом всё бы и ограничилось. Однако Лотар прочитал в одной из немецких газет о нацистском преступнике Эйхмане, которого до сих пор разыскивают за его деяния. Промелькнувшая в статье фамилия зародила у него подозрения. Кроме того, Клаус говорил, что ничего не знает о судьбе отца, и отказывался назвать свой адрес, что также выглядело подозрительно. Опасаясь утечки информации, Лотар обратился не в немецкое посольство, в котором работали много бывших нацистов, а напрямую в прокуратуру Франкфурта, которая вела дело Эйхмана. Его письмо легло на стол Фрица Бауэра [Fritz Bauer], который в силу не только своей профессиональной ответственности, но и личной причастности[219]219
  Фриц Бауэр родился в еврейской семье, получил университетское образование, защитил докторскую диссертацию. В 1936 г. эмигрировал в Данию, из которой в 1943 г. бежал в Швецию, от преследований нацистами датских евреев.


[Закрыть] к поиску и наказанию нацистов, не оставил это письмо без внимания. По сути, именно настойчивость Бауэра привела к захвату Эйхмана. По просьбе Бауэра Сильвия отыскала дом, в котором жил Клаус, и встретила там мужчину, которого её бойфренд при ней называл дядей. Но когда Клаус пошёл её провожать, Сильвия услышала, что дядю он назвал отцом.

Бауэр не решился передать информацию о предполагаемом месте нахождения Эйхмана аргентинским властям, которые благоволили к нацистам. Бауэр получил поддержку в лице министра-президента земли Гессен Георга Августа Цинна [Georg August Zinn], решив сообщить о своих подозрениях в Израиль. В Израиле руководитель израильской разведки (Моссад) Исер Харель [Isser Harel] довольно прохладно отнёсся к информации Бауэра и только через четыре месяца на всякий случай дал указание проверить адрес. Дом по этому адресу показался оперативнику Хареля слишком скромным для того, чтобы в нём мог жить высокопоставленный нацист, в руках которого – предположительно, а скорее всего наверняка – были еврейские деньги и собственность всякого рода. Бауэр настоял, чтобы Харель ещё раз проверил информацию, но и эта проверка не дала результата.

Возмущённый тем, что Харель не прилагает должных усилий к поиску Эйхмана, когда ему приносят информацию для проверки, Бауэр пожаловался генеральному прокурору на Хареля, раскритиковал усилия Израиля и заявил, что второсортный немецкий полицейский мог бы справиться лучше. Помимо того Бауэр сообщил, что ещё один информатор[220]220
  Этим информатором был немецкий геолог, коллега Эйхмана по работе на строительстве гидроэлектростанции в Тукумане, который знал настоящее имя Рикардо Клемента. Имя этого информатора, Герхарда Кламмера, было раскрыто лишь недавно. Именно его сообщение, которое получила израильская разведка от Фрица Бауэра, прокурора земли Гессен, была той «соломинкой, которая переломила спину верблюду».


[Закрыть] указал на то, что Эйхман и Клемент, без сомнения, одно лицо. В дополнение к информации была предоставлена групповая фотография начала 50-х годов, сделанная на строительстве гидроэлектростанции в Аргентине, на которой запечатлён Эйхман. Этот материал Харель уже не мог проигнорировать и среагировал адекватно, так как одна и та же информация пришла из двух разных источников. Посланный вновь в Аргентину, его агент подтвердил то, что Адольф Эйхман и Рикардо Клемент – одно лицо.

Премьер-министр Израиля Давид Бен-Гурион отдал распоряжение захватить Эйхмана и вывезти в Израиль для суда над ним. Процедура похищения, которая была многократно освещена в литературе и в кинофильмах, оказалась незатейливой. Эйхмана поджидали недалеко от дома; когда он возвращался домой, схватили; он сопротивлялся и даже смог закричать, но его запихнули в автомобиль и увезли на конспиративную квартиру. Но самое невероятное, что похищение происходило на глазах аргентинской тайной полиции – за домом следил её агент. По сути, операция израильтян не была секретной.[221]221
  Lipstadt D. The Eichmann Trial. – NY, 2011. – Р. 16.


