Текст книги "Злой город. Петрополь"

Валентино повёл исполненным брезгливости взглядом по комнате, едва скользнул по стройным девичьим фигуркам и остановился на мужчине. Тот в ответ усмехнулся в усы.

– Брысь! – сквозь сжатые зубы скомандовал Валентино девушкам. Повторять ему не пришлось: обе стремительно выскользнули из комнаты мимо майора.

– Вы тоже идите, – велел майор полицейским.

Переставил один из стульев от стены в центр комнаты, напротив софы, майор сел, положив ногу на ногу и откинув назад полы пальто.

– Поговорим, господин Алтынов, – сказал он.

– Отчего же нет? – отозвался купец. Откинулся на подушки, сцепив руки в замок на своём круглом животе. – Поговорим, господин Валентино.

Хлопнула дверь – это вышли полицейские, в комнате остались только купец и особист. Алтынов сидел, развалившись на софе, с ленцой посматривая на майора и затягивающееся молчание вовсе на него не давило. Чувствуя себя хозяином положения, он, похоже, не беспокоился о творящемся на первых этажах безобразии.

– Не угодно ли сигару? – спросил Алтынов, перегнувшись к столику, стоявшему справа от софы. Открыл серебряную шкатулку, достал две сигары, взял с подноса зажигалку, сработанную в таком же стиле, что и шкатулка, на которой была изображена охота, и так искусно, что сразу становилось ясно, что вещь штучная, выполненная на заказ.

Глядя на эту зажигалку, Валентино подумал, что всё в комнате несёт на себе знак Алтынова, до последней зажигалки. Купец привык жить на широкую ногу, ни в чём себе не отказывая, он окружал себя роскошью, и ценил роскошь даже в мельчайших деталях.

– Вы, кажется, не удивлены? – спросил Валентино, не ответив на предложение.

Купец вернул одну сигару в шкатулку, вторую не торопясь, с удовольствием раскурил.

– Нет, не удивлён, – очень довольный собой, ответил он.

– Может быть, знаете и зачем я здесь?

– Помилуйте, Дарий Аркадьевич! – воскликнул купец. – Уж не думаете ли вы найти в отеле, под каким-нибудь матрацем, ваши секретные схемы?

Губы майора слегка сжались, а взгляд стал острым и тёмным. Алтынов не подал вида, но пальцы, державшие сигару, напряглись.

– Так они у вас? – спросил майор.

– А вы сомневаетесь? – спросил в ответ Алтынов.

– Сомневаюсь, – признал майор. – Вы осведомлённый человек, господин Алтынов, а полиция в Петрополе работает так, что, думаю, уже через неделю самый последний дергач будет знать о том, кто я и зачем приехал.

Из коридора донеслись шум и выкрики, и оба мужчины замолчали, прислушиваясь. Раздался визг, звук бьющегося стекла, ругань.

– Шустро ваши молодчики работают, – похвалил купец.

Валентино не ответил на замечание: судя по звукам, полицейские выкидывали людей из номеров в дальнем конце коридора.

– Ваше заведение прикроют сегодня, – сказал он. – Лицензии у борделя нет, налогов вы не платите. Вас будут судить за нелегальный бизнес.

– Думаете, подловили? – насмешливо приподнял брови Алтынов. – Что же вы, господин Валентино, даже и справок не навели? Этот отель не мой, в городе вообще нет ни одного моего борделя. Я, знаете ли, человек порядочный, торговлей занимаюсь. Чай вожу, специи…

Майор сдержался, но лицо его на несколько секунд окаменело, выдав растерянность, и купец довольно заулыбался, став похожим на божка хотея. И вдруг резко наклонился вперёд, опёршись руками о колени, глаза сузились, выражение добродушного веселья в миг исчезло, как не бывало.

– На тонкий лёд ступаешь, майор, – прошептал он. – Смотри, меня ведь тут не из уважения не трогают, а потому что знают, что я могу сделать. Со мной так просто силами помериться не получится, не отпущу ведь, даже если пощады запросишь – раздавлю.

Он снова откинулся на спинку софы, улыбнулся, запустил пятерню в распахнутый ворот халата и демонстративно поскрёб волосатую грудь – очень уж ему хотелось задеть этого пижона, выглядевшего так, будто его целиком, вместе с одеждой, отлили из воронёной стали.

