Текст книги "Амана звали Эйхман. Психология небанального убийцы"

Тесты Эйхмана

Все наивысшие достижения добродетели, как и величайшие злодеяния, индивидуальны.

Карл Густав Юнг, швейцарский психолог

При подготовке к судебному процессу над Адольфом Эйхманом в первую очередь необходимо было удостоверить вменяемость обвиняемого. В силу того, что его арест в Аргентине, где он скрывался и жил под чужим именем (Рикардо Клемент), и нелегальная доставка в Израиль были, по существу, нелегитимными, важно было в самом Израиле, по возможности, соблюсти необходимые юридические процедуры. В противном случае в будущем могли последовать нарекания со стороны государственных органов, общественности разных стран, международных организаций, политиков и юридического сообщества. В скобках заметим, что в числе тех, кто публично обвинил иерусалимский суд в нелегитимности и необъективности, была Ханна Арендт, о чём она и писала в своей книге «Эйхман в Иерусалиме». Для проведения клинической проверки подсудимого генеральный прокурор Гидеон Хаузнер пригласил д-ра Шломо Кульчара [Dr. Shlomo Kulcsar] – психиатра, руководителя психиатрического отделения государственной больницы Тель-Ха-Шомер. В период с 20 января по 1 марта 1961 года Ш. Кульчар протестировал Адольфа Эйхмана с помощью следующих психодиагностических методик: рисуночный тест (the Drawing Test); визуально-моторный гештальт-тест Бендер (the Bender Visual-Motor Gestalt Test); тематический апперцептивный тест (the Thematic Apperception Test); тест объектных отношений (the Object Relation Test); шкала интеллекта взрослых Векслера (the Wechsler Adult Intelligence Scale Test); тест Роршаха (Rorschach Test); и тест Зонди (Szondi Test).

К сожалению, я не нашёл аргументов в пользу составления именно такого тестового набора. Но бросается в глаза общее для всех названных психодиагностических инструментов – практически все личностные методики проективные. Личностные вопросники отсутствуют. Остаётся только гадать, почему за бортом остались такие широко известные к тому времени, разработанные в 40-х годах XX века тесты, имеющие широкое хождение в практической диагностике сегодняшнего времени, как, например, MMPI (Minnesota Multiphasic Personality Inventory, разработанный Starke R. Hathaway и J. Charnley McKinley в 1937 году) и 16-факторный личностный опросник (Sixteen Personality Factor Questionnaire [16PF], разработанный Raymond B. Cattell – первая редакция 1949 года). По-видимому, – как одно из предположений, – проводившие психологическое обследование специалисты скептически относились к личностным опросникам как к малопригодным инструментам для индивидуального феноменологического исследования конкретной личности. Действительно, использовать социологические по своей природе инструменты для психологической диагностики по меньшей мере малоэффективно и, как полагаю, теоретически не оправдано. Д-р Леопольд (Липот) Зонди – заочный участник обследования Эйхмана – говорил о том, что психологи, использующие вопросники, подобны артиллеристам, стреляющим по площадям. Диагностика же конкретного человека предполагает у психолога, если продолжить аналогию Зонди, квалификацию снайпера. А это достижимо только при использовании проективных методик, требующих, безусловно, высокого профессионализма от психологов. Когда речь идёт о выявлении психологической предрасположенности, качеств и черт личности в целях определения её пригодности к деятельности, содержащей опасность для других людей и даже для самого человека[255]255
  Например, профессии, связанные с ношением и употреблением оружия (огнестрельного или холодного).


[Закрыть], как полагаю, личностные вопросники дают довольно грубые результаты, несравнимые с теми, которые можно получить проективными методами. С моей точки зрения, отобранные тесты абсолютно адекватны задаче исследования личности бесспорного (по крайней мере, по моему мнению) злодея – Адольфа Эйхмана.

