Текст книги "Злой город. Петрополь"

На острове Павел бывал нечасто, но, всякий раз, попадая сюда, явственно ощущал отчуждённость этого места.

Припарковавшись во дворе, следователь с трудом отыскал нужный подъезд. Узкие окошки, мутные из-за покрывавшего их слоя пыли, почти не пропускали свет, на многих дверях таблички с номерами отвалились и Павел считал про себя, поднимаясь, этаж за этажом, пока не добрался до нужной двери. Он покрутил звонок, но тот оказался сломан. Пришлось стучать.

Открыла ему маленькая женщина, брюнетка лет сорока, с большими, как у оленёнка, глазами, с едва наметившейся сединой.

– Доброе утро, сударыня. – Павел снял шляпу и достал удостоверение. – Следователь по особым делам, Павел Карский. У меня есть вопросы касательно вашего мужа, могу я войти?

– Отчего же нет? – хрипловатым голосом ответила женщина, посторонившись. – Ваши здесь уже дежурят. Одним фараоном больше, одним меньше…

В узком коридоре было темно, как в погребе, только в нескольких шагах впереди, пробивался свет из щели под дверью. Ориентируясь по звуку шагов, Павел прошёл за хозяйкой на кухню, где уже чаёвничали двое полицейских. Увидев старшего лейтенанта, они вскочили, хватаясь за фуражки и спешно дожёвывая бублики.

– Почему никто не дежурит в прихожей? – спросил Павел.

– Виноваты, господин старший лейте…

– Марш на пост.

Обоих полицейских как ветром сдуло. Женщина наблюдала эту картину равнодушно, обхватив себя руками за локти.

– Можно? – спросил Павел, указав на стул.

– Пожалуйста, – бесцветным голосом ответила хозяйка и сама села напротив.

– Простите, не знаю вашего имени, сударыня.

– Варвара Алексеевна.

– Варвара Алексеевна, – повторил следователь. – Вам рассказали, в чём состоит суть нашего дела?

– Сказали, что банда налётчиков украла деньги, которые везли в банк, сказали, мой муж пропал.

– И мы его ищем.

– Скорее уж не его, а деньги, а? – горько спросила женщина.

По зажатой позе, по опущенным плечам, покрасневшим глазам Павел догадался, что ей пришлось несладко. Люди на Княжьем привыкли не доверять полиции, особенно тем, кто прибыл из-за реки, и недружелюбное поведение женщины могло объясняться обычной недоверчивостью. Кроме того, Прокопенко уже, должно быть, разболтал о подозрениях, павших на Воронина, так что повода для дружелюбия у неё не было.

– Я не обвиняю вашего мужа в сговоре, хотя и подозреваю, – признался Павел. – В любом случае, неважно, заодно ли он с преступниками или нет, ему угрожает опасность и вы это понимаете.

Женщина быстро подняла и тут же опустила глаза – словно из угла в угол метнулась серая мышь. Павел наклонился вперёд, доверительно понизив голос.

– Помогите найти его, если хотите ему помочь.

– Я не знаю, где он.

– Да, – кивнул Павел. – Но вы знаете его друзей, знаете, куда он мог пойти, к кому обратиться. Вы можете помнить, кто приходил к нему в последнее время, виделся ли он со странными людьми, оказался ли внезапно при деньгах.

Павел помолчал, кашлянул.

– У вас есть дети, Варвара Алексеевна?

Женщина слегка побледнела.

– Вашему мужу грозит опасность. Защищая, как вам кажется, супруга, вы можете лишить детей отца. Помогите его найти.

***

Время уже подкрадывалась к двенадцати, а солнце всё так же ленилось показаться из-за серой облачной плёнки и день тонул в серых туманных сумерках. Ветер поменялся, с западной стороны тянуло от Кожевенного завода. Над входом в трактир покачивался фонарь с разноцветными стёклами: зелёным, бардовым, тёмно-синим и янтарным, он не горел, но к вечеру его всегда зажигали. К двери спускались несколько ступенек, над ними – проржавевший козырёк, на котором на двух цепочках болталась деревянная табличка с надписью, похожей на шрифт газетных заголовков: «Небесный фарватер». У входа стоял легковой автомобиль сине-серой расцветки, припаркованный криво, словно водитель просто повернул и нажал на тормоза.

