Текст книги "Злой город. Петрополь"

Девушка поставила пепельницу обратно на стол. Странно, но чувствовала она себя совершенно спокойно, даже руки не дрожали – Анна протянула вперёд ладонь и посмотрела на свои пальцы. Только дышалось тяжело.

Наклонившись над мужчиной, она проверила, дышит ли он, затем обыскала, нашла ключ. Артур оказался невероятно тяжёлым, особенно тяжело было втаскивать его вверх по ступенькам. Анна выволокла его на улицу и оставила у порога, потом вернулась в трактир закончить уборку. Когда она вышла снова, он всё ещё лежал там, уже промокший под дождём. Анна заперла трактир и ушла, легко отогнав мимолётную мысль о скорой.

***

Румянцеву никогда не нравились эти визиты, ему вообще не нравилось работать в Осокинском районе: болото оно и есть болото, хоть ты наставь там домов и вымости дороги. Правда, вот мостовой здесь, как раз, не было: разбитые дороги, выложенные не брусчаткой, как в центре, а булыжником, со скатом к тротуарам и к середине, не ремонтировались, должно быть, с того времени, как их проложили. Ездить по ним было невозможно, тряска, казалось, могла выгнать из человека душу, грохот стоял как на заводе, между камней застаивалась грязь, в ямках скапливалась вода. Тротуары вдоль дорог выстилались досками, которые подгнивали и проваливались, но менять их тоже никто не торопился, из-за чего со временем пешеходы начали ходить по краю дороги, рискуя попасть под колёса, но зато сберегая от переломов ноги. Многие улицы до сих пор освещались керосиновыми фонарями: шагая по узкой полосе между тротуаром и дорогой, Румянцев видел идущего впереди старика-фонарщика с тележкой, звеневшей и подпрыгивавшей на выбоинах. В тележке стояли лампы от фонарей. Вот фонарщик остановился у одного столба, ловко поднял лестницу, зацепив крючками за поперечную перекладину, взобрался, потушил фонарь, вытащил лампу, снова спустился, сняв лестницу и поставив ламу к остальным в тележку. Двинулся к следующему.

Беспокойный это был район, не реже, чем раз в месяц выезжали сюда чёрные экипажи из больницы, чтобы забрать труп. Обычное дело: в пьяном угаре не поделили бабу и схватились за ножи, или «пробили копилку» какому-нибудь прохожему, да не рассчитали силы, и бедолага отправился на тот свет с проломленным черепом, а то и жена зарезала мужа-мучителя, не вынеся ежедневных побоев, и пытается обставить дело как несчастный случай. Если такое случалось у цыган, они полицию не допускали: сами решали, в своей общине, и трупы прятали, и виновного наказывали, но в Осоках жили не только цыгане, и если они страдали от посягательств чавэллы, полиции приходилось изворачиваться ужом, чтобы замять дело. Барон платил за своих людей достаточно хорошо, чтобы им не приходилось просиживать штаны на казённых нарах.

Находился Осокинский район на севере города. Велига распадалась на два рукава, прежде чем добраться до залива, и между этими рукавами умещался Княжий остров. По правую сторону его омывала Малая Велига, на правом берегу которой и была территория цыган. На западе Осокинский район ограничивал Бородинский проспект, на востоке Проспект Основателя, на юге – Велига, дальше, на севере, город заканчивался. Да и насчёт Осок споры ходили давно: считать ли их частью Петрополя? Дома здесь стояли деревянные, окружённые покосившимися оградами, с прилегающими огородиками, с растяжками верёвок, на которых ветер полоскал серые, латанные простыни. Почти деревня.

Полицейский остановил коня за оградой большого, двухэтажного дома, построенного без фантазии, но добротно. Стены его потемнели по углам, там, где собиравшаяся на крыше вода стекала по проржавевшим желобам вниз. Большой двор за распахнутыми воротами был выложен каменной плиткой, Румянцеву даже стало неловко заходить, тащить на чистый двор грязь с улицы. Ближе к воротам стоял старенький французский кабриолет, справа, разумеется, конюшня. Сидевшие на бревне под навесом парни мгновенно поднялись навстречу полицейскому.

– Чего тебе тут надо, годжо?

– Я к барону, – быстро сообщил он. – Он ждёт.