Всего было семь встреч (клинических интервью) по три часа д-ра Кульчара с обвиняемым. Данные тестирования, за исключением теста Зонди, обрабатывала жена д-ра Кульчара Шошана [Shoshanna Kulcsar], которая была главным клиническим психологом психиатрического отделения больницы Тель-Ха-Шомер. Таким образом, с Эйхманом контактировал только один психиатр. Поэтому приведённая в книге Х. Арендт информация о посещении его полудюжиной психиатров и признании ими его более чем нормальным, следует признать вымыслом, а может быть, и художественным приёмом, нацеленным на внедрение в сознание читателя мысли об обычности, банальности личности Эйхмана:

Полдюжины психиатров признали его «нормальным». «Во всяком случае, куда более нормальным, чем был я после того, как с ним побеседовал!» – воскликнул один из них, а другой нашёл, что его психологический склад в целом, его отношение к жене и детям, матери и отцу, братьям, сёстрам, друзьям «не просто нормально: хорошо бы все так к ним относились»; в довершение всего священник, который регулярно навещал Эйхмана в тюрьме после того как Верховный суд завершил слушание его апелляции, назвал Эйхмана «человеком с весьма положительными взглядами».[256]256
  Арендт Х. Эйхман в Иерусалиме. Банальность зла. – М., 2008. – С. 35.


[Закрыть]

В связи с тем, что тестирование проводил психиатр, не имевший опыта работы с психодиагностическими тестами, какие-то процедурные моменты были упущены, однако это для конечного диагноза, по мнению многих психологов, не было критичным.

Генерального прокурора Гидеона Хаузнера интересовала не только подсудность Эйхмана согласно его психическому статусу, но и наличие определённых черт в его психологическом профиле, которые обличали бы в нём дьявола в человеческом образе. Однако, как выяснилось, только заключение по результатам тестирования одного теста – теста Зонди – удовлетворило его.[257]257
  הצצה לנשמתו של השטן. פרסום ראשון ובלעדי לדו»חות הפסיכיאטריים של אדולף אייכמן. מעריב – 10/03/00.


[Закрыть] Через несколько лет после судебного процесса супруги Кульчар написали совместную статью[258]258
  Kulscar I. S., Kulscar S., Szondi L. Adolf Eichmann and Third Reich // Crime, Law and Corrections. – Springfield, 1966. – P. 16–52.


[Закрыть], присовокупив к ней и заключение по результатам тестирования тестом Зонди, которое сделал сам автор теста. И хотя вначале Зонди намеревался отказаться от обработки анонимного материала, он всё же проанализировал присланные протоколы – научное любопытство победило в немалой степени и потому, что Л. Зонди увидел схожесть профиля Эйхмана со своим собственным.

Впоследствии психологами предпринимались попытки не только на материале психологического тестирования, но и экспериментально продемонстрировать те факторы, которые рождают и/или формируют эйхманов. За годы, прошедшие со времени тестирования, кроме заключения специалистов, обследовавших Эйхмана, немало психодиагностов не раз интерпретировали некоторые из результатов проективных тестов на основании открытых протоколов диагностики по следам заключения трёх специалистов[259]259
  Для краткости так будем называть эту группу далее.


[Закрыть] (д-ра Шломо Кульчара, психиатра; Шошаны Кульчар, психолога; д-ра Леопольда Зонди, психолога, судьбоаналитика).

Несмотря на то, что в настоящее время есть возможность ознакомиться с некоторыми протоколами тестирования Эйхмана, у меня нет намерения проводить ревизию сделанных на их основании заключений. Свою задачу я вижу в том, чтобы свести, по возможности, в единое целое как мнения психологов, получивших первичную психодиагностическую информацию, так и заключения психологов, не тестировавших нацистских преступников, но использовавших первичные данные своих коллег-предшественников. Естественно, стоит быть готовыми к тому, что интерпретации результатов одного и того же теста могут отличаться. В этом нет ничего необычного, поскольку теоретические позиции и исследовательский опыт диагностов могут быть различными.

Далее я остановлюсь на некоторых исследованиях: как имеющих непосредственное отношение к психологическому тестированию Адольфа Эйхмана, так и на тех экспериментах, которые имели косвенное отношение к характеристике его личности как нацистской.

Но прежде сделаю отступление, касающееся методов психологической диагностики, для того, чтобы описать в общем виде некоторые из методов психологической диагностики, с помощью которых обследовали Эйхмана. Часть, посвящённая тесту Зонди как уникальному для психологических исследований нацистов (разумеется, и не только!) дана в более развёрнутом виде, и в неё включены данные обследования по Зонди.