Обойдя машину, Максим заглянул в салон, хмыкнул и вошёл в трактир, толкнув деревянную, поскрипывавшую дверь.

Узкие окна тянулись под самым потолком, вместе с газовым освещением они поддерживали внутри полумрак, света в «Небесном фарватере» недоставало, как если бы хозяин нарочно маскировал все недостатки и шероховатости. Барная стойка начиналась напротив двери и шла до перегородки с арочным проёмом, делившим помещение на две части. Под окнами, слева от двери, стояли столы с лавками, некоторые старые, с исцарапанными столешницами, другие поновее, недавно заменённые. За аркой зал немного раздавался в ширину, там тоже стояли столы, но в дальнем конце ещё была небольшая сцена с пианино. По бокам от арки две кадки с подсохшими кустами безуспешно пытались придать заведению презентабельный вид.

– Чего изволите, господин Лихов? – спросил трактирщик, услужливо поставив на стойку пепельницу.

Сняв картуз, Максим положил его рядом с собой и облокотился о стойку. Мужик, потягивавший рядом пиво, едва разглядев бритую голову парня, вместе с кружкой ретировался за стол.

– Херес, – попросил Максим, выложив на стойку монеты.

Трактирщик плату забрал, снял с полки стакан, но рядом поставил ещё и бутылку.

– Угощайтесь, Максим Игоревич, для вас – бесплатно.

– Никита здесь? – спросил Максим, смахнув пепел папиросы в пепельницу, обвёл взглядом наполовину пустой зал.

Из-за столика, за аркой, донёсся грохот бьющихся стаканов и дикий хохот. Трактирщик скорбно поморщился. Один из парней за столом вскочил, размахивая бутылкой, опрокинул стул, коротко выругался и пнул его так, что стул отлетел на другую сторону зала. Вся компания разразилась смехом, а несколько человек, выпивавших по соседству, предпочли пересесть поближе к двери.

– Не рано для дебоша? – крикнул Максим.

Парень, крушивший мебель, мутными глазами посмотрел на говорившего, и, признав, мгновенно протрезвел:

– Простите, господин Лихов, мы тут…

– Ник! Подойди-ка.

Из-за столика высунулся молодой парень, на вид не старше девятнадцати: худое, почти мальчишеское лицо, тонкая шея, порозовевшие от спиртного уши… Неровный, рваный шрам над бровью, оставленный перстнем-печаткой, сбитые костяшки кулаков, а из-под расстёгнутой куртки выступающая рукоятка револьвера. Одет он был в костюм-тройку, как и его брат, только без пиджака, и в кожаную куртку.

Он подошёл к стойке вместе со своим стаканом и потянулся к бутылке, но Максим переставил её подальше.

– А вы – на выход, – скомандовал он, чуть повернув голову.

Приятели Никиты без лишних слов выскользнули за дверь трактира, только колокольчик звякнул.

Никита стоял, опустив голову на руки и немного раскачиваясь.

– Чёрт возьми, кружится всё… – пробормотал он.

– Почему на кладбище не пришёл? – спросил Максим, затянувшись.

– Это сегодня было? – Никита из-под руки посмотрел на брата, цокнул, выпрямился, взъерошил волосы на затылке. Лицо сделалось виноватым. – Бабушка сильно злилась?

Не ответив, Максим махнул трактирщику папиросой:

– Сделай ему кофе.

– Да я чутка хлебнул… – пробормотал Никита.

– Кофе, Евсей, – повторил Максим.

– Один момент, господин Лихов, – кивнул трактирщик и вышел на кухню.

– Ты мне вечером трезвым нужен, – напомнил Максим.

Никита опустил голову.

– Сегодня больше не пей.

– Хорошо.

Вернулся Евсей с чашкой и блестящим медным кофейником.

– Не люблю я кофе, – пробормотал Никита, поморщившись, но чашку взял и выпил содержимое в несколько глотков.

– Ладно! – Максим потрепал брата по плечу, кивнул хозяину: – Налей ему ещё.