Парни переглянулись, один из них, тот, что постарше, в жилетке кирпичного цвета, кивнул товарищу справа, и тот унёсся в дом. Через пару минут он выбежал и махнул рукой. Полицейский привязал коня у ворот и поднялся по ступенькам в дом. Внутреннее убранство поражало пустотой. Полицейского всегда удивляло, как мало предметов в доме у столь богатого человека. То, что было, безусловно, стоило больших денег, но до чего же мало вещей! Будь у него такой дом и такие доходы, уж он обставил бы его со вкусом, чтобы смотреть было больно от блеска золота. В детстве Румянцев был уверен, что цыгане любят золото, но в домах, где он бывал, обстановка была проще, чем у самого захудалого купца, и это при том, что деньги у них водились немалые.

Зато народу в доме было полно, особенно детей, сновавших по комнатам как юркие зверьки.

В зале нижнего этажа его встретила молодая статная цыганка, оглядела с ног до головы самым бесцеремонным образом и молча поманила за собой наверх. Полицейски поднялся следом за девушкой по крутой лестнице, глядя, как кончики распущенных волос покачиваются на уровне ягодиц девицы, и пытался отогнать от себя непрошенные мысли. В доме Евдокии, куда без денег лучше не соваться, говорят, была одна цыганка – красавица, каких поискать, с голосом как у райской птицы, с глазами такими чёрными, что поглядит на тебя, и будто ночь посмотрела. Эта вот, небось, тоже головы кружит. А какая неприступная! Как скала.

Девица будто мысли прочитала: обернулась, глянув так, что полицейский едва с лестницы не полетел, но больше глаз уже не поднимал, смотрел себе под ноги. Наверху цыганка толкнула первую дверь, произнеся что-то на своём языке, и ушла, гордо задрав подбородок. Румянцев заглянул через порог.

– Входи, дорогой, – пригласили его изнутри.

Барон был нестарым ещё мужчиной лет шестидесяти, выглядевшим на сорок, и серебро в бороде его вовсе не старило. В правое ухо у него была вдета серьга с тремя голубыми камням, одет он был по-домашнему просто: в брюки и свободную рубашку, а через расстёгнутый воротник виднелся золотой крест, висевший у него на шее на короткой толстой цепи. Он сидел на диване, курил трубку, рядом лежала газета, которую барон, похоже, читал перед приходом полицейского.

– Доброе утро, – произнёс Румянцев, входя и снимая фуражку. – Извините, что рано, но…

– Да ты садись, – пригласил барон. – И не томи, рассказывай – за тем же и пришёл.

– Всё подтвердилось, – Румянцев кивнул, и для убедительности даже прикрыл глаза, – на ваших посыльных напали «Чёрные извозчики».

– Выглядели-то они похоже, – признал барон. – С кистенями и дубинками, в цилиндрах… – Он замолчал, задумавшись.

Румянцев быстро облизнул губы.

– «Чёрные извозчики» начинают передел территории.

– Откуда знаешь?

– Они начали активно действовать на чужих территориях, – ответил полицейский. – Напали на больницу на Мастеровой и на авторемонтную Валдая за городом.

Барон выпустил дымное колечко и произнёс как бы про себя:

– Это всегда был только вопрос времени, «Чёрные извозчики» – бешеные псы. И жадные, как черти.

Потом глянул на полицейского.

– Чего ждёшь?

– Так ведь…

Барон усмехнулся в усы, вытащил изо рта трубку и, чуть привстав, крикнул:

– Кало! Яв дарик!

В коридоре раздались быстрые шаги, и в комнату вошёл тот парень, что привёл Румянцева в дом. Он встал на пороге, вопросительно посмотрев на барона, а полицейский сообразил, что парень должен был находиться где-то поблизости, раз услышал оклик и сразу явился. Не так беспечен был цыганский барон, как казался.

– Пусть Шуко даст этому человеку денег, – сказал барон, сощурив чёрные глаза, с насмешкой кивнул полицейскому, произнёс: – Ступай, драгоценный, ты уже помог.

Румянцев попытался поклониться, но сам себя одёрнул, подумав, что кланяться цыгану полицейскому не пристало, затем вспомнил, что перед ним главарь одной из сильнейших банд Петрополя, попытался закончить поклон и совсем смешался. И даже с толикой благодарности отнёсся к парню, который вывел его из комнаты, взяв за рукав.

