Текст книги "Злой город. Петрополь"

– Здесь материалы на Алтынова, – сказал старший лейтенант, передвинув одну папку на край стола. – А здесь, – он вынул из ящика вторую и положил рядом, – на «Лихих». Всё, что было в нашей базе и кое-что новое, что успели разузнать агенты.

Валентино издали посмотрел на папки, затем быстро подошёл к столу, открыл одну, бегло пролистал первые несколько страниц, где говорилось о старых атаманах Княжьего, и задержался на характеристиках братьев. Павел и сержант Котов наблюдали, как майор читает бумаги, временами хмыкая или скептически поджимая губы.

– В вашем досье ошибка, – безаппиляционно заявил Валентино, – сегодня ночью я навестил семью Лихих, глава у них сменился, теперь это старший из братьев.

«Майор не привык церемонится, – подумал Павел, внешне оставшись к замечанию безучастным. – Впрочем, если он не постеснялся вломиться в публичный дом Алтынова, „Лихие“ его точно смутить не смогли бы. Интересно, что станут делать теперь законники со своей „поруганной честью“? Попытаются ликвидировать следователя Особого отдела? Вряд ли. Вопрос только в том, хватит ли Алтынову денег и связей, чтобы удалить майора из города».

– Вы пробовали вербовать подручных бандитов? – спросил Валентино, не отрываясь от чтения. – Есть у вас осведомители?

– Есть, – с некоторой задержкой ответил Павел. – Но не среди близкого окружения. Несколько агентов работают на заводах «Лихих», за делами Алтынова тоже приглядывают, но не напрямую.

– Почему нет?

– Трудно подобраться.

Алтынов лично проверял всех, кто оказывался в его свите: охрана, слуги, посыльные, и даже девицы – все, кто так или иначе с ним контактировали, поверялись самым тщательным образом. Несколько раз он разоблачал агентов на уровне первичной проверки и подкидывал под двери Управы связанными и с бантами на шеях. Последнему к плечу мелкими гвоздями оказалась прибита записка с предупреждением недвусмысленного содержания, и больше полиция к нему агентов подсылать не пытались. У «Лихих» отбор в банду проходил едва ли не жёстче, но в среду мелкой шушеры просочиться удавалось довольно легко. Правда и узнать что-то полезное на заводе было невозможно.

«Чем чёрт не шутит, может, у него и выйдет, – подумал Павел. – Может, Василиск прижмёт, наконец, их к ногтю».

В дверь постучали и вошёл посыльный пневмопочты с медным цилиндром в руках.

– Мне нужен старший лейтенант Карский, – объявил он, с вопросительным видом оглядев троих мужчин.

– Я.

Посыльный протянул капсулу и уведомление, Павел подписал почти не глядя. На свёрнутом трубкой листе бумаги с обратной стороны был чётко прописан адрес Управы и фамилия лейтенанта: помещённый в капсулу лист оставался виден через продолговатое окошечко в стенке, куда и вписывали адресата. Вернув капсулу посыльному и закрыв за ним дверь, Павел развернул извещение, прочитал, перевернул, снова перечитав адрес.

«В „Первую городскую больницу им. Сомова Г.А“ в тяжёлом состоянии, с пулей в брюхе попал Авдеев Даниил. Он имеет прямое отношение к делу, которым вы занимаетесь в настоящий момент», – прочитал Павел. Подпись на записке отсутствовала. «Интересно», – мысленно отметил старший лейтенант. В голове тут же начали выстраиваться предположения, но спокойно поразмыслить следователю не удалось.

– Вам не хватает фантазии, – сказал Валентино, посмотрев на Павла поверх листа. Убедившись, что произвёл должный эффект, майор подошёл к столу и положил перед Павлом досье. – Братья Лихие часто наведываются в трактир «Небесный фарватер», чего проще поместить там агента?

– Даже если сменить хозяина… – начал Павел.

Майор прервал его, подняв ладонь.

– Официантки. Их никто никогда не замечает, на них не обращают внимания. Завербуйте одну, и всё.

– Лихих на острове уважают, – неожиданно подал голос Котов. Обратив на себя внимание, он сконфуженно откашлялся и продолжил: – Девушка может согласиться, а сама затем расскажет обо всём хозяину, и мы получим двойного агента.

