Текст книги "Москва – Маньпупунёр (флуктуации в дольнем и горним). Том 1. Бафомет вернулся в Москву"

Глава 6. Необычный побег и визит в Бакката

Дорога привела меня в степь,

На закате повеяло прохладой, вольно дышится,

только одинокому путнику, не до этого

Во сне веки Александра Алексеевича дёрнулись, он глухо застонал, пытаясь пошевелить принайтованными руками и ногами и замер. Во всполохах грозовых разрядов увидел – рядом с его койкой стояли двое необычных ночных посетителей.

Подросток с неприятным неживым лицом, животиком упираясь в стальной уголок солдатской кровати.

Несколько поодаль господин в длинном чёрном плаще, надетом поверх коричневого костюма с искоркой. На властном лице последнего пробежала тень толи удивления, толи недоумения, на смену которым в доли секунды пришло удовлетворение, блеснули в тусклом свете ночного освещения больничной палаты глубокие глаза. Он повёл рукой в направлении головы лежащего Немо и едва слышно хмыкнул.

За окном свирепствовал шквал, блистали, словно лезвия катаны молнии, дождь хлестал и барабанил по оцинкованному подоконнику.

Что-то произошло – притихло. Ремни на руках и ногах Серова опали сами собой, глухо звякнули металлические пряжки. Он наполовину проснулся и приподнялся на койке, сощуренными глазами с тревогой озираясь и находясь, всё ещё под впечатлением, увиденного во сне и не менее удивительного вблизи него – в палате. Разглядывал с удивлением того, что в плаще.

От внезапного страха деревянным голосом – «Кто Вы артисты? Что ещё?». И уже успокоившись и освоившись но, все ещё не веря своим глазам, поспешно перекрестился – «Вы глюк?».

Круглолицый с волосами благородного цвета детской неожиданности чихнул и самодовольным голосом мультяшного Матроскина молвил – «Сами Вы глюк Немо, однако. Мы здесь за Вами. Одевайтесь».

Теперь уже по настоящему уверовав в побочное действие химиотерапии, и списав все на продолжение сна, Александр Алексеевич опять лёг и отвернулся, натянув на голову мокрое от пота тёмно-синее в полоску по краям одеяло.

Внезапно и бесцеремонно, его подбросила неведомая сила, встряхнула, поставила на ноги. Спокойный голос второго Незнакомца спросил, как приказал – «Хочу предложить Вам Господин Никто прогуляться по ночной Москве. Вам, знаете ли, полезно в теперешнем-то состоянии.

Встряхнитесь, наконец. После таких необычных снов, признаться удивили Вы меня, особенно птицей. Когда-нибудь возможно Я Вам объясню в чём тут «петрушка», так кажется, русские говорят. Думаю, Вы заслужили право на небольшое приключение».

Продолжил – «Да и мы в столь славном граде давненько не были, годков с тридцатых, так что вполне можем составить Вам компанию или, что правильнее – кумпанию. Правда, почему его назвали первопрестольным, так и не понял, поскольку были, и Грады Китеж и Рюген-град, Аркаим-город медведя, были, наконец, Родень и Ольния, не находите?

Ну, хватит экскурсов в Неторию.

Встряхнулись, если надумали – пошли. We will show (нас ждёт шоу)».

Треснул и раскатился гром, вспышка молнии ни миг осветила стену палаты. Немо вздрогнул, почудилось, что одноухий Ван Гог с портрета ему весело подмигнул. Лицо художника как бы ожило, поплыло в воздухе и наконец, замерло в масленых красках холста. Совсем странным было то, что изображение великого психа на автопортрете теперь смотрело налево.

Рухнув в омут сомнений, неразрешимых загадок, неясных предчувствий и надежд, Немо махнул на все рукой и, наказав себе более ничему не удивляться и ничего не бояться, твёрдо сказал скорее себе, чем незнакомой парочке.

«А что я теряю? Вперёд! И тут же, с тревогой. В халате? А домой? Можно домой, хоть ненадолго?».

