Текст книги "Злой город. Петрополь"

– Смотрю, вы не торопились, – заметил Павел.

– А вы вынудили меня прийти! – громким шёпотом возмутился Барвинок и захлопнул рот, потому что вернулась официантка с маленьким круглым подносом, на котором одиноко стояла белая кофейная чашечка и лежал листок со счётом. Павел расплатился, прибавив чаевые.

– А вам принести что-нибудь, сударь?

– Коньяк.

– Сию минуту.

Уходящую девушку Барвинок проводил взглядом, но вовсе не заинтересованным, а полным подозрения.

– Вы не представляете, как я рискую! – прошипел он, наклонившись почти к самому столу.

– Вы же сами выбрали это место.

– Не надо этих ваших!.. – Барвинок ладонью изобразил в воздухе крендель. – Вы поняли, о чём я.

Зал наполнился аплодисментами: интермедия закончилась, артисты раскланялись и спустились к столикам, чтобы передохнуть и выпить за счёт подобревших от хорошего времяпрепровождения гостей варьете. На сцену поднялись оркестр и певица в длинном платье и с короткой причёской, уложенной волнами и перехваченной обручем с приколотым к нему букетиком анютиных глазок. Под музыку она отщёлкивала такт пальцами, прикрыв глаза, покачиваясь под переборы контрабаса, а затем запела низким, будоражащим воображение голосом.

Сделав глоток кофе, чем мгновенно ополовинил чашку, Павел предложил:

– Представьте, что я не из полиции. Скажем, просто приятель, с которым вы встретились потолковать о том, о сём…

– Я ничего не знаю!

– А я ни на чём и не настаиваю, – покладисто согласился Павел. – Можете ничего мне не рассказывать. Я даже отблагодарю вас за потраченное впустую время: завтра утром пришлю к вам на работу письмо с благодарностью за неоценимую помощь следствию. Вашему начальнику, директору банка, в отдел кадров, и, может даже дам интервью в газету, расскажу, что вы очень помогли продвинуться в деле…

– Ладно, хорошо! – выкрикнул Барвинок и тут же вжал голову в плечи, потому что на него начали оглядываться с соседних столиков. – Хорошо, я расскажу, что знаю, но обещайте не выдавать меня! О моём участии никто не должен знать.

– Договорились.

Барвинок потёр руки, собираясь с духом.

– Господин следователь, ведь вы не знаете, о каких людях идёт речь. Вы и я для таких – что тараканы, нас раздавить, как жука прихлопнуть, понимаете? Лучше бы уж не ворошить…

– Начинайте уже, Агафон Германович, – поторопил Павел. – Не затягивайте с предисловием. О ком конкретно речь?

Сглотнув, Барвинок опять вытащил платок и обтёр лицо.

– О Короле.

Следователь и бровью не повёл, но в голове у него словно прозвучали фанфары. «Так и знал!» – мысленно воскликнул он.

– Деньги, которые были похищены из инкассаторской машины четыре дня назад, принадлежали купцу Алтынову, – продолжал Барвинок. Его словно прорвало, он уже не мог остановиться, получив, наконец, возможность выговориться, он пытался избавиться от груза тайны. – Банк отмывает для него деньги, суммы иногда проходят громадные, как и в этот раз.

– Кто ещё был в курсе, кроме вас?

– Никто.

– А Прутков? – быстро спросил Павел.

Барвинок помотал головой:

– Он ничего не знал.

– И, тем не менее, его убили, – произнёс Павел.

Агафон Германович развёл руками, не зная, что ответить.

– Он знал о поступлении денег, но не знал, чьи они.

