Текст книги "Амана звали Эйхман. Психология небанального убийцы"

~

Почти пятьдесят лет назад (1975) американский клинический психолог Молли Харроуэр [Molly Harrower], в то время профессор университета Флориды, на семинаре по американской цивилизации представила результаты своих исследований по переоценке протоколов нацистов по тесту Роршаха. Она пришла к выводу, что «не существует единой, унифицированной, ненормальной личности, которая могла бы служить объяснением невыразимых ужасов нацистского поведения». Её презентация вновь вызвала интерес к почти забытой теме нацистской личности. Харроуэр, рассмотрев множество протоколов тестирования различных категорий людей: как нормативных, так и пациентов психиатрических лечебниц и преступников из тюрьмы Синг-Синг[343]343
  Синг-Синг – тюрьма со строгим режимом содержания (США, штат Нью-Йорк).


[Закрыть] и несовершеннолетних правонарушителей, – пришла к выводу, что «отличительной чертой представителей этих популяций является широкий спектр типов личности и разный уровень психического здоровья или его отсутствие». Она считала, что за исключением нескольких нацистов, которых можно было отнести к явным психиатрическим типам, такие же личностные типы можно найти в любой нормальной популяции. Чтобы проверить это предположение, Харроуэр специально, чтобы элиминировать возможную предвзятость, представила десяти признанным авторитетам, знатокам теста Роршаха, восемь «слепых» (анонимных) протоколов нацистов и восемь протоколов из контрольной группы. Процедура отбора протоколов в обе группы обеспечивала, по её мнению, по возможности, объективность полученных результатов сравнения.

Что же показало сравнение? – Эксперты не смогли выявить общность нацистских протоколов. Другими словами, группа нацистов не имела отличий, специфических психических особенностей по сравнению с нормативной группой. Кроме того, эксперты пришли к выводу, что «шесть из восьми не продемонстрировали серьёзной дезадаптации». Харроуэр высказала мысль об отсутствии связи между психологическими качествами, свойствами и таким экстремальным поведением как преступления против человечности. Так, например, в соответствии с тестом Роршаха Герман Геринг был охарактеризован как динамичный, но грубый, бесчувственный человек действия, которому не хватало способности к тонким эмоциональным переживаниям. Харроуэр оценила личность Геринга как нормальную, потому что такие же личностные характеристики были у боевых пилотов США. Она признала, что какую бы роль Геринг ни играл в зверствах Третьего рейха, нельзя приписывать ему роль психопатической личности как таковой.

На основании результатов своего исследования Харроуэр заключила, что личностное разнообразие в группе нацистов соответствует характерному в обычной популяции. По её мнению, «преступления нацистов не были связаны с наличием психического расстройства или безумия… нацисты были очень похожи на среднестатистическую группу граждан США».[344]344
  Zillmer E. A., Harrower M., Ritzler B. A. et al. The Quest for the Nazi Personality. A Psychological Investigation of Nazi War Criminals. – NY&London, 1995.


[Закрыть]

И всё же можно выразить сомнения в обоснованности такого вывода. Дело в том, что для корректного математико-статистического анализа сравниваемые выборки были слишком малы. Кроме того, полагаю, что различия между нацистами и обывателями есть, но они заключаются не в конкретных психологических характеристиках, а скорее всего в неких системных факторах, которые стоят за конкретными проявлениями личности на поведенческом уровне. А если воспользоваться терминологией Л. Зонди, то различия не могли быть обнаружены вследствие того, что изучался переднеплановый человек, который излучал нормальность, а на заднем плане, в тени был тот, в кого обращался человек при определённых обстоятельствах. Этого заднепланового человека, готового к выходу на сцену, когда возникнет для этого благоприятная ситуация, исследователи не смогли обнаружить ни в Нюрнберге, ни после процесса, пересматривая вновь и вновь нацистские протоколы Роршаха по мере совершенствования методов обработки первичных данных. Сказалось и то, что фактически исследовательский процесс, как выяснилось, носил частный и не публичный характер, т. е. собственниками материалов тестирования являлись те, кто его проводил, а фактически мало кто знал, что проводилось тестирование нацистских преступников. В этом серьёзное отличие от ситуации с тестированием Эйхмана, которого обследовали специалисты по душевному здоровью совершенно официально – по заказу генерального прокурора Гидеона Хаузнера. Разумеется, эти специалисты вели и личные записи, но заказчику был представлен отчёт. Неофициальный характер тестирования в Нюрнберге, кстати, стал одной из причин того, что протоколы Роршаха были долгое время недоступны сторонним психологам, интересовавшимся нацистскими протоколами Роршаха.