Павел кивнул, соглашаясь, а Валентино недовольно нахмурился, но только на короткий миг.

– В трактире как раз новая официантка, – произнёс майор. – Некая Анчарова Анна, здесь выписка из Стола справок: в Петрополь она приехала недавно и вряд ли будет стоять горой за ваших «князей». – Последнее слово Валентино произнёс с нескрываемым презрением.

Уязвлённый, Павел повернул к себе папку и пробежал глазами несколько строк: его человек, похоже, действительно постарался на совесть, раз навёл справки даже о новенькой официантке. Мысленно старший лейтенант сделал пометку выписать ему благодарность в личное дело. Что касается майора, тот говорил дело: может статься, девчонку и удастся завербовать, тем более, что от лишних денег она наверняка не откажется.

– А отчество у неё не Николаевна? – снова неожиданно спросил Котов.

Валентино устремил на сержанта пронзительный взгляд:

– Вы её знаете?

– Да, как сказать? – Котов почесал в затылке, сдвинув фуражку на лоб. – Работал у нас в отделении на Княжьем, лет эдак двадцать назад, Николай Анчаров, так у него, помнится, была дочурка – не она ли?

– Вы так хорошо его помните? – удивился Павел.

– Легендарный следователь бы, господин старший лейтенант, – серьёзно ответил Котов. – Говорили, далеко пойдёт, да подстрелили его в Гавани. Мерзавцев всем отделением искали, взяли за неделю.

Лицо у сержанта сделалось грустное, даже усы как-будто поникли, а вот у майора глаза, напротив, сверкнули как у хищника. «Что бы он не задумал, лишь бы меня не втравливал, а дал спокойно работать», – мысленно взмолился Павел.

– Проверим, – сказал Валентино, хлопнув ладонью по папке.

Висевший на стене телефон как по сигналу разразился оглушительной трелью. Извинившись, Павел снял трубку.

– Паш? Из Первой городской звонят, какой-то…

– Соедини! – не дослушав, перебил Павел.

Раздался щелчок.

– Старший лейтенант Карский.

– Алло?! Это Ян, узнали? – закричала трубка знакомым голосом. – Срочно приезжайте в больницу имени Сомова! Тут трое очень и очень неприятных мордоворотов пришли убивать пациента реанимации, которого ночью доставили с огнестрельным ранением!

– Фокин? – удивился Павел. – Что вы там… а, не важно, – тут же оборвал он сам себя. – Буду через десять минут. Только не лезьте на рожон.

Повесив трубку, Павел подбежал к столу, выдвинул ящик, схватил свой револьвер, проверил заряд.

– Извините меня, господа, – церемонно произнёс он. – Дело срочное.

И, сдёрнув с вешалки пальто и шляпу, выбежал за дверь.

Получив «добро» водитель гнал как сумасшедший, четверо сидевших в кузове полицейских хватались за всё подряд, чтобы не покатиться по полу как сбитые брёвнышки. Павел проинструктировал группу уже в машине, поскольку времени на сборы и разъяснения не хватало: даже при самом благоприятном раскладе они успевали разве что взять убийц на выходе из больницы. Если бы старший лейтенант верил в проклятия, точно решил бы, что дело нечисто: стоило появиться только намёку на свидетеля, как его тут же собираются убрать! Зато Павел стал меньше сомневаться в его подлинности.

Подняв тучу брызг, фургон затормозил у главного входа в больницу, из задних дверей друг за другом, на ходу взводя курки револьверов, выпрыгнули полицейские во главе со старшим лейтенантом. Он первым вошёл в вестибюль, следом забежали остальные.

Дежурная медсестра, белая, как её собственная косынка, обеими руками прижимала телефонную трубку к уху и что-то отчаянно шептала в неё. Завидев синие мундиры, она удивлённо замолчала, посмотрела на трубку, затем снова на полицейских.

– А как вы так… быстро? – прошептала она.

Оглядев холл и не заметив никого, Павел подошёл к столу и наклонился к девушке:

– Где они?

– А… н… на третьем. – Медсестра испуганно захлопала глазами. – Они искали реанимацию.

– Как туда попасть?

– По лестнице… можно, – пробормотала дежурная. – Лестница в том конце холла.

– Благодарю.