Барон выпустил несколько колечек дыма, глядя на закрывшуюся за полицейским дверь. Он больше не усмехался, из его лица исчезло насмешливо-хитрое выражение, уступив место мрачной сосредоточенности. Через минуту вернулся Кало. Он снова встал у двери, не посмев садиться в присутствии отца.

– Это сделали они? – спросил Кало.

– Да.

Парень потёр руки, спросил, кивнув на дверь:

– Ты ему веришь?

Барон усмехнулся, не вынимая трубку изо рта:

– Чяво, мы полиции столько платим, что вели я им завтра принести мне палец их главного – принесут.

Отложив трубку на кофейный столик, барон тяжело поднялся с дивана и подошёл к окну: во дворе полицейский выводил своего коня, ёжась от поднявшегося ветра. С грязно-белого неба на двор опускались крошечные, словно пыль, снежинки. В город возвращался холод.

Глава пятая

Остаток ночи прошёл спокойно. Домой Павел не поехал: если за ним охотятся, лучше держаться подальше, чтобы не подставлять под удар родных. Он позвонил домой из Управы сразу, как добрался, предупредил Анфису Алексеевну, чтобы не открывала дверь никому, кроме него, чем страшно перепугал старую женщину.

В здание Управы было пусто, время уже совсем позднее, даже для самых трудолюбивых сотрудников, поэтому он не встретил никого, кроме сторожа. В кабинете не стал зажигать лампу, в темноте разыскал в столе Прокопенко водку, ушёл в туалетную комнату. Зашивать было нечем, но бинты в аптечке нашлись. Приложившись к бутылке, Павел плеснул водки на продырявленный бок, а затем туго забинтовал рану. Голова теперь кружилась сильнее, зато боль притупилась. Вернувшись в кабинет, Карский растянулся на кушетке, закрыл глаза, чтобы не смотреть в темноту.

Наёмник, это уже серьёзно, значит, он подобрался достаточно близко, чтобы вынудить их зашевелиться. «Ничего, – подумал Павел, – я заставлю их побегать».

Утро встретило его болью во всём теле. Чувствуя себя семидесятилетним стариком, старший лейтенант сполз с кушетки и отправился приводить себя в порядок: день предстоял непростой. Мыло и бритва хранились в нижнем ящике стола вместе с полотенцем и запасной рубашкой. «Наверное, Таис права, – подумалось ему вдруг. – Я действительно уже живу здесь». Он прикрыл глаза. Сейчас нельзя было подпускать такие мысли. «Сосредоточься», – приказал он сам себе. До рассвета оставалось немного времени.

Часов в семь зазвонил телефон, на том конце провода попросили позвать старшего лейтенанта Карского.

– Слушаю, – сказал Павел.

– Это Котов.

– Анастасий Борисович? – переспросил Павел.

– Да. Доброе утро. Честно говоря, не ожидал застать вас в такую рань. Звоню из седьмого участка: мы взяли вашего подозреваемого, Воронина, он объявился в кабаке прошлым вечером. Я позвонил вам сразу, как мы его привезли, но не застал вас.

– Да, я выезжал по делу, – быстро ответил Павел, бросив взгляд на часы. – Сейчас я жду ещё одного подозреваемого на допрос, но приеду сразу, как освобожусь. Вы могли бы перевести Воронина в отдельную камеру и никого к нему не пускать? Совсем никого.

– Конечно, сделаю.

– Спасибо вам, – искренне поблагодарил Павел.

«Воронина взяли, – мысленно повторил он, положив телефонную трубку на рычаг. – Главный свидетель в руках полиции, теперь нужно только вытрясти из него признание, что будет несложно: если упрётся, пара дней за решёткой мигом освежат ему память. Воронин не преступник, к камерам и наручникам не привык, расколется как миленький». Павел готов был ехать хоть немедленно, но остался ждать.

Прокопенко пришёл около девяти, проскользнул в кабинет, словно крался, не сразу заметив Карского.

– Ой, господин старший лейтенант, а вы уже тут?

– Доброе утро, Михаил, – откликнулся Павел.

– Доброе, господин старший лейтенант, – запнувшись, ответил Прокопенко, подходя к своему столу и с осторожностью косясь на начальника. – Что-то вы бледны сегодня, вам нездоровится? Побереглись бы, Павел Константинович. Если рука беспокоит, может, вам лучше…

– Хочу поговорить с тобой о позавчерашнем вечере, – перебил Павел. Он встал, обошёл свой стол и похлопал по спинке кресла для посетителей. – Присядь, побеседуем.