По-видимому, имеется только один уникальный случай, который проливает свет на психологию нацистского преступника, – случай Адольфа Эйхмана. Но, к сожалению, для исследователей он был единственным известным своими злодеяниями нацистом, которого как на рентгеновском аппарате просветил Л. Зонди. К тому же тест Зонди не был принят на вооружение психодиагностами повсеместно…

Молли Харроуэр оказалась не единственной, кто пытался обратиться к делам давно минувших дней – к протоколам тестирования нацистских преступников.

~

Практически параллельно с Харроуэр интерпретацией протоколов Роршаха занимались Миале и Зельцер, которые в 1947 году отказались от сотрудничества с ней. Эта пара – психолог и политолог – пришла на основании анализа доступных 16 протоколов к заключению о том, что нацистские руководители «не были психически нормальными или здоровыми людьми… они были фанатиками, которые не испытывали вину за свою роль в убийстве миллионов евреев и других жертв террора». Понятно, что такая позиция по отношению к нацистам отвечала мнению и многих непрофессионалов. Предполагалось даже, что исследователи «намеренно пытались изобразить протоколы Роршаха как демонстрирующие определённые типы психопатологии». Они утверждали, что группа нацистов в целом была озабочена насилием. Разумеется, имеются сомнения в обоснованности выводов Миале и Зельцер, которые, по-видимому, вольно или невольно сформулировали их в соответствии со своими субъективными представлениями.

В 1978 году Ритцлер[345]345
  Ritzler B. A. The Nuremberg mind revisited: A quantitative approach to Nazi Rorschachs // Journal of Personality Assessment. – 1978. – No. 47. – P. 344–353.


[Закрыть] пересмотрел протоколы, рассмотренные Миале и Зельцером, применив количественный подход к сравнению 16 протоколов Гилберта с контрольной группой. Он заключил, что протоколы нацистов отличались от нормативной группы, но не в такой степени, как у Миале и Зельцера. Фактически Ритцлер занял среднюю позицию между выводом Келли о нормальности нацистов и мнением Миале и Зельцера о серьёзных психических нарушениях у них. Нацистские протоколы Роршаха также, похоже, не соответствовали и представлению Арендт о банальности – большинство обвиняемых в Нюрнберге, по мнению Ритцлера, были «довольно яркими личностями».

Позже выводы Миале и Зельцера были опровергнуты и другими исследователями, которые использовали усовершенствованную компьютеризированную систему оценки[346]346
  Zillmer E. A., Archer R. P., Castino B. The Rorschach records of Nazi war criminals: A reanalysis using current scoring and interpretation practices // Journal of Personality Assessment. – 1989. – No. 53. – P. 85–99.


[Закрыть], продемонстрировавшую, что нацистские военные преступники не могут быть объединены одним конкретным психическим расстройством, которое характеризует эту группу. Все попытки определить нацистскую личность оказались безуспешными. Несомненно, Нюрнбергский процесс над главными военными преступниками открыл ужасные картины совершённых нацистским режимом злодеяний, однако вывод о злонамеренности нацистов был необоснованным. Тем не менее было достигнуто понимание того, что психологические особенности нацистской элиты отличаются от характера и поведения рядовых нацистов.

Вполне естественно, что поскольку преступники (21), сидевшие на скамье подсудимых в Нюрнберге, были выходцами из разных слоёв немецкого общества (и даже из австрийского), их психологические характеристики также были относительно неоднородными. В то же время всё же было обнаружено и нечто общее, но не в психических отклонениях, а в личностных характеристиках на уровне поведения. По результатам теста Роршаха можно судить об общем стиле при решении проблем. Согласно теории Роршаха субъекты делятся на интроверсивных, экстратенсивных и амбитентных.