Ответ следователя не устроил. Пруткова убили не просто так, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться. Вопрос в том, кто заплатил Прокопенко за устранение служащего банковского хранилища: грабители или Алтынов? Если Прутков работал на Алтынова, и купец опасался, что тот расскажет полиции о происхождении денег, то вполне мог решиться избавиться от парня. Но, раз, Барвинок утверждает, что Прутков на Алтынова не работал, значит, работал он на грабителей, и убили его либо они, либо, опять же, Алтынов, за то, что тот помогал им. С каждым новым поворотом дело становилось всё интереснее. И вопросы возникали всё чаще. Например: знали ли грабители, кого именно грабят? Павел предположил, что, несмотря на заверения Агафона Германовича, Прутков мог знать и про отмывание денег, и про то, чьи рубли должны были прибыть в банк, в конце концов, в банке работали не полные кретины, если такие суммы регулярно проходили через систему, сделать правильные выводы мог кто угодно. Догадался ли Прутков о чём-то, может, даже проверил? Навёл справки, а затем продал информацию налётчикам? Похоже на правду, но достоверно уже не узнать – мёртвые не разговаривают. Нет. Кое-кто, всё же, знает правду: сами налётчики, и, вероятно, убийца несчастного паренька. На ум Павлу пришла мысль, что грабителей сейчас разыскивает не только Покровка: Алтынов ищет их по своим каналам с не меньшим энтузиазмом.

Следовало признать ироничность ситуации: преступники украли деньги у Короля преступников, а полиция сбилась с ног, пытаясь их вернуть.

Ждать, пока очнётся Данила, дело безнадёжное, но следователь, всё же, рассчитывал получить от парня разъяснения. Ситуация с анонимным осведомителем слишком неоднозначна, но, с другой стороны, причастность Валдая к налёту на инкассаторов Павел не отбрасывал полностью. Второе – убийство Пруткова. Служащий хранилища что-то знал, за то и поплатился, и то, что знал он, было известно его убийце. С Прокопенко разговор предстоял отдельный. Дело об ограблении как-то незаметно для самого следователя начало отходить на второй план: возник реальный шанс прижать Алтынова, а это дорогого стоило. Но найти грабителей, всё-таки, необходимо, ведь и им что-то должно быть известно.

Агафон Германович мял и крутил в руках платок, будто пытаясь отвинтить ему воображаемую голову. Ему хотелось уйти, а следователь не спешил его отпускать.

– Расскажите-ка поподробнее о делах Алтынова, – попросил Павел. – Всё, что знаете: откуда поступают финансы, кто ещё в банке связан с отмыванием денег…

– Нет-нет! – Барвинок судорожно вздохнул. – Мы так не договаривались!

Оркестр заиграл что-то проникновенное, голос певицы завибрировал так, что по спине у Карского побежали мурашки, и тут бокал в руках сидевшей за соседним столиком брюнетки взорвался, а во лбу у Барвинка возникла маленькая дыра, из которой фонтаном брызнула кровь. Брюнетка взвизгнула, Павел машинально втянул голову в плечи, а потом уже сознательно нырнул под стол, и очень вовремя, поскольку вторая пуля попала в немолодого господина во фраке, сидевшего за столиком позади следователя. Господин вскрикнул и повалился со стула вбок. Грохот выстрелов перекрыл поднявшийся крик, люди повскакивали со своих мест, началась паника, никто не знал, куда бежать, ведь стрелявший находился у выхода. Павел на миг высунулся из-за своего хлипкого укрытия, успев разглядеть фигуру мужчины в коротком тёмно-сером пальто и шляпе «борсалино», уверенно двигавшегося в его сторону с револьвером в вытянутой руке. На людей вокруг он не обращал никакого внимания.

«Ну, нет, – подумал Павел, – быть подстреленным дважды за одну неделю слишком!»

Быстро вдохнув и выдохнув, старший лейтенант вскочил и, пригибаясь, зигзагом побежал в сторону кухни. Мельтешившие люди заслоняли его от стрелка, но тот сумел сделать ещё два выстрела: одна пуля взорвала вазу на столике, мимо которого пробежал следователь, вторая попала в человека, некстати оказавшегося на пути между ним и стрелявшим. Выставив вперёд локти, Павел вышиб двери кухни, хлопнувшие за его спиной, дико огляделся, схватил длинную поварёшку, засунул между ручек, потом подтащил для надёжности стул и подпёр им дверь. Оглянулся: повара и официанты смотрели на него со страхом, застыв на своих местах будто восковые куклы.

– Полиция, – объявил Павел, вытащив револьвер. – Всем немедленно спрятаться.

Работники кухни не сдвинулись с места, и Павел заорал:

– Что встали? Живо, кому говорят!