Оказавшись на лестнице, Павел с револьвером в руке осторожно двинулся вверх, держась возле стены. Казалось, что резкий больничный запах исходит от неприятных, с грязно-оливковым оттенком, стен. Неестественная, неживая чистота, будто каждый сантиметр выжгли химическим раствором. Кругом было тихо. Когда до третьего этажа оставался один пролёт, Павел замедлил шаг, прислушиваясь к каждому звуку. Дверь распахнулась, и на лестнице показались трое мужчин. Увидев полицию, они в первую секунду растерялись, затем схватились за оружие, правда достать не успели: Павел и парень, шедший прямо за ним, открыли огонь с опережением, и убийцы рванули вверх по лестнице, на четвёртый. Один споткнулся, будто запнувшись о невидимую верёвку, когда пуля прошила ему икру. Вскрикнув, мужчина скатился по ступенькам. Его приятели даже не замедлили шаг. Выхватив пистолет, бандит с яростью принялся палить в полицейских.

– Назад! – крикнул Павел.

Боль сбила бандиту прицел, и почти все выпущенные пули впились в стену, только одна угодила в цель. Полицейские ушли под прикрытие лестницы, осыпаемые проклятиями и одиночными выстрелами, парень, стрелявший вместе с Павлом, упал, схватившись за живот.

– Живым не дамся! – заорал бандит.

Сидел он на нижних ступенях, ногами к площадке, истекая кровью, и скоро должен был потерять сознание. Полицейские расположились на площадке ниже.

– Что, испугались, сукины дети?! – проорал бандит, подбадривая себя. – Выродки! Только суньтесь, и я его кончу!

Деваться ему было некуда, разве что сдаться, но отсидка, кажется, не входила в планы убийцы. Раненный парень стонал и корчился на полу.

Откинув барабан, Павел сунул две пули в опустевшие гнёзда. Несколько раз быстро выдохнув, он вдруг тихо скомандовал сам себе: «Раз, два три!», и на последнем счёте устремился вперёд. Первые несколько ступенек, пока убийца не мог его видеть, Павел прошёл тихо и медленно, затем бросился вверх, мягко и стремительно перепрыгивая через ступеньки, преодолев расстояние в доли секунды. Едва убийца оказался в поле зрения, Павел нажал на спуск, выстрелив сквозь перила. Бандит медленно съехал по стене вбок. Павел поднялся на площадку, ногой отпихнул подальше револьвер, вывалившейся из рук бандита и склонился проверить – тот оказался мёртв. «Промазал, проклятье!» – раздосадовано подумал старший лейтенант и повернулся к раненному. Расстегнув на парне мундир, разорвал рубашку, чтобы добраться до раны: пуля угодила в живот, но как сильно она навредила внутренним органам, понять было трудно. Торопясь, Павел снял своё пальто, пиджак, следом рубашку. Скомкав, прижал её к ране.

– Терпи, солдат, – велел он застонавшему парню. – Ты в больнице, удачнее места, чтобы словить пулю, не придумаешь. Романов! – подозвал он. – Держи крепко, вот так, понял? И не давай ему потерять сознание. Кольцов, ты беги вниз и приведи медсестру из холла, потом мухой обратно, займёшь позицию у главного входа. Давай, живо, живо! Соловьёв, а ты за мной.

Накинув пиджак, Павел побежал вверх по лестнице.

– Господин лейтенант! – отдуваясь на бегу, позвал Соловьёв. – А как мы их искать теперь будем? Выше же ещё два этажа, они могли на любом выскочить!

– На четвёртый, – не останавливаясь, откликнулся Павел. «Им нужна вторая лестница, чтобы выбраться в холл или к запасному выходу, на самый верхний этаж они не побегут».

На четвёртом этаже Соловьёв рывком распахнул дверь, а Павел выглянул в коридор, держа наготове револьвер. Пусто. Они побежали вперёд. К этому времени больница уже начала просыпаться, в коридоре им попался врач, сидевший, привалившись к стене, забрызганной кровью. Он держался за простреленную руку, увидев вооружённых людей, дёрнулся, от боли не сразу сообразив, что на них полицейская форма.

– Туда! – Он показал рукой на другой конец коридора, хотя надобности в указании не было: коридор шёл в одном направлении.

«Лифт или лестница? Лифт или лестница?» – думал Павел. Преступники могли спрятаться в одной из палат, но он был уверен, что они попытаются сразу пробиться на улицу: сколько в здании полицейских убийцы не знали, загонять себя в ловушку они не захотят. Он надеялся успеть догнать их в коридоре, но оказавшись возле выхода с этажа, увидел, как стрелка над дверями лифта коснулась единицы. Ждать, пока лифт доползёт обратно, полицейские не стали: выбежали на лестницу и кинулись вниз. Пробегая второй этаж они услышали выстрелы, донёсшиеся из холла. Павел выругался сквозь зубы. Выстрелы прогремели снова. На последних ступенях Павел поймал за шиворот Соловьёва, кинувшегося в холл, и утянул в сторону. Присев, выглянул из-за угла.

Стол дежурной сестры оказался перевёрнут, за ним, видимо, прятался Кольцов, потому что один из бандитов валялся недалеко от входной двери и признаков жизни не подавал, второй прятался за колонной. От колонны до двери ему оставалось шагов десять, однако стоило бандиту высунуться, как полицейский начинал палить.

Павел набрал в грудь побольше воздуха и крикнул:

– Говорит старший лейтенант Карский! Сдавайся, и я гарантирую, что тебе не будет предъявлено покушение на убийство полицейского!

– Катись лесом, гад! – заорал в ответ бандит. – Погодите, скоро всех вас перестреляем, выродков!

Выходить из укрытия бандит не собирался, нужно было как-то выкуривать, причём срочно, потому что в любую минуту в больницу мог кто-нибудь зайти и попасть под перекрёстный огонь.

– Хорошо стреляешь? – спросил Павел, толкнув присевшего рядом Соловьёва.

Парень держал револьвер обеими руками, будто боялся выронить, и от волнения всё время шмыгал носом, но хоть руки не тряслись. На вопрос старшего лейтенанта он кивнул, но очень уж неуверенно. Павел вздохнул: он не сомневался, что попадёт, но заставить парня проделать то, что сам задумал, не мог.

– Он появится слева, с той стороны, – сказал Павел, показав на колонну. – Скорее всего. Поэтому целься туда.

«Если только наш крикун не левша», – подумал следователь.

– Постарайся попасть в плечо, он нужен живым.

«Повезёт, и, может, удастся закрыть это проклятое дело. Не развлечения же ради они пытаются убить парня».

– Готов?

Соловьёв кивнул и крепче сжал револьвер, Павлу даже захотелось перекреститься, но он решил не пугать беднягу ещё сильнее. Выдохнув, поднял револьвер, выстрелил, чтобы привлечь внимание, вышел из-под прикрытия лестницы и побежал к другой колонне. Не воспользоваться таким удачным моментом бандит просто не мог: он высунулся из-за колонны и открыл стрельбу. Павел начал петлять. «Да стреляй ты!» – мысленно заорал он на Соловьёва, почти в ту же секунду плечо опалило огнём, он споткнулся и полетел на пол, и вторая пуля прошла немногим вышел макушки. Упав, услышал ещё один выстрел, сразу вскочил и в два прыжка оказался у колонны, прыгнул, забился, сжался, пытаясь стать меньше и замер, не смея высунуться. В холле стало тихо. Павел вывернул руку, чтобы рассмотреть рану, выпростал из рукава пиджака: пуля прошла навылет, не задев кость, разорвала рукав и мышцы. Следователь зажал рану ладонью.

– Соловьёв! – крикнул он вверх. – Доложите обстановку!

– Готов, господин старший лейтенант! – радостно крикнул в ответ парень.

Помогая себе здоровой рукой, Павел поднялся и вышел из-за колонны. Бандит лежал на полу, лицом вниз, подвернув под себя руку, по полу из-под него расплывалась кровавая лужа. «М-да, этот, кажется, уже тоже не заговорит», – сердясь на себя, подумал Павел, направившись к телу.

– Кольцов, вы там как? – крикнул он в сторону.

Вихрастая голова полицейского показалась над столом. Соловьёв наклонился над телом бандита, слегка пнув носком сапога безвольную руку. Что-то шевельнулось в сознании следователя, он сделал несколько быстрых шагов вперёд.

– Соловьёв, – предостерегающе окликнул он, – проверьте…

Бандит резко перекатился на спину и выстрелил снизу вверх. Череп полицейского словно взорвался изнутри, тело дёрнулось как насаженное на спицу. Прежде чем парень упал, Карский вскинул револьвер и нажал на спуск, выстрелив бандиту лоб. Тот дёрнулся и откинулся на пол. Несколько мгновений Соловьёв ещё стоял, а затем рухнул как подкошенный.

***

– Вы даже представить не можете, как я рад вас видеть, господин старший лейтенант! – воскликнул Ян. На секунду Павел испугался, что журналист бросится обниматься, но Бог миловал.

Из Управы было вызвано подкрепление, чтобы обыскать больницу. Быстро выяснилось, что из реанимации пропал тот самый пациент, из-за которого и случилась перестрелка, журналист тоже как сквозь землю провалился. После получасовых поисков по всем палатам он объявился сам: полицейские «поймали» его в холле и привели в кабинет директора больнице, где Павел организовал временный штаб.

– Фокин, где пациент? Вы его последним видели, насколько я…

– В морге, – довольный собой, сообщил Ян. Увидев, как вытянулось лицо следователя, торопливо прибавил: – Живой и почти здоровый. Мы его там спрятали.

Журналист собирался продолжить шутку, но присмотрелся к следователю, и передумал: бледностью Карский мог сейчас соперничать с живыми мертвецами из театра ужасов, одна рука у него оказалась перевязана поверх рукава, порванный пиджак был надет прямо на голое тело, взгляд казался уставшим и болезненным.

– А кто это хоть были-то? – осторожно спросил Ян.

Ответ окончательно убедил журналиста, что следователь не в себе, в нормальном состоянии информацию из него клещами было бы не вытянуть:

– «Чёрные извозчики». Одного я узнал…

– А что им от парня было надо?

Воспользоваться положением не получилось: старший лейтенант усталым жестом провёл рукой по лицу и посмотрел на Яна так, словно только сейчас увидел:

– Ничего. Вас это не касается, Фокин.

Прибавил, чтобы смягчить резкость тона:

– Спасибо, что увезли его, вы поступили храбро.

Тяжело опустившись в директорское кресло (сам директор всё равно сейчас носился по больнице, пытаясь навести порядок), Павел болезненно поморщился и жестом предложил журналисту сесть в свободное кресло напротив.

– Думаю, их предупредили, – заметил Ян, устраиваясь в кресле. – Сестры не было у палаты реанимации, но чашка не успела даже остыть. Да и откуда ещё кто-то мог узнать про парня?

– Пожалуй, – согласился Павел. – А, кстати вы-то что здесь делали, Ян Иннокентьевич?

Журналист ответил не сразу, раздумывая, стоит ли вообще рассказывать, но потом решил, что уговор есть уговор, а сердить следователя в таком состоянии могло быть небезопасно.

– Спицын, водитель инкассаторской машины, вспомнил, как выглядел человек, подорвавший грузовик.

– В самом деле?

– Угу. Я с ним даже уже поговори… – Ян смутился, потому что, выбравшись из морга, первым делом отправился в палату, рассудив, что потом случая поговорить со свидетелем может не представиться. – Мужчина около тридцати лет, высокий, подтянутый, в светлой рубашке и длинном сером плаще. Бритый почти наголо. На голове кожаный картуз, очень похожий на фуражку. – Ян развёл руками. – Знаю, не густо…

– Нет-нет, – перебил следователь, глаза которого вдруг оживлённо заблестели. – Я, кажется, знаю, кто это.

– Поделитесь? – склонив голову набок, спросил Ян.

Павел чуть-чуть улыбнулся, но при общем болезненном виде улыбка вышла грустная, отрицательно качнул головой.

– Нет, извините. И, надеюсь, если выясните самостоятельно, с печатью повремените. Это всё пока ещё догадки. Если моя догадка верна, то с прочими фактами она не увязывается, значит, где-то ошибка.

Ян поджал губы, посопел и с хитрой улыбкой посмотрел на следователя.

– А если я расскажу, где найти Воронина, расскажете, что это за таинственный подрывник?

Журналисту даже почудилось, что взгляд следователя превратился в острую пику, которой тот проткнул ему голову, чтобы добраться до хранящихся там знаний.

– Идёт, – коротко и напряжённо ответил Павел.