Об исследовании личности

Немало выводов и иллюстраций, которые характеризуют личность Адольфа Эйхмана, основаны на использовании различного рода инструментов психологической диагностики. С методической точки зрения эти тесты были нейтральны к объекту диагностики. Другими словами, не было тестов, специально разработанных для диагностики Эйхмана. Три специалиста обследовали его стандартными методиками, которые входили (да и сейчас входят) в арсенал практикующего психолога, в какой бы стране он ни работал. Такие же тесты применялись и для обследования главных нацистских преступников в Нюрнберге. Единственное отличие состоит в том, что в батарею тестов для Эйхмана был включён тест Зонди. Другими словами, с точки зрения методики не было ничего необычного в процедуре тестирования Эйхмана.

Как уже было сказано, при диагностике личности Эйхмана предпочтение было отдано проективным тестам. В дальнейшем, когда психологи возвращались к первичным данным тестирования нацистов, когда искали психологические особенности нацистской личности, они оставались в рамках проективной диагностики. Для дальнейшего изложения важно разъяснить принципиальное отличие между личностными вопросниками и проективными тестами, поскольку опросный метод является не только инструментом психологии и социологии, но и инструментом добывания истины в юриспруденции. В ходе следствия, например, дознаватель для выяснения степени вины обвиняемого пользуется собственным вопросником, который, конечно же, не является психологическим тестом. В случае с Эйхманом его составлением занимались следователи Бюро 06. По сути, все участники судебного процесса использовали этот метод – каждый в своих целях. Таким образом, ситуация подобна описанной Ж.-Б. Мольером в комедии «Мещанин во дворянстве», герой которой не подозревал, что «говорит прозой».

Поскольку материалы процесса, помимо специальной психологической диагностики, так или иначе обращались к личности Эйхмана, естественным образом возникает вопрос о достоверности полученных результатов и выводов. В любом случае наблюдатели за процессом не оставались безучастными свидетелями, формируя своё видение преступника, сидящего в стеклянной будке. По сути дела, речь идёт о том, кто прав: психологи или Ханна Арендт. Банальна или нет личность Эйхмана? Насколько надёжны выводы об особенностях личности конкретного лица, сделанные на основе его вербальных реакций в ответ на задаваемые вопросы в ходе следствия и в зале суда?

По необходимости упрощая методические вопросы тестирования, по поводу личностных вопросников можно заметить, что их использование основано на субъективной информации, которая добывается путём расспрашивания испытуемых по соответствующей в каждом случае системе, отражающей концепцию исследователя относительно изучаемого психологического, личностного параметра. При этом очевидно отчуждение психодиагноста от инструмента диагностики, от вопросника, применение которого не предполагает участие квалифицированного психолога, который нужен только на стадии составления вопросника на основе некой концепции. Основой любого личностного вопросника является предположение о том, что необходимую для неких умозаключений и действий по отношению к объекту тестирования информацию можно получить, опрашивая его и тем самым получая вербальную информацию. Понятно, что совокупность включаемых в него вопросов, по сути, представляет собой набор стимулов, вербальная реакция на которые отражает понимание исследователем некого или неких психологических качеств, свойств, состояний. Другими словами диагност, использующий свой или разработанный кем-то вопросник, находится в парадигме своего представления об измеряемом психологическом параметре. Вопросник, таким образом, прежде всего является своеобразным отражением его автора. Собственно говоря, таким образом поступают не только психологи, но и учителя в школе, журналисты, специалисты по изучению общественного мнения, следователи и дознаватели, интервьюеры различного рода, родители и т. д. – словом, все, кто в рамках профессиональной деятельности задаёт вопросы другим. Несколько обобщая, можно сказать, что задают вопросы все люди, «от мала до велика». Стало быть, задавание вопросов не является чем-то специфичным, отличия заключаются в форме, в которую облекается содержание. Если речь идёт о личностных вопросниках, то задачу повышения качества ответов зачастую обеспечивают, скрывая от опрашиваемого цель, которой добивается психодиагност. И чем более изощрённые приёмы при этом применяют, тем, как ни странно, возрастает уверенность в объективности, адекватности получаемых первичных результатов.