[Закрыть] По-видимому, аргентинская полиция вела израильтян до посадки Эйхмана на борт самолёта. Но почему-то аргентинские власти дали осуществиться этой, якобы тайной операции израильской разведки, хотя, например, в случае с доктором Йозефом Менгеле этого не произошло – Менгеле ушёл от возмездия. Аргентинские власти в ответ на запрос немецких властей ответили (скорее всего, неправду), что им неизвестно, где Менгеле. А тем временем разыскиваемый преступник исчез.

По прибытии на конспиративную квартиру похитители убедились, что у Эйхмана нет капсулы с ядом. Может быть, сейчас пригодилась бы та, что он выплюнул в уборной в американском лагере для военнопленных в Германии? Скорее всего, нет; он своё решение принял и был готов и к такому развитию событий.

Прежде всего было необходимо идентифицировать похищенного как Адольфа Эйхмана. Для этого было использовано несколько способов. По данным, полученным от Бауэра, провели идентификацию – совпало всё, кроме стоматологической карты, у Эйхмана оказались протезы вместо зубов. Кроме того, похитители попросили пленного поднять левую руку. Как известно, членам СС под мышкой слева татуировали группу крови. У Эйхмана в этом месте оказался шрам, явно непрофессионально оставленный на месте татуировки. Сравнивались даже рентгеновские снимки на наличие переломов. Его попросили что-то написать, чтобы сравнить почерк с тем, которым доподлинно известно писал некий документ настоящий Эйхман. Все признаки говорили о том, что похищенный – Адольф Эйхман.

Он сначала принял похитителей за американцев. И только со второй попытки догадался, что его схватили израильтяне. При этом он произнёс по-немецки со страхом в глазах: «Другим я не интересен. Я всё время боялся, что это произойдёт именно так». Его попросили назвать себя – он назвался сначала Рикардо Клементом и только при повторном вопросе назвал своё настоящее имя – Адольф Эйхман. Он также назвал свои номера в СС и номер партийного билета в НСДАП. Похитители испытали некоторое разочарование, увидев перед собой послушного человека в потрёпанной одежде, а не благополучного, богатого бывшего нациста.

Вероятно, именно в первые часы, а может быть, и минуты, была сломлена воля Эйхмана к сопротивлению – разумеется, не физическому. Он продемонстрировал полную готовность к сотрудничеству и написал заявление, которое, как он полагал, должно смягчить будущий состав суда:

Я, Адольф Эйхман, заявляю: сейчас, когда стало известно, кто я на самом деле, нет смысла пытаться уйти от суда. Я заявляю о моём согласии поехать в Израиль и предстать там перед компетентным судом. Я изложу факты, связанные с последними годами моей службы в Германии, не скрывая ничего, дабы грядущим поколениям была известна истинная картина тех событий.

Настоящее заявление подписываю добровольно. Мне ничего не обещали и ничем не угрожали. Я хочу обрести душевный покой. Поскольку я уже не могу восстановить в памяти прошлое во всех подробностях и подчас путаю события, то прошу предоставить мне документы и свидетелей, которые помогли бы восстановить картину происшедшего.

Адольф Эйхман. Буэнос-Айрес, май 1960[222]222
  Reinolds Q., Katz E., Aldouby Z. Minister of Death. The Adolf Eichmann story. – NY, 1960. – Р. 7.


[Закрыть]

Вывезти пленника помогло то, что в те дня в Аргентине праздновали 150-летие страны, на которое прилетела самолётом «El-Al» и израильская правительственная делегация. Именно на этом самолёте получивший изрядную дозу наркотика Эйхман и был доставлен в Израиль. С этого момента начался заключительный, в переносном и буквальном смысле, акт жизни Эйхмана, относительно короткий, но насыщенный материалом, который позволяет обсуждать вполне конкретную тему Зла в человеческом облике – Каина или его воплощения как Амана[223]223
  Аман – библейский персонаж, служивший при дворе персидского царя и пытавшийся истребить всех евреев в Персии, но поплатившийся за свои гнусные намерения благодаря царице Эсфирь (Эстер).


[Закрыть] – до настоящего времени.