Интроверсивные субъекты предпочитают откладывать окончательные решения до тех пор, пока они не смогут мысленно проанализировать альтернативы и потенциальные результаты. Они в значительной степени полагаются на собственные представления при принятии решений и указаний и в большей степени контролируют свои эмоции. На противоположном полюсе находятся экстратенсивные субъекты, которые склонны проявлять свои чувства к миру и предпочитают принимать решения, основываясь на интуиции, т. е. не откладывая окончательное решение до тех пор, пока они не смогут рассмотреть альтернативы или обдумать последствия своих результатов. В отличие от интроверсивных и экстратенсивных, амбитентные субъекты не смогли выработать последовательных предпочтений или стиля в своём поведении, что может привести к меньшей эффективности и большей нестабильности в принятии решений.[347]347
  Zillmer E. A., Harrower M., Ritzler B. A. et al. The Quest for the Nazi Personality. A Psychological Investigation of Nazi War Criminals. – NY&London, 1995.


[Закрыть] Исследования показали, что примерно 75 % нормативных взрослых являются либо интроверсивными, либо экстратенсивными и их соотношение примерно равное.

Среди 16 протоколов 9 (56 %) были протоколами амбитентных подсудимых, поведение которых предполагает принятие стилей поведения окружающих их людей и склонность к колебаниям при столкновении с трудными задачами. Амбитентные личности, составляющие большинство нацистской элиты, в силу их гибкости были подобны хамелеонам, что позволяло им принимать убеждения и цели любого лидера, находящегося у власти вместо того, чтобы действовать в соответствии со своими представлениями. Однако всё же даже это наблюдение не дало возможности выявить нацистскую личность. Да и выборка была слишком мала, чтобы делать обоснованные выводы.

Группа исследователей[348]348
  Zillmer E. A., Harrower M., Ritzler B. A. et al. The Quest for the Nazi Personality. A Psychological Investigation of Nazi War Criminals. – NY&London, 1995.


[Закрыть], которая направила свои усилия на анализ работ своих коллег по осмыслению протоколов Роршаха нацистской элиты, пришла к выводу, что нацисты представляли собой сложный спектр личностей, но они не были садистами, какими их изображали Миале и Зельцер. В то же время они утверждали, что не стоит говорить о том, что нацисты ничем не отличаются от нормальных людей. Однако то существенное, что их отличает, так и не было найдено. Важно отметить и то, что группа военных преступников в Нюрнберге, по существу, была группой сановников высокого ранга, бюрократов, которые сами никого не убивали, не травили газом, от жертв находились на значительном расстоянии. Поэтому должны быть психические отличия между ними и реальными исполнителями казней, которые, вполне вероятно, отличались садизмом и злобой по отношению к своим жертвам.

Поиску психологических характеристик рядовых нацистов было посвящено исследование более 200 нацистов и датских коллаборационистов. Было обнаружено, что группа этих нацистов не отличается стрессоустойчивостью, им требуется внешняя поддержка и руководство для уверенности. Естественна при этом их ссылка на то, что они «выполняли приказы». Безусловно, ориентация на подчинение повышала их адаптивность. Было также замечено, что они имели небольшие способности к образованию близких отношений с людьми. По-видимому, их преданность, привязанность к нацистским образованиям служила суррогатом таких отношений. При этом их защитные механизмы в силу их подчинённости и низкой самооценки отражались в ощущении себя как объекта манипулирования – «жертвы обстоятельств».

Как представляется, главным достижением исследований, проведённых по следам нацистских протоколов, является не выявление неких черт и особенностей нацистской личности, а понимание того, что нацисты не только неоднородная группа, но и то, что фактически следует говорить о двух категориях нацистов – об элите и о так называемых рядовых нацистах. Иными словами, о тех, кто отдавал приказы, о функционерах нацистского режима – и о рядовых исполнителях их приказов.