Трактирщик достал новую чашечку из-под стойки, подлил кофе, подвинул Никите. Парень посмотрел на Евсея так, будто тот ему цианистый калий развёл и за бальзам выдаёт.

– Сахару хоть положи, – проворчал Никита.

Трактирщик полез под стойку за сахарницей. Несколько посетителей тихо переговаривались по углам, на братьев «Лихих» посматривая только украдкой, если думали, что их не видят.

– Что-то скучно у тебя тут, – рассеяно заметил Максим. Допив херес, он положил на стойку несколько купюр. – Это за стулья и посуду.

Хлопнул Никиту по плечу.

– Пей свой кофе и мухой домой, понял?

Брат кивнул.

– За руль не вздумай садиться, пешком пойдёшь.

Над входом звякнул колокольчик и в трактир вбежал рыжий парень. Застыл на пороге на полсекунды, увидел Лихиховых и ломанулся к стойке, топая сапогами.

– Макс! Тут случилось кое-что.

Максим кивком головы велел трактирщику отойти, и тот без слов вышел в зал, принявшись протирать столы.

– Здорово, Лёха, – громко произнёс Никита.

Рыжий бросил взгляд на парня и кивнул:

– Здорово, Ник.

И тут же забыл про него.

– Макс, на остров легавые пожаловали. С утра двое явились домой к Воронину.

– Суетятся, – заметил Максим, затянувшись. – Не паникуй, жена Володи ничего не знает и ничего не скажет. Они всё равно поехали бы к нему домой.

– О чём речь? – спросил Никита. Голова у него всё ещё покачивалась и стоял он по-прежнему неровно, но к вечеру должен был оклематься.

– О делах, – коротко ответил Максим и взял Рыжего за плечо. – Отвези Ника домой, вечером с ним отправляешься.

– Хорошо.

Лёха повёл парня на улицу к машине, Никита не сопротивлялся, позволяя себя поддерживать. Когда они вышли, Максим снова облокотился о стойку, задумчиво оглядев пустой зал, посмотрел на притихшего трактирщика.

– Ты хоть граммофон поставил бы, что ли.

***

Возле Главного вокзала припарковаться было негде, пришлось ставить служебную машину на соседней улице и бежать через площадь, потому что время уже поджимало, а Павел ещё хотел перемолвиться с начальником охраны вокзала по поводу того, как проинструктированы его люди относительно Воронина, и позвонить в Управу, чтобы узнать, нет ли новостей. В банке ему пришлось потерять слишком много времени, ожидая, пока его примет нужный человек, да и разговор затянулся: служащий отвечал путано и уклончиво, юлил по неясной причине, а на прямой вопрос, в чём дело, замялся и пустился в длинные рассуждения о том, что частная жизнь клиентов банка не подлежит разглашению, что речь идёт о вопросах крайне серьёзных, и он, конечно же, не меньше господина следователя (а, может, даже и больше) хочет поймать преступников и вернуть деньги, но ему приходится думать о соблюдении интересов клиентов.

«Какие там интересы? – думал Павел, глядя на тщедушного человека в костюме, с бабочкой и с набриолиненными волосами. – Первое, что должно беспокоить клиентов, это их вклады, к чему такая конспирация? Странно. Может быть, объяснимо, но всё равно подозрительно».

Толком ничего не выяснив, Павел вынужден был прервать расспросы, чтобы не опоздать к прибытию поезда. Злиться на начальство себе не позволил, хотя очень хотелось: зачем понадобилось посылать на вокзал его? Хватило бы одного шофёра. Ясно, что подполковник хотел произвести на особиста хорошее впечатление, однако действовал в ущерб расследованию. В банк сегодня не успеть вернуться, придётся отложить расспросы, а служащий к этому времени подготовится. Что-то он, всё-таки, скрывает.

За время своего существования вокзал несколько раз перестраивался, последний, нынешний его облик сохранялся без изменений уже тридцать лет. Со стороны он выглядел как настоящий дворец из камня, железа и стекла. В ясные дни, особенно зимой, в мороз, когда небо становилось голубым как лагуны тихоокеанских островов, солнечные лучи вспыхивали на металлических рамах с острыми, шипастыми узорами и здание сияло подобно алмазу.