~

Реакция в мире на захват Эйхмана была противоречивой. Осуждали нарушение международного права Израилем, совершившим похищение с территории суверенной страны. Кроме того, само пленение Эйхмана с целью суда над ним также встретило жёсткую критику. Существовало мнение, что поскольку нацисты нанесли вред не только еврейскому народу, но и другим народам, то следовало организовать международный суд над Эйхманом.

Причём (как, к сожалению, довольно часто происходит) наиболее жёсткую критику действий Израиля вели евреи диаспоры, которые, вероятно, беспокоились о своём комфортном положении в нееврейском мире, желая «быть большими роялистами, чем сам король» или, иначе, «быть святее Папы Римского». Другими словами, речь идёт о стремлении евреев, живущих вне Израиля, быть большими американцами, чем американцы; большими немцами, чем немцы; большими французами, чем французы, и т. д. К чему ведёт такая позиция, видно на примере немецких евреев… Надо признаться, антисионизм разделяли и известные учёные. Так, знаменитый психолог Эрих Фромм заявил, что действия Израиля были «актом беззакония точно такого же типа, в котором сами нацисты… были виновны».

~

Обсуждение бюджета на заседании Кнессета Израиля 23 мая 1960 года обещало быть вполне рутинным, если бы не неожиданное сообщение[224]224
  Lipstadt D. The Eichmann Trial. – NY, 2011. – Р. 2.


[Закрыть] премьер-министра Давида Бен-Гуриона:

Я должен сообщить Кнессету, что недавно был обнаружен один из главных нацистских военных преступников, Адольф Эйхман, человек, ответственный вместе с нацистскими лидерами за то, что они назвали Окончательным Решением, т. е. уничтожение шести миллионов европейских евреев, был обнаружен службами безопасности Израиля. Адольф Эйхман уже находится под арестом в Израиле и вскоре будет предан суду в соответствии с положениями закона о суде над нацистами и их пособниками.

В истории Израиля с момента создания еврейского государства, по-видимому, не было события более значительного, чем то, о котором сообщил премьер-министр. Важность похищения и суда над архитектором Холокоста прежде всего заключалась в том неоспоримом факте, что еврейский народ впервые за две тысячи лет в своём возрождённом государстве судил своего палача. Эта демонстрация имела также смысл предупреждения – евреев теперь нельзя безнаказанно убивать, за каждым из них стоит государство, наделённое необходимыми средствами защиты: дипломатия, вооружённые силы и полиция, юридические институты.

Правительству Израиля было очень важно после нелегитимного похищения, нарушившего суверенитет Аргентины, обвиняемого Адольфа Эйхмана соблюсти юридические правила организации и ведения судебного процесса с тем, чтобы международные инстанции не могли оспаривать решение суда, ссылаясь на его некомпетентное производство. Это имело первостепенное значение и потому, что фактически был предрешён смертный приговор, который должен быть обоснован и не вызывать сомнений в его законности и… справедливости как не юридической, а этической категории.

Свои руководящие принципы Бен-Гурион сообщил на заседании правительства вскоре после сообщения о поимке Эйхмана – 29 мая 1960 года:

Дело не в наказании, потому что я не вижу адекватного наказания за эти деяния; ну и что, если они повесят человека, убившего миллионы детей, женщин и стариков. Я считаю сам процесс важным… Это должен быть суд не только над ним, но процесс, который охватит всю историю Холокоста… Дело не только в Эйхмане, мы должны раскрыть в суде всё, что было сделано с евреями нацистами; всё это должно быть подробно описано в ходе судебного разбирательства. Нам это необходимо; есть новое поколение, которое что-то слышало об этом, но не живёт этим. …Это нужно не только нам, но и всему миру. Мир хочет забыть об этом и устал от всего этого.[225]225
  Специальная публикация: За кадром на процессе над Эйхманом. Государственный архив Израиля. 07.12.2020. С. 34. ארכיון המדינה. (https://catalog.archives.gov.il/en/chapter/behind-scenes-eichmann-trial).