«Всё возможно, и Вам домой тоже, но всему своё время!». Жёстко утвердил тот, что, судя по всему, был главным.

«С Вашего разрешения?». Самодовольно вымолвил другой, что был пониже ростом, глянув на своего спутника. Вытащил жестом фокусника откуда-то старинное перо с золотым колпачком и взмахнул им в направлении болезного. Тот же миг больничный светло-коричневый халат на Серове превратился в элегантный чёрный смокинг с белоснежной шёлковой рубашкой, стоячим воротничком, и тёмно-фиолетовой бабочкой на нем.

Блестящие лакированные ботинки не жали, носки присутствовали, из кармана на сантиметр торчал тончайший батистовый платок. Нет не для соплей, но приданию джентльменам вида благородного и имущего, а пуще всего соответствия традициям, как в поступках, так и в одежде. Ибо не зря сказано, что в человеце все должно быть прекрасно и здоровье и дела и одежда, а паче оного – мысли.

В лице Немо также произошли некоторые заметные изменения – оно помолодело, жёсткая щетина на скулах сменилась трёхдневной модной небритостью, разгладились многочисленные морщины на лбу, чистые короткие волосы уже не прилипали к голове клочьями, но словно одуванчик торчали во все стороны плотным ёжиком.

Довольный произведённым эффектом ночной гость произнёс – Шмага, Делоникс Королевский, протянул руку-лапу к двери, приглашая на выход.

Дверь бесшумно распахнулась, запор и не звякнул на удивление и троица не спеша пошла по коридору к лестнице. Впереди шёл круглолицый, игриво помахивая толстым пушистым хвостом, висящим сзади на цепочке, за ним Немо обалдевший от всего происходящего и сзади, замыкая шествие – Незнакомец в плаще.

У одной из дверей, незнакомцы задержались, тот, что выше зачем-то посмотрел в глазок и затем они быстро догнали поджидавшего их сотоварища по ночному рандеву.

Был ещё один свидетель ночного происшествия, с проникновением посторонних в палату больных – святая святых лечебного корпуса, кроме Палыча. Пьяный в дымину дежурный санитар с трудно произносимой фамилией, заканчивающейся на – Оглы, в полуприкрытую дверь дежурки увидел, как мимо двери по коридору в сторону лестницы, ведущей наверх, где был расположен лечебный кабинет главврача, просочились три длинные тени.

Но мерзкая самопальная водка уже сделала своё гнусное дело, потому оторвать натруженный мышц от тяжёлого табурета не представилось никакой возможности.

Какая-то мозговая извилина уцепилась за спасительное, и успокоилось от осознания, что это алкогольный делирий (белая горячка, delirium tremens). Эта мысль закрутилась, как диск гироскопа. Тяжёлая голова …Оглы упала на стол, накрытый старой газетой – Метро.

Так бы этот случай и остался, никому не известен, если бы не имел неожиданное продолжение. Наутро, в субботу при пересменке, в Журнале посетителей, что лежал на краю стола в той же дежурке, на толстой картонной обложке которого обычно резали хлеб, была обнаружена совершенно препохабнейшая запись о посещении палаты №3/3 с 3.10 до 3.25 некими Беллой и Симой, с целью ширнуться и потрахаться.

Кроме всего прочего, половина листов была вырвана, а лицевую часть Журнала украсило изображение могучего главного мужского органа, в обрамлении здоровенных волосатых яиц и сердечек, пронзённых стрелами упитанного Амура. Надо отдать должное, рисунок был вполне профессионален и реалистичен.

Внимательное изучение почерка негодника (или во что верили меньше – негодяйки), написавшего столь неприличный текст, ничего не дало. Кто такие были эти Белла и Сима и правда ли, что они каким-то невообразимым образом оказались в служебном помещении этой ночью, выяснить, также не получилось.

Администрация женского корпуса больницы однозначно заявила, что это никак не их подопечные. Второй санитар, дежуривший внизу, на первом этаже здания той ночью высказался в том духе, что это бред. Незаметно и мышь не проскочит, а обе входные двери в корпус на ночь запираются на ключ и щеколду, отодвинуть которую можно только со страшным скрипом.