Сегодня храмоподобное сооружение не сверкало, его окутывал туман и ранние осенние сумерки.

Павел взбежал по широкой лестнице к дверям, придержал дверь для пожилой дамы, подгонявшей носильщика. Вытащил из нагрудного кармана часы. Времени оставалось десять минут до прибытия, как раз, чтобы успеть позвонить и справиться о делах. На вокзале Павел бывал часто по служебной необходимости, где находится кабинет начальника вокзала знал хорошо. Одной формы, чтобы попасть туда, было недостаточно, требовалось показать удостоверение, правда, старшего лейтенанта тут знали и пропустили без проволочек.

– Здравствуйте, Николай Иванович, не объявлялся Воронин? – с порога спросил следователь.

Начальник вокзала привстал, пожал протянутую руку.

– Если бы объявился, мы бы сообщили, – заверил он. – Да вы не беспокойтесь, не проскочит ваш беглец.

Павел кивнул. Он и спрашивал-то больше для порядка.

– Можно, позвоню от вас?

– Ради Бога, Павел Константинович, – великодушно махнул рукой начальник вокзала.

Павел быстро набрал номер и попросил телефонистку соединить с Управой. Через несколько минут он уже знал, что Воронина пока не взяли, ни на одном из вокзалов он не появлялся, на выездах из города тоже, как и в портах. «Либо проскочил, что маловероятно, либо залёг на дно», – подумал Павел. Если прячется, то шансов немного, в трущобах скрываться можно долго, особенно если помогают. Через месяц спокойно уедет из города, и не найти уже будет. Может, даже документы сменит: с такими деньгами не проблема. Вот только семья… В банке Павел поговорил с коллегами Воронина и решил, что такой человек, скорее всего, семью не бросит. Деньги, конечно, меняют людей, да и чужая душа, как известно, потёмки, однако семья пока что была прямой связью, поэтому снимать наблюдение с квартиры Павел не торопился.

Распрощавшись с Николаем Ивановичем, он побежал встречать столичного гостя. Успел как раз вовремя: паровоз, в клубах дыма и пара, ровно в пятнадцать тридцать прибыл к четвёртой платформе, из вагонов валом повалили пассажиры, утомившиеся от долгой дороги. Павел встал так, чтобы его было видно: номер вагона он знал, а вот как выглядит особист, не имел ни малейшего представления.

«…боюсь, весь город на уши поставит», – вспомнил Павел слова начальника. Это точно. Ничего хорошего приезд чиновника из столицы городу не сулил, от особистов всегда только одни проблемы: карьеристы, въедливые дуболомы, считающие местную полицию дилетантами. Самое же неприятное заключалось в том, что представитель Особого отдела мог задействовать все местные силы для своих операций, и это тогда, когда все силы следовало бросить на дело инкассаторов.

Человека, направлявшегося к нему от вагона, следователь, задумавшись, заметил не сразу. Мужчина подошёл быстрым шагом, пройдя сквозь толпу как нож сквозь подтаявшее масло: люди с его пути растекались едином порыве, хотя ничего особенно грозного во внешности майора не было. Неожиданно молодой, не больше сорока, впрочем, жёсткие складки на лбу и по бокам рта делали его несколько старше на вид. Подтянутый, с чёрными прямыми волосами, зачёсанными назад и доходившими до остроконечного воротника его чёрного пальто. Без бороды и усов. Широкий лоб, худое, немного бледное лицо с выступающими скулами и ввалившимися щеками, большой рот с тонкими губами, прямые, низкие брови. В целом он производил сильное впечатление, в особенности благодаря безукоризненной элегантности и холодному выражению лица.

– Старший лейтенант Карский? – спросил особист резковатым голосом.

Одет он был в длинное пальто чёрного цвета, брюки из тёмного материала, с такими прямыми стрелками, что, казалось, ими можно порезаться, чёрные ботинки, сработанные явно на заказ, и даже рубашка и шейный платок чёрные. Шейный платок окончательно выбил старшего лейтенанта из равновесия.