Повара и официанты бросились врассыпную. Павел выглянул в круглое окошечко в двери кухни и тут же отпрянул влево, а окошко разлетелось вдребезги. «Борсалино» шёл как заворожённый, будто не было вокруг мечущихся людей, и вообще он стоял в пустом зале перед мишенью. Которая отказывалась вести себя, как порядочная мишень, и бегала, пытаясь спасти свою жизнь.

Павел опять высунулся в окошко, выстрелил, но промахнулся, затем выстрелил ещё раз, наконец, заставив стрелка вести себя по-человечески и спрятаться. Раненная накануне рука от беготни и падений разболелась с новой силой. Павел лихорадочно соображал, что теперь делать. Ясно, что продолжать стрельбу в переполненном варьете рискованно, нужно уводить стрелка на улицу, подальше от потенциальных жертв случайного насилия. Вот только как?! До сих пор стрелок не попал в него только каким-то чудом.

– Что там происходит? – жалобно спросила миловидная официантка, приносившая ему кофе.

– Где выход? – спросил Павел в ответ.

– Там, – девушка трясущейся рукой указала направление. – Через подвал наверх, в переулок.

– Спрячьтесь подальше, – велел Павел. – Не высовывайтесь, хорошо?

Официантка закивала и отползла назад. Павел снова выглянул в окошко, выстрелил, затем вытащил поварёшку, державшую створки двери, убрал стул и побежал к выходу, громко топоча, чтобы человек не вздумал разыскивать его по кухни, а бежал прямо следом. Услышав удар и топот он понял, что всё пока что идёт по плану. Лишь бы выход во двор не оказался заперт.

Через кухню к маленькой двери, за ней в узкий коридор, с двух сторон заставленный ящиками с бутылками, фруктами, рыбой… Не особенно церемонясь, Павел повалил на бегу пару ящиков, но, кажется, не слишком замедлил бег преследователя. Коридор слабо освещала всего пара лампочек без плафонов, зато электрических. Эхо выстрела срикошетило от стен, следом за ним прогремел второй. Достигнув двери, Павел налетел на неё здоровым плечом. Дверь не поддалась. Выругавшись, следователь толкнул снова – тот же результат. Выдохнув, он потянул ручку на себя, и в лицо ему пахнуло ночным холодом и запахом дождя. Чертыхнувшись, Павел выбежал в тёмный переулок, проходивший с торцевой стороны здания: шумная, освещённая улица осталась далеко. Павел побежал направо, в ту сторону, где по его предположению проходил канал. Темнота была ему на руку: новый выстрел выбил кусочки кирпича из стены, Павел шатнулся в другую сторону, на бегу чиркнул раненым плечом о стену, стиснул зубы и услышал характерный звон рассыпаемых гильз: у стрелка оказался восьмизарядный револьвер. Развернувшись на месте, следователь сделал два выстрела подряд, увидев, как тень метнулась к стене, выстрелил ещё, и, преодолев последние несколько метров, нырнул в маленькую, размером с обычную дверь, арку. В шаге перед ним плескалась чёрная вода, не огороженная ни парапетом, ни даже условными столбиками, берег канала, вымощенный серым кирпичом, блестел от влаги, на противоположном берегу, всего в паре метров, поднимались сплошной стеной дома, немного левее с трудом можно было разглядеть полукруглый мостик, справа узкая каменная лестница вдоль стены вела на уровень второго этажа, к зазору-коридору. Из двух путей Павел выбрал третий и встал сбоку от арки, выставив револьвер на уровень головы. Он ждал, стараясь унять шумное дыхание, прислушиваясь к шагам, которых не было. Из-за двери не доносилось ни звука. «И кто кого караулит? – подумал Павел. Полицейский замер в напряжённом ожидании, пытаясь просчитать, что предпримет в возникшей ситуации стрелок. «Что бы предпринял я?» – мелькнула мысль, и сразу же, повинуясь порыву, Павел перевёл дуло оружия вниз. В ту же секунду «Борсалино» выкатился ему под ноги, целясь снизу вверх. Почти одновременно они нажали на спуск. Эхо прокатилось над водой. «Борсалино» не вскрикнул, но следователь увидел, что попал ему в правое плечо, и сам дёрнулся, ощутив толчок в бок. Он выстрелил опять, но стрелок перекатился. Больше не задерживаясь, Павел развернулся, и взбежав по лестнице к переходу, нырнул в туннель. Он бежал через дом, ощущая себя муравьём или каким-нибудь червяком под землёй. Коридор вывел его на лестницу, оттуда следователь выбежал на улицу, заполненную машинами и экипажами, ярко освещённую огнями газовых фонарей и редких электрических вывесок. Сунув на бегу револьвер в кобуру, Павел догнал трамвай, сбавивший скорость на повороте, и вскочил на подножку. Обернулся, увидев, как из подъезда выбежал его преследователь. Оружие он держал уже в левой руке, на правом плече рукав пальто стал бурым от крови. «Борсалино» проследил взглядом за следователем, но трамвай как раз повернул за угол. Павел пробрался внутрь вагона и свалился на сидение, задыхаясь. Откинув край пальто, он осмотрел себя и убедился, что ему несказанно повезло: пуля лишь чиркнула по боку, оставив болезненную и сильно кровоточащую, но не опасную рану. К нему уже направлялся кондуктор, и Павел полез за кошельком. Мысль, что он обошёл стрелка, не грела: тот выиграл, оставив в варьете несколько трупов, включая Барвинка, знавшего достаточно, чтобы упрятать Алтынова далеко и надолго. Видимо, поэтому и лежавшего теперь с дырой во лбу.

