Текст книги "Глоточек счастья"

IV

– Здесь! У домика с зелёной крышей, – голос девушки опять звоночком прозвенел. Остановилась «Волга», тормозами пропищав, фальцетом, так что дремлющий Эмир проснулся.

Вышли. Денежки забрав поспешно, из багажника достал водитель ограждение – манеж в разборе. И опять его Андрей под мышку да понёс. Таксист же зуб щербатый, обнажил и помахал рукою, и уехал, шлейф оставив пыли.

Отворив в воротах дверь:

– А ну-ка, – за собою поманила Лена мило пальчиком, – Андрей Кириллыч, проходите и как дома будьте. Мы тем более – одни в нём с вами.

И ступил в уютный дворик, тихий, лейтенант да вдруг услышал злое:

– Кар-р! – и вздрогнул, испугавшись очень, офицер, а тут ещё вдобавок что-то мерзкое свалилось с неба на сиреневый нейлон рубашки, только-только вот входивший в моду. Лап рукой Андрей – прилипли пальцы к испражнениям вонючим птицы.

Глядь поверх себя Андрей. Каналья! На воротах чёрный ворон чинно восседает и, скосив головку, с нескрываемым презреньем смотрит на защитника страны Советов, справив грязные дела преступно.

– Кар-р! – воскликнул вновь, желая будто покуражиться над братом старшим. Срал на вас, мол, я с небес, людишки. Вы хотя и поразумней много, а не можете того ж, однако.

– Филин! – крикнула сердито Лена, – это что ж ты натворил такое? И не стыдно?

– Карр! – в ответ ей птица, в переводе понимай – как хочешь.

Лена так перевела Андрею:

– Извиняется. Он умный очень. Прямо-таки человек, не птица. Понимает всё. Конфуз случайно вышел эдакий, прошу прощенья. Он нечаянно, конечно, Кеша, не нарочно. Так уж вышло просто. А рубашку поскорей снимайте, простирну, а то засохнет если, на нейлоне то пятно оставит и его не отстираешь после.

И в момент как раз вот в этот самый ворон Филин подлетел к хозяйке и у ног её прошёлся важно, клюнул, будто извиняясь, в туфель, как целуя мимоходом ножку.

– Кар-р! – воскликнул вновь и снова Лена умилилась:

– Вот, Андрей Кириллыч! Никакая он не птица Филин, а разумный человек с мозгами, говорить лишь не умеет только, но научится, поверьте, скоро.

Возражать не стал на это Кошкин, согласительно кивая, вовсе не желая попадать в немилость к восхитительной подруге новой, к той, в которую почти влюбился. Но в сердцах зло поругался всё же авиаторским суровым матом, тем, в училище какой освоил. Хорошо – не в слух. А то бы вряд ли что из нового романа вышло.

Улыбнулся лейтенант и руку ту, которой влез в гешефт вонючий, к рукомойнику поднёс, как раз что прямо рядышком, висел на стуле, на его, точней, массивной спинке. Надавил на стерженёк и вымыл оскорблённую дерьмом ладошку. А затем рубашку снял и рядом с умывальником её на лавку положил. Стирайте мол, Елена, напроказили, коль ваши это подчинённые, питомцы ваши.

Отворила в дом хозяйка двери:

– Заходите… – но шипящий голос перебил её.

– Пошёл, придурок! – донеслось.

– То попугай наш – Бобка, – виновато пояснила Лена, – он обычно так с гостями шутит. На него не обижайтесь очень. Говорить так хорошо умеет, что иного человека лучше. Вот взгляните.

И в углу прихожей, на окошке, лейтенант увидел попугая, что сидел, надувшись, в позолоченной, красивой клетке.

– Вон, придурок! – пошутил вновь умник.

«И гадай вот тут, – подумал Кошкин, – благороднее какая птица: та, которая за шею гадит или, та что говорить умеет».

Улыбнулся.

– Да, умён ваш Бобка! Обозначить гениальность сию можно было бы, назвав Эйнштейном, Эдисоном, а не просто Бобкой.

Но, не слыша комплимента, гений прошипел неблагодарно снова, и язвительно на гостя глядя:

– Вон проваливай давай, придурок!

– Так! Ну, это чересчур, однако! – возмутилась не на шутку Лена – и за клетку, да в сарай скорее попугая отнесла подальше, неотчётливо откуда ругань, приглушённая, сочилась тихо.