Что тут же и было продемонстрировано на практике, ответственным лицам, осуществляющим собственное расследование инцидента. Скрип засова слышно было в другом конце коридора. Камера наблюдения, установленная ещё в прошлом году не работала.

Оглы каким-то образом проглядевший сам факт безобразия, за событиями и перипетиями шквалистой ночи, с утреннего бодуна клялся и Аллахом божился по своему, что это не он написал. Но в памяти те, привидевшиеся ночные тени всплыли.

Рассказывать о них он не собирался, уже по трезвому дню списав все на злую водку. Нехотя обороняясь от наседавшего на него дежурного доктора Агриенко, в который раз пообещавшего доложить в понедельник руководству. А уж оно, уволит алкаша санитара. Оглы твердил о непричастности, слабом здоровье и 16 малых детках, в родном Тьмутамбиде, клялся на хлебе и не совсем понимал, чего от него ещё хотят.

В конце концов, от него отстали. Уволить то можно конечно, да где взять идиота на такую зарплату. Тем паче, в его причастность к какому-то бардельеро с бабами, уж совсем не верилось. Выпить это да, это он пил. А кто не пьёт? Но с городскими телками? На всякий случай, не поднимая шума, проверили содержание и хранение наркосодержащих препаратов, все на месте.

Журнал ещё утром изъяли и обещали к обеду принести из хозчасти новый, но поскольку в субботу она была закрыта, за дневными хлопотами по наведению порядка на территории, видимо забыли. Заступившему санитару настрого приказали о безобразии молчать и никому не распространяться.

Когда же в понедельник, день тяжёлый, по напоминанию очередной смены вспомнили, обнаружилось ещё более не понятное и гадкое происшествие. Все три экземпляра, что имелись в хозчасти и хранились в старой, покрытой пылью коробке, на самой верхней полке металлических стеллажей были также, похабно расписаны и разрисованы.

В углу помещения, на вырванных листках одного из журналов лежала огромная куча зловонного кошачьего дерьма. В понедельник дело дошло до начальства.

Тотчас подвергнутый строгому допросу Еремей Николаевич, здоровенный толстяк – уполномоченный согласно приказу главврача за выдачу инвентаря и помещение был предупреждён для порядку о недопустимости разгильдяйства и повышении бдительности в режимном учреждении.

Позже были изысканы необходимые средства и закуплены новые журналы по статье – Управленческие расходы.

Тем же понедельником, такую же точно кучу, на аккуратных пожелтевших листочках, обнаружила старенькая уборщица на столе в кабинете Лепецкого. Отчего расстроилась и непривычно для себя матюгнулась, но гавно убрала, списав неприятность на местного любимца кота Ваську, совершенно непричастного и маниакально чистоплотного. Долго тёрла потом мокрой мыльной тряпкой по полировке столешницы.

Со стен на неё смотрели с пониманием всё бородатые незнакомые дядьки в строгих сюртуках и при галстуках, которые опытные и понимали, кто здесь главный. Убери на три дня уборщицу, всё зарастёт, прости господи. А вот не придёт, кто из дохтуров неделю, и ничего, и не заметят. Так-то. О неприятности она никому не сообщила, справедливо посчитав, что может выйти боком, себе дороже.

Кто мог проникнуть в закрытую комнату склада в административном здании и кабинет главврача в лечебном корпусе, а главное зачем? Оставалось непостижимой загадкой.

Цепь непонятных событий раскручивалась, росла и множилась, что-то впереди.

Меж тем вернёмся к событиям грозовой ночи. Троица в прежнем порядке дошла до тёмной лестницы, поднялась выше на этаж и прошла коридором до дверей начальственного кабинета, обитого кожей и разбитого на ровные ромбы медной проволокой с креплением в углах гвоздями, с медными же резными шляпками.

Низкорослый вставил ноготь в замочную скважину, с лёгким щелчком дверь отворилась, вошли. Совершенно обыкновенно зажгли свет. Подросток с красным лицом старика по-хозяйски прошастал через длинный кабинет с плотно прикрытыми шторами к массивному столу, обошёл, его справа и отворил другую дверь, скрытую в настенных панелях орехового дерева.