~

Во время судебного процесса над Эйхманом Г. Гилберт, выступавший в роли свидетеля, представил суду документы по протоколам Роршаха нюрнбергских преступников. Кроме того, суд пытался выяснить то, что знал Гилберт от своих «подопечных» высокопоставленных нацистов о роли Эйхмана в истреблении евреев. В частности, комендант Освенцима Рудольф Гёсс, который озвучил цифру 2,5 миллионов евреев, умерщвлённых в этом лагере, назвал Эйхмана руководителем операции по уничтожению.[349]349
  The Trial of Adolf Eichmann. Session 55. Part 5. The Nizkor Project. [Eichmann trial – The District Court Sessions (nizkor.com)].


[Закрыть] Со слов Гёсса Гилберт сообщил суду, что тот неоднократно упоминал Эйхмана и называл его «ведущим валом всего механизма, без которого техника не могла бы работать; ведущим валом, а не винтиком в колесе».

Гилберт, давая показания, вспомнил, что был потрясён, когда слушал рассказ одного из выживших в Освенциме о том, что детей живыми кидали в печи. В тот же день он отправился к Кальтенбруннеру, который заменил Гейдриха после его убийства в Праге, и спросил его о том, знал ли он о подобных вещах. Что же ответил Кальтенбруннер? – «Я не имел ничего общего с программой истребления. Этим занимались Гейдрих и Эйхман… Но они мертвы». Нет никакого сомнения во лжи Кальтенбруннера, поскольку маловероятно то, чтобы руководитель Главного управления имперской безопасности, заместивший Гейдриха на этом посту, не знал, какими делами занимается один из его подчинённых. Полагая, что Эйхман мёртв, Кальтенбруннер, который отрицал даже близкое знакомство с ним, пытался переложить на него и свою вину за совершённые злодеяния.

Вероятно, привлекая в качестве свидетеля и эксперта тюремного психолога на Нюрнбергском процессе Г. Гилберта, генеральный прокурор Г. Хаузнер рассчитывал на то, что тот, имевший опыт общения с такими видными нацистами, как Герман Геринг, Иоахим фон Риббентроп, Эрнст Кальтенбруннер, Вильгельм Кейтель, Ганс Франк, Освальд Поль, Отто Олендорф, Рудольф Гёсс, Альфред Розенберг и другими[350]350
  Всего среди «подопечных» Г. Гилберта было 16 высокопоставленных нацистов.


[Закрыть], сможет, используя также результаты их психологического тестирования, «провести параллель» с Адольфом Эйхманом, усматривая его психологическую общность с лицами, творившими злодеяния против еврейского народа. Разумеется, имелись материалы для такого сравнения, поскольку тестирование и нацистов в Нюрнберге, и Эйхмана в Израиле совпадало в методическом плане – использовались за некоторыми исключениями одни и те же психологические тесты. Тесты Эйхмана Гилберт видел, т. е. ему было что сказать суду, но его свидетельство по поводу нацистской личности было отклонено председательствующим на судебном заседании.

Анализ протоколов Роршаха нацистских преступников, сделанный различными исследователями, как видно, привёл к различным же выводам. Безусловно, в споры по поводу нацистской личности свой вклад внесла Ханна Арендт тезисом о банальности зла, с которым согласились далеко не все психологи. Так, Молли Харроуэр на основании собственного анализа данных Роршаха практически согласилась с мнением Арендт. Однако Зельцер не согласился с их диагнозом нацистской личности, говоря о том, что они ошибались и заблуждались. Он также обесценил вклад Келли из-за предвзятого, по его мнению, отношению к нацистам, в частности к Герингу. Он задавал риторический вопрос: «Почему вера в нормальность нацистов такая стойкая?»