[Закрыть]

Конечно, для оздоровления социального климата в Израиле принципиальное значение имело достижение цели, которая заключалась в том, чтобы «открыть уста» выжившим в Катастрофе, побудить их рассказывать о пережитых ужасах гетто и концлагерей, о гибели родных и близких, о беспомощности перед нацистскими чудовищами. По сути, это было бы актом милосердия по отношению к исстрадавшимся людям. Это имело бы и огромный психотерапевтический эффект, который повлиял бы не только на выживших, но и, как выяснилось, на их потомков. Весьма прискорбно, что те, кто прошёл все круги нацистского ада, потерявшие всех и всё, оказались презираемыми на своей исторической родине, удостоившимися уничижительной клички – сабон[226]226
  По-видимому, это название связано с предположением о производстве нацистами мыла из тел умерщвлённых евреев в концентрационных лагерях (впоследствии выяснилось, что это предположение имело под собой основания).


[Закрыть] (ивр. סבון – «мыло»). На суде над Эйхманом они через пятнадцать лет после окончания войны и своих мучений получили возможность открыто, «во весь голос» говорить, рассказывать Израилю и всему миру не только о страданиях, муках европейского еврейства, но и о героической борьбе с мучителями. Презрительное отношение евреев Палестины, восточных евреев, не переживших ужасов Второй мировой войны, сложилось из представления о том, что евреи шли на заклание безропотно, сдавшись без борьбы. Разумеется, это представление ложно и не основано на исторических фактах.

В армиях союзников воевали 1,5 миллиона евреев. Евреи поднимали восстания в гетто и лагерях смерти, сражались в партизанских отрядах на оккупированных территориях Польши и Советского Союза. Евреи, бежавшие из гетто от массовых репрессий, организовывали еврейские партизанские отряды, которые не только спасали мирное еврейское население, но и осуществляли диверсии против немцев. Евреев не принимали в советские партизанские отряды, как в соответствии с указаниями из Москвы, так и в силу антисемитизма, бытовавшего в этих отрядах. Широко известен еврейский партизанский отряд братьев Бельских, насчитывавший 1200 человек.[227]227
  Был снят художественный фильм «Вызов» («Defiance») об этом отряде, режиссёр Э. Цвик (США, 2008).


[Закрыть] Но этот отряд не был единственным – в еврейском партизанском движении, в подпольных организациях сопротивления в Европе участвовали 20 000 – 30 000 человек. Но этого палестинские евреи не знали, и в немалой степени потому, что выжившие не рассказывали им, справедливо опасаясь, что в те ужасы, через которые они прошли, невозможно поверить. Именно, это зачастую является аргументом и у отрицателей Катастрофы.

Кроме того, у суда была ещё одна цель, направленная на молодое поколение, на углубление сионистского сознания, на формирование тезиса о том, что безопасность евреев может быть гарантирована только в собственном государстве. В лице Эйхмана израильский суд должен был осудить не только конкретного злодея, исполнителя, но антисемитизм и нацизм. Немалую роль осуждение Эйхмана могло сыграть как предупреждение врагам Израиля, арабским государствам и организациям, стремящимся уничтожить еврейское государство. Посыл заключался в том, что преступления против евреев не окажутся безнаказанными, за ними последует возмездие. И это не были пустые слова. После Мюнхенской трагедии[228]228
  В ходе Мюнхенской олимпиады в 1972 г. израильская команда была захвачена группой арабских террористов из палестинской организации «Чёрный сентябрь», жертвами которых стали 11 членов израильской олимпийской сборной.


[Закрыть] израильская разведка расправилась почти со всеми убийцами израильских спортсменов.

В определённом смысле суд над Эйхманом был продолжением Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками, на котором Эйхмана признали виновным. Так, американский судья Роберт Джексон [Robert Jackson] заявил:

Адольф Эйхман, зловещая фигура, отвечавшая за программу истребления, подсчитал, что антиеврейские действия привели к убийству шести миллионов евреев. Из них четыре миллиона были убиты структурами по уничтожению, а два миллиона были убиты айнзацгруппами, мобильными подразделениями полиции безопасности и СД, которые преследовали евреев в гетто и в их домах и убивали их в газвагонах (душегубках), в массовых расстрелах в противотанковых рвах, и всеми способами, которые только могла придумать нацистская изобретательность.[229]229
  Reinolds Q., Katz E., Aldouby Z. Minister of Death. The Adolf Eichmann story. – NY, 1960. – Р. 229.