– Ищите свои документы, господин Валентино, а в мои дела не суйтесь.

В комнате стало тихо. Помедлив секунду другую, Валентино поднялся со стула, сделал несколько шагов к двери, остановился, будто вдруг что-то вспомнив.

– Вам тоже кое-что следует знать про меня, господин Алтынов. – Он подошёл ближе и навис над купцом. – Вы, может, чувствуете себя здесь королём, вот только этот город не мой, и меня не волнует, что станется здесь после меня. Мне интересно только увидеть, как вы и подобные вам будут корчиться в грязи и дерьме, из которого вы выползли и где вам самое место. – Он понизил голос. – И, поверьте, я не откажу себе в удовольствии поглядеть на это зрелище.

Повернувшись, майор не торопясь вышел из комнаты, оставив красного от гнева Алтынова прожигать взглядом дверь.

***

Воздух вонял кожей. В юго-западной части Княжьего острова не просто так содержались одни из самых дешёвых доходных домов в городе: неистребимый ничем запах, доносившийся со стороны Гавани вместе с морским ветром, казалось, насквозь пропитал всё кругом. На острове только центр «держал марку», дальше, особенно по ту сторону Грязной речки, делившей Княжий на две неравные части, шли сплошь трущобы, заводские районы. Да и по эту сторону неприветливых мест хватало: взять хоть Малую Гавань и район Кожевенного завода. На окраине вблизи Гавани случайных прохожих не бывало, место, в общем, тихое, много пустующих зданий, и есть где затеряться, хотя полиция в здешних краях светиться не любит, прятаться не от кого. Да и толку нет: уже за пару кварталов любую машину или коляску заметят, а там мигом передадут, предупредят, кого следует, и ищи их.

Едва чёрная «Эмка» пересекла воображаемую границу между Матисовской улицей, упиравшейся в пристань перевоза через Велигу, и Кожевенной, тянувшейся по краю острова от морского вокзала Малой Гавани до устья реки, как о её появление мгновенно стало известно. Снежинки скользили вверх по лобовому стеклу, улетая к крышам чёрных, неприветливых домов цвета свинцового неба. Внешне необитаемые, дома служили убежищем самым разным людям, тут и там виднелись следы их присутствия: тряпки, полощущиеся на ветру под окнами, дощатые навесы. В окнах, в темноте, скрывались серые лица. Улица, ещё мгновение назад переполненная, пустела на глазах: все спешили убраться с дороги, забегали в дома, захлопывая окна, прятались за повозками или лотками. Люди вытягивали шеи и осторожно выглядывали, когда легковушка проезжала мимо. Мгновение, и улица совсем опустела. Несколько пар глаз следили из-за перевёрнутых ящиков за знакомой машиной. На ветру где-то скрипела незакрытая ставня, эпилепсично дёргалось растянутое на верёвках бельё.

Автомобиль миновал длинную улицу, косо разделявшую район на две стороны, проехал под мостом монорельсовой дороги и повернул на Больничную. Миновав обветшалое строение, принадлежавшее общине сестёр милосердия и являвшееся единственной больницей острова, «Эмка» вырулила в переулок и скоро подъехала к заводу, с виду такому же заброшенному, как и все окрестные здания. Хлопнув дверцей, Максим глянул наверх, проверяя, на месте ли охранник. Парень, закутанный в короткий белый полушубок, стоял на крыше над въездом, не скрываясь – узнал. Снежинки таяли, касаясь месива грязи под ногами. Подняв ворот плаща, Максим пересёк двор и вошёл внутрь.

На заводе во всю кипела работа, правда, вместо свечек, отливавшихся здесь когда-то, производил он нечто совсем другое. В главном цехе стояли несколько здоровенных чанов, в которых работники смешивали дешёвые вина, сдабривая небольшим количеством качественного вина, и в воздухе держался тяжёлых алкогольный дух. Дальше шёл разлив по бутылкам. В другом цехе в одну ёмкость сливали дешёвое пиво, которое затем разливалось по бутылкам из-под дорогих сортов. Как раз сегодня «делали» «Баварию» и «Калинку». На бывшем свечном заводе производили практически любые напитки: водку, вино, ликёры, пиво, фруктовые вина, наливки… Основу, сырье, привозили чаще из Большой Гавани, куда приходили почти все поставки спиртного в город.

Через порт Петрополя на Княжьем острове шли все импортные спиртные напитки, которые «Лихие» крали с отдаточных дворов, откуда и шло официальное распространение. Лучше всего продавались портвейн, херес, мадера и «лиссабонское» – креплёные вина. И, конечно, водка, но импортная. Если отечественная, то только та, что предназначалась на экспорт, потому как свою, которую пили во всех кабаках, подделывать не имело смысла: качество и без того слишком низкое. «Свою» водку крали и перепродавали, не разбавляя, за половину обычной цены, трактирам и кабакам на окраинах.

Кивком поприветствовав рабочих, Максим миновал цехи и без стука толкнул дверь конторы. Вся семья уже успела собраться, ждали только его. В комнате, как и во всём здании, стоял неистребимый винный дух, краска на стенах почти вся облетела, только местами сохранившись зелёными потрескавшимися пятнами. Посреди комнаты стоял прямоугольный, грубо сколоченный стол, окружённый разномастными стульями, вдоль стены – несколько старых шкафов. Комнату освещали керосиновые лампы, окна были заколочены досками, как и во всём здании.

За стол Максим садиться не стал, снял картуз, повесил на гвоздик у двери, привалился к одному из шкафов.

– Смотрите, кто соизволил, наконец, почтить нас своим присутствием! – крикнул с дальнего конца стола Глеб.

Место во главе стола пустовало, над ним, опёршись широко расставленными руками о столешницу, стоял Глеб. Рада сидела справа, повернувшись боком, и изучала пуговицу на рукаве своего пальто. По другую сторону сидел, положив перед собой руки, Линд: пожелтевшие от табака пальцы сцеплены в замок, седые как бумажный пепел волосы мужчины острижены очень коротко, а недельная щетина придавала его худому, узкому лицу диковатый вид. Он был одним из последних оставшихся в живых людей Филата. Ближе к двери устроился Никита. Как только вошёл Максим, он вскочил с края стола, на котором сидел, сдвинул кепку на затылок, кажется, хотел что-то сказать, но смолчал.

– Ночью мы с ребятами смотались на Дударовку, – сообщил Глеб, – потолковали с нашими приятелями, «Чёрными извозчиками». – Он ощерился. Оскал у Глеба выходил приметный, «волчий», когда он вот так, как сейчас, обнажал по-звериному выступавшие верхние клыки. – Сегодня вечером, как полагается, почтим память наших, но этим ублюдкам тоже порядком досталось.

Глеб выпрямился и ухмыльнулся.

– И ещё: ночью «Чёрным» не повезло: один надёжный человек сообщил, что на их загородную стоянку совершён налёт.

Линд удивлённо приподнял брови, Рада никак не отреагировала, только скосила глаза на младшего внука.

– Основные силы «Чёрных извозчиков» оказались стянуты на Луговую: нас ждали, гады, так что стоянку почти не охраняли. Охрану там всю положили, а краденые машины угнали. – Глеб коротко хохотнул, предлагая оценить иронию, но к веселью никто не присоединился.

– Похоже, поработали цыгане, больше некому, – продолжил Глеб. – Для нас их грызня – просто подарок! Они будут заняты войной, а мы сможем спокойно делать дела.

Пока он говорил, Никита всё поглядывал на Максима, что не укрылось от внимания Глеба. Он уже хотел спросить, в чём дело, но парень не выдержал и выпалил сам:

– Да не цыгане это были!

– Ты-то почём знаешь? – гаркнул Глеб. – Выкладывай.

Никита вместо объяснений снова посмотрел на брата, Глеб тоже.

– Ну?

С видимой неохотой отлепившись от шкафа, Максим подошёл к столу.

– Ночью Никита с несколькими помощниками прокатился за город. Стоянку взяли они, пока ты со своими парнями отвлекал «Чёрных» на Луговой.

– В лёгкую взяли! – не выдержав, выкрикнул Никита. – Как два пальца! Они пикнуть не успели. И мы сразу все машины отогнали, так что пусть поищут теперь!

– Вы рехнулись оба?! – побагровел от гнева Глеб, с такой силой ударив по столу, что раздался отчётливый треск. – Кто меня обвинял, что войну развязываю? Не ты?! – Он развернулся к Раде. – А вы двое против цыган пошли, дьявол вас забери! Без моего разрешения!

Пока он кричал, Ник нервно дёргал себя за мочку уха, уши у него порозовели, он засопел громче, но возражать не посмел, хотя было видно, что обвинения кажутся ему несправедливыми. Максим пережидал бурю с той же невозмутимостью, с которой говорил о рейде, вот только Рада видела, как сжались его губы.

– Я сообщил Раде, – негромко выговорил Максим, когда поток ругани на секунду стих.

– При чём здесь она? – переспросил Глеб, и тут же, не дожидаясь ответа: – Ты знала? Почему не сказала?

Лениво подняв тяжёлые от густого слоя теней веки, Рада задумчиво покачала между пальцев свой мундштук.

– Что-то не помню, будто обещала давать тебе отчёт, Глебушка, – произнесла она с нарочитой медлительностью. – Ты уехал на Ямской рынок без моего благословения, Никита тоже разрешения особо не спрашивал. Вы уже большие мальчики, делаете, что хотите.

Кулаки Глеба сжались, лицо потемнело, и Линд даже слегка отодвинулся вместе со стулом, чтобы удобнее было вскочить, если что, а Рада остановила мундштук, который крутила между пальцев. Повисло напряжённое молчание.

– Нас сомнут, – глухо произнёс Глеб.

Рада коротко и горько рассмеялась.

– Что же ты не беспокоился, когда начинал войну с «Чёрными извозчиками»?

– Это не одно и то же!

– Правда? – сардонически улыбнулась Рада. – А в чём же разница, просвети меня!

– В том, что я не собирался воевать сразу на два фронта! – рявкнул мужчина.

– Оба хороши, – вмешался Линд. Говорил он негромко. – Если вы ещё не видите, в чём проблема, то я вам скажу: мы обезглавлены. – Мужчина со значением постучал указательным пальцем по столу. – Семья важнее всего. Так любил повторят Филат. И уж конечно важнее чьей-то уязвлённой гордости. – Старик выразительно посмотрел на Раду. – Не обижайся, но тебе давно пора отойти от дел и уступить место Глебу: он сын Филата, прямой наследник, так сказать. – Линд подождал, не последует ли возражений, но женщина демонстративно отвернулась. – Если никто не возражает, предлагаю голосовать.

– Тут и голосовать нечего, – Глеб положил ладонь на стол. – С сегодняшнего дня во главе Семьи встаю я, и вы все, – он обвёл присутствующих тяжёлым взглядом, – будете слушаться меня беспрекословно. Надеюсь, всем всё ясно?

Ответа не последовало, но Глеб его и не ждал.

– Так, – он выдвинул стул и сел, положив перед собой руки, словно успокаивая стол, – теперь вернёмся к нашей проблеме.

– На нас не подумают, – сказал Максим. Он теперь единственный остался стоять. – Выйдут на перекупщика, а тот скажет, что машины пригнали цыгане.

– С чего бы? – недоверчиво спросил Глеб.

– С того, что их пригнали цыгане, – терпеливо пояснил Максим. – Которым заплатил я. Они не из петропольских, но перекупщик всех петропольских в лицо не знает. Когда «Чёрные извозчики» доберутся до него, он скажет, что машины угнали цыгане. А наших там не видели.

Линд вдруг расхохотался и несколько раз громко хлопнул в ладоши.

– Хорошо разыграно, Макс!

– Только в следующий раз, когда затеешь что-нибудь подобное, говори мне, – вмешался Глеб.

Максим промолчал. Несколько секунд Глеб буравил брата взглядом, однако требовать подтверждения указания не стал.

– Нужно подготовить людей, – сказал он. – «Чёрные» не спустят нам, значит, скоро пожалуют в гости. А мы станем их ждать.

– Они не обязательно придут на завод, – неохотно произнёс Максим.

– Глеб прав, – покачал головой Линд. – «Чёрные извозчики» не смогут проигнорировать нападение на свой дом.

– Вот поэтому я считаю, что нужно и дома поставить охрану, – кивнул Максим. – Зачем атаковать укреплённый завод, когда можно напасть на нас дома? Я уже велел Лёхе и ещё паре ребят занять гостиную. Надеюсь, ты не против, Рада? Но нужны ещё люди.

– Нет, – отрезал Глеб. – Люди нужны на заводе, дома охранять нечего, а тут производство.

Максим сжал губы, попытался возразить:

– Я говорю ещё только о паре человек…

– А я сказал – нет! – рявкнул Глеб. – И тех парней тоже сними, хватит одного твоего Лёхи. Всё! Разговор окончен.

– Это мои люди, – произнёс Максим. – И они останутся там. Для безопасности Рады. Ты же не хочешь подвергнуть бабушку опасности?

– Хорошо, – сквозь зубы процедил Глеб. – Пусть остаются. Теперь сядь! Нужно поговорить насчёт одного дельца: есть идея пробраться на Дерижабельную верфь.

Отодвинув стул от стола на полшага, Максим сел, закинув ногу на ногу и скрестив руки на груди. Его лицо оставалось в тени, и понять, что на уме у парня, было невозможно. Наблюдая за внуком с дальнего конца стола, Рада испытывала неясное беспокойство, чувствуя, что многое осталось невысказанным. «Всегда был скрытным, – подумала она. – И слишком самостоятельным. Я тебя знаю, негодный мальчишка – ты снова что-то задумал».

***

Коварная зима в нынешнем году свалилась как снег на голову, причём в самом буквальном смысле: ещё сутки назад шли дожди, а сегодня весь день валил снег, будто где-то наверху запустили огромную холодильную установку. Многих горожан неожиданная смена погоды застала врасплох: не успев приноровиться, они шли по улицам в лёгких осенних накидках, месили землю сапогами в резиновых калошах (что как раз приходилось кстати, потому что, несмотря на снегопад, погода стояла относительно тёплая, и улицы превращались в сплошное месиво из грязи).

Ян переминался с ноги на ногу под козырьком у входа в больницу, обхватив себя руками и время от времени сердито откидывал крышечку зажатых в кулаке часов и шмыгая отчаянно красным носом. И на что только не пойдёшь ради сюжета! Дело с ограблением настоящая золотоносная жила, вот только разработать её никак не получалось. Он привык работать с фактами, и терпеть не мог гипотез и предположений, не подкреплённых существенными доказательствами, с презрением думая о коллегах по цеху, ради яркой статьи пускавшихся в придумывание небылиц. Уже сейчас, благодаря им, по городу ходили слухи одни нелепее других, журналисты обвиняли руководство почты в организации нападения, кто-то говорил об участии революционно настроенной оппозиции, с помощью столь радикальных методов собирающей деньги на свою подпольную деятельность, да ещё чёрт знает какая ересь! Позорили профессию журналиста, одним словом. Громкий сюжет, конечно, хорошо, да что там! – одна удачная статья может обеспечить журналисту такую славу, что никакому сыщику не снилось, но в погоне за сенсацией многие начинают игнорировать правду. Не всегда нарочно, но жажда славы затуманивает взор. А журналист должен оставаться беспристрастным.

«Факты, факты, – думал Ян, потирая озябшие уши. – Как же не хватает фактов!»

Вряд ли у полиции дела шли лучше, они тоже топтались на месте, но возможностей у «синих мундиров» гораздо больше, чем у скромного журналиста.

Между тем в ботинках уже сделалось сыро, стоять так дальше не представлялось никакой возможности. Ян подумал, уж не рискнуть ли и не отправиться на самостоятельные поиски, но тут двери приоткрылись, и из щели выглянул тощий парень в заклеенных очках и одежде медбрата.

– Ну, чего? – нетерпеливо кинулся к нему Ян.

– Идёмте, – заторопил парень. – Пока обед, я вас проведу, только вы уж, пожалуйста, поскорее!

– Ничего, я скоренько, – заверил Ян.

Воровато оглядываясь, парень провёл журналиста через холл и потащил к запасной лестнице. Сбитые от времени ступеньки скользили под мокрыми ботинками, Ян отдувался, хватаясь за перила – уж больно круто шла лестница. На площадке между вторым и третьим этажом парень остановился и вытащил из-под халата белый ком одежды.

– Вот, наденьте. Да не смотрите так! Поверх своего надевайте. Только пиджак снимите.

Ян натянул широкие штаны, рубашку и халат. Теперь его могли принять за такого же работника больницы, главное, чтобы не остановили в коридоре. Пиджак медбрат свернул и спрятал к себе под халат.

– Ты бы лицо попроще сделал, Петя, – посоветовал Ян. – А то ещё решат, что мы морфий воруем.

Медбрат дико вытаращил глаза и истово перекрестился. К счастью, в обед коридоры больницы в самом деле пустели, навстречу им так никто и не попался, и до палаты они добрались без приключений.

– У вас несколько минут, – предупредил парень. – И если вас застукают, Бога ради, не упоминайте меня!

– Само собой, – успокоил его Ян. – Не трусь, Петя, или ты не любишь шампанское?

– Какое шампанское? – переспросил совершенно сбитый с толку парень.

– А! Не бери в голову, – откликнулся Ян и вошёл в палату.

– Пятая слева, – напутствовал его Пётр.

Ян кивнул и прикрыл дверь, оказавшись в длинном помещении, заставленном двумя рядами коек. Грязно-розовые стены, чисто выскобленный деревянный пол, на потолке жёлтые разводы и струпья отшелушившейся штукатурки. Окно всего одно, занавешено серым тюлем и просвечивающими шторами. В палате почти все спали, несколько бодрствующих, рубившихся в домино на койке поблизости от окна, с любопытством поглядели на вошедшего и вернулись к игре. Ян остановился возле пятой по счёту постели, присел на краешек и потряс за плечо дремавшего мужчину.

– Семён Ильич! Простите великодушно, но мне бы поговорить с вами. Семён Ильич!

Мужчина заворчал, закашлялся и захлопал глазами на журналиста.

– Чего, на процедуры, что ли?

– Нет. – Ян полез во внутренний карман жилетки, что оказалось не просто, потому что пришлось расстёгивать халат да ещё задирать выданную Петром казённую рубашку, чтобы добраться до злополучного кармана.

– Вот, – он раскрыл перед носом пострадавшего книжечку. – Я из редакции «Вестник Петрополя», хотел с вами поговорить о том, что произошло на Бриллиантовой улице.

– Я полицейским уже рассказал всё, – недовольно пробурчал Семён.

– А вы мне повторите, я очень благодарный слушатель, – попросил журналист, снова полез в карман и извлёк трёхрублёвую бумажку. Помахал ею перед мужиком и спрятал в карман халата.

– Ну… – пробормотал Семён. – Выехали мы, значит, утром…

– Нет-нет, это я всё знаю, – перебил Ян. – Лучше расскажите о ваше друге, Воронине.

– Не друг он мне! – взъярился Семён, и даже привстал на постели, опираясь на кулаки. – Друг, ага! Как же! Так мне вдарил, до сих пор всё кружится, когда стою. Врачи сказали, сотрясение мозга. С такими «друзьями» врагов не надо!

– Отлично вас понимаю, разумеется, – бормотал Ян, пытаясь вклиниться в поток ругательств. – Семён Ильич, вы лучше скажите, делал Владимир что-нибудь подозрительное незадолго до нападения? Ну, за неделю, за две. Может, говорил что-то?

– Стал бы он со мной откровенничать! – проворчал Семён. – Держи карман шире! Нет, ну, мы с ним часто болтали о том о сём… – водитель призадумался. – Знаете, вот, неделю назад Володя упоминал, что у жены проблемы с лёгкими, врач посоветовал в тепло куда-нибудь, к морю уехать. Я ему, мол, где денег взять? А он замял разговор и вообще про другое начал.

– Любопытненько, – прошептал Ян себе под нос, делая пометки в записной книжке. – А ещё что-нибудь можете вспомнить? Каких-нибудь подозрительных людей, или не подозрительных, а просто вам незнакомых, или с кем Владимир раньше не общался.

Ответу помешал шум в коридоре: из-за двери раздались слабые протестующие выкрики Петра, и в палату вошёл молодой мужчина. Светлые волосы аккуратно зачёсаны на боковой пробор, открытое, спокойное лицо лишённое округлости или слащавости располагало к себе. Он не улыбался, но лицо сохраняло по-доброму ироничное выражение.

– Здравствуйте, Ян Иннокентьевич. Навещаете больного?

– А-а!! – Ян от неожиданности выронил блокнот. – То есть, господин старший лейтенант, рад вас видеть, доброе утро, здравствуйте.

Прикрыв дверь, за которой маячило взволнованное лицо медбрата, Карский подошёл к постели и сел на свободную койку рядом, снял шляпу, положил на тумбочку, поочерёдно глянул на съёжившегося журналиста и не понимающего, надо ли бояться или пока рано, водителя.

– Как себя чувствуете, Спицын?

– Очень хорошо, ваше благородие, – поспешил заверить Семён, которому передалось волнение журналиста.

Следователь покосился на Яна.

– Да не смотрите вы на меня, как солдат на вошь! – взмолился журналист. – Не помешаю я вашему расследованию.

Павел вздохнул и потёр глаза.

– Ладно, оставайтесь, Фокин, что с вами делать.

Журналист сразу повеселел, снова открыл блокнот, поднял ручку.

– Так, господин Спицын, – Карский наклонился вперёд и сложил пальцы домиком. – Теперь расскажите о том, что происходило накануне нападения: как вёл себя ваш коллега, говорил ли с кем-нибудь, может, отлучался позвонить по телефону?

– Да Господи Боже! – застонал Семён. – Я уже всё-всё рассказал! И вашим полицейским, и ему только что, – мужчина кивнул на журналиста. – Сколько можно повторять одно и то же?

– А что вы ему рассказали? – мигом зацепился следователь.

Семён повторил.

– Интересно, – сказал Карский. – Я не был уверен, но теперь думаю, что Воронин точно попытается вернуться домой или как-то связаться с супругой. Он ведь мог бросить семью, получив награду, теперь мне кажется, что Воронин всё ещё в городе, а это очень хорошо. Возможно, нам повезёт, и он решит навестить жену, тут-то…

– А он уже наведывался, – как ни в чём не бывало сообщил Ян.

Лицо следователя приобрело такое выражение, что Семён втянул голову в плечи.

– Откуда знаете? – быстро спросил Карский.

Уши у Яна заметно порозовели, он смущённо потёр нос:

– Я собирался сообщить полиции, честно! Просто хотел немного придержать информацию, для статьи, понимаете? У многих моих коллег свои осведомителе в Сыр-боре, они могли проболтаться, а ведь расследование провёл я!

– Не тяните, Фокин.

– Ладно, не совсем расследование, но…

– Фокин!

– Давайте отойдём! – попросил Ян, выразительно поведя глазами на Семёна.

Следователь, не говоря ни слова, встал и направился к двери, Ян вскочил и побежал следом.

– Э, а моя трёшка?! – запоздало возмутился Спицын, но дверь за журналистом уже захлопнулась.

– Говорите, – велел Карский, когда они встали возле окна в коридоре. Ян кивнул, сунул руки в карманы халата и начал рассказывать:

– Я навестил супружницу Владимира у неё дома сегодня утром, поговорил с ней, представился другом её мужа. Соврал, что Володя велел мне передать для неё деньги – пришлось отдать целых десять рублей! Но зато она поверила. Мы поговорили, она угостила меня чаем – удивительно милая женщина, должен вам сказать! В такой обстановке не зачерстветь душой…

– Фокин, да не тяните вы, ради Бога! – перебил Павел. – Что она рассказала?

– Владимир забегал к ней утром, – быстро проговорил Ян, – если сверять по времени, то получается, что сразу после ограбления. Ничего не объяснил, только сказал, что две недели его не будет дома, а потом ему придётся уехать, но он за ней и детьми пришлёт. За это время она должна подготовиться к отъезду, потому что в Петрополь они не вернутся. Денег Воронин жене оставил целых сто рублей, и пообещал, что скоро они «заживут как порядочные люди».

Ян замолчал, глядя на старшего лейтенанта блестящими глазами.

– Сто рублей, представляете? – Журналист присел на край подоконника, лихо крутанул между пальцев ручку. – Думаю, ему выдали аванс.

– Значит, бандиты обеспечили ему прикрытие, и Воронин залёг на дно, – произнёс Карский, обращаясь больше к себе, чем к Яну. – Через две недели, если его не найти, он уедет из города, и тогда последней ниточкой останется его жена. Но ждать так долго нельзя, нужно найти Владимира сейчас. Время дорого.

Согласно покивав, журналист принялся грызть кончик карандаша. «Скорее всего, Владимир жив, иначе к жене его не отпустили бы – пристукнули бы там же, во дворе, – думал Ян, наблюдая, как за окном дворник сгребает подтаявший снег. – Вообще, какие-то очень уж наглые грабители…» Он тут же высказал мысль вслух:

– Странно, что они не стали убивать охрану, и Воронина отпустили, не думаете?

Карский пожал плечами.

– Да нет: охранники ничего не видели и не слышали, свидетели из них никакие, Спицын может опознать только своего напарника, а мы и так установили бы, что он в сговоре с преступниками, даже и без свидетеля. – Следователь прислонился к стене, скрестил руки на груди. – Нет, удивительно только, что они отпустили Воронина. Но, может, он им ещё зачем-то нужен.

Карский хлопнул ладонями по стене и выпрямился.

– Так, мне нужно побеседовать со Спицыным, а вы идите, Ян Иннокентьевич.

– Собираетесь выяснить, куда любил заглядывать наш беглец? – хитро улыбнулся Ян.

Следователь недовольно глянул на чересчур догадливого журналиста, но, прежде чем он успел что-то сказать, Ян его опередил, затараторив:

– Господин лейтенант, мы ведь можем помочь друг другу! Вы же понимаете, я всё равно узнаю то же, что и вы. Если мы согласуем наши действия, то не станем мешать друг другу, а, наоборот, я даже смогу оказать вам услугу: у меня есть свои связи в Тёмном Петрополе, я наведу справки, если что-то узнаю – сразу сообщу вам. С условием, что наша газета первой обнародует полученные сведения касательно дела, разумеется. В ответ обещаю не сдавать материал, пока вы не дадите добро. Идёт?

Следователь окинул журналиста тяжёлым взглядом, но уже через мгновение его лицо посветлело, он улыбнулся и протянул руку.

– Въедливый вы человек, Ян, хватка у вас просто бульдожья.

– Работа такая, господин лейтенант! – весело ответил журналист, пожав протянутую руку.

Следователь и журналист вдвоём вернулись в палату. О том, что лейтенант нарушит слово, Ян не волновался – Карский был известен как едва ли не единственный честный человек во всей Управе, во всяком случае, на его слово можно было положиться, это знали даже преступники. А вот на свой счёт журналист так уверен не был.

***

Пройдя половину квартала, Анна поймала себя на том, что тихонько напевает себе под нос. От удивления она тут же оборвала мелодию и украдкой огляделась – не слышал ли кто? Но прохожие на девушку внимания не обращали, и, возможно, даже не слышали, как она напевала. «Да что со мной? Неужели хорошее настроение?» – Анна с удивлением прислушалась к собственным ощущениям. Занятно, но, несмотря на шаткое положение, в которое она попала (без денег, одна), впервые за очень долгое время Анна чувствовала себя хорошо.

Задумавшись, она прошла до самого проспекта. На углу её окликнул знакомый голос. Погрузившись в мысли, Анна не сразу услышала, и успела пройти мимо, когда её догнал оклик:

– Аня! Да стой ты!

– Тома! – Анна остановилась и улыбнулась подбежавшей девушке. – Извини, я тебя не заметила.

– Да я так и подумала, – беспечно ответила Тома. – Ну как, ходила в трактир? Взяли тебя?

– Взяли! – Не сдержавшись, Анна широко улыбнулась. – Это моя первая работа, представляешь?

Блондинка вскинула брови.

– Правда? – Она осмотрела Анну с ног до головы и покачала головой. – По тебе и не скажешь. В смысле, ты не похожа на рафинированную барышню.

Анна пожала плечами.