Исследователи, исповедующие различные взгляды на нацизм, на основании данных одних и тех же протоколов Роршаха, пришли к диаметрально противоположным заключениям о личности нациста. В отличие от Арендт, Миале и Зельцер пришли к выводу, что 16 нацистских протоколов, которые они проанализировали, «не являются психологически нормальными» и «считаются с психологической точки зрения весьма своеобразной группой». Зельцер утверждал, что небольшая группа фанатиков и эмоционально неуравновешенных людей в Германии (группа «крайне аберрантных», по оценкам Зельцера, составляет около 10 % населения Германии) ответственна за события и зверства Второй мировой войны. Точно так же Гилберт утверждал, что среди нацистских организаций, таких как СС, существовал порядок, который способствовал отбору и продвижению тех, кто отличался крайним авторитаризмом, расовой идеологией и равнодушием к чужим страданиям. Таким образом, с точки зрения Зельцера, Гилберта и многих других, основное предположение заключалось в том, что поведение обвиняемых в Нюрнберге и других представителей нацистского руководства представляло собой девиантное и аберрантное поведение, являющееся результатом выраженной психопатологии. Понятно, что в послевоенное время такое мнение особенно отвечало представлениям союзников о нацистах. Однако слишком акцентировать патологические черты было не в интересах обвинения, поскольку это могло привести к декларированию невменяемости подсудимых. Такие опасения имелись по поводу трёх обвиняемых. Кроме того, понятно, что зафиксированные, а точнее интерпретированные психопатологические черты могли послужить защите обвиняемых.

Келли, как уже было сказано, утверждал, что люди, которых тестировали в Нюрнберге, не были ни сумасшедшими, ни даже уникальными, но могли быть «в точности воспроизведены в любой стране мира сегодня».

Харроуэр, по существу, согласилась с выводом Келли. Она отметила, что «различия в нацистских записях Роршаха значительно перевешивают любые сходства».

Понятно, что дискуссия вращается вокруг понятия нормальности. Возможно, что под ним понимают различные явления, отражаемые в особенностях поведения, причём на поведенческом уровне дифференцируются разные экстремальные статусы личности. Так, если речь идёт о психических заболеваниях, то в широком смысле говорят о психопатиях, которые могут быть связаны с органическими нарушениями мозговой деятельности, наследственными заболеваниями и т. д. С этой точки зрения практически всех нюрнбергских подсудимых и Эйхмана позволительно именовать нормальными, а стало быть – подсудными субъектами. С другой стороны их деяния совершенно выходят за рамки обычного человеческого поведения, кодифицируются преступлениями против человечности. Строго говоря, исходя из общечеловеческой морали, поведение нацистских преступников было ненормальным, патологическим или, вернее, социопатическим. Нацистские личности, таким образом, могли быть вполне психически нормальными и даже демонстрировать в некоторых сферах вполне социально приемлемое поведение (в семье, с коллегами, с соседями и т. д.). Но их отличительная особенность состоит в том, что они выступают как социопаты, которые настроены против других людей, по отношению к которым они проявляют негативные чувства и действия вплоть до их уничтожения прямыми способами или косвенными. Можно такие личности отнести к категории своего рода избирательных мизантропов, которые проявляли свой негативизм ко всем, кто не принадлежит к арийской расе, к чистокровным германцам. И в первую очередь это нетерпимое отношение было направлено на евреев.

Полагаю, что смешение понятий психопатов и социопатов под покровом нормальности создало некоторую путаницу. Можно вполне согласиться с представлениями Арендт, Харроуэр, Келли и других о том, что нацисты были нормальными, – разумеется, с точки зрения их психики, они были не психопатами, а психически здоровыми людьми. Другое дело, что их социальные действия выталкивали их из круга тех людей, которые жили по общечеловеческим и Божьим законам. Нацисты следовали своей извращённой морали, в которой не было места десяти заповедям (прежде всего такой, как «Не убий!»), и не просто игнорировали общечеловеческий нравственный закон, данный Всевышним на горе Синай Моисею, а сознательно нарушали его под давлением нацистских идеологем.

Если говорить о перспективах работы с протоколами Роршаха, то нет сомнения, что и в дальнейшем психодиагносты будут пытаться вытянуть из них нечто новое, что может быть связано с совершенствованием методов обработки первичных данных. В то же время исследователям придётся считаться с тем, что Келли (6 протоколов)[351]351
  Подсудимые, которых тестировал Д. Келли: Карл Дёниц, Ганс Франк, Герман Геринг, Роберт Лей, Альфред Розенберг, Юлиус Штрейхер.