В маленькой комнатке отдыха стоял журнальный столик и два кожаных кресла. На стене, что слева от входа висели 7 рамочек с какими-то дипломами и 3 из них с фото людей. Лица были знакомые, где-то раньше Немо их уже видел, но вспомнил только одного – это был детский писатель Аркадий Гайдар (Голиков). Наискось по фотопортрету шла надпись, прочесть её не удалось, но Немо догадался видимо его тоже лечили или консультировали здесь. Наверное, герой Гражданской войны как и многие писатели и поэты, артисты, люди творческих профессий, пил.

Другие портреты, судя по фото, тоже были из стародавних времён, вполне может быть довоенных либо конца 40-х, начала 50-х годов прошлого столетия. У следующей потайной двери напротив, висело зеркало, в котором Немо с удивлением узнал в моложавом денди и не узнал себя облагороженного.

Подхватив по дороге пару засохших мармеладных долек из хрустальной вазочки, Кошак, как его за вихляющую походку и хвост пристёгнутый карабином к цепочке на джинсах, тут же окрестил про себя Серов, широким жестом толи пригласил угощаться, чем как говорится, … послали, толи следовать за ним.

Далее он, махнув хвостом, указал на эту дверь, ведущую на узкую лестницу. Теперь долго спускались почти в полной темноте пока не вышли на улицу, не встретив препятствий (дотошный читатель не волнуйся, ведущий Вас по перипетиям повествования от страницы к странице, не забыл – она была заколочена в тысяча девятьсот забытом году). И тем не менее… На мгновение задержались на высоких ступеньках крыльца.

Двор весь был залит водой. Дождь лил не из ведра, а из цистерны, огромной такой 60-тонной. Гремели грозовые раскаты. В отблесках молнии деревья то появлялись, то исчезали, как живые, шевеля по ходу листвой, раскачивались и скрипели старыми ветками.

После затхлой и спёртой атмосферы палаты, пахло озоном и весной. Чистый воздух пьянил, дышалось легко и полно. Несколько холодных брызг попали на горячее лицо, стекли на сухие губы, жадно их поглотившие.

Немо стал понемногу приходить в себя после давешней ударной дозы химиотерапии и совершенной необычности происходящего.

У природы нет плохой погоды, каждая погода благодать, но не каждый это понимает и ценит. Для того, нужно хоть раз чего-то лишиться или наоборот получить сверх меры.

От автора:

Тут, да простит меня читатель, автор позволит себе некоторое небольшое лирическое отступление.

В самом конце ХХ века в ноябре, я возвращался из командировки в Мьянму (кто не знал – бывшая Бирма). После десяти суток изнуряющей жары, в тени +48 при 100% влажности и девяти часового перелёта, на всем протяжении которого мои колени упирались в хребет впереди сидящего тучного пассажира, причём неизвестно кто из нас страдал от этого больше. Впрочем, и моя спина испытывала нечто подобное.

Получасовое стояние в плотной очереди перед будкой девушки пограничника и наконец – на выход. Найдя недалеко от здания Шереметьевского аэровокзала встречающую дежурную машину, я скинул куртку, пиджак и в одной рубашке под проливным дождём, вперемежку со снегом, простоял минут двадцать.

Стоял я и балдел, провожаемый удивлёнными взглядами проезжающих мимо автомобилистов и случайных прохожих, кутавшихся в тёплые аляски, дублёнки и анораки. Горячее тело, не спеша, порциями вбирало приятный холодок, он спускался под кожу и бодрил. Только присутствие незнакомого водителя удерживало от желания подпрыгнуть и помахать руками, как в детстве от простенькой радости бытия.

Второй Незнакомец, оказавшийся чуть впереди, обернулся и, обращаясь к замешкавшемуся на секунду Серову, ободряюще произнёс – «Не пристало Немо бояться вод». И первым шагнул вниз. Тот же миг щёлкнул замок здоровенного чёрного зонта, непонятно каким макаром, оказавшегося в ладони-лапе Кошака. Два метра плотной материи надёжно укрыли странную компанию от струй дождя. Капли его старательно обегали, движущуюся по мокрой асфальтовой дорожке двора троицу, словно боялись обжечься.