[Закрыть]

Имя Эйхмана упоминалось и в приговоре Международного трибунала в Нюрнберге:

Преследование евреев нацистским правительством было подробно доказано в этом суде. Это была систематическая жестокость в худшем своём проявлении. Были составлены планы окончательного решения проблемы евреев в Европе. Окончательное решение означало истребление евреев. По подсчётам Адольфа Эйхмана, число убитых евреев достигло шести миллионов. Преследование евреев было бесспорно установлено.[230]230
  Op.cit. Р. 230.


[Закрыть]

~

Организация суда над Эйхманом преследовала не только цель наказания злодея, но и в немалой мере именно демонстрацию зверств нацизма через свидетелей тому: пострадавших, спасшихся и спасённых. И действительно после суда над Эйхманом тема Катастрофы в израильском обществе стала легитимной, начали открыто говорить те, кто мог поведать о тяжелейшем времени для европейского еврейства, которое понесло невосполнимые потери. Практически исчез целый пласт культуры еврейского народа – идишистская культура, ушедшая через трубы крематориев вместе с её носителями – ашкеназскими евреями.

Суд над Эйхманом явился отражением не только отношения израильского общества к проблеме Катастрофы, но и побудил выживших к воспоминаниям, которые различались не только пережитыми ужасами, но и отношением к тем, кому многие из них были обязаны своими жизнями в буквальном, а не в переносном смысле. По-видимому, здесь сказывается некий психологический эффект, на который намекнула Ханси Бранд [Hansi Brand][231]231
  Соратница и верный друг Рудольфа Кастнера.


[Закрыть], принимавшая активное участие с риском для жизни своей и своих детей в спасении венгерских евреев в последний год войны: «Никто не любит вспоминать, что он был спасён. Никто не хочет быть благодарным за свою жизнь. Ужасное чувство – быть обязанным кому-то за свою жизнь».[232]232
  Porter A. Kasztner`s train. – London, 2007. – P. 403.


[Закрыть]

Как позже вспоминал Андре Бисс [André Biss][233]233
  Работал с Кастнером в Будапеште в последние годы войны.


[Закрыть] о суде над Эйхманом, «было заслушано 102 свидетеля обвинения, и по крайней мере 90 из них не только никогда не встречались с Эйхманом, но до конца войны даже не слышали его имени».[234]234
  Porter A. Kasztner`s train. – London, 2007. – P. 451.


[Закрыть]

Понятно, что ключевую роль в реальном Эйхман-шоу должны были сыграть судьи. В силу этого необходимо было строго подойти к назначению судей, которые в ходе процесса смогли бы достичь целей, которые провозгласил Давид Бен-Гурион.[235]235
  Специальная публикация: За кадром на процессе над Эйхманом. Государственный архив Израиля. 07.12.2020. С. 34. ארכיון המדינה. (https://catalog.archives.gov.il/en/chapter/behind-scenes-eichmann-trial).


[Закрыть] На роль главного судьи претендовал Биньямин Халеви [Benjamin Halevi] [ивр. בנימין הלוי]. Его назначение на этот пост было признано нежелательным, поскольку он вёл процесс по иску к Рудольфу Кастнеру [Rezső Kasztner]. На объявленный им приговор была подана апелляция, которую удовлетворил Высший суд справедливости. Существовали опасения, что в силу того, что Эйхман и Кастнер были персонажами трагедии венгерского еврейства в Будапеште, Халеви может попытаться в некоторой степени превратить процесс над Эйхманом в продолжение фактически проигранного им суда над Кастнером. Именно Халеви назвал Эйхмана дьяволом, обвинив Кастнера в том, что тот «продал душу дьяволу».

Председательствующим был назначен Моше Ландау [Moshe Landau] – на основании принятой поправки к Закону о судах, которая гласила, что в судебных процессах по делам о преступлениях, караемых смертной казнью (в юрисдикции окружного суда), председательствующий должен быть судьёй Верховного суда и должен быть назначен главным судьёй.[236]236
  Shaked M. The Unknown Eichmann Trial: The Story of the Judge // Holocaust and Genocide Studies 29, no. 1 (Spring 2015). – Р. 5.


[Закрыть] Двух других судей назначил Биньямин Халеви: себя и Ицхака Раве [Yitzhak Raveh]. Все трое происходили из Германии и получили юридическое образование в Европе до эмиграции в Палестину.