– Вы внимания на птиц не очень обращайте, – виновато снова попыталась успокоить гостя, – я уверена, что с ними скоро вы сойдётесь, всё прекрасно будет. Да садитесь на диван, Андрюша, приготовлю я пока покушать. Телевизор вот, – нажав на кнопку, голубой зажгла экран хозяйка.

Сел Кириллыч на диван и прямо, как ужаленный, тотчас подпрыгнул, потому как завизжало что-то, зашипело вдруг под попой жутко, и бесстрашный испугался воин. Ну а то всего лишь кот дремавший оказался, не совсем где надо.

Взвился молниею он, мохнатой, очумело, и пошёл крутиться как хорошая юла от боли.

– Боже мой! – сердясь, воскликнул Кошкин, – прямо выпугал, пушистый дьявол.

А Елена рассмеялась звонко:

– Недотёпа вы, Андрей, как можно здоровенного кота не видеть? Вы уж впредь поосторожней будьте.

Сел герой наш на диван обратно, но на этот раз уже местечко оглядел, а вот мохнатый котик, наметавшийся, присел поодаль, зло насупившись, косясь на гостя.

«Вот ещё один братуха меньший выкаблучивает, – тоже гневно и сердясь в сердцах, подумал Кошкин, – сколько их тут, будь они не ладны?»

На экран взглянул. Там «Мир животных», прямо-таки как насмешка просто!

«На сегодня – это слишком даже», – недовольно лейтенант подумал. И в момент сей на экране синем сцена жуткая: у бедной мамы на глазах съел крокодил ребёнка, слопал будто эскимо какое.

Вздрогнул Кошкин, перещёлкнул резко на канал другой, а там программа, слава богу, о любви. И только лишь смотреть расположился, кто-то диким свистом засвистел на кухне.

«Что ещё за соловей-разбойник объявился, что за братик меньший?» – удивился лейтенант, однако, пар увидев – это чайник понял, о кипенье возвещал который специальной на носу насадкой.

«Вот гляди-ка, железяка вроде, примитивная, мозгов в которой не имеется совсем нисколько, а ведь мудрая какая штука. Свист её имеет смысл: зовёт он пить чаёк, не то что пташки эти, дуры, срущие куда не надо и болтающие мерзость тупо…»

Соловейку сняв с плиты, на кухне, к кавалеру возвратилась Лена. Пред собой держа поднос, на коем чайник маленький стоял с собачкой, нарисованной не нём. Два блюдца, сахар в вазе небольшой, две чашки. И «Шампанское» – кремлём – бутылка в позолоченной фольге блестящей.

– Нужно взбрызнуть нам, Андрей, удачу, а не то она уйдёт, возьмёт да разобидится, не сыщешь после. Надо с вами нам того?

– Не надо.

– Вот и я вполне согласна с этим.

Лена, выставив на стол с подноса принесённое:

– Андрей, – сказала, – открывайте, так любезны будьте, доверяю вам такое право.

Осторожно кавалер бутылку в руки взял, затем фольгу снял ловко и, тихонько вынимая пробку, ощутил, как газ пошёл шипящий между пальцами его. Хлопочек завершил процесс, отменно вышло. Полилось затем вино в бокалы, еле слышно зашуршала пена по резному хрусталю, но снова омрачили торжество момента Филин с Бобкою, стандартно крикнув громко: «Кар-р!» – и – «Вон пошёл, придурок!»

Гнев неистовый в душе Андрея, существо переполняя, вспыхнул. Но сдержался, не вспылить чтоб, даже улыбнуться попытался, только не улыбка, а гримаса вышла.

Лена, видя то, скорее гостя отвлекла от неприятных мыслей:

– Выпьем, что ли, за знакомство наше мы, Андрей, с тобой?

– Конечно, выпьем.

Звон по дому полетел красивый, а потом Андрей сказал:

– А я ведь понимаю ваших птиц сердитых. Это так они ревнуют просто.

– Точно. Я не догадалась как же. Ну, тогда простить вполне возможно наших птичек.

– Что ж простим, конечно.

Пригубили чуть вино, и ближе кавалер подсел к хозяйке дома. Спекулируя правами гостя, оскорблённого ещё к тому же ни за что и ни про что, прижал он деву юную к себе сначала, а потом ей осторожно в губы впился долгим поцелуем, страстным.

Словно вишенка зарделась Лена, не мешая, правда, парню, ну а наш Андрюшенька и рад стараться. Но не тут оно, однако, было. Разгуляться не пришлось особо кавалеру на любовном поле. Ощутил он в тот момент чудесный вдруг касание к носкам чего-то. Что-то, тонкое, сырое, тихо проползало по ним шнурком холодным. «Ну, конечно же, змеюка это!» – испугался кавалер. И губы, побледневшие его, чуть слышно прошептали:

– Там гадюка, Лена! По ногам сейчас ползёт зараза! Ядовитая, небось, скотина.

Но хозяюшка смеяться стала. Руку сунула под стол без страха и змею из-под него достала.

– Это уж наш. Не гюрза. Не кобра. Змей Горынычем зовут. Знакомьтесь.

– Познакомились уже, наверно. Я подумал ненароком было, что погибну как Олежек Вещий.

Чу, звонок. И к телефону Лена. И скорее к уху трубку:

– Мама, – прошептала, чуть рукой прикрывши микрофон. – Тебе привет, родная! – Пальцы с трубки сняв, уже погромче – Как там бабушка?.. Ну, коли лучше, значит, скоро ждать тебя… Ну что же, послезавтра, послезавтра значит… Нет, одна я не скучаю вовсе… С кем? С довольно симпатичным парнем, офицером ВВС, Андреем, познакомилась на рынке птичьем. С ним продали хорошо сегодня мы Эмирова сынка, мамуля. Аж за тысячу и вот удачу отмечаем с ним и плюс знакомство… Будь спокойна. Он хороший парень… Софья Павловна придёт с Изольдой на обещанную раньше вязку?.. Деньги взять с неё?.. Возьму. Иначе с автоматом АКМ не выбьешь после денежки, поди-ка знаем… Ну, счастливенько. Звони, мамуля.

Лена тихо положила трубку и, вздохнув, сказала гостю:

– Мама.

– Где ж она?

– Она с бабулей вместе в санатории. Совсем хозяйство шебутное доконало женщин.

Тут хотел спросить про папу было, про родителя Андрей. Стал думать, покультурней как вопрос задать свой, но его опередила Лена.

– Папа лётчиком наш был военным. Он разбился, я когда ходила в детский садик. На портрете вон он, – показала и вздохнула тяжко. – Много лет уже одни. Не вышла мамка замуж. Однолюбка, видно.

– Что ж, – вздохнул Андрей, – пусть пухом будет папе вашему земля!

И выпил, не спеша затем бокал с шампанским. Лена с ним. Потом, обнявшись мило, с полминуты посидели молча.

– Лена! Очень хорошо мне с вами, – прошептал Андрей.

– Мне с вами тоже.

– Удивительно как! Мне недавно прямо-таки вещий сон приснился. Будто принц за мной явился с неба, на серебряном коне, а тут – вы.

– Сновиденье точно вещим было, получилось коли всё у нас так.

– Сверхъестественное прямо нечто нам подсказывает… – завершилась недосказанная Леной фраза поцелуем бесконечно сладким.

А потом узнал Андрей, что Лена вместе с бабушкой живёт и мамой, что втроём они торгуют лихо «меньшим братиком» и деньги рубят неплохие для трёх женщин слабых.

– Больше тысячи имеем в месяц регулярно, – похвалилась Лена, – так что мы, Андрей, почти буржуи. И ещё, не посадили чтобы, продаёт в кино билеты мама, не подсесть за тунеядство дабы. А бабуле не работать можно, так как пенсию давно имеет.

– Интересно как, – Андрей воскликнул.

– Интереснее куда, – вздохнула громко, с явною досадой Лена. – Все недолгие свои семнадцать словно Маугли жила какая. Только школа, только рынок птичий да зверинец наш, весёлый дома. В треугольнике кружилась жутком постоянно, словно белка в клетке, и, представьте, что сегодня с вами первый раз поцеловалась в жизни.

Наступила тишина, какую побоялись нарушать ревнивцы: Бобка с Филином. Молчали оба.

А Андрей, хлебнув винца немножко из бокала, произнёс:

– Я, Лена, вот что думаю. Судьба нам коли знак даёт, её чего не слушать. Вы мне нравитесь. Я рад безумно, что сегодня вас на рынке встретил… Предлагаю руку вам и сердце… В часть со мною уезжаем завтра…

Дева юная опять зарделась вишней яркою, бордовым стало, всё лицо её, но всё же тихо, отвечала, поборов стесненье:

– Я не против. Завтра значит завтра.

А затем был поцелуй красивый.

Из прострации волшебной выйдя, первым долгом к телефону Лена.

– Надо маме позвонить, – шепнула, торопливо набирая номер. – Мама, замуж выхожу и завтра уезжаю в часть с Андреем вместе. Вы сегодня возвращайтесь, что ли, проводить, благословить в дорогу. Два денька у вас осталось только – по путёвке отдыхать, бросайте. Не великая совсем потеря… Все подробности, мамуля, дома… С нетерпением вас жду великим.

Положила только трубку Лена, переваривая натиск мыслей, как звонок загомонил над дверью:

– Софья Павловна пришла с Изольдой, – объяснила и пошла к калитке.

А медлительный мохнач, который под столом себе храпел спокойно, неожиданно почуял суку, пребывавшую в охоте полной. Взвился молниею он, пушистой, подгоняемый природы зовом, и толкнул бестактно стол, с какого на пол тут же повалились яства. Всё оно бы ничего, когда бы не свистюля, бесконечно умный, кипяток что беспардонно вылил на достоинство мужчины точно.

Пёс – к дверям за Леной вслед, к калитке, а Андрей – взревел, вскочил и дунул к рукомойнику во двор скорее. И, сорвав его с петель, всю воду на себя, точней на пах свой, вылил.

Легче стало. Сжав до хруста зубы, перестал реветь Андрей и тихо сел на травушку, с берёзой рядом, весь дрожа, рукой в промежность впившись, и ругая, что есть мочи матом про себя братишек меньших наших, до предела, до конца доставших.

Крик услышав, обернулась Лена и, узрев у ножки стула чайник, поняла на кухне что случилось. Тут же кинулась скорей к аптечке. Бинт взяла, потом к буфету пулей, масла постного бутылку ловко пол-литровую схватила ну и – к жениху. И не видала дева, не слыхала как смеётся громко, над конфузом негодяй-подсолнух с этикетки на бутылке жёлтой. Очень стыдно за него мне стало.

А затем во всеоружье Лена поспешила врачевать. К Андрею подскочила и:

– А ну-ка руки, – приказала, – убирай скорее! Да штаны снимай, иначе можешь без хозяйства навсегда остаться.

Покорился офицер, отбросив, спрятав стыд. А что? Лечиться надо. Нужен будешь что ль кому, без хрена? Поскорее вширь раздвинул ноги, да улёгся на траве на спину, и отдал себя во власть всецело и Елены, и судьбы коварной.

А лекарка из бинта тампончик изготовила, обильно маслом полила его и после густо им помазала места больные. Член обваренный являл собою исключительно смешное нечто, но совсем тут не до смеха было.

А пока же суетилась Лена над несчастным женихом, калитку вепрь-мохнач сорвал с петель и – к суке.

Несмотря на грузный вес, легко он подскочил, Валерий Брумель будто, и свалился на Изольду сверху. Устояла та однако всё же. Не болонкою была поди-ка. И пошёл собачий секс, поехал возле дома прямо, в месте людном.

Тут вокруг сбираться люди стали, на диковинных взглянуть лохматцев, занимаются какие сексом. Смотрят граждане на диво это, и подсолнух на бутылке смотрит и заливисто смеётся снова, заразительно и я с ним вместе солидарно улыбнулся тоже.

Софье Павловне ж совсем нисколько, совершенно не до смеха было. Волновалась даже очень дама, что сорваться эдак вязка может, дорогущая причём такая. При толпище-то народа жуткой, стресс в интимном не помощник деле – вдруг не свяжется чего как надо. А щенок, поди, не рублик стоит, а аж тысячу и столько ж вязка. Нужно женщине такой потери?

И вот надо же, толпу заметив, участковый капитан Чувалов подошёл, и, непорядок, смотрит, происходит на его участке – секс на улице собаки правят, не видал каких ещё доселе. Рассердился страж закона очень.

«Непременно накажу хозяев безнамордниковых тварей этих!» – он решил и лишь подумал только, как хозяйку глазом зорким тут же метко вычислил в толпе народа, за процессом наблюдал который.

К ней немедля капитан Чувалов подошёл и произнёс сурово, брови чёрные насупив грозно:

– Это что же вы творите, дама?

Софья Павловна была однако бабой битою и жизнью тёртой. Не просить, не возражать не стала, а горючую слезу пустивши, очень жалобно в ответ сказала:

– Я, товарищ капитан, бы рада безобразие закончить это, да боюсь. Им помешай, попробуй, тиграм эдаким в пикантном деле, сразу черти разорвут на части. Вон, огромные какие звери. Кобелина сатана дверь вышиб. Враз с петель сорвал, глядите сами. А хозяйку-то ему закончить, что по-киевски котлету слопать.

Согласился капитан Чувалов:

– Это да, – он почесался, – правда, никогда таких бычак не видел. Ну и что же за порода это огромадная?

– Порода это сенбернар – ему в ответ хозяйка, явно чувствуя к себе участье. – Для спасения заблудших в Альпах их и вывели как раз монахи, чтоб людей могли таскать, как кони, беспроблемно великаны эти.

– Да спасёт, поди, такой чертила!.. – участковый разговор продолжил. – С потрохами уплетёт скорее.

– Вот и я же говорю, – согласно закивала сокрушённо дама, – был хотя бы в доме муж, одной же так, представьте, тяжело со львами. Заходили б, посмотрели б сами: я живу недалеко здесь рядом, переулок Краснозвёздный, 8.

И вот тут как раз Эмир резвее начал дёргаться и слез с Изольды. И во двор затем пошли собаки. Софья Павловна за ними следом.

– До свидания, – сказав, —спасибо! – участковому. – Какой вы милый, понимающий какой мужчина!

И оторванную дверь Эмиром притулила за собой к проёму.

А товарищ капитан, дождавшись растворенья любопытных граждан в массе прочих, по участку путь свой, недовольный чуть, продолжил дальше. Вызывало дискомфорта чувство то, что резко разговор прервался с симпатичной одинокой дамой, было б правилом дурного тона, как-нибудь не заглянуть к которой. Недовольство то закона стража философствовать всерьёз толкнуло.

«А ведь всё-таки насколько псинам, – размышлять он стал, – житьё вольготней, хомосапиенсам чем всесильным. Вот сегодняшний пример хотя бы. Секс прилюдно, и вода с гусей как. Всё позволено бесстыжим тварям, всюду можно, где приспичит только. Хоть на крыше Мавзолея какай, без опаски, что в тюрьму посадят. Нет совсем несправедливо это…»

Участкового шаги и мысли постепенно меж домов затихли. Софья Павловна ж, войдя во дворик, обомлела, увидав картину.

Лена. Девушка, какой семнадцать, парню мазала промежность маслом.

Покраснев и отвернувшись резко, Софья Павловна сказала:

– Лена. Извини, что я тебе мешаю, сообщить хочу: удачно вязка завершилась, но ещё разочек для надёжности совсем не лишне… Я оставлю до утра Изольду.

На достоинство Андрея кинув полотенце, Лена встала резко и сказала непреклонно строго:

– Оставляйте мне сначала деньги, Софья Павловна, потом не выбить их из вас под автомата дулом. Как-нибудь натуру знаем вашу.

Тяжело вздохнула дама очень и, кряхтя, сопя, полезла в лифчик. Десять сотенных бумажек, мятых, неохотно из него достала. Протянула:

– Вот бери, Елена, – тихо молвила, поджавши губы, разобижено. С деньгой разлука никогда не веселила даму.

Поглядели ей вослед, ушедшей, молодые и вздохнули вместе.

– Вот сходили в кабачок фартовый. Вот отметили помолвку нашу, – проворчал Андрей, – для дел подобных, видно, годным я не скоро буду. Уж не знаю, как на службу завтра мы поедем, дорогая Лена.

– Да, Андрюшенька, беда какая. А немножко хоть полегче стало?

– Нет, Алёнушка, совсем не легче! Жжёт, печёт, как прут нагретый будто, раскалённый, толстый в пах забили.

Попытался повернуться парень, то сказав, и потерял сознанье. Отрешённо на траву свалился да уставился глазами в небо, по которому бездумно плыли, что бараны, облака большие.

Лена вскрикнула:

– Андрей! – и слёзы дружно брызнули из глаз девичьих, а одна, была что всех побольше, прервала полёт к земле недолгий на бледнеющих губах Андрея. Вздрогнул тот и, возвратившись в чувство ненадолго, прошептал:

– Елена… – слышно чуть пролепетал бедняга и без чувств закрыл ресницы снова.

В это время на бутылке с маслом, молчаливо на траве лежащей, не смеялся юморист-подсолнух.

«Всё испытывать судьбу не надо!» – Лена твёрдо для себя решила.

К телефону и звонить скорее в «помощь скорую», пришла что быстро. И отправился на ней Андрюша не в московский ресторан фартовый, а в другое заведенье вовсе.