«Аааа-х» – невольно вырвалось у Александра, когда они неожиданно чуть-чуть приподнялись над землёй и, ускоряясь, понеслись сквозь непогоду.

Только вслед бешено раскрутилась вертушка-ограждение проходной при входе в больницу, да хлопнула закрытая на крючок дверь наружу, и вскинулось было в недоумении лицо дежурного охранника за стеклом. Тот принял всё за сильный порыв ветра не на шутку разыгравшегося.

Дверь захлопнулась, и почти сразу в сплошную радугу слились разноцветные огни улиц, площадей и переулков, рекламных транспарантов и светофоров. Мимо проносились длиннющие гусеницы машин, расчленённые перекрёстками и серые стены зданий. Все расплывчатые, изменчивые в струях дождя.

В какой-то момент из марева осадков прямо перед Александром возникло прекрасное бледное женское лицо, застывшее в полуметре от носа. С интересом всматриваясь в него, улыбнулись яркие чудесного фиолетового цвета, чуть раскосые глаза. Тело незнакомки скользило следом за летящей троицей почти параллельно земле, была она гола и полупрозрачна. Длинные ярко рыжие волосы развивались и совершенно не мокли под проливным дождём. Изображение струилось.

«Господи, какая красота, какое совершенство в этой женщине» – пронеслось в голове. Почему-то Александр знал, что незнакомка благосклонна к нему. Потом она что-то едва прошептала и исчезла. Через секунды три – четыре в голове Немо явственно прозвучало – «Иди». Опять закралась спасительная мысль, что всё это сон. Разум отказывался верить в происходящее.

Стороннему наблюдателю, расположившемуся на самом верху новых столичных высоток, за «шведскими» стёклами новомодных пентхаусов, за сплошной завесой ливня, могло показаться, что не улицы, но реки красной лавы текут по чёрному застывшему туфу ночного мегаполиса. Они сливались в озера на перекрёстках и автомобильных пробках. А навстречу им летели жёлтые языки пламени сказочных драконов, облизывая выжженные полутора тысячами градусов каньоны улиц и площадей. Эти драконы двигались или летели значительно быстрее, выбрасываемые ими сгустки высокотемпературной плазмы, кое-где расплескавшись на отдельные гроздья огненных искр, освещали огромные рекламные щиты и отдельные здания. Дождь лил и лил с остервенением.

Так же неожиданно, как и начался, полет-скольжение оборвался и уже обычным шагом они подошли к новому зданию современной архитектуры на улице Вавилова в три этажа из стекла и бетона. Над фасадом призывно манила высверкивая вывеска – «Казино Бакката».

Несмотря на глубокую ночь и непогоду, на стоянке перед зданием было полно пустых дорогих иномарок. Машин, с ушлыми водилами, ловившими жирных москвичей и приезжих граждан кавказских национальностей которых, было тоже немало.

Одним словом, вопреки ненастью ночная пятничная жизнь в Москве кипела.

Тяжко ворочаясь во сне, спали работники трудового дня, в путах вечных неразрешимых проблем, нехватки денег, семейных неурядиц, домашних забот и слепой верой в обеспеченное светлое будущее.

Сладко спали милиционеры – перерожденцы, днём славно поработавшие на столичных дорогах и у метро, нещадно обиравшие старух цветочниц и украинско-молдавских тёток в палатках. Хотя какие они перерожденцы? Большинство с рождения такими были.

И честные милиционеры тоже спали, устав от несправедливости, незаслуженного презрения собственных граждан. Кроя по матушке своё, насквозь прогнившее руководство, никогда не пахавшее – «на земле» они спали беспокойно ворочаясь.

Крепко спали загорелые таджики, пахавшие от рассвета до заката за сто пятьдесят рублей в день на хозяина Тепло-Становского рынка.