– А в чём дело, Павел Константинович? – Младший сержант даже сделал шаг назад, нашарив рукой столешницу будто в поисках опоры.

– Присядь, – мягко попросил Павел.

Прокопенко сглотнул, двинул уголками губ, но всё-таки подошёл и сел, скрестив руки на груди. Павел остался стоять сбоку от стола, изучающе глядя на парня. Прокопенко нервничал, но старался не подавать виду. Любой на его месте забеспокоился бы при таком обстоятельном начале, но Прокопенко волновался так, как без повода не волнуются.

– Парни говорят, ты сам вызвался следить за Прутковым, – начал Павел.

– На что вы намекаете? – вскинулся младший сержант.

Павел чуть пожал плечами и присел на край стола.

– Сам ведь знаешь.

– Вот, ей-Богу, не понимаю, о чём вы толкуете, Павел Константинович! – Прокопенко нервно облизнулся и опять сглотнул.

– Ты же не случайно оказался возле его дома.

– Он был самым многообещающим подозреваемым, я хотел помочь! – запротестовал младший сержант.

Бок недвусмысленно напоминал о своём существовании, приходилось игнорировал сигналы, сохраняя невозмутимое выражение лица. Ни в коем случае нельзя показать слабость, или все усиля пойдут прахом.

– Послушай, Миша, – Павел немного понизил тон голоса, – мне известно, что это ты застрелил Пруткова.

– Я – застрелил! – громко рассмеялся младший сержант. – Просто смешно!

– Что же тут смешного?

– Зачем мне это? – спросил младший сержант, принявшись нервно постукивать ногой по ножке стула. – Клянусь, господин старший лейтенант, я этого не делал, честное слово!

– Не стоит отпираться, я уже всё знаю, – сказал Павел. Он подошёл ближе к Прокопенко, почти нависнув над ним. – Ты говорил, что там были ещё люди, но никаких следов из дворика на улицу я не нашёл.

– Клянусь, я не убивал этого человека!

– Вот отчёт врача, – Павел взял со стола документ и протянул младшему сержанту. Тот взял подрагивающей рукой. – Прутков был застрелен выстрелом в упор, а между тем ты говорил, что стрелял издалека. Там было темно, и мы оба знаем, что стрелок из тебя неважный.

Прокопенко сидел, весь подобравшись, опустив голову, руки у него то и дело тянулись почесать щёку. На отчёт он едва посмотрел. Павел забрал у него бумагу и мягко произнёс:

– Послушай, я знаю, что ты неплохой парень.

Прокопенко поднял глаза, но тут же отвёл их в сторону.

– Ты просто оступился, – продолжил Павел. – У всех бывают трудности, я понимаю. Платят нам копейки, требуют невозможного, и никакого уважения: народ зовёт нас синемундирниками, фараонами… Ты хороший полицейский, но тебя вынудили пойти против совести, ведь так? Ты не хотел его убивать.

– Нет, не хотел, – едва слышно прошептал Прокопенко.

– Я не виню тебя, Миша, знаю, что выбора у тебя не было. Мне нужно только, чтобы ты сказал, кто заставил тебя убить Пруткова и почему.

Прокопенко шмыгнул носом, снизу вверх посмотрел на старшего лейтенанта жалобными глазами.

– Я правда тут ни при чём, я не хотел, – сказал он. – Этот Прутков зашёл слишком далеко. Всё из-за тех украденных ста тысяч. Вы правильно подозревали его: Прутков рассказал налётчикам о деньгах. – Младший сержант начинал говорить всё быстрее, его будто понесло. – Это были деньги купца Алытнова, и даже для него сумма громадная! Он был вне себя, когда узнал, объявил награду за любую информацию. Потому он и велел убрать Пруткова.

– Так Прутков рассказал, кому слил информацию о фургоне? – спросил Павел.

– Мне рассказал, а я передал Алтынову, – признал Прокопенко. – К нему пришли «Чёрные извозчики», он продал им информацию.

– Это точно?

– Они сами сказали ему, – закивал Прокопенко. – А он рассказал мне. Он не стал бы врать.