***

Вывеску над входом покачивал ветер, свет в окнах горел едва-едва: время шло заполночь, к этому часу расходились даже самые упрямые посетители. Максим на удачу толкнул дверь – не заперта, – и вошёл.

Девушка оглянулась на скрип петель так резко, что волосы хлестнули её по плечам, сжала обеими руками древко швабры, будто приготовившись защищаться, но, разглядев его, расслабилась. «Что-то новенькое, – Максим спустился в зал, на ходу снимая плащ. – Кого это в городе теперь боятся больше, чем меня? Может, она не?..»

– Добрый вечер, господин Лихов.

«Нет, знает».

– Добрый. – Максим встал перед барной стойкой, передвинул к себе пепельницу и затушил окурок. – Нальёшь? Или уже закрыто?

Зал ещё не убрали: на некоторых столах стояли бутылки и стаканы, полные пепельницы, последние посетители ушли совсем недавно. Никиты, конечно же, здесь не было.

– Что будете? – спросила девушка, проходя за стойку, на ходу достав из кармана пару шпилек, скрутила волосы в пучок и убрала, чтобы не мешали.

– Херес.

Скрипачка отвернулась к полкам, потянулась за бутылкой, Максим скользнул взглядом по её спине: лопатки тоненькие, как зачатки крыльев, проступали под платьем. Двигалась она очень уверенно, совсем уже освоившись на новом месте. Ловко наполнила стакан, не пролив ни капли. Максим схватил его, едва тот коснулся стойки, залпом осушил и подтолкнул обратно к девушке.

– Ещё. И возьми стакан для себя. Я угощаю.

Помедлив пару секунд, скрипачка, решившись, кивнула:

– Ладно.

Достав из-под стойки второй стакан, наполнила оба и не стала убирать бутылку. Максим закурил и чуть привалился к стойке, прикрыл глаза, окутав себя облаком дыма. В трактире было тепло и тихо, пахло чем-то странным, чем-то свежим, похожим на лимонный аромат. Принюхавшись, он догадался, что девушка что-то добавила в воду, которой мыла полы. Не пробыв и недели, она уже изменяла это место под себя.

Осушив второй стакан, Максим, наконец, ощутил, как распускается тугой узел где-то в груди, и глубоко вздохнул.

– У вас что-то случилось?

Вопрос прозвучал не без опаски, но с таким неподдельным участием, что Максим чуть было не оглянулся: проверить, не стоит ли кто за ним. Нет. Смотрела она прямо на него, чуть-чуть нахмурив лоб.

– Что-то всегда случается, – ответил он, выдохнув дым. – Не мешает? – Максим изобразил в воздухе короткую дугу папиросой.

Девушка помотала головой. В глазах у неё мерцали искорки от ламп, как звёзды на дне колодца, казавшиеся такими же тёмными. Она словно всматривалась в этот мир откуда-то издалека.

«Кажется, я уже пьян», – подумал Максим.

– Играешь ты слишком хорошо для простой официантки, – сказал он вслух.