В поте лица трудились многочисленные ночные портье, бармены, экипажи скорой помощи, таксисты, вездесущие проститутки и их сутенёры.

Веселилась богатые и очень богатые граждане, удачливые бандиты, депутаты, работники префектур, муниципальных «кормушек», различных ТСЖ, ЖКХ и бездельники всех мастей, по тем или иным причинам ещё не севшие, или не смывшиеся за границу из «этой страны».

Отдыхали дети чиновников, судей и прокуроров, после отчаянных ночных гонок стрит – рейсингеры, смакуя перипетии заездов и вдрызг разбитых майбахов и порше.

Уже все знали, с 1 июля казино и другие игорные учреждения должны закрыться на всей территории России за исключением четырёх игорных зон: в Алтайском крае, Калининградской области, на границе Краснодарского края и Ростовской области, а также в Приморье.

Потому играли последние весёлые денёчки, или ночки. Многие игорные дома уже сокращали штаты, демонтировали оборудование, искали новую аренду, чтобы уйти в подполье.

Швейцар – здоровенный негр-гамадрил, в красной с золотом дорогой ливрее, открыл массивную стеклянную дверь под козырьком на входе в заведение. Он заученным жестом протянул, сразу же угадав в нем главного, высокому Незнакомцу, розовую ладонь размером со среднего размера сковороду Тефаль. Жадно подхватил бумажку и склонился ещё ниже став, совсем похожим на далёкого предка человека. На подростка он никак не отреагировал и пропустил его. Дверь беззвучно затворилась.

Внутри все дышало спокойствием и роскошью. Чуть поодаль от входа, за длинной стойкой ресепшен стояла сияющая от счастья девушка – мечта арабского шейха, владельца гарема на сто жён и как минимум одной нефтяной вышки. Вид её, улыбка означали одно, здесь Вам несказанно рады, ждали давно столь высоких гостей и вот таки дождались, счастье нам привалило.

Короткой юбочки, длинных красивых ног видно не было, но можно было не сомневаться – вкус у менеджера по кадрам отменный, м..да.

Ближе слева, находилось шикарное помещение для хранения верхней одежды – гардероб, назвать его раздевалкой не поворачивается язык. Щегольски одетый молодой человек, наглой южной наружности, стоял с внешней стороны перегородки и был в готовности принять все и сразу.

На пальцах его рук беспрестанно крутились металлические номерки. Почему-то глядя на него, возникло неясное такое предчувствие, что Вам уже шарят по карманам и портмоне. Он уже протянул руку за сложенным мокрым зонтом.

«Кошак» бесстыдно громко пёрнул и странно воззрился на гардеробщика, затем повёл левой рукой, что могло означать только одно – сдавать свои вещи никто и не намеревается, ни сейчас, ни потом.

Круглолицый юноша не спеша прошёл вперёд и правее к широкой лестнице ведущей вниз, но был остановлен голосом Незнакомца – «Арсат! Немо у нас никогда не играет в карты. Или я не прав Александр Алексеевич?»

До сих пор, не совсем пришедший в себя от происходящего наяву, Немо в ответ согласно кивнул головой и озадаченно перевёл взгляд на Незнакомца.

Он никому и никогда не рассказывал о том, что в детстве Зина – бабка по материнской линии, боясь, что Сашенька пойдёт в прадеда. Тот был завзятым игроком и мотом, профукавшим на ломберном столике немалое купеческое состояние. Так вот, читала она ему страшным голосом Пиковую даму Пушкина. Вследствие оного, или по каким ещё причинам, Немо действительно никогда не играл в карты ни на интерес, ни просто так, – даже – в «дурочка».

Дураков, и без него хватало.

«Кто Вы?». Хотел он уже задать—таки наконец вопрос, но был остановлен, – «Все потом, все, все потом, сейчас отдыхать, набираться сил».

И уже в сторону девицы за стойкой – «Девушка милая выдайте нам, будьте так добры, золотую карту на имя Серова Александра Алексеевича».