[Закрыть] и Гилберт (16 протоколов)[352]352
  Подсудимые, которых тестировал Г. Гилберт: Ганс Франк, Ганс Фриче, Вальтер Функ, Герман Геринг, Рудольф Гёсс, Эрнст Кальтенбруннер, Вильгельм Кейтель, Константин фон Нейрат, Франц фон Папен, Иоахим фон Риббентроп, Альфред Розенберг, Фриц Заукель, Ялмар Шахт, Бальдур фон Ширах, Артур Зейсс-Инкварт, Альберт Шпеер.


[Закрыть] администрировали процедуру тестирования не только с нарушениями, но и неединообразно, что осложняет как сравнение, так и объединение протоколов в одну группу. Так, Келли был более опытен в использовании теста Роршаха, но он плохо говорил по-немецки и нуждался в услугах переводчика. Гилберт же свободно говорил на немецком, но отличался более слабым владением тестом по сравнению с Келли. В силу всяческих несоответствий и отклонений, нарушивших стандартную процедуру тестирования, и возникают не только сомнения в надёжности результатов, но в первую очередь в интерпретации первичной информации. Тем не менее, несмотря на сказанное, эти протоколы являются уникальным материалом, который может дать представление о личностных особенностях нацистской элиты.

Серьёзные проблемы также связаны с обоснованностью экстраполяции выводов, сделанных на группе главных военных преступников, на других нацистов: как относящихся к элите, так и рядовых. В контексте данной работы возникает вопрос о правомерности сопоставления этой группы с личностью Адольфа Эйхмана. Борофски [Borofsky] и Бранд [Brand] при обсуждении методологических проблем, связанных с интерпретацией результатов по тесту Роршаха, добытых в Нюрнберге, отметили:

Следует иметь в виду, что преступники, которых судил Нюрнбергский военный трибунал, вероятно, не являются репрезентативной выборкой нацистов. Эти преступники как группа представляют собой успешных администраторов и руководителей высокого уровня. Можно поднять серьёзные вопросы относительно того, позволительно ли экстраполировать выводы, сделанные из записей Роршаха о преступниках Нюрнбергского военного трибунала, на психологическое функционирование нацистов как популяции.[353]353
  Zillmer E. A., Harrower M., Ritzler B. A. et al. The Quest for the Nazi Personality. A Psychological Investigation of Nazi War Criminals. – NY&London, 1995.


[Закрыть]

Разумеется, необходимо брать в расчёт и то обстоятельство, что подсудимые находились в условиях длительного и интенсивного стресса, над каждым висел дамоклов меч смертного приговора. По-видимому, это могло сказаться и на результатах психологического тестирования. Подобное релевантно и для Эйхмана, который почти два года до исполнения смертного приговора сидел в израильской тюрьме.

~

В конце семидесятых годов прошлого века нью-йоркский психиатр Михаэль Зельцер [Dr. Selzer Michael] получил от своего израильского коллеги Шломо Кульчара тестовые рисунки Адольфа Эйхмана. Вот некоторые из высказываний психиатров и психологов, видевших эти рисунки, о личности Эйхмана[354]354
  Selzer M. The Murderous Mind: Psychological Results of Tests Administered to Adolf Eichmann // The New York Times Magazine. – 1977. – November 27. – Р. 34–37.


[Закрыть]:

Он принадлежит исчезающему виду. Он тот, кто когда-то был очень воинственным, но теперь у него нет сил вести войну… Его территория была отнята у него, и он утратил культурный и мифологический смысл существования – очень агрессивный человек. (Dr. Fred Brown/д-р Фред Браун – Mount Sinai School of Medicine)

Он очень агрессивен. В нём есть что-то от Хичкока в том, что он так много скрывает, играя роль в криминальной драме. Он садист и жесток в своей враждебности… страшный парень. (Camilla Kemple/Камилла Кемпл – специалист по психологическому тестированию)

Агрессия для него – ужасная проблема. Он очень агрессивный. Его злость глубокая. (Анонимный психолог)

Он пассивно-агрессивный тип. Он кипит от ярости. (Dr. Ruth Berenda/д-р Рут Беренда – консультант по медицинской психологии)

Выраженный садомазохист. Он агрессор… способный на явную жестокость. (Dr. Florence Miale/д-р Флоренс Миале – психолог)

Никто из процитированных специалистов ничего не знал, – кроме пола и возраста, – о человеке, чьи рисунки были им показаны. Трое из них предположили национальность автора рисунков – немец. И, как отметил д-р Зельцер, никто из них не был удивлён, узнав, что этим немцем был Адольф Эйхман.

Рисунки Эйхмана, которые анализировали психологи, были из протоколов двух признанных и широко применяемых и в настоящее время, несмотря на их солидный возраст, тестов: визуально-моторного гештальт-теста Бендер (the Bender-Gestalt Test) и теста «Дом – Дерево – Человек» (House-Tree-Person Test).

Дополнительно к заданиям теста «Дом – Дерево – Человек» д-р Кульчар попросил Эйхмана выполнить два рисунка: руки и «что угодно». Последнее задание тот выполнил, нарисовав голову молодого индейского воина.

Рисунки испытуемого, по сути, являются метафорическими высказываниями о самом себе. В его изображениях так или иначе отражается его личность. Психологу остаётся только (!) расшифровать то, что нарисовал испытуемый. Опыт работы с таким тестом, насчитывающий многие годы и, по-видимому, сотни тысяч или даже миллионы тех, кто прошёл тестирование, и интуиция как непременный инструмент психодиагноста дают возможность понять, что стоит за нарисованным, какие личностные черты раскрывает рисунок. Понятно, что параметры рисунка, его характеристики, детали и прочее соотносятся с нормативными данными. Очевидно, что с помощью такого инструмента как рисование можно выявить патологию, но также и неординарность, необычность личности. Другими словами, есть возможность получить экспериментально характеристики, – если у конкретного испытуемого они имеются, – банального человека, который стал притчей во языцех с подачи Ханны Арендт. Права ли она, если рассматривать личность Эйхмана, учитывая результаты рисуночных тестов? Действительно ли в рисунках можно увидеть его заурядность? Показывают ли опыты Эйхмана в рисовании, что он был незаметной серой мышью или даже канцелярской крысой, послушным исполнителем чужой воли?

Психологи сделали вывод о закрытости Эйхмана, хотя он производил обратное впечатление. «Он скрывает себя и вкладывает в это много сил» (Dr. Berenda). «Его доступность скорее очевидна, чем реальна, он действует так, как будто он тот, кого ожидает мир, и прячется за обычным фасадом» (Dr. Brown). Другие ссылались на его желание скрыться и не быть известным, на его обман и на его попытки притвориться, что его способности и роль не таковы, какими они были на самом деле. Некоторые психологи подчеркнули, что даже его агрессия, несмотря на большую роль, которую она сыграла в его личности, не сразу стала очевидной. То, что Арендт, Харроуэр и другие оценили личность Эйхмана как нормальную, может иметь какое-то отношение именно к этому, вводящему в заблуждение качеству.

Копия страницы из газеты «New York Times» (November 27, 1977) с образцами рисунков Эйхмана

Выявленная скрытность Эйхмана наводила на мысль, что рисунки отражают актуальное на тот момент состояние заключённого в израильской тюрьме, тогда как действительная личность оберштурмбаннфюрера СС осталась не обнаруженной. Оставшийся анонимным психолог,[355]355
  М. Зельцер называет этого анонимного психолога выдуманным именем – д-р Смит (Dr. Smith).


[Закрыть] имевший большой опыт тестирования преступников до и после тюремного заключения, высказывал мнение, что сущность личности не меняется в результате приобретённого опыта. Психологи, с которыми беседовал М. Зельцер, были уверены, что описывали устойчивые черты Эйхмана, а не реакцию на ожидавший его финал.

Можно привести пример с анализом рисунка индейца, который провёл д-р Браун. Он полагал, что то, что Эйхман решил нарисовать именно индейца «в перьях воина (и с агрессивно выступающим вперед носом и подбородком)», говорит о его агрессивных наклонностях. Всё же это не особенно грозный воин. В его лице присутствует истощённость, возможно, даже женственные черты, оно напоминает образ индейца, который сражался и проиграл в своей последней битве. Воспринимая эту особенность, д-р Браун смог идентифицировать её как агрессию, лежащую в основе личности Эйхмана (для которой он также нашёл другие доказательства), так и потерю доблести, и смысла жизни, которые соответствовали ухудшившейся жизненной ситуации Эйхмана. И он сделал этот вывод – стоит подчеркнуть, – не зная Эйхмана лично.[356]356
  Selzer M. The Murderous Mind: Psychological Results of Tests Administered to Adolf Eichmann// The New York Times Magazine. – 1977. – November 27. – Р. 34–37.


[Закрыть]

Разумеется, у каждого психолога с течением времени с накоплением опыта вырабатывается свой собственный стиль диагностики, свой собственный метод. В данном случае психологи, анализировавшие рисунки Эйхмана – каждый своим путём – пришли к практически одним и тем же выводам о его личности:

Напряжённый, критичный, догматичный и неэффективный в делегировании полномочий, Адольф Эйхман не был тем человеком, которого многие хотели бы иметь в качестве своего босса. И при всех своих эстетических способностях и высоком интеллекте он не был бы идеалом друга или родственника, потому что он был холодным, формальным, скромным, недоверчивым, непритязательным, эгоцентричным и неспособным к эмпатии – одиночка, не заинтересованный в формировании близких отношений. «Определённо не хороший парень», – сказал один из психологов. «Определённо, он не из тех, с кем бы ты хотел выпить. Он, вероятно, останется трезвым». И, добавил психолог, «он настолько оторван от своих собственных чувств и фантазий, настолько отстаивает свою защиту против себя и других, что, вероятно, ему не под силу психоаналитическое лечение».[357]357
  Op. cit.


[Закрыть]

Тестовые рисунки указывают на то, что Эйхман вырос в семье, лишённой тепла, поддержки или удовольствия в межличностных отношениях, и что он был лишен удовольствий, необходимых для роста доверия и способности к радости. В этой холодной домашней обстановке (судя по его рисункам) любовь сменилась подавлением. Интеллектуализация заменила чувства. Суровые и жёсткие родители заложили основу его опыта власти как угрожающего, болезненного и навязчивого. Эйхман вырос в обстановке тотального контроля. Со временем он научился соответствовать ожиданиям своих родителей. Он стал чувствительным к тому, что другие ожидали от него. Ему было важно получить одобрение со стороны значимых других. Эта ориентация помогла ему в дальнейшем добиться статуса.

Но что случилось с подавленными потребностями и импульсами? Такие чувства мучают; они не исчезают. Психологи сошлись во мнении, что Эйхман был обсессивно-компульсивным и что почти каждый аспект его внешнего характера был защитой от сильных и необычайно жестоких эмоций, лежащих в основе его существа. Холодная сдержанность его внешней личности была такой же защитой, как и его тщательное внимание к деталям, его зацикленность на Ordnung.[358]358
  «Порядок» (нем.).


[Закрыть] (Обратите внимание на слабые ориентиры, ярко описанные одним психологом как «арматуры», которые Эйхман должен был сначала нарисовать, чтобы скопировать даже самые простые паттерны тест Бендер, такие как ряд из семи точек.) Чувства, которые он подавлял, включали в себя как отрицательные импульсы его ранних лет, так и растущую ярость, которую он развил.[359]359
  Selzer M. The Murderous Mind: Psychological Results of Tests Administered to Adolf Eichmann // The New York Times Magazine. – 1977. – November 27. – Р. 34–37.


[Закрыть]

Подчёркивание деталей и внимание к ним наводило психологов на мысль о параноидальности Эйхмана, который стремился угодить своему начальству, хорошо делать свою работу и страшился собственных неудач. Свою жестокость он скрывал даже от самого себя. На рисунках мужчины и женщины руки оказались спрятанными. Комментарий д-ра Смит по этому поводу: «Он в чём-то виноват».

Д-р Кульчар, обратив на это внимание, попросил Эйхмана нарисовать руку. Из сделанного рисунка невозможно было понять, рука левая или правая и кому она принадлежит (мужчине или женщине), что говорит о том, что автор – хитрый, коварный человек. Кемпл назвала руку «ужасающей» и принадлежащей «людям, которые делают плохие вещи». А д-р Миале подчеркнула атакующий характер руки.