То, что майор узнал его, Павлу не понравилось: это означало, что его заранее предупредили о том, кто встретит на вокзале, что, в свою очередь, означало, что подполковник загодя собрался послать старшего лейтенанта встречать «дорогого гостя», но сказать об этом самому Карскому не удосужился. Боялся, что тот открестится?

– Господин майор? – полувопросительно поприветствовал Павел, отдав честь.

– Можно без церемоний, – милостиво разрешил Валентино. Стоял он, странным образом повернувшись к старшему лейтенанту боком, будто с опаской, но уж точно не боялся. – Вы не намного младше меня, можете обращаться по имени.

И сам тут же перешёл на «простое» обращение:

– Захватите мои вещи, Паша? – Он указал на два огромных чемодана, стоявших на перроне чуть поодаль, и бодро зашагал к выходу с платформы. Павел сцепил зубы.

Чемоданы до машины он донёс, но решил, что добрых отношений у них с майором точно уже не получится, да и прочие сотрудники Управы вряд ли проникнутся к особисту тёплыми чувствами, если он продолжит себя вести в подобном тоне. Может, ему и всё равно – лишь бы делали, что прикажет, но, если люди станут выполнять только то, что прикажут, ни на йоту не отступая в сторону, он скоро взвоет. И задание своё провалит. Что там за задание, кстати?

– На Покровку, – велел Павел водителю.

Автомобиль покатил по серым улицам города. Уже темнело, загорались фонари. Павел сидел рядом с майором и смотрел в окно, на проплывающие мимо чёрные стены зданий, объятые разноцветными огнями. Мысли его занимал разговор, состоявшийся в банке, Павел чувствовал, что денежным вопросом нужно заняться вплотную, не обошлось в деле без осведомителя. Такие деньги! Невозможно, чтобы преступникам случайно повезло нарваться на этакий куш, знали, знали, что повезут с почты, знали, когда. Осведомлённость прямо таки завидная.

– Скажите мне, Карский, – подал вдруг голос майор, вырвав Павла из глубокой задумчивости.

«Уже по фамилии зовёт», – подумал тот, подивившись, как скоро майор перескакивал с одного обращения на другое.

– Скажите, Карский, как бы вы коротко обрисовали обстановку в Петрополе?

«Вот так вопрос…» – Павел даже повернулся к майору. Тот смотрел совершенно безмятежно. Старший лейтенант задумался, пытаясь сформулировать ответ.

– Ладно, не трудитесь, Паша, – успокоил майор. – Знаю, вы любите свой город и вам больно говорить о том, что здесь творится, о том, что здесь хозяйничают преступники, убийцы, воры. Чиновники заодно с преступниками, подкупы, грязь, панибратство. Вы всё понимаете, а поделать ничего не можете и вам невыносимо видеть, как те, кого вы ловите, выходят на следующий же день, или же вовсе недосягаемы для полиции, разве не так?

«Конечно, так, – подумал Павел. – Но вы-то куда клоните, майор?»

Майор откинулся на сидении, дёрнул, ослабив, узел платка.

– Я не самый симпатичный человек, господин старший лейтенант, – произнёс он, сделав движение рукой, словно отводя невидимую завесу. – И не заблуждаюсь на свой счёт, однако меня не слишком беспокоят досужие разговоры. Я служу своей стране, как и вы. Наша задача, как полицейских, защищать мирных граждан. Мы словно пастухи, отделяем овец от волков. Вы же не станете сомневаться в волчьей природе, Паша? Вот и в природе преступника сомневаться не следует. Закон един для всех. К сожалению, у тёмной стороны есть своя притягательность, на которую падки простые обыватели, и нам приходится сталкиваться с противоречием, когда граждане приветствуют воров и проклинают тех, кто носит синий мундир. Но в вас чувствуется дух защитника, я вижу это по вашим глазам, и хочу, чтобы вы понимали: можно не любить врачей, но никто не усомнится в верности их действий. Так и я могу не нравиться, мои методы могут казаться чрезмерными, но ради конечной цели следует идти на жертвы. Отречься от себя, забыть жалость и сомнения. Мы принимаем на себя личную ответственность, когда надеваем мундир и встаём на сторону Закона.

Не сразу найдясь с ответом, Павел осторожно заметил:

– Вы ведь посланы сюда с особым поручением, господин майор. Из-за убитого.

Назвать майора по имени Павел так и не решился. И не потому, что боялся – не хотел создавать двусмысленность в отношениях, потому что видел, что дружбы с таким человеком не получится.

– Убитый был агентом, – ответил Валентино. – Он имел при себе документы государственной важности. Чтобы вы поняли, о чём речь, – майор наклонился вперёд и заговорил тише, – скажу, что от них может зависеть исход следующей войны, ни больше ни меньше.

Майор снова откинулся на кресле, не спуская с Павла внимательного взгляда, но старший лейтенант молчал. Он всегда предпочитал молчать, если видел, что собеседник не закончил и ждёт реакции, потому что реакция может изменить его первоначальную задумку, и он скажет не то, что собирался. Всегда полезно дать человеку выговориться.

– Сейчас все говорят о том, что Второй Мировой не избежать. Долго тянуться так не может. Неудовлетворённые амбиции, передел земли, жадность… Да что рассказывать. Но пропавшие документы могут стать тем самым козырем, которого у нас в критический момент в рукаве не окажется. – Взгляд майора заледенел. – И я переверну весь город, но найду их. И убийцу, посмевшего не просто лишить жизни правительственного агента, а посягнуть на безопасность Республики!

***

– Эй, красавица! Улыбнись мне!

Кричал извозчик с проезжавшего мимо экипажа, молоденький, в кепке, сдвинутой на затылок. Кричал с задором, весело, поэтому Анна улыбнулась. А почему бы нет? День был таким мрачным, что улыбка точно не повредит. Экипаж проехал мимо. Анна тихонько вздохнула, остановившись перед витриной кондитерского. Нет, деньги у неё были, вот только, если тратить бездумно, надолго не хватит. Из соображений экономии она сняла маленькую комнату, правда, с печкой, кроватью и уборной, заплатив за месяц вперёд восемь рублей. Ещё пришлось потратиться, чтобы приобрести хотя бы необходимое: кое-какую посуду, керосиновую лампу да и прочие мелочи. А ещё ведь дрова покупать придётся, и одежда нужна, а то всех вещей только и есть то, что сейчас на ней: коричневое платье пониже колен, ботинки на шнуровке на низких каблуках – ради удобства, длинное пальто и шляпа-флоппи, которая сейчас очень кстати защищала от дождя широкими полями (с клошем было бы хуже), потому что зонтик Анна в спешке захватить забыла. Дождик, впрочем, накрапывал мелкий, чтобы вымокнуть, нужно не один час по городу пешком бродить.

Анна поморщилась, подумав, что бежала из дома как героиня бульварного романа, разве что за забором не ждал голубоглазый брюнет на резвом скакуне.

Ага, дождёшься тут.

Как ни ругала себя, как не стыдила, а всё равно некоторых нарядов было ужасно жалко. Да и не только платья, конечно, оставить пришлось всё: книги, детские игрушки, альбомы, фотокарточки… Но с большим багажом далеко не убежишь, и Анна выбрала маленький чемодан, который смогла бы нести достаточно долго без посторонней помощи. Для нескольких фотографий в нём место, разумеется, всё же нашлось. Что она не смогла оставить, так это скрипку.

В Воздушном порту, сойдя с дирижабля, Анна тут же купила газету и, пристроившись на первом этаже зала ожидания, принялась просматривать объявления. Нанимать жильё ей ещё не приходилось, на что следует обращать внимание, о чём спрашивать хозяев, она не знала и боялась обмана, но обошлось: договор подписали, как положено, затем Анна сразу же поехала в Стол справок, чтобы отметиться. Делать этого очень не хотелось, но хуже будет, если её возьмут без регистрации. Пришлось сперва подождать в коридоре. Соседка Анны, пухлая молодая женщина в платке, очень словоохотливая, поначалу вызвала раздражение: и как так можно донимать болтовнёй незнакомых людей? Но очень скоро девушка оценила выгоду, за полчаса ожидания узнав все последние новости города, новые веяния да и вообще обстановку.

Покончив с необходимыми делами, весь день Анна провела за обустройством своего нового жилья: сперва бегала по магазинам, потом мыла пол, скребла стены, протирала окна.

Квартирка её была на третьем этаже. В этом квартале (как, впрочем, и везде) дома стояли почти вплотную, остававшиеся между ними переулки сверху закрывали крыши, крепившиеся на железных рёбрах-арках. В крышах зияли дыры. Несомненным плюсом являлось то, что вход в каждую квартиру имелся отдельный, с галерей, которые опоясывали этажи. Анна занимала квартиру на углу дома, так что одно окно у неё выходило на галерею и захламлённый «переулок», весь вид из которого ограничивался окнами соседнего здания, а второе – на улицу, со стороны фасада, и видимо поэтому было не маленьким и квадратным, как первое, а большим, с полукруглым верхом, разделённое на мелкие квадратики тонкими рамами.

Со стороны переулка над её окном проходила труба Пневмопочты, и время от времени она разражалась коротким грохотом, когда внутри проносилась капсула. Кровать в комнате стояла у самой дальней стены, рядом с тумбочкой. В углу между окнами – маленькая железная печка с полочками: и греет, и еду приготовить можно. Ещё в комнате был буфет и платяной шкаф справа от входа, под самый потолок, смотревшийся настоящим великаном. Деревянный скрипучий пол, стены с обоями тёмно-зелёного цвета, местами отклеившимися. Расшатанная дверь на том конце комнаты вела в клозет. Анна решила, что при первой возможности купит ширму, чтобы прикрыть безобразие. Хотя гостей приводить, в общем, не планировала. Очень хотелось купить граммофон, или радио, новые книги, а ещё поменять бы занавески на окнах, да и ковёр в комнате не помешает, тем более с такими сквозняками, но Анна сдержалась, побоявшись тратиться, потому что неизвестно, как ещё всё повернётся. И оказалась права: вот уже вторую неделю она безуспешно пыталась найти работу. Без рекомендаций в приличные места не брали ни в какую. Анна показывала диплом, но когда речь заходила о семье, начинала бормотать что-то невразумительное и крайне подозрительное. Предоставить сведения она просто не могла, а без этого ей тут же указывали на дверь. Приходилось признать, что пора немного понизить планку, а то как бы не пришлось стоять со скрипкой, собирая в свою флоппи монетки.

Оторвавшись от витрины, Анна побрела дальше. Последнее собеседование снова окончилось полным фиаско, стараясь не тратить стремительно таявшие сбережения, Анна пошла домой пешком, в чём уже успела раскаяться, да ещё и дождь снова начался. Похолодало так, что чувствовалось – ближе к ночи может быть снег.

Темнело, в неярком газовом свете фонарей влажная мостовая засеребрилась. Анна решила, что нужно бы ускориться: она не боялась, но район знала плохо, оставаться здесь после заката не хотелось. Чтобы сократить путь, свернула в переулок, под арку. Собиралась перейти двор, но остановилась и рывком кинулась к стене: впереди двое полицейских держали девушку. Один, что потолще, заломил ей руки и гнул назад, второй, с лицом, изъеденным рытвинками от прыщей, похлопывал её по щекам и что-то втолковывал. То, что полицейские, Анна догадалась сразу, по синей форме.

– Допрыгалась, доскакалась козочка, – исключительно мерзким голосом говорил мужчина. – Ну, как, будешь ласкова?

Сцена всколыхнула воспоминания, от которых заныл затылок.

– Эй! – Голос внезапно охрип, крика не получилось. Анна кашлянула и закричала уже громче, побежав вперёд: – Эй! Оставьте её!

Удивление от появления нового участника драмы отразилось на лицах всех троих, особенно у девушки. В темноте Анна не сразу рассмотрела её, теперь же, приглядевшись, поняла, почему жертва насилия не звала на помощь. Девушка была очень хорошенькой, с тонкой талией, но пышными формами, в светло-зелёном платье и куцем пальтишке, в туфлях не по погоде и с непокрытой головой. Светлые, туго завитые локоны рассыпались по плечам, не прихваченные ни лентой, ни шпильками. Губы ярко горят красным, тонкие дужки бровей подведены чёрным карандашом – без косметики она смотрелась бы гораздо милее, но профессия, как видно, обязывала.

– А тебе чего, промокашка? – рявкнул толстый полицейский. – Тоже безбилетная, с подружкой в камеру хочешь?

– Я не безбилетная, и вообще не проститутка, – холодно ответила Анна. – Могу показать паспорт. А то, что вы делаете, незаконно.

– Незаконно? – повторил тот, что шлёпал блондинку по щекам. – Шла бы ты, мамзель, по-хорошему. А этой красаве ещё штраф уплатить нужно.

Оба заржали самым неприличным образом. Анна закусила нижнюю губу, но решение уже было принято, отступить, ввязавшись, просто стыдно.

– Сколько? – спросила она, достав из сумочки кошелёк. – Сколько нужно, чтобы ей платить не пришлось?

Полицейские переглянулись, толстый вдруг выпустил девушку, шагнул вперёд, вырвав у Анны кошелёк, выгреб оттуда все деньги и кинул обратно. Ловить, Анна, понятно дело, не стала, кошелёк упал в грязь.

– Как раз хватит, – осклабился толстяк.

В каком-то отупении Анна наблюдала за тем, как её деньги уплывают всё дальше и дальше, пока не скрываются за поворотом в темноте.

– Сколько там было? – спросила блондинка.

Анна, успевшая подзабыть о главной виновнице происшествия, посмотрела на девушку пустыми глазами куклы.

– Четыреста пять рублей, – ответила она бесцветно.

– Сколько-о?! – ошарашенно повторила девица. – Ты дала им слишком много!

– А они сами взяли.

Блондинка покачала головой и принялась застёгивать пальто и приглаживать растрепавшиеся волосы.

– Зачем ты деньги в одном кошельке носишь? – спросила она. – Господи, какие деньжищи, это же… Это я бы на такое полгода могла бы жить!

«А я год», – подумала Анна. Что теперь делать, она не знала: денег ни копейки, хорошо ещё, что за комнату уплачено вперёд, а в буфете лежит мешок манной крупы – если экономить, хватит на месяц. Месяц на манной каше… Ничего, не страшно, но дальше-то как быть? Работы нет и не предвидится.

Блондинка что-то сказала, погружённая в свои мысли Анна не расслышала и переспросила.

– Я Тома, – повторила девица и улыбнулась.

– Аня.

Тома посмотрела по сторонам: на улице уже стемнело, дождь перестал, зато пошёл редкий снег.

– Пойдём, чаю, что ли, где-нибудь попьём? – предложила она.

– Я… да нет, я домой, – пробормотала смущённо Анна, наклонившись за кошельком. «Может, в комиссионном заложить? – подумала она. – А что, кошелёк дорогой, кожаный».

– Это что, были все твои деньги? – спросила Тома.

Анна кивнула.

– Дела… – протянула блондинка, уже совсем по-иному посмотрев на свою спасительницу. – Ладно, я угощаю, пошли.

Чайная, в которую Анну привела Тома, находилась рядом с большим крытым рынком, буквально в пяти минутах от набережной. Отсюда и до Аниного дома было недалеко. Тихое местечко: низкий потолок, круглые столики, деревянные стулья, по стенам газовые рожки с жёлтыми лампами, от чего свет кажется тёплым и похожим на патоку. Анне досталась кружка с трещиной, зато печенье, которое Тома взяла к чаю, оказалось очень вкусным, песочным, да и сам чай, похоже, не труха, а вполне себе настоящий.

От чая в самом деле стало немного легче. Даже забавно: раньше пропажа четырёхста рублей её так не расстроила бы. Подумав, Анна поняла, что всё равно не жалеет о прежней жизни. Даже если ей, всё-таки, придётся встать на улице со скрипкой, она и тогда не пожалеет.

– Что значит «промокашка»? – спросила Анна, перестав разглядывать падающий за окнами снег.

– Чего?

– Полицейский назвал меня промокашкой, – пояснила Анна. – Что это значит?

– Это малолетняя шлюха, – ответила Тома и засмеялась, заметив выражение лица Анны: – Да ты в зеркало себя видела? Не десять лет, понятно, но больше девятнадцати ни за что не дала бы, если бы не глаза!