Нельзя не отметить один существенный момент. Он касается различия в форме вопросов: устной или письменной. Понятно, что в письменном вопроснике нет эмоций, не слышно отношения задающего вопросы к их содержанию. Поэтому естественна разница в восприятии живой речи на суде при перекрёстном допросе и чтении протоколов. Недостаточно было читать материалы судебных заседаний, чтобы не только понять, но и увидеть своими глазами спонтанные реакции подсудимого. Эмоции – это важнейшая информация о личности объекта исследования, которые подлежат толкованию, как и данные психологических тестов. Точно так же важна и скорость реагирования на задаваемые вопросы, поскольку замедление ответа может свидетельствовать об актуальной психологической проблеме. Кроме всего, имеют большое значение непроизвольные реакции опрашиваемого, например, мимика, движения тела. Так, у Эйхмана индикатором важности и чувствительности затрагиваемой темы были нервные тики на лице.

Относительно проективных психологических тестов следует сказать, что интерпретация результатов, полученных с их помощью, прямо зависит от личностных и профессиональных особенностей психодиагноста. В некотором смысле психодиагност сам является инструментом тестирования и интерпретации, продолжением тестового стимульного материала. В общих чертах суть проективных тестов сводится к тому, что рассматриваются реакции испытуемых на некие многозначные и неструктурированные стимулы, которые могут быть заданы. Такими стимулами могут быть указания нарисовать нечто не конкретизированное, предполагающее включение внутренних механизмов проекции. Например, изображая человека или дерево, испытуемый в действительности рисует психологический автопортрет. Неопределённость, с которой сталкивается испытуемый, выполняя задания проективных тестов, безусловно, фрустрирует его. И поскольку он не может сделать предположение, – даже ошибочное, – о хороших и плохих ответах (что возможно в личностных опросниках, хотя и требует некоторой проницательности), – то вынужден реагировать естественным для него образом в соответствии с личностной природой, тем самым показывая проявления истинной натуры. Фактически испытуемому предлагается неким образом отреагировать на стимульную ситуацию или на задание психолога, а обработке подлежит продукт реагирования. Другими словами, по результату – продукту деятельности можно судить о психологических особенностях человека. В том, что мы делаем и как, отражается наша личность. Надо только суметь прочитать это. Таким продуктом может быть рассказ, рисунок, свободная ассоциация и прочее. Совершенно понятно, что проективные тесты требуют от психолога не только высокой квалификации и опыта, но и несомненной креативности. К сожалению, при проведении проективных тестов сказывается один важнейший момент, который отпугивает немало психологов, – время, потребное на обработку первичной информации и её интерпретацию, довольно велико.

Принято думать, что на результаты тестирования с помощью вопросников психолог не может оказать существенного влияния. Однако абсолютно ясно, что форма и содержание вопросника, а также сопутствующие обстоятельства в определённом отношении являются способом воздействия на испытуемого. Поэтому в некотором смысле допрос обвиняемого или свидетеля на следствии является некой модификацией вопросника диагностического инструмента психологии, цель которого, конечно, не выявление неких черт характера, способностей или мотивации, а чисто прагматическая – прояснить обстоятельства имевшего место преступления. Как мне представляется, трём специалистам посчастливилось использовать юридическую ситуацию для того, чтобы провести глубокое психологическое исследование уникального объекта, каковым, несомненно, являлся Адольф Эйхман.

Практика работы с личностными вопросниками и использование расспрашивания для получения необходимой информации – событийной или личностной – показывает, что возможны ошибки интерпретации, связанные с неискренностью опрашиваемого, скрытым саботажем или его неадекватностью различного рода. Критериями достоверности ответов являются, разумеется, факты. Однако далеко не всегда ими располагает исследователь или дознаватель. В опросе у источника информации остаются степени свободы для манипулирования тем, кто хочет «вытянуть» из него сведения. По сути, это то, что делал Эйхман, сопротивляясь давлению и пытаясь навязать видение, желательное ему. Во многом это ему удалось.

Суд не поддался на игру Эйхмана, оставаясь строго в юридических рамках. На приговор повлияло только юридическое заключение о признании подсудимого виновным в инкриминируемых ему тяжких преступлениях. Психология же подсудимого к приговору не имела отношения. Однако общественное мнение было заинтересовано в понимании того, кто и почему предстал перед судом в Иерусалиме. Другими словами, люди хотели понять, что за человек этот Эйхман, которого обвиняли в убийстве миллионов евреев. Именно это желание во многом предопределило успех книги Ханны Арендт, которая предложила свою трактовку личности Эйхмана.