Немо вежливо попросили встать перед камерой и, спустя всего полминуты, выдали заветный пластиковый прямоугольник вишнёвого цвета с золотой полоской и его фамилией на обратной стороне. Улыбка девушки стала ещё шире на единицу измерения – VIP (Very Important Person).

Его провели по затемнённому короткому узкому коридору в небольшой относительно зал, хорошо освещённый с отдельными кабинетами справа от входа и метровой высоты шайбой эстрады в центре слева.

В дальнем углу помещения, за барной стойкой подвизался импозантный человек лет эдак двадцати двух в розовом пиджаке и бабочке. А перед ней, на пластиковых стульях от Stefano Giovannoni сидели две тощезадые девицы, успевшие изрядно надраться коктейлями и нагло осмотревшие новых посетителей.

Серова, Незнакомца и «Кошака»/Арсата посадили, согласно полученной карте, в первом (свободном) от входа кабинете, принесли напитки, фрукты и программку, из которой следовало, что сегодня здесь поёт Валерий Меладзе, и пожелали приятного вечера.

Не успела троица, расположится поудобнее, на кожаных диванах и скинуть верхнее, в зале было тепло и душно от сигарного дыма, как к ним в закуток подошла ещё одна девушка.

Глядя на эту фарфоровую статуэтку, тот шейх, с предыдущей страницы повесился бы на смоковнице от зависти, несмотря на присутствие в ожерелье его гарема красавицы из ресепшен. За таких отдают лучших верблюдов, честь и иномарки фирмы Maserati Gran Turismo. На девушке из одежды едва просматривались две бретельки на бёдрах и красный лоскут, прикрывавший то место, откуда у других обычных женщин появляются дети, на ногах были золотого цвета босоножки на высоченном металлическом каблуке-шпильке.

Скромно, боком, она протиснулась мимо тяжёлой, наполовину задвинутой портьеры, которая при желании отделяла посетителей кабинета от остального зала, села на колени к Немо и попросила сначала угостить её виски, а уже потом представилась – Анастасия.

Арсат аааж заурчал, вытянулся едва ли не вдвое, перекинулся тушкой через стол, подхватил и поцеловал правую руку прелестницы и, щёлкнув под столом ногами, представился – «Арсат Николозович!». Девушка источала нежнейший аромат абрикосового дерева с примесью сандала, абсолютно ровная кожа, без единой родинки, прыщичка и, картинок или надписей модных нынче тату, была суха и натёрта чем-то ужасно дорогим.

Она профессионально положила свою левую руку на плечо Немо, а его левую себе на бедро. Все было настолько естественно и просто, что Саша, напрягшийся было по причине длительного отсутствия каких-либо тактильных контактов с женщиной, сразу успокоился и, поскольку девушка была ко всему прочему не тяжела, чувствовал себя хорошо.

Принесли виски по пять сотен деревянных за сто грамм, для обычных людей, и бесплатные для VIP – посетителей, и под заказ вино. Все выпили за Анастасию, каждый своё и закусили крупными дольками сочного грейпфрута.

Определённо, как уточнил герой старого анекдота – жизнь налаживалась, хотя считаю целесообразным отметить – налаживалась она скорее для нашего героя – Немо. У его компаньонов по ночному вояжу, судя по всему, она была давно налажена в известном смысле.

Между тем шевеление и брожение группы людей в протёртых джинсах на эстраде закончилось, появились микрофоны и чёрные ящики звуковых колонок, сверкающая тарелками и металлическими стяжками барабанов ударная установка, пару раз погас свет. Затем мигнули разноцветные лучи лазерного шоу, и рассосалась по стульям и креслам немногочисленная публика в зале.

Девушка, до того успевшая с дотошностью опытного следователя с Лубянки расспросить гостей о том, откуда они, кто, чем занимаются, где побывали, сколько планируют погостить в столице и планах на ближайшее время. Она допила виски, и вполне освоившись на тощих коленях Немо, повернулась к нему в пол оборота. Едва касаясь острым соском голой груди, сосредоточила на нем своё внимание, ибо он был непонятен, уклончив в ответах и молчалив.