– Это упрёк?

– Размышление вслух. Где ты училась?

Скрипачка стрельнула глазами в сторону, как пойманная на вранье, замедлившись с ответом.

– И говоришь так же, как и играешь, – заметил Максим.

– Как же?

Не удержавшись, Максим улыбнулся, чем привёл девушку в окончательное смятение.

– От кого ты защищаешься?

– У меня был учитель, – после паузы ответил она, предпочтя пропустить последний вопрос. – Когда я была маленькой, у нас был сосед, учитель музыки, совсем старенький. Он учил меня, а я помогала ему по дому.

– Хороший сосед, – кивнул Максим, и снова затянулся.

Может быть, от вина, или от тепла, но стало немного лучше. Что-то внутри него, что-то, похожее на туго сжатую пружину, медленно распрямлялось, отпускало. Подумалось, что он мог бы простоять так всю ночь: курить и беседовать с девушкой.

Пусть даже за всё время разговора она не сказали ни слова правды.

– У тебя когда-нибудь возникало чувство, что ты делаешь что-то единственно верное, и всё равно поступаешь неправильно? – спросил Максим.

– Не знаю, – немного удивившись вопросу, ответила скрипачка. – Наверное… – она замолчала, отвела взгляд. – Наверное, да.

Девушка бросила быстрый взгляд в его сторону, на секунду нахмурилась, решившись, заговорила:

– Знаете, мой отец когда-то говорил… Давно, и не знаю, верно ли мне запомнилось… В общем, он говорил так: «У каждого есть план перед боем, но после первого удара весь план катится к чертям».

Максим отсалютовал стаканом:

– Твой отец очень умный человек. Я запомню.

«В этом городе даже у самой простой официантки есть тайны», – подумал он, сквозь дым рассматривая узкие запястья и тонкие пальцы скрипачки. Музыкальные руки. Такие могут быть у той, что играет в оркестре театра, и не из тех, что теснятся на проспекте Масок, а в больших, с бархатными красными сиденьями и золотыми люстрами, херувимами по углам, где в буфетах подают шампанское в хрустальных бокалах, а лакеи в зелёных ливреях на входе открывают двери и говорят зрителям «Добрый вечер».

– Господин Лихов… – подала голос девушка.

– Можно просто Максим.

– Да… – скрипачка вертела стакан кончиками пальцев, видимо, нервничая. – Не знаю, важно ли вам знать, да вы, наверное, уже знаете…

– Что? – Максим наклонился чуть вперёд, по тону почувствовав, что девушка хочет сказать что-то важное.

– Это не моё дело, я понимаю, но ведь «Лихие» конфликтуют с «Чёрными извозчиками»?

– Как посмотреть, – ответил Максим, заинтриговано наблюдая, как скрипачка собирается с духом.

– Я узнала от подруги, что у них сменился главный. У «Чёрных извозчиков», то есть: теперь ими руководит Червонец.

– Вот как? – Максим произнёс это так резко, что девушка заметно напряглась, испугавшись, что сказала что-то не то, но он как будто даже не заметил.

«Стало быть, Сашка решился сместить Бабая, – подумал Максим. – Скверно, что именно сейчас». Но всё давно уже шло к смене власти, разве что сам Бабай ещё ничего не замечал. Парень мутил воду, проворачивал мелкие делишки за спиной у старика. Даже для «Чёрных извозчиков» он был совсем безбашенным, для него не существовало никаких границ: ни государственных, ни воровских, на мнение законников он плевал, в городе «Чёрным извозчикам» мало кто мог что-то противопоставить. Теперь становилась понятна жестокость, с которой были убиты Валдай и его помощник.

Скрипачка всё ещё смотрела на него с тревогой.

– Ты очень помогла, – произнёс он. – Аня, да?

– Да.

– Ты правда помогла, – повторил Максим, с этими словами он положил на стойку десять рублей и передвинул к девушке. Она суматошно полезла за сдачей, но он её остановил: – Это тебе. Если узнаешь ещё что-нибудь, не стесняйся обратиться, договорились?

Девушка с каким-то мученическим чувством смотрела на деньги, но отказываться не посмела.

Вынув из кармана жилета часы и глянув на время, Максим решил, что ждать Никиту дальше бесполезно: брат или забыл о встрече, или набрался и забыл, и второй вариант наверняка ближе к истине.

– Спасибо за компанию, – произнёс он. – Извини, что задержал тебя.

– Что вы, – ответила девушка, и, как показалось Максиму, впервые искренне улыбнулась за весь вечер. – Я никуда не тороплюсь.

– Всё-таки пойду, – произнёс Максим. – Хорошего вечера.

Холодало, опять начал накрапывать дождь. Время уже перевалило за двенадцать, ночь надвигалась на город вместе с усиливающимся холодом. Поправив на голове картуз, Максим подышал на озябшие пальцы. Он шёл вдоль застеклённых витрин, забранных решётками, тёмных и неприветливых в ночное время. За одним из окон сидели птицы: на жёрдочке чёрный дрозд, раз в минуту приподнимавший одно крыло, в клетке с витыми прутьями две канарейки разевали маленькие металлические клювики, внизу вокруг подставки кругами ходил большой грач, а на подставке сидел филин.

«И весь план летит к чертям», – подумал Максим и усмехнулся своему отражению в чёрном стекле. Он вызвал в памяти встревоженное, напряжённое лицо скрипачки. Всё время, что они разговаривали, она оставалась настороже, но не он был причиной. Большинство людей живут спокойно: в больших городах, под защитой каменных стен и железной техники им ничто не угрожает, или, во всяком случае, им так кажется. Мирные жители. Среди них те, кто существует в мире другом, они всегда настороже, готовые защищаться или нападать, если только представляется возможность. И как же в их ряды затесалась маленькая скрипачка? Что заставляет её сохранять бдительность?

К слову о бдительности.

Максим отклонился вправо, уходя от прямого в голову, и тут же ударил сам, костяшками пальцев в висок и одновременно локтем в сердце. Человек, напавший из-за угла, упал без сознания. Второй кинулся вперёд, оттянув кулак назад для удара, и получил опережающий в челюсть, голова его мотнулась назад, он снова кинулся вперёд, Максим быстро присел под его кулак, и парня закрутило по инерции, Максим пропустил его мимо себя, развернувшись ко второму, перехватил его руку, ударил почти не глядя, успел повернуться к первому, врезав левый боковой, так что парень отлетел на землю. Тут же засадил правый боковой второму и повернулся ещё к двоим подскочившим парням. Третий бросился, раскинув руки, чтобы повалить его на землю. Максим поймал его одной рукой за волосы, второй ударил в висок. Парень упал, Максим отскочил назад, встав в стойку, готовясь принять оклемавшегося первого. Тот подлетел, попытавшись ударить коленом, Максим отклонился назад, и удар не достиг цели, а парень упал на землю. Он тут же двинул прямой в нос четвёртому, замахнувшемуся кистенём, заметил ещё троих, и в этот момент прогремели выстрелы. За несколько секунд все нападавшие были перебиты, не успев даже выхватить пистолеты.

Тяжело дыша, Максим выпрямился, опираясь о стену дома, утёр рукавом сочившуюся из разбитой губы кровь.

– Следили, что ли? – спросил он.

– Не совсем, – смутился Рыжий, подходя ближе и пряча револьвер в кобуру. – Но после верфи мы с Голосом решили, что одного тебя оставлять небезопасно.

Максим кивнул, принимая объяснение, наклонился над одним из напавших и принялся обшаривать карманы: сигареты, немного денег, перочинный нож, спички… В общем, ничего интересного. Откинув полу куртки, он снял с пояса убитого тяжёлый кистень, которым парень так и не успел воспользоваться, пнул ногой низкий цилиндр с пряжкой спереди, свалившийся с мужчины.

– «Чёрные извозчики». – Лёха сплюнул в сторону. – Ставлю двадцатку, что и засада на верфи – их рук дело.

Максим отряхнул руки и выпрямился. Лицо его ничего особенно не выражало, только брови напряжённо сдвинулись к переносице.

– Хотели сработать тихо, – прибавил Лёха, поддев ногой выпавший у одного из мужчин пистолет. Сперва завод, потом верфь. А теперь ещё и это! – Лёха кивнул на тела. – Они поджидали тебя. Этот крот за неделю такого наворотил, что «Чёрные извозчики» не могли сделать сами за годы.

– Знаю, – кивнул Лихов. – Кто бы он ни был, осторожность не его сильная сторона: с заводом не всё так ясно, но о рейде на верфь знало слишком мало людей. – Максим поднял глаза. – Крот не просто кто-то из своих – это кто-то из нас.

Лёха перестал улыбаться.

– Кому ты говорил, где будешь сегодня вечером? – спросил он быстро.

– Линду, – ответил Максим.

Он огляделся, вытащил из кармана портсигар, достал одну папиросу и чиркнул спичкой.

– Кроме старика ещё четверо знали, где найти меня сегодняшним вечером, включая вас двоих.

– Ты нас подозреваешь, что ли? – обидчиво уточнил Лёха.

– Уже нет, – Максим рассмеялся. – Иначе вы не вмешались бы сейчас.

Голос наклонил голову на бок, приподнял одну бровь, поглядев на Максима, провёл указательным пальцем над губами, нарисовав улыбку и вопросительно кивнул.

– Точно, – поддержал Рыжий. – Вокруг чёрте что творится, а у тебя настроение такое хорошее?

– Ничего непоправимого не произошло, – ответил Максим. – С Червонцем сложнее, чем с Бабаем – он непредсказуем, но план не меняется, всё в силе.

– Червонец?

– Он сменил Бабая.

Лёха почесал затылок, разлохматив волосы, неуверенно посмотрел на Голоса, который в ответ слегка пожал плечами.

– Что вы перемигиваетесь? – быстро спросил Максим. – В чём дело?

– Ну… – Лёха снова посмотрел на Голоса в поисках поддержки, но друг прижал пальцы ко рту и в извиняющимся жестом развёл руками. – Короче, – Лёха решительно выдохнул, – Воронина взяли полицейские. В кабаке.

Максим едва не выронил папиросу.

– Этот недоумок сунулся в кабак?!

– Сунулся, – подтвердил Лёха. – Он в седьмой части сейчас, там в камере сидит наш человек, я уже узнал. Он мог бы…

– Нет, – резко перебил Максим. – Если мы начнём убивать своих, на нас никто не станет работать. Кроме того, это свяжет нас с делом. Он пока не запел?

– Не знаю точно, – признался Рыжий. – Но, думаю, какое-то время мужик продержится.

– Пока до него не доберётся Алтынов, – мрачно констатировал Максим. – Ладно, идём.

– Это ещё не всё, – явно через силу произнёс Рыжий. – Послушай, только не горячись, хорошо? Раду арестовали.

Бури, которой ожидал Лёха, не последовало. Максим на секунду отвернулся, процедив что-то сквозь зубы, и снова глянул на Рыжего.

– Кто?

– Особист, – ответил Лёха. – С ней был Воробей, он говорит, тот хочет встретиться с главным.

– В чём её обвинили?

– В краже.

Максим вскинул брови, Лёха только пожал плечами.

– Так ты с ним встретишься?

– Нет. – Максим зашагал прочь по улице, и его друзьям не оставалось ничего другого, кроме как последовать за ним. – Нам нечего с ним обсуждать.

– А как же Рада?

– Просто узнайте, кто подал жалобу. И разберись с ним.

***

Дверь хлопнула, и в трактире снова стало пусто. Секунду Анне казалось, что Лихой обернётся в дверях, но не обернулся. С чего бы ему оборачиваться?.. Она вернула бутылку на место и убрала стаканы под стойку, пошла в зал заканчивать уборку. В голове шумело. Наверное, от выпитого. Девушка провела рукой по волосам, смахнув лезущие в глаза пряди, принялась тереть полы, вдруг бросила швабру и крепко прижала ладони ко лбу, стиснув зубы, чтобы не разрыдаться от жалости к себе. Она стояла так некоторое время, глядя в точку на полу. Потом дверь вдруг скрипнула снова, Анна вскинула глаза, машинально провела пальцами, убирая за ухо прядь волос, но вспыхнувшая было улыбка опала как лист, сорванный порывом ветра. Сердце пропустило один удар, словно захлебнувшись кровью, сделало судорожный глоток. Анна дёрнулась назад и с грохотом опрокинула стул.

Артур с показным видом оглядел трактир, снял шляпу, повесил на стойку возле двери. Её страх доставлял ему удовольствие, и он не скрывал этого.

– Так вот где ты обретаешься теперь.

Анна не ответила. Она не сводила с него взгляда, видела, как он повернул в замке оставленный ею ключ, неторопливо спустился по ступенькам, прошёл вдоль стойки.

– Знаешь ли, я волновался, когда ты так внезапно исчезла.

Он чувствовал себя хозяином, так же, как у себя дома.

– Выметайся, – прошептала девушка.

– Аннушка, мы же семья, – протянул мужчина, укоризненно глядя на неё. – Ты же не серьёзно? Будет обижаться, возвращайся.

– Ты не можешь меня заставить, я давно совершеннолетняя.

Мужчина поцокал языком и стал подходить ближе.

– Аннушка, что бы сказала твоя тётя, если бы услышала? Давай забудем обиды, мы оба одинокие люди, а девушке в наше время очень сложно жить одной…

Не выдержав, Анна, нервно рассмеялась:

– Тётю бы хоть не приплетал!

Смех его задел. Или то, как она вела себя, но тон его голоса изменился.

– Я пытался решить вопрос мирно, по-семейному, так сказать, но, если ты не считаешь меня семьёй, ничто не мешает мне пойти в полицию.

«Неужели особист ему всё-таки сообщил? – мелькнула у Анны мысль. – Зачем? Я ведь даже не приступила к делу! Нет, Артур сам меня нашёл. Обратился в стол справок? Наверняка. А я, дура, ещё и сама зарегистрировалась, боялась проблем».

– Да как ты смеешь! – закричала девушка. – Ты отнял моё наследство, а я взяла только каких-то пять сотен!

– Всё законно милая, завещание оспорено в суде. А вот то, что сделала ты, считается за воровство. Хочешь проверить, к кому полиция прислушается: к нищей потаскушке или ко мне?

– Сказала же, убирайся!

– Я пытался быть любезным, но ты переходишь все границы!

Он оказался чересчур близко. Анна сжала губы и попыталась пройти мимо, но Артур схватил её за плечо, вцепившись так, что сквозь ткань платья она почувствовала, как в кожу впились его ногти. Не думая, она схватила со стола бутылку и с размаху опустила ему на голову. Он успел прикрыться, удар пришёлся по руке, бутылка взорвалась осколками, но этого хватило, чтобы Артур выпустил её. Анна тут же рванулась прочь. С рычанием мужчина схватил её сзади за волосы и дёрнул к себе, она вскрикнула и упала, утянув его следом. Почувствовала, как он наваливается сзади и развернулась. Артур пытался схватить её руки, несколько секунд они боролись, потом Анна мягко качнулась назад, согнув спину колесом, и с силой ударила его ногой, попав каблуком ботинка в лицо. Артура откинуло назад, Анна сразу вскочила и побежала к двери, на бегу один раз споткнувшись, но не упав, за несколько секунд оказалась у выхода, вцепилась в ручку и дёрнула. Закрыта. Ключ?.. Пальцы слепо зашарили по замочной скважине.

Она развернулась как раз в тот момент, когда он подскочил к ней. Кровь текла из его разбитого носа и губы, с лица уже сошло надменно-скучающее выражение, осталась ярость, перекосившая его черты до неузнаваемости. Анна попыталась ударить, но он ударил первым, наотмашь, с оттяжкой, свалив её обратно на пол. Она закричала, забилась, пытаясь вырваться, но он был сильнее, поймал её за запястье и прижал одну руку к полу. Второй Анна нащупала в волосах шпильку, выхватила, и, прежде чем он успел поймать, всадила острым концом ему в глаз.

Со страшным криком Артур вскинул ладони к лицу, и Анна тут же змейкой выскользнула из-под него.

– Тварь! Потаскуха! – орал мужчина, не пытаясь, впрочем, подняться. – Убью!

Остановившись в нескольких шагах в стороне, Анна с четверть минуты смотрела, как «дядя» корчится и елозит по полу, затем огляделась, увидела на столе тяжёлую пепельницу, взяла, высыпав окурки прямо на пол, подошла к мужчине и ударила его пепельницей по макушке, потом ещё, и ещё. На третий удар он затих и перестал двигаться.