Бесспорно, камнем преткновения является искренность опрашиваемого. Если он мастер обмана, то состязание с ним заключается в нахождении неопровержимых фактов. Однако при этом теряется смысл обращения к источнику лжи. На предварительном следствии следователь Авнер Лесс неоднократно уличал Эйхмана во лжи. Да и в ходе многочасовых бесед он научился распознавать моменты, когда Эйхман лгал. Это происходило по наблюдениям Лесса тогда, когда Эйхман особенно энергично отрицал что-то предъявляемое ему. Также понятно, что далеко не каждый адекватно оценивает себя, особенно вспоминая прошлое. Опрашиваемый может и сознательно отвечать, пытаясь «представить себя в лучшем свете», но может действовать и на основе подсознательных импульсов, не отдавая себе в этом отчёт. Как убедиться в «истинности» ответов опрашиваемого, подследственного, подсудимого?

Ответ, строго говоря, весьма пессимистичен – никак. Да, конечно, есть такой аргумент, как факты. Но и они могут интерпретироваться различным образом. Нет средств, позволяющих доказать, например, что опрашиваемый человек лжёт или говорит правду. Даже полиграф при желании можно обмануть… А в искусстве обмана Эйхман был мастером. Даже предъявляемые ему факты не побудили его к признанию личной вины. Они убедили суд, а не его.

Есть ещё один важнейший момент, который продемонстрировала в своих репортажах Ханна Арендт. Она составила представление о личности Эйхмана как банального злодея, а из этого частного случая сделала общий вывод о том, что в нашей заурядности скрывается эйхман. Это означает то, что в каждом обычном человеке сидит до поры до времени злодей – любой может стать убийцей. Другими словами, из частного она сделала общий вывод, что совершенно некорректно. Содержание и свойства малых величин – отдельных личностей и больших величин – социальных групп, общностей суть разные материи, как было выше сказано (со ссылкой на высказывание К. Юнга). Правомерно отнести это утверждение к обществу, социальным группам и к личности. Из этого, – хотя и так, надеюсь, не вызывает возражений утверждение о нетождественности личности и общества, личности и социальной группы, – следует, что закономерности, обнаруживаемые на макросоциальном уровне, «не работают» на микросоциальном уровне, т. е. на уровне конкретной личности. Итак, психологическая диагностика конкретной личности не может опираться на закономерности, относящиеся к тем или иным совокупностям личностей, личность всегда уникальна.

Изучение личности Адольфа Эйхмана представляет, как мне кажется, несомненный интерес для психологов и в связи с проблемой агрессивности, являющейся одной из излюбленных тем в психологии личности, которой в той или иной форме касались практически все известные психологи. Если Эйхмана по его делам определили в убийцы, то вполне логично искать в нём агрессивность. «Лакмусовой бумажкой» или индикатором этого поиска явилась острейшая дискуссия вокруг тезиса Ханны Арендт о банальности зла.

С точки зрения методологии психологической диагностики можно представить выводы Ханны Арендт как полученные с помощью вербального, по сути, опросного метода. Тогда как вывод, полученный Л. Зонди, – о чём ниже будет подробно сказано, – опирался на глубинно психологический анализ данных тестирования проективным тестом. И, как видно, эти выводы диаметрально противоположны, несмотря на то что оба доказывают закономерность, неслучайный характер деяний Эйхмана в деле уничтожения миллионов евреев, но по-разному объясняют их личностные причины и мотивацию. Понятно, что именно подход к диагностике личности с помощью опроса является ненадёжным, и даже сомнительным и несостоятельным. Опрос позволяет личности сознательно или бессознательно формировать о себе ложное представление, скрыть своё истинное лицо. Собственно, это и пытался сделать Эйхман во время предварительного следствия и в ходе судебного процесса. Ему удалось ввести в заблуждение многих, в том числе и Ханну Арендт, но суд ему не удалось провести.

~

Поскольку далее будут представлены выводы из анализа результатов тестирования и их интерпретации, ниже привожу краткие аннотации нескольких тестов из набора, предъявленного Эйхману.

Рисуночный тест

Этот тест существует в разных модификациях, но общее заключается в том, что испытуемого просят на листе бумаге карандашом нарисовать нечто заданное в общей форме, например: человека, дом, дерево, руку. Анализу подлежит полученный рисунок, в котором интерпретируются детали, толщина линий (нажим), расположение рисунка на листе и многое другое, на основании чего позволительно сделать выводы о личностных особенностях, чертах характера, эмоциональном фоне испытуемого и т. д.