Единственное, что удалось ей выяснить – что мужчина оказался здесь случайно, он небогат и скромен, но присутствие в кабинете, внешний вид, одежда, добротная обувь и часы HUBLOT на тонком запястье, говорили ей об обратном. К тому, от него шикарно пахло феромонами.

К другим странностям относилось также видимое отсутствие у всей троицы мобильных телефонов. Другие посетители VIP – зоны, несмотря на время, всегда беспрестанно куда-то звонили и разговаривали, даже во время выступлений, бывавших здесь часто знаменитостей мира эстрады и ночной московской клубной жизни.

Подросток и вообще его присутствие ни у неё, ни у операторов видеонаблюдения службы безопасности, недоумения и вопросов не вызвали, отчего следовало, что дети особого свойства здесь не редкость. Вот поющая рок энд ролл, жена посла из Европы или Тарзан, это да! Но поскольку троица была, судя по всему, здесь впервые и впрямь внешне выглядела весьма странно, по команде одного из руководителей службы безопасности и контроля, за ними было установлено дополнительное наблюдение и подключён к разработке персонал обслуги.

Заведение играло в свои игры, в отличие от игр для гостей.

Немо девушка, несомненно, нравилась, чуть-чуть немного серого в голубых глазах с поволокой, не убитая силиконом грудь, тонкие нежные пальчики рук, ненавязчиво шевелившие время от времени его ёжик, и ног, сотворённых природой идеально для любования и наслаждения. Меж ними образовалась некая связь, интерес друг к другу, замеченный Незнакомцем и видимо, вполне удовлетворивший его.

«Арсат, не тряхнуть ли нам стариной. Испытать удачу! Где она Синяя?». И уже обращаясь к Немо – «Мы отойдём в игровой зал ненадолго, а Вы развлекайтесь, развлекайтесь! Все к Вашим услугам и здесь и вообще». Длинный острый палец описал в воздухе полукруг. «Все остальное потом, позже».

Они встали и пошли, вразвалочку круглолицый подросток с зонтом и солидно, помахивая слегка дорогой тростью с серебряным набалдашником – Незнакомец. Пока Немо растерявшись, хотел что-то сказать, он не хотел остаться здесь один, они уже отошли, окликнуть вернуть их назад он постеснялся.

Между тем громыхнули первые аккорды электрогитары, сцена ожила, появившейся ведущий объявил продолжение музыкальной ночи и выступление известного певца. Заиграла скрипка, полилась песня, разговоры смолкли.

Есть Артисты, по сути пахари, даже умирая на сцене, они будут выкладываться полностью, иначе не могут, их любят зрители и охотно двигают продюсеры. Такими были – Муслим Магомаев и Владимир Высоцкий, Джо Дассен, Фрэнк Синатра. Пусть нет голоса, роста и внешности Аполлона Бельведерского, но есть душа и большое сердце, а на сцене, в присутствии зрителя появляется некая дрожь в теле. Бегут мурашки и море по колено, и в бой на вражеские флеши, под медь полкового оркестра и стук барабанов судьбы.

Меладзе вживую спел три песни, но каждую лучше предыдущей и все вместе замечательно. Тихий голос его, то становившийся нежным, то невыносимо громким, высоким и надрывным, уносящим в небеса и низвергающийся с них на грешную землю, очаровывал и наполнял душу. Обволакивал её то нектаром прекрасного чувства, то тенью тревожного. Особенно понравился в его исполнении – «… скрип колеса».

Небольшой кордебалет интеллигентно оттенял исполнение, не заменял собой действо. Избалованные, но заворожённые слушатели отдали дань уважения профи и хлопали от души, кто-то пьяным голосом даже кричал из дальнего кабинета – Браво.

Сладкая парочка в кабинете на время прекратила общение и слушала певца, растворившись в волнующей музыке, чарующих звуках умных текстов и волшебстве сиюминутного творения прекрасного, вечного. Жалели он и она, каждый по-своему о том, что все кончается. Соединённые, волей случая их тела, такие разные не стали единым сплавом сердец и душ, когда все – хлеб, воздух, мир на двоих. Может быть потом?