– Да, не на пороге смерти, – шёпотом произнёс Павел.

Младший сержант нервно заёрзал на месте, однако Павел уже потерял к нему интерес: собрав документы со стола, он запер их в несгораемом шкафу, проверил, заряжен ли револьвер, отметив, что это движение уже становится похоже на маниакальную привычку, снял со спинки стула свой пиджак, но тут же кинул обратно – вид портило кровавое пятно и дыра от пули. Пальто осталось в варьете, поэтому пришлось достать из шкафа мундир, хранившийся там на всякий случай.

– Вы ведь не выдадите меня, господин старший лейтенант? – спросил младший сержант, заискивающе глядя на Карского.

– Напишите признание, Миша, – бросил Павел, уже направившись к двери. – Тогда я постараюсь вам помочь. – Следователь приостановился в дверях. – В противном случае не рассчитывайте на мою снисходительность.

В коридоре он столкнулся с Давыдовым, тот как раз направлялся к его кабинету, и на лице паренька отразилась такая радость, что Павлу захотелось немедленно провалиться сквозь пол или спрыгнуть через перила на лестницу.

– Павел Константинович! – воскликнул младший сержант. – Подполковник Захарьин послал за вами, там такое стряслось!

– Какое? – переспросил Павел.

– Ночью в варьете «Святой Джо» была перестрелка, нескольких посетителей ранили, двое скончались на месте.

– А я при чём? – довольно нелюбезно поинтересовался Павел.

Давыдов семенил рядом с быстро вышагивающим следователем, пытаясь не отстать.

– Так один из убитых – Барвинок Агафон Германович, начальник отдела мониторинга «ЦентрПетропльБанка», он проходил по вашему делу.

Павел притормозил, окинул паренька оценивающим взглядом.

– Вот что: ты меня не нашёл, ясно?

– То есть как…

– Так, ты меня не видел, мы разминулись, понял? Сейчас у меня нет времени. Доложишь подполковнику, что кто-нибудь тебе сказал, что я уехал в тринадцатый участок на Княжий остров.

– Но Павел Константинович, не могу же я…

– Можешь, – перебил Павел. – Иногда, чтобы работать, нужно поступаться уставными отношениями. В первую очередь полицейский обязан защищать граждан, а уже во вторую – тешить самолюбие начальства.

Он ушёл, оставив младшего сержанта обдумывать услышанное. Сейчас ему было наплевать, доложит Давыдов Захарьину о нарушении приказа или прикроет, он и без того постоянно опаздывал, плёлся в самом хвосте событий. Когда свидетелей стреляют, как уток, времени на рандеву с начальством уже не остаётся. Тем более, если начальник сам по уши увяз в деле.

Из здания он вышел через один из запасных выходов. Сперва двинулся пешком вдоль улицы, в направлении, противоположном тому, которое было нужно, один раз ненадолго задержался перед стеклянной витриной магазина, хорошо отражавшей улицу, сделав вид, что изучает антикварные подсвечники, потом перешёл на другую сторону улицы, и, проходя мимо одного из магазинов, неожиданно вернулся и заскочил внутрь. Это был большой книжный магазин в два этажа, в котором всегда толпилось много покупателей: студенты, пожилые, почтенного вида мужчины, очень прилично одетые дамы. Магазин имел главный вход с улицы, и ещё один на втором этаже, через который покупатель попадал во внутренний двор со стеклянной крышей, где находились маленькие магазинчики розничных товаров. Со двора выходы вели на соседнюю улицу и в переулок, а через внутренние входы магазинов можно было попасть внутрь здания, откуда по внутренним лестницам с лёгкостью (если не заплутаешь, конечно), перейти в соседние дома. Оказавшись в книжном, Павел быстро взбежал на второй этаж, проскользнул мимо полок и оказался на внутренней галерее во дворе. Пробежав направо, он заскочил в кондитерский магазинчик, махнув удостоверением, прошёл мимо испуганно присевшей продавщицы, вышел через внутреннюю дверь, попав на лестницу. Через пять минут он поймал извозчика в квартале от Управы.

Седьмой полицейский участок находился на Княжьем острове, неподалёку от храма Сретения. Крошечный садик при храме летом напоминал оазис среди высоких зданий из мелкого кирпича, с грязными стенами и запылёнными окнами. Район беспокойный, примыкавший к фабричