Текст книги "Глоточек счастья"
Автор книги: Владимир Жуков
Жанр: Юмор: прочее, Юмор
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)
XII
Вышла утром на работу Лена, ну а ей Тащипомалу звонит:
– Поздравляю, – говорит, – квартиру вам отдельную сегодня дали… Замполит просил зайти вот только. Полковой. Ему чего-то нужно там от вас… В газету фото, может.
В перерыв за киноплёнкой Лена тут же съездила, кассету с нею привезла и отдала спокойно Чебурашко в кабинете в штабе.
А потом через три дня и Коля из отлучки, вроде как вернувшись, вместе с Тобиком и с Леной вместе не спеша пошёл на службу утром.
Через поле путь лежал недолгий.
Дрессированный отменно Тобик деловито шёл спокойно рядом, не тянул, не отставал, а чётко, как на выставке собачьей, топал.
До питомника дошли. Намордник Коля с Тобика стащил.
– Гуляй, друг.
На повозке тут солдат подъехал. Он на лошади привёз покушать братьям меньшим из столовой лётной. Снял с телеги вёдра конюх ловко и в питомник потащил собакам. Раз сходил сержант, другой и третий. Всё занёс. Забрать осталось только опустевшую назад посуду, со вчерашнего что дня осталась.
Но, о господи! О, боже правый! Шёл замызганный когда солдатик, замусоленный, с пустой кастрюлей, Тобик – молнией к нему метнулся и схватил за шею так же точно, как недавно Чебурашко только, и на пол свалил из досок старых.
– Тобик! – крикнул Николай. – Эй, Тобик! Мать твою!.. С ума сошёл! На место!
Лена тоже заорала:
– Тобик!
Ну а тот, как и не слышит вроде.
Коля кинулся к нему, а тот же огрызается, волчиной смотрит. Зло рычит, клыки оскалив, финки, и глазами, налитыми кровью, так и режет, прожигая напрочь властелина своего и друга. Еле держится, вот-вот сорвётся.
– Лена, воду! – крикнул Коля. – Ну-ка лей из шланга веселей на чёрта. Он воды одной боится только.
Дева в руки шланг взяла, которым помещения собачьи мылись. Ловко кран затем тугой открыла и холодною струёю, мощной, зверя пыл угомонила дикий.
Соскочил с солдата Тобик да и дунул в угол от воды холодной, в страхе конюха лежать оставив рядом с Колей и пустой кастрюлей.
Поднялись с земли ребята, малость отряхнулись, и две пачки «Примы» потерпевшему отдал кинолог – отступные за конфуз. И сразу тот оставил шебутное место.
А начальник затворил ворота. После Тобика закрыл в вольере. А потом взглянул на Лену грустно:
– Вот отмщения цена какая. Вот что сделали со псом хорошим. Как с ним быть теперь, что дальше делать, я совсем не понимаю даже.
Не ломал как только асс дрессуры после голову, не смог придумать, как рефлекс из пса преступный выбить, ничего не получалось таки… и поэтому довольно скоро Тобик умер от собачей чумки.
XIII
В ДОС супруги перешли и стали без соседей жить в квартире новой. Замполиту ж в гарнизоне служба, в тёплом Чу, событий жутких после совершенно нестерпимой стала. Вспоминал про киносъёмку только, про минет, какой собаке делал, так коробило, крутило жутко. А уж грозный рык, суровый, немца будоражил в голове так часто, что с ума чуть не сводил «марксиста».
Продолжаться не могло так долго. Подполковник перевёлся скоро на полковничью повыше должность: замполитом в лётный ВУЗ военный на спокойное довольно место и шабашное совсем не меньше.
Взятки пухлые за чад поддержку речкой злачной потекли в карманы. Так ещё и дефицита тема оставалась ко всему. Короче, всё наладилось опять как надо.
На звезду одну повысил званье наш герой и в ателье военном из каракуля пошил папаху. Стал полковником большим и важным. И уже намного реже стали доставать воспоминанья злые.
Но однако же судьба-индейка злой гешефт преподнесла: на взятке погорел, как несмышленый мальчик. Дали срок ему большущий самый, в СССР какой дать могут только – строгача пятнадцать лет суровых.
Ну и всё о замполите вроде. Размышляет пусть себе на нарах, вспоминает о небесной манне, что была, о дефиците, ну и о просилицах, младых, красивых, для раздумий время есть в достатке.
Лена с Колей тоже в Чу вдруг стали как-то чувствовать себя неловко в окружающем жестоком мире, зло в каком неумолимо правит.
Отомстили одному – чудесно! Замечательно! Но это нонсенс! Исключение из правил это, то есть то, что подтверждает только вездесущую коварства силу. И однажды, шли когда с работы, муж сказал жене:
– А что? А ну-ка, а махнём-ка мы с тобою, Лена, в те края, где замполиты власти не имеют, где почище воздух?
Та не думала с ответом долго.
Всё оставили да в край далёкий укатили на границу вместе, где как раз служил когда-то Коля. Там сверхсрочником он стал сначала. Был зачислен в КГБ. И очень с молодой женой зажил счастливо.
XIV
С той поры лет пронеслось с десяток. До начальника заставы Коля дослужился и в майора званье пребывал уже, детишек трое подрастало не спеша в семействе.
На границе посветлей, почище жизнь была, чем в Чу. Не надо было к замполитам никому ходить тут на поклон, просить жильё и блага – все большой одной семьёю жили, где по-братски всё делилось честно.
Но однажды на заставу как-то прибыл новый замполит. И что же? Присмотревшись чуть слегка к порядкам, он нашёл их далеко не теми, быть которые должны, какие не мешало б, по его понятьям, поменять. Взгляд новый, мол, всегда он недостатки замечает лучше.
И с начальником заставы как-то разговор повёл вполне конкретный:
– Я заметил, Николай Иваныч: дефицит и остальные блага в части делятся не так как надо меж нам вверенным составом личным, безо всякого совсем разбора. Полагается такое делать, между прочим, по ранжиру строго, а иначе же начальства статус опускается, оно теряет напрочь свой авторитет, значимость, растворяется в безликой массе. Положение вещей такое совершенно не идёт на пользу ничему и никому, а также, – улыбнулся, – вам и мне, конечно.
Замполита те слова майора укололи очень больно в душу, и вулкан воспоминаний тут же в ней с великою проснулся силой. И хотел уж прохиндея было матом красочным накрыть отборным. Но сдержался и, с трудом огромным пересиливши себя, ответил заместителю с улыбкой сладкой, хорошо её сыграв довольно:
– Извините, с предложеньем вашим на заставе поменять порядки согласиться не могу никак я, так как правильными их считаю. И потом, вы тоже так же если не желаете считать, то вас я переделаю за четверть часа.
– Всё шутить вы, Николай Иванович.
– Так воспитывать?
– Ну что ж, давайте. Сомневаюсь я в успехе только.
– Вот и чудно. Предлагаю фильм вам воспитательный сейчас, учебный, посмотреть.
– Всего то фильм?
– Лишь только.
– Хорошо, я прямо-таки жажду.
Из стола достал майор проектор. Развернул потом экран на стенке. И прибор на табурет поставил.
Щёлк. Включил. Направил луч как надо на экран. Затем кассету с плёнкой вставил ловко, что в кино механик.
Фильм пошёл. Его глядел запоем замполит, и было видно то, что ошарашен что и что подавлен.
Фильм закончился.
– И так начало положили мы сейчас процессу воспитания, голубчик, – заму командир сказал, – теперь немного вы подумайте, лечить вас дальше или этого, быть может, хватит… Врачеватель, кстати, есть отличный, между прочим, на заставе нашей…
Замполит не мог промолвить слова и ушёл от командира молча. Как мешком из-за угла побитый.
XV
Замполит просмотра фильма после стал как шёлковый, не вёл он больше разговоров, что грозили страшным наказанием. Душа вот только не желала хоронить крамолу несусветную в себе, какая на великий криминал тянула.
Как вы поняли, на память сделал Коля копию и показал вот замполиту во красе всей жуткой.
И приехали. Допрос суровый учинили. Разве можно было клоунаду потерпеть такую в КГБ. Понятно: нет, конечно.
Компромата не нашли. Однако, всё равно, на замполита глядя, у виска крутить не стали пальцем, что с приветом, показать желая. Нет, не верили, что врать так может замполит, наш офицер советский, сомневались в том чекисты очень. И тем паче, экспертизы после на вменяемость, души болезность.
Информация о странном деле до кругов дошла весьма высоких. Взял под свой её контроль, представьте, председатель КГБ Андропов.
Забурлила в нём душа во гневе, как узнал лишь о картине порно.
– Это что же есть ещё такое? – он воскликнул и в сердцах ругнулся. – Что ещё за непонятки это в нашем ведомстве, серьёзном, строгом! В детский садик превратилось, что ли? Не пойдёт! Не потерплю, мать вашу!
Силы лучшие Андропов бросил на расследованье хохмы странной.
XVI
Десяти годов отсидки после Чебурашко хорошо смотрелся. Срок тянул он свой легко довольно, потому как на тюрьме в придурках пребывал советский барин бывший: ведал, ведь, библиотекой в зоне десять лет подряд в одной и той же. Как вы думаете – чем не манна? Ясно, много веселее это, чем кайлом долбить в мороз грунт мёрзлый иль безликую строчить одежду.
Должность сладкая была, конечно, не за прошлые дана заслуги. Не за то, что термоядом крепко замполит пугал буржуев раньше над нейтральною водой бескрайней в стратегической машине мощной. Нет, дана она была за речи, что хозяину кропал усердно. А уж в этом замполитском деле, непростом, собаку съел большую зек по глупой «Чебурашка» кличке. Погоняло получил такое ж, что в миру имел в былое время.
В день тот пасмурный проснулся рано заключённый, заскрипела шконка. Сон дурацкий разбудил, кошмарный. На допросе он зачем-то будто. Снова вроде в незабвенном прошлом откопали криминал какой-то.
Начал следователь в глупом сне том:
– Гражданин! Как погоняло ваше?
– Чебурашка.
– Как ФИО?
– До пор сих именуюсь я Иван Прокопыч Чебурашко.
– С погонялом что ли одинаковая?
– Нет конечно, на конце не «а», а «о».
– Ну это – несерьёзное совсем различье. Говорить рекомендую правду…
И проснулся, не желая больше на допросе пребывать дурацком.
Лай собаки за стеной барака как всегда легко заставил вздрогнуть. Установку дал надолго Тобик.
– Нет животного собаки хуже! – Чебурашко проворчал спросонок. – Воля будь моя б, то всех их, тварей, истребил. Всех до единой падлы поугробил, порешил, порезал.
– Я бы всех передавил их тоже, – проворчал мордатый зек, что справа в потолок глядел на шконке лёжа, солидарность выражая, – я бы мяса ихнего не ел, голодным месяц будучи. Вот так обрыдли.
Вообще единодушны зеки в отношении собак обычно.
И обратно тишина немая.
Чебурашко же, глаза закрывши, было в прошлое хотел умчаться от реальности, что с часом каждым удалялась дальше всё и дальше. Но не вышло. Лай собаки снова, и знакомый хрипловатый голос надзирателя – хохла с Полтавы:
– Чебурашка! – вдруг заставил вздрогнуть.
– Я.
– Давай, а ну, за мной на выход.
Чебурашка встал, затем оделся и, ругаясь, поспешил до двери: «Это ж надо, в рань оно такую! Снова, видимо, доклад дурацкий тупорылому начальству нужен!»
Вот хозяйский кабинет просторный. На диване у стены мужчина средних лет, одет в гражданку строго. И начальник перед ним на цырлах.
«Видно, важная фигура, очень, – сделал вывод замполит, – коль ходит перед нею ходуном хозяин, сам полковник МВД Закутин».
Подтверждалось это тем, что только зек вошёл, так посерьёзнел сразу шеф тюрьмы, и, как солдатик чётко, стоя стрункою, его представил:
– Чебурашко вот вам, зек. Прошу вас занимайтесь сколько нужно будет. – И мгновенно удалился тут же.
И как только лишь один остался в кабинете зек с фигурой важной, так представилась она конкретно:
– КГБ я представляю нынче, уважаемый Иван Прокопыч. Мне поручено работать с вами. Распишитесь на бумажке этой о секретности беседы нашей, о её неразглашенье то есть.
Волос встал у Чебурашко дыбом: «Это что же там ещё такое?! Видно точно сон приснился вещий, о несчастье намекал который. Неужели разгласил чего-то по оплошности кому из зеков? Неужели проболтался где-то? Вроде нет. О прежней службе в зоне не делился ведь ни с кем как будто… Может взяточка всплыла какая… Ох ты, горюшко моё ты, горе! Не пришили к сроку хвост хотя бы».
Мысли веером прогнав сквозь сито мозгового вещества сначала, аккуратно замполит поставил на подвинутом листочке подпись. Кэгэбист его забрал и в папку положил, потом спросил, на зека гипнотически в упор взирая:
– Вам фамилия известна Юдин?
И услышав роковое имя, поседел Иван Прокопыч тут же, сразу став молниеносно лунью. И чекист метаморфозу эту, ну конечно же, заметил сразу. Возле лысины на волос глядя, бело-пепельный, немножко серый, контрразведки асс прекрасно понял, что в тюрьму совсем не зря приехал.
– Ну, с вопросом вроде первым ясно, – произнёс чекист, – однако, всё же то хочу из уст услышать ваших.
Тишина в ответ. В ответ молчанье.
– А вот этого как раз не надо. Коль желаете домой вернуться наконец, отсидки долгой после, да пораньше, не мудрите лучше. Всё подробно! Всё как на духу мне! А не то про секс с собакой грязный вся тюремная братва узнает. Срок досиживать тогда придётся не в придурках – в пидорасах. Как вам Чебурашко перспектива эта?
Поняв, что прижат к стене, подробно Чебурашко рассказал чекисту о событиях, далёких, жутких, разыгравшихся с ним в Чу когда-то.
– Всё! – вздохнул зек Чебурашко, нервно теребя ладонь.
– Вот так и надо! – одобрительно чекист, спокойно, заключённому сказал. – Теперь всё изложите на бумаге это.
Тяжело вздохнул полковник бывший. Стал писать. Рука струной дрожала, и со лба пот на бумагу лился.
– Всё! – закончил.
А чекист листочки снова в папочку сложил, и после:
– Так, – сказал, – ещё хочу напомнить о подписке. Коль сболтнёте что-то, это дорого вам стоить будет.
– Ну конечно, гражданин начальник. Как-никак, а я военный бывший и с секретною знаком работой. Да к тому ж ещё и зек со стажем, – Чебурашко отвечал, – и знаю, как вести себя на зоне надо.
И затем из кабинета вышел зек седой и до барака двинул.
XVII
Председатель КГБ Андропов получил доклад вполне подробный о начальнике погранзаставы и конечно о крамольном фильме. Обо всех его артистах также, режиссёре и, само собою, операторе. Понятно стало шефу рыцарей плаща-кинжала до конца всё в этом деле странном.
Обстоятельно помыслив, тонко, так и эдак подойдя к вопросу, рассмеялся от души мужчина. Генерал дежурный вздрогнул даже, удивившись очень. Дверь открыл он, озадаченный, в пенаты шефа и увидел, как хохочет славно грозный маршал КГБ Андропов. И закрыл тихонько дверь обратно генерал, чтоб не мешать начальству.
А Андропов, насмеявшись вволю:
– Так ему и пидорасу надо! – резюмировал. – Вот это Коля! Мне б его к себе поближе нужно. Да и фильм в оригинале тоже не мешает посмотреть нисколько.
ЭПИЛОГ
Удивительно погожий летний день в Москве стоял, а вот Андропов, председатель КГБ, в прескверном пребывал расположеньи духа.
Нервно мерил кабинет шагами шеф могущественной службы грозной, теребя одной рукою почку, что серьёзно и давно болела. Тишины бы ей уже, покоя. Ан же нет. О том и слушать даже не хотел чекист. В души глубинах, в потаённых уголочках сердца он вынашивал лихие планы, переделать как союз Советский. Очень здорово обидно было человеку, что его державу называли «дураков страною».
Нервно мерил кабинет шагами маршал, почку теребя, и думал:
«…Зло берёт. Ну раздирает прямо! Аж под ложечкой сосёт порою! Хорошо ведь понимаю-знаю, надо делать что, чего не надо в замордованной стране Советской положение исправить чтобы. А бессилен, как ребёнок малый, несмотря на, вроде, пост великий. Жив алкаш пока, пока на троне маразматик, не до действий будет…»
Доставать серьёзно почка стала, что заставило таблетку выпить. Боль утихла. Сняв пиджак, улёгся шеф на кожаный диван широкий и, уставившись в побелку взглядом, в размышления ушёл обратно:
«Остаётся ожидать лишь только, кони двинет Царь когда, пьянчуга. А ему хотя не долго вроде по идее челюстями клацать, но живучий до чего, скотина. Водку глушит, паровозом курит да и, байдюжи… а тут же почка… Потянула б хоть чуток голубка…»
Укололо в правый бок серьёзно, и опять его чекист погладил.
«Ты держись, гляди, смотри мне. Фортель сдуру выкинуть какой не вздумай. Это глупо. Мы почти у трона», – укоризненно чекист подумал, обращаясь к досаждавшей почке.
И испорченный болезный орган уговорам этим внял и мучить интенсивно перестал мужчину.
«Понимает, – улыбнулся грустно, – как разумная, дай бог, ещё мы покоптим и до заветной цели, значит, есть ещё добраться шансы».
На стене часы пробили полдень.
«Эх, вот нервничать поменьше б, что ли. Не мешало бы беречь здоровье, – тяжело опять вздохнул Андропов, – жаль, что только невозможно это при безжалостной такой службине.
А в последнее-то время вовсе беспокойство – мусора достали. Так и жмут, уж так и давят, суки. И не тронь их, ишаков, не рявкни. Обкумились, оброднились с властью. С компроматом ни с каким убойным к ним теперь не подкопаться, к тварям. Им меня б ещё столкнуть, поганцам, и тогда, пиши, страна, пропало… Беспредел тогда такой начнётся, что…» – вновь очень заколола почка.
«А уж этот вот поганый мусор, даже имя вспоминать противно, хлеще почечки достал болезной. Прямо к Брежневу вчера и с хода – да без совести притом зазренья – и в присутствии моём вдобавок: «Обратите, наконец, вниманье на чекистов, Леонид Ильич, вы: не в свои совсем вопросы лезут и работе МВД мешают».
И старик хорош – алкаш несчастный – паралитик, маразматик чёртов, словно папочка родному сыну говорит: «Ты это хватит, Юра, на милицию катить мне бочку». По-отечески, лаская вроде, произнёс и не причмокнул даже.
А «пингвин» из МВД довольный весь сиял, благоухал нарциссом и при этом жёг насквозь глазами раскалёнными, как Змей Горыныч. Вот ослушайся Царя теперь, мол.
И хотя я понимаю ясно, что не дёргаться – залог успеха, но нахальства перенесть такого не могу. Нет, накажу мерзавца. Нет, я душеньке уважу всё же, а иначе, бедолага, лопнет».
Потянувшись, встал чекист с дивана. И, кому-то позвонив, уехал.
Вёз его не членовоз стандартный, лакированный: Андропов в «Волге» неприметной, бело-серой ехал, чуть покоцанной, слегка помятой, как обычный человек советский.
На Таганке, на кольце, прижался к тротуару, там подсел попутчик.
Пригляделся я к нему – знакомо очень здорово лицо мне вроде. Ёлки-палки! Так ведь Коля это!! Наш герой повозмужавший очень. Лет не мало пронеслось, поди-ка.
И спросил его Андропов тихо:
– Как здоровье? Как дела, полковник?
– Как обычно.
– Хорошо. А Тобик?
– Жив-здоров. Всегда готов к работе.
– Ознакомишься с заданьем завтра. Ну и с богом.
– Номер первый будет?
– Догадался. Вообще смышлёный, Коля, ты.
И Николай зарделся.
ПРО КОЧЕГАРА ГВАРДИИ КАПИТАНА ПУШКИНА
Лейтенанта получив погоны, в городок я был направлен южный в небольшой, провинциальный, тихий, Чу, смешное что имел названье. Юг не север и курорты строят, как известно, не в безмолвье белом, а к блаженному теплу поближе.
Не любитель суматохи шумной городов больших, мерзляк к тому же, очень рад я был, попал служить что, в тёплый край с неповторимым мягким чудным климатом, волшебным просто.
Инженером бортовым летать мне предстояло на огромном, дальнем стратегическом ракетоносце, окрещён «Ту-95-м», был который. И на нём я службу в Чу успешно кочегаром начал, обозначил так военный юмор должность эту не смешную вовсе.
В дело новое входя с задором, с огоньком, не замечал сначала аномалий никаких особых в службе воинской, в работе лётной. Но, однако, пообтёршись малость, много странностей я в ней приметил. Что вдруг бросилось в глаза, так это перво-наперво начальства жажда, так выстраивать работу хитро, что б удерживать подольше в части авиаторов, домой их чтобы, не пускать, война идёт как будто. Надо то или не надо вовсе, лишь бы дольше подержать народец возле техники в запретной зоне. Положение в полку такое показалось мне довольно странным, ненормальным, не совсем понятным. Отношение же к людям злое не на шутку удивляло просто.
На хорошем поясню примере. Только день угомонился лётный, что в «районе» был. Прошли полёты по кругам уже вполне успешно. Заправляли аж четыре раза технари ракетоносец дальний, керосина не пролив ни капли – слава Господу набили руку. Всё чехловка и отъезд на отдых.
Но лишь только заурчал мотором озабоченно «Урал» военный, увозить скорей людей желая, как взрывается сигнал тревоги: «вылезайте, – призывая громко, – дорогие технари – приплыли! Расчехляйте самолёт да снова тренируйтесь по заправке полной, дорогой приобретайте опыт!» Не маразм? Маразм полнейший ясно. С тренировки прок какой, когда их было три за лётный день весёлый.
И до дома доберутся люди только за полночь. А для чего всё? Сколь не пыжился, не понял так я.
Так ведь что ещё? Тревог за месяц идиотских никому не нужных три как минимум, а то побольше. Объяснений от коллег добиться ни старался как, не мог, и вывод сам напрашивался мрачный – это бестолковая страна такая наша, Родина, страна Советов.
Возмущение моё большое зрело с каждою неделей службы. «Это как же, – думал я, – выходит жизни личной никакой не светит, до свиданья это значит книги, дом, семья и вообще культура. И обидно-то ведь что, потери те великие, совсем без пользы, так мышиная возня дурная.
Почему же так? Искать стал спешно на поставленный вопрос ответа и нашёл его бы вряд ли скоро, по стоянке не сосед когда бы, умудрённый сединой мужчина, кочегар видавший в жизни много.
Как то раз в кафе за кружкой пива, он вздохнул и на мои вопросы вразумительно сумел ответить.
«Усмотреть легко маразм и глупость, – рассказал мне кочегар, – в службине нашей доблестной, но это если, зреть не в глубь когда, смотреть не в корень. Коли ж правильно взглянуть и трезво на совсем таки простые вещи, непонятные сперва, всё станет на места свои легко и просто».
Удивился я, взглянул на друга с интересом, он же мне: «чем дольше копошатся люди в части, тем их легче будет собирать война коль. Эдак, маршалы в верхах считают – маразматики хотя, но старцам надо должное отдать, заложен смысл в их действиях дурацких вроде. Ну а люди? Да в стране Советской, кто, когда о человеке думал?
Кочегар хлебнул пивка: «а те что командиры чуть пониже рангом непосредственные злыдни наши, те радёшеньки служить маразму потому что передержка в части подчинённых не даёт последним, в ширь расправиться душою русской, всевозможные неся сюрпризы и как правило большие каки в изобилии начальству делать. Вот делов всего. Предельно ясно вам, я думаю, теперь, коллега».
Я молчал. Слова застряли в горле. Всё выстраивалось правда чётко на местах своих, а жрец военный кашлянул вдруг, поперхнулся что-то и пивка хлебнув глоток добавил: «человек наш уникален русский и в стремлении своём к свободе и по удали души загадки. В жутком рабстве испокон живущий, бедолага так и норовит он, от хозяев рубануть подальше… Без особых ухищрений хитрых ни за что не удержать такого. Вот они и командиры наши, зная то, вопрос решают просто».
Я соседушку прекрасно понял и, пивка глотнув, глаза зажмурил, предстоящую представив службу в исключительно печальном виде: марксо-ленинская денно-нощно, хор дурацкий, петь в каком обязан молодой пока, ни слух не голос совершенно не нужны в котором. Каждый месяц три тревоги ровно; бесконечная нарядов уйма; а учеба по матчасти сложной, а полёты, а ещё в придачу череда командировок долгих. Личной жизни никакой, короче, в перспективе не маячит даже.
Загрустил я, захотелось водки. Заказал ещё по сотке граммов. Призадумался, жуя котлету: «Интересно, как живут на свете авиаторы в подобном мраке и на вид совсем неплохо вроде. Не обвыкся я, пока, быть может? Может, важного чего не понял?»
И вот тут как раз на ум явился кочегар Иван Данилыч Пушкин, капитан, он был моим соседом по стоянке тоже, слева только. Удивительный мужчина этот, далеко не молодой для бОрта, вид имел, однако, бодрый очень и задор такой в глазах которым, и юнец блеснёт совсем не каждый.
Несмотря на запредельный возраст для работы лётной Пушкин видом всем вещал своим: «Маразм армейский ни по чём! Я весь цвету и пахну!» Выходило мрак службины тяжкой не влиял на молодца нисколько. Выходило, что умел с судьбою беспросветной человек бороться.
И спросил, я под пивко, соседа: «выжить как в идиотизме этом, мы живём в каком, в котором служим, не свихнуться ненароком чтобы. Растолкуйте, как же в нём другие могут жить вполне на вид нормально?»
И ответил кочегар вздыхая: «Авиатор только тот советский стратегический цветёт и пахнет, кто хорошее имеет хобби, то по сердцу по душе какое. Обделённые ж любимой страстью гаснут медленно, вершин на службе, не достигнув никаких путёвых».
Удивился вновь я: «Хобби, значит, это именно как раз то средство, что спасает от великой дури, пусть оправданной, живём в которой?»
«Вроде так, – мне кочегар ответил, – и, представь себе, лекарство – сила».
Распрощались мы, допивши пиво. Я домой ушёл вполне довольный обстоятельным таким ответом.
А на утро, как пришёл на службу, сразу занялся вопросом хобби, понимая, что как воздух нужен уникальный эликсир скорее.
Подтвердилось очень скоро, правда, кто не чахнет и идёт по службе, как положено – имеет хобби.
Стал ещё в вопрос вникать поглубже, и нашёл их целый веер пышный, у коллег своих служивших рядом.
Вот могу вам привести примеры из длиннющего большого списка, из того, какой – не монстр опять же в камне твёрдом, а живёт который, развиваясь, как ученье Маркса.
Так по медному листу чеканит вам один, другой же дружит с горькой, словно с женщиной красивой сладкой. Не всегда идёт во вред, выходит, дружба крепкая с зелёным змием.
Собирает этикетки третий от коробочек, ну скажем, спичек или марки. А четвёртый этот секс без башни сделал культом для себя священным, дело сладкое верша прилежно и судьбы нейтрализуя горечь.
Разновидностей тех хобби море, повторюсь, их океан великий. Безвозмездно делу мира служат неприметные они. Лишь только, это им благодаря, летают самолёты над страной Советов водородные таская бомбы. Не они, давно сошли с ума бы авиаторы всей нашей Дальней авиации к чертям собачьим и ищи боеготовность после.
Из большого ожерелья хобби, что приметил в Чу, хотел бы всё же снять две бусинки сейчас красивых и представить экспонаты эти вам друзья мои. Прошу глядите и со мною восхищайтесь вместе.
Вот вам первая, имел какую Королёв майор, летал что КОУ.
Офицер – свою тем душу тешил, что выслеживал советских граждан по ночам порой, а после сзади подобравшись незаметно к оным, бил жестоко, не щадя, но, правда, надо должное отдать мужчине, никогда не доводя до смерти. Чувством меры обладал товарищ, одарён, хотя большой был силой и убить кому в запарке было, всё равно, что комара прихлопнуть. Ну а тут тебе и овцы целы получается и волки сыты. И майор боеготов вдобавок. А лекарства не имей такого, так, глядишь, давно б свихнулся малый. Что чревато, ну ка жахнет если из шести всех скорострельных пушек по товарищам летящим сбоку? А вот с хобби то оно и славно.
И вот бусинка ещё вторая – наслаждайтесь экземпляром редким. Вербовой майор и штурман первый очень здорово любил животных, исключительно, при чём, домашних. Странным чувство было то: не гладил по загривку офицер лошадок, и не баловал собак колбаской. Вовсе нет, он по округе просто бил из снайперской винтовки живность. От любви его легло их столько, что довольно сосчитать не просто. А когда б перевести на деньги убиенное так уйма б вышла. Недешёвые, поди, коровки, хрюшки, лошади, бараны, козы. В список длинный, вспоминаю, даже затесался ишачок упрямый, не желающий в прицел упорно.
Жалко, вроде бы, братишек меньших, а когда с другой сторонки глянуть, всё равно под нож идти скотине, под топор ей не сегодня-завтра, а зато страны защитник взял да разогнал свою хандру и выше приподнял боеготовность этим. Вот и думайте теперь, гадайте, что важнее для страны Советов: живность глупая, совсем тупая или армии Советской сила.
Представляю, примостился снайпер на холме у деревеньки чудной, просыпается какая только, ну и утреннею пулей ранней начинает там процесс леченья, тешит душу, оставаясь сам же незамеченным вдали… Винтовка Драгунова позволяла это.
А колхозники, крестясь гадают – и откуда же напасть такая? От богов, с ума сошедших, что ли? А хоббист, лекарства дозу приняв, подкрепившись, так сказать, до дома со спокойною душой поехал. Не слабо вам? Не слабо, конечно.
Кочегарову осмыслив мудрость в отношенье хобби, стал я тоже для себя скорей искать лекарство. И припомнил капитана снова я того, какой задором юным поразил меня при встрече первой. «У него-то, уж, поди забава закачаешься, – решил, – такая, мне б какая подошла бесспорно».
Не решился в лоб спросить коллегу о названии того лекарства, не тактичным посчитав, такое. Стал усердно наблюдать. Приметил, капитан, что на машине первой, утро каждое от ДОСа едет. Я с ним рядышком. Трясёт безбожно на ухабах, а Иван Данилыч, весь сияет и цветёт, как мальчик, в первый раз, что на свиданье катит.
«Лишь влюблённые вот так искрятся, – я подумал, – и неверный вывод опрометчиво поспешно сделал: кочегар прелюбодей-тихушник, бабник, то есть. Велико ли дело? Их в СА – прудом пруди подобных. Правда, в случае его конкретном, видно фифочка была что надо, коли, эдак вот влияла чудно».
Как-то утром, из машины выйдя, вместе с Пушкиным пошли на завтрак. Налегке я, а Иван Данилыч с чемоданчиком шагал, с балеткой. Он всегда был неразлучен с нею, почему – тогда ещё не знал я. Но потом о том. Пока же вместе подошли мы с капитаном к храму, я бы лётного, сказал, питанья, правда был ещё закрыт который. Для открытия не вышло время.
Стали ждать, гляжу, а мой коллега, проявлять волненье стал большое ни с того и ни с сего как будто: нервно бросит на часы взгляд беглый, то вышагивать начнёт зачем то, неустанно теребя балетку.
«Уж не голоден ли часом воин? – я подумал, – неужели, эдак, волновать его зазноба может? – Но сомнения прогнал: любовь-то, как известно, – колдовская штука чувство высшее большое чувство. Глупо сравнивать любовь с едою».
Наконец-то, шпингалетом щёлкнув, распахнула двери настежь дева. В белом фартучке, улыбкой чудной, посетителей столовой первых озарила лучезарно нимфа.
А хоббист преобразился сразу. Улыбнувшись, торопливо юркнул мимо девушки и, сел, скорее за тот стол, что был к раздаче ближе. Приземлился на чехол крахмальный и направил зоркий взор свой сразу на местечко, из какого лихо, хромом крытые столы с едою выезжали в зал приёма пищи.
Рядом с Пушкиным уселся рядом специально я:
– Иван Данилыч! Аппетита вам! – А он в ответ мне:
– И тебе чтоб хорошо, коллега!
И как раз подшелестела мило колесничка, что вела умело синеокая толстушка, славно выгибая грудь вперёд большую.
– Вот салатики, прошу, – сказала, – озарив улыбки светом юным, – что желаете? Везти чего вам?
– Мне глазунью, – заказал я, взявши из огурчиков салат с тележки, а Данилович:
– А мне, Анюта, по стандарту, будь добра, голубка.
Я значения сперва не понял этих слов и удивился очень, но расспрашивать не стал особо кочегара о заказе странном. Но узнал о том стандарте скоро. Подвезла к нам колесницу нимфа, на которой жались яства плотно. На краю – моя глазунья с салом, одинокая, а рядом с нею сразу несколько вторых различных: отбивные, шницеля, котлеты, с мясом блинчики, пельмени в масле.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