– Есть у меня знакомый, который частенько бывает в одном кабаке. Так вот он клянётся, что видел там разыскиваемого. Редакция поместила фотографию Воронина на первой полосе – супруга его любезно дала мне фото, и мой знакомый его узнал. Если не врёт, то, думаю, можно подкараулить вашего беглеца. Ставлю свой блокнот, что мужик появится в кабаке снова.

Павел откинулся на спинку кресла, из его горла вырвался вздох, будто он только что скинул неподъёмную ношу, и устало закрыл глаза. От вида неподвижно сидящего следователя, бледного, как покойник, Яну сделалось неуютно, даже показалось, что он подглядывает за чем-то недозволительным, чем-то таким, что лучше бы никому не видеть. «Надо бы врача позвать», – мелькнула мысль, но звать никого он не стал, остался сидеть в кресле, только постарался не шуметь, будто при спящем.

Павел не спал. В его голове эхом отдавался звук выстрела, и шум этот нарастал и утихал, как прилив. И почему-то никак не удавалось вспомнить, как звали Соловьёва, хотя он был уверен, что знал его имя.

***

Город тонул в тумане и вечерних сумерках, расплываясь словно акварельный рисунок, упавший в канал. Где-то на границе между днём и ночью, в короткий отрезок времени жизнь начинает замедляться, а затем механизм вращения запускается опять, и так продолжается до трёх утра, пока снова усталость не берёт своё. В этот вечерний час город уже как раз начинал новый разгон, готовясь встретить ночь брызгами шампанского и музыкой.

Чёрная «Эмка» притормозила перед трактиром, встав бор о борт с сине-серой легковушкой. Из машины вышли трое парней, тот, что шёл впереди, засунув руки в карманы плаща, задержался возле легковушки, чтобы заглянуть внутрь, и тронул рыжего парня за плечо:

– Забери ключи, – попросил он.

Парень кивнул и полез в легковушку за ключами. Уже у двери он догнал приятелей, и вместе они вошли в трактир.

«Небесный фарватер» был переполнен народом, за столами не оставалось свободного места, за стойкой и у стен толпился народ. Даже в день открытия трактир не знал такого ажиотажа.

– Евсей даром наливает, что ли? – вслух удивился Лёха, вертя головой по сторонам.

Трактир никогда не пустовал, но сегодняшний вечер был будто последний. Найти в толпе Никиту становилось сложнее. Первым его углядел Голос: тронув Максима за плечо, парень показал на столик возле деревянной арки: Никита пил в одиночестве, чего с ним почти не случалось. Даже если он приходил в кабак без компании, то собирал на месте, а угоститься за счёт щедрого балагура желающих находилось предостаточно. Однако за столом кроме него больше никто не сидел, на столе стояла одна бутылка и один стакан, и никаких закусок. Никита почти лежал, подперев голову рукой, лицо у него было красным, а влажные от жары волосы взлохмачены и торчали в разные стороны словно иголки у ежа.

– Ма-акс! – Лицо Никиты расплылось в улыбке, он приветственно взмахнул рукой и чуть не сбил со стола стакан, но Максим успел перехватить.

– Водка?.. – спросил он, переставив стакан так, чтобы Никита не смог дотянуться. – Где ты был?

– Ты-ы мне не мамка…

Взгляд Никиты бесцельно блуждал по переполненному залу, ни на чём не задерживаясь, но говорил он почти не заплетаясь, и, кажется, соображал. Максим повернулся к Лёхе и Голосу:

– Погуляйте пока.

А сам сел напротив брата, передвинув бутылку от потянувшегося к ней Никиты. В последнее время он почти не видел брата трезвым. «Интересно, с которого часу он пьёт? – подумал Максим.

– Что, опять будешь поить меня кофем? Или сразу в бочку головой макнёшь? – спросил Никита. В глаза он брату не смотрел, сосредоточившись на точке между подбородком и воротником рубашки.

– Ночью «Чёрные извозчики» разнесли один из наших заводов, – произнёс Максим. – И ещё к нам вломилась полиция. Раду допрашивал следователь Особого отдела, по поводу трупа, сброшенного с Винного моста на лодку. Весь дом перерыли.

Никита на секунду поднял глаза и тут же отвёл.

– Знаешь что-то? – мгновенно уцепился Максим.

Брат мотнул головой и попытался дотянуться до стакана, но Максим перехватил его за запястье и прижал к столу.

– Выкладывай.

Вырвав руку, Никита обиженно засопел.

– Да мы его не заметили! Ты ж знаешь, у нас тут фонари через один не горят!

«Вот так сюрприз. Получается, особист угадал». Максим откинулся на спинку стула, озабоченно провёл костяшкой указательного пальца по брови, вынул из внутреннего кармана портсигар, прикурил, с громким щелчком захлопнув крышку зажигалки. Движения его стали каким-то отрывистыми, резкими. Никита сидел притихший и тяжело сопел, как-будто ему не хватало воздуха.

– Так вы его просто сбили? – уточнил Максим, выдохнув дым в сторону. – А стреляли зачем?

– Ну, мы не насмерть… – ответил Ник. Голова у него покачивалась, взгляд блуждал. – Из машины вышли, а он на нас револьвер наставил, талдычил что-то про рек… рекезирование машины. Ну, Стёпа его и угомонил. Да я же не тупой! – обидчиво прибавил Никита. – Вещи забрали, чтоб, значит, не опознали его, а труп в канал сбросили.

Максим с усталым видом облокотился о стол и принялся массировать виски: картина понемногу прояснялась, но то, что на ней вырисовывалось, всё больше напоминало не краски, а дерьмо, размазанное по холсту. На несколько секунд он сжал кулаки от злости: на Никиту и его приятелей, не знавших меры, на агента, сунувшегося на Княжий остров, на чёртова особиста…

«Почему именно сейчас? Чёрт бы их всех…»

– Ты мне скажи, вас отсутствие всплеска не смутило?

– А? – переспросил Никита, попытавшись сфокусировать слезящиеся глаза на брате.

– Ладно. Где вещи агента? Вы их выбросили?

– Вещи? – Никита нахмурился, пытаясь вспомнить. Мысль ускользала, хотелось положить голову на стол и закрыть глаза, но брат его в покое оставит только тогда, когда получит то, что хочет, это Никита понимал даже спьяну. – Да они в машине. Ага, там.

Максим закатил глаза.

– Револьвер-то хоть сбросили?

– Какой? – не понял Никита.

Вместо ответа Максим коротко выругался, но с такой злостью, что Ник втянул голову в плечи и даже слегка протрезвел: до него начало доходить, что именно происходит, и от страха голова немного прояснилась.

– Да что я сделал?! Что? – возмутился Никита, попробовал привстать для убедительности, опёршись о край стола, одна рука у него при этом соскользнула, и парень упал обратно, стукнувшись рукой и чуть не приложившись подбородком.

– Свинья, – с презрением произнёс Максим. – Так надраться перед делом…

– Я…

– Голос, Лёха! – громко позвал Максим.

Парни вынырнули из толпы как чёртики из табакерки.

– Переложите все вещи из Никитиной машины в нашу, потом берите тачку и езжайте… где твои дружки сейчас? – повернулся он к брату.

– Да мне почём… – завёл тот, запнулся, встретившись взглядом с Максимом, и нехотя ответил: – На малине у Косого.

– Поедете туда, – распорядился Максим. – Заберёте револьвер у Степана… да и у остальных, на всякий случай, и сбросите по частям, лучше в каналы, только не у нас, а в городе.

Голос кивнул на Никиту, поднял пятерню, сжал в кулак, потом сжал сам себе горло, изобразив удушение, и вопросительно приподнял одну бровь.

– Точно, – поддержал Лёха. – Что с парнями делать?

– Ничего, – ответил Максим, взглядом усадив поднявшегося Никиту на место. – Разъясните, чтобы не трепались про мужика, которого вальнули и раздели. Убедитесь, что они поняли. И Ника домой забросьте. Да, Лёшь, – Он взял друга за локоть и придвинулся, перейдя на шёпот. – На дело со мной поедет Голос, а ты присмотри за Никитой, а то ещё больше накачается. И реши до конца вопрос с полицией: цыгане должны быть уверены, что их курьеров перехватывают «Чёрные извозчики».

– Первое сделаю, – кивнул Лёха. – А второе уже: с полудня сегодняшнего дня все полицейские, работавшие на цыган, теперь трудятся на нас. – Лёха гордо улыбнулся. – Но это влетело нам в копеечку, доложу тебе.

– Не главное, – качнул головой Максим. – Молодец. Хорошая работа.

– Не поеду! – взбрыкнул Никита. – Рада меня живьём сожрёт!

– Поедешь, – отрезал Максим.

Никита пришибленно сжался, встал, пошатнулся, с негодованием сбросил руку Лёхи, попытавшегося его поддержать, вцепился в край столешницы. Несколько секунд стоял, собираясь с силами, потом побрёл к двери в сопровождении своих «конвоиров». Проводив их взглядом, Максим с силой провёл рукой по затылку и задержался взглядом на бутылке. Оставив её на столе, начал пробираться к бару. Несмотря на толпу, место у стойки освободилось сразу, как только он подошёл. Евсей вытащил из-под стойки стакан, но парень качнул головой, останавливая, достал из кармана несколько монет и положил перед трактирщиком, пояснив:

– Это за Ника.

Он полуобернулся к залу и непринуждённым тоном спросил, обращаясь к Евсею:

– Что за аншлаг сегодня?

– Второй вечер так, – с нескрываемой гордостью ответил трактирщик. – Сейчас… – Он вытянул шею и крикнул куда-то в толпу: – Ань! Сыграй!

Посетители сразу оживились, одобрительно зашумели, даже застучали пустыми кружками по столам. Максим с любопытством попытался высмотреть что-то, но за лесом спин разглядеть никого не сумел, и тут увидел, как на том конце зала несколько рук легко подняли и поставили на стол девушку со скрипкой в руках. Невысокая, с треугольным лицом и такая гибкая, что матрос, сидевший у самого стола, легко смог бы обхватить её двумя ладонями за талию. Словно балерина из музыкальной шкатулки. Густые волосы рассыпались по плечам, чёрно-синие, как штормовое море. Смущённо улыбнувшись, видимо, ещё не привыкнув к всеобщему вниманию, она подняла смычок, и в зале как по мановению волшебной палочки стало тихо. В тишине маленькая ножка начала отстукивать ритм, который подхватили сперва первые ряды, а следом и все остальные, ритм постепенно усложнялся, и тут звук ворвался с треском распарываемой ножом ткани, резанув воздух. Плясовая мелодия увлекала за собой, заставляя покачивать головой в такт и пристукивать словно под гипнозом. Никто не противился: здоровые мужики неуклюже пританцовывали под быстрые переборы, смычок летал над струнами как сумасшедший, мелодия вилась будто крошечный пылевой смерч, на самой высокой тревожной ноте она внезапно оборвалась на долю секунды и снова устремилась вперёд, зажужжав шмелём. Скрипачка сама пританцовывала на столе, отбивая такт и улыбаясь лучезарнее неласкового петропольского солнца.

– Вместо граммофона? – спросил Максим, не отрывая взгляда от девушки.

Евсей, не зная, как отвечать, на всякий случай нервно рассмеялся, но Лихой князь оставался серьёзным, и он попытался оправдаться:

– Да с музыкой-то и правда веселее, господин Лихов. Она сама пришла… Я и подумал – а пусть, попробуем, вдруг и выгорит. Вы… вам не?… Она может и не играть, я ей скажу…

– Нет, – после короткой паузы всё-таки ответил Максим. – Пусть играет.

И искоса глянул на притихшего трактирщика, шутливо покачав головой:

– Смотри только, как бы у тебя тут лебеди из салфеток на столах не появились, да столовые приборы из серебра.

***

Михайлов от встречи не уклонился, и даже согласился принять следователя у себя дома, на что, конечно же, был не обязан соглашаться. Ожидания увидеть дом старого холостяка не оправдались: ещё на подходе Павел обратил внимание, что кусты в садике перед калиткой подстрижены, а, учитывая заработок начальника охраны, позволить себе садовника он не мог. За домом следили и ухаживали, и работа хозяйки лежала на плечах младшей дочери Григория Евдокимовича. Фотографиями семейства следователь не располагал, но, увидев возникшую на пороге девушку, догадался, кто она. Старшая дочь, замужняя, с отцом не жила, после смерти матери в доме остались только сын Михайлова, двадцатилетний студент, и младшая дочь. Девушке минуло восемнадцать, но образование её ограничивалось семью классами школы.