Тест Бендер

Визуально-моторный гештальт-тест Бендер [Bender Visual-Motor Gestalt Test] разработала американский психиатр Лауретта Бендер в 1938 году. В качестве стимула испытуемому предъявляются по очереди карточки, на каждой из которых нарисованы различные геометрические фигуры, составленные из линий или кружков и точек, которые были заимствованы у одного из основателей такого направления как гештальтпсихология – Макса Вертгеймера [Max Wertheimer]. Задача – перерисовать карандашом эти фигуры как можно ближе к оригиналу. Этот тест применяется в основном для выявления органических поражений головного мозга. Однако опытные психологи могут по результатам его выполнения судить даже о характере межличностных отношений или об организованности или тревожности. Набор стимульных фигур Бендер-теста выглядит так:

Тест Роршаха

Иногда этот тест называют тестом чернильных пятен. Он был создан в 1921 году швейцарским психиатром Германом Роршахом [Hermann Rorschach], который ушёл из жизни, не дожив до сорока лет. Психодиагностический инструмент, разработанный им, не утратил своей популярности и по сей день. Однако методический аппарат, принципы обработки высказываний испытуемых и многое другое, связанное с анализом полученной информации и её толкованием, за почти сто лет неузнаваемо изменились. Неизменными осталась идея, общий диагностический подход Роршаха и десять стимульных карт с пятнами.

Испытуемому предъявляют 10 карт[260]260
  Изначально у Роршаха были десятки карт с пятнами, но напечатаны были только десять «из-за ресурсов Роршаха» (Bats and dancing bears. An interview with Eric A. Zillmer. Sina Najafi and Eric A. Zillmer – CABINET /Bats and Dancing Bears: An Interview with Eric A. Zillmer (cabinetmagazine.org).


[Закрыть] с различными симметричными по вертикальной оси пятнами/кляксами неопределённых форм, как чёрно-белыми (5 карт), так и цветными (5 карт). Его задача состоит в том, чтобы осмыслить изображения на каждой из карт и сообщить, что напоминают пятна, на что они похожи. Вербальные реакции на пятна кодируются по пяти категориям: локализация, детерминанта, определение уровня формы, содержание, оценка оригинальности – популярности, что позволяет получить формулу ответа. Символ, используемый при шифровке ответа, представляет собой начальную букву слова, например W (англ. Whole – «целое»).

Кратко категории определяются таким образом:

1. Локализация – состоит в том, чтобы отметить, интерпретируется ли представленное изображение как целое (W) или в рассмотрение берётся какая-то его деталь (D). Интерпретация белого (пустого) пространства обозначается буквой S. Существует и более тонкая локализация.

2. Детерминанты – состоит в том, чтобы определить, чем детерминируется изображение: только формой (F), воображаемым движением человека (M), воображаемым движением животного (FM), воображаемым движением неодушевлённых предметов (m), только цветом изображения (C), преимущественно формой, с учётом цвета (CF) и т. д.

3. Уровень формы – оценивается, насколько адекватно форма изображения отражается в созданном образе по сравнению с наиболее часто встречающимися ответами (F+ или F—).

4. Содержание – может быть образом человека (H), образом животного (A), пейзажем (Ls), анатомическим (Anat), сексуальным (Sex) и т. д.

5. Оригинальность – популярность. Оригинальными (Orig) считаются те ответы, которые появляются редко (1–2 протокола на сто). Популярными (Pop) являются ответы, которые встречаются не менее чем у 30 % нормальных взрослых людей.

Представленная категоризация ответов имеет весьма детальную проработку и соответствующие интерпретации. Также немаловажен и тот факт, что психодиагносты постоянно совершенствуют методы обработки первичных данных, что во многом побуждает их к возвращению к первичным протоколам, возможно, с целью получения, возможно, новой информации. Изображение на одной из стимульных карт выглядит следующим образом:

Тестирование занимает около часа. Карты с пятнами/кляксами[261]261
  Стандартный набор карт теста Роршаха имеется в свободном доступе в Интернете, поэтому я не привожу все изображения.


[Закрыть] предъявляются испытуемому по одной, всегда в одном и том же порядке, с психологом, сидящим рядом с испытуемым и спрашивающим: «Что это может быть?» Этот вопрос запускает серию сложных когнитивных операций, которые включают сканирование, кодирование, классификацию, сравнение, отбрасывание и выбор. Многочисленные решения принимаются во время процесса, когда испытуемый, наконец, сообщает выбранный ответ, который дословно записывается экзаменатором. Обычно респонденты дают более 20 ответов на 10 карточек. Эта начальная фаза введения известна как фаза свободных ассоциаций, потому что испытуемого просят вербально отреагировать на чернильные пятна.

После предъявления всех 10 карточек экзаменатор последовательно расспрашивает испытуемого относительно каждого ответа. Это – этап исследования, в ходе которого ответы проверяются, чтобы в каждом случае дать как можно более точную кодировку или оценку. Непосредственная цель исследования состоит в том, чтобы экзаменатор понял, что именно субъект увидел или, по крайней мере, понял; где в пятне субъект видит свой ответ; и какие особенности пятна заставляют его видеть то, что он увидел.

После того, как все ответы оценены, подсчитываются баллы и вычисляется ряд конкретных соотношений и индексов. Баллы вместе с фактическим содержанием ответов генерируют данные, на основе которых делаются заключения, касающиеся психологических характеристик и функционирования испытуемого. Следует сказать, что процедура обработки представляет собой весьма сложный процесс, требующий времени и высокой квалификации психодиагностов, причём результаты и заключения, к которым приходят психологи, носят неоднозначный характер. Другими словами, выводы разных психологов могут различаться, что в дальнейшем и показали манипуляции с первичными данными теста Роршаха нацистских преступников.

При проведении тестирования как в Нюрнберге, так и особенно в Израиле, имели место нарушения протокола процедуры добывания первичной информации. Однако, несмотря на это, психологи в конце концов решили считать результаты обработки ответов по тесту Роршаха легитимными. В то же время отклонения от правил и процедур этого теста побуждают или даже провоцируют новых исследователей возвращаться к протоколам, полученным в Нюрнберге и Израиле. Кроме того, со времени тестирования нацистов прошло немало времени и претерпели изменения и сами процедуры и правила обработки первичной информации. Вполне естественно, что со временем работа с тестом – предъявление стимульного материала, расспрашивание испытуемых и обработка первичных данных модифицируются с учётом накопленного психодиагностами опыта.

Понятно, что Эйхман давал ответы на тест Роршаха на родном языке. Ниже привожу протокол тестирования Эйхмана в переводе на английский язык[262]262
  Zillmer E. A., Harrower M., Ritzler B. A. et al. The Quest for The Nazi Personality. A Psychological Investigation of Nazi War Criminals. – Appendix – NY & London, 1995.


[Закрыть]:

I. 1. Bat, from a collector of museum, with spread-out wings. (W)

II. 1. Two brown bears pressing against a glass, hats on their heads which are blown away as in dueling. Even the snout is drawn on the left one, and the ear on the right one. Very clear bears ears. Quickly drawn with sketching ink. (W)

III. («This is also a humorous sketch?»)

1. Two very polite dandies tipping their hats to each other, greeting each other very formally; there are even patent leather shoes there.

2. Two clowns who want to do their best, masked; white collars at the neck. (W)

3. The red could be an eye-catching stage decoration in the background. (D)

IV. 1. A stretched-out cowhide, stretched for drying, or already treated. It is also trimmed – the forepaws and the rear. The head is very badly drawn; the backbone well drawn; it also goes well toward the side. (W)

V. 1. Bat, much better than the first one. (W)

VI. 1. Also, a skin, but the head part doesn`t fit – also a skin of a wild animal. (W)

2. The head part like the head decoration of the Aztecs. (upper D)

VII. 1. Outlines of continents if I cover the lower part. (D)

V. 2. South America down to Tierra del Fuego; Caribbean Sea with Brazil, Argentina, Chile. (D)

3. Again, a humorous drawing: two dancing elephants, trunks raised, eyes slightly indicated, standing on the foot. (D)

VIII. 1. A leaf chewed up by insects, pressed for (display in) herbarium; the color shading would look different in a fall leaf, but there is a leaf in Argentina whose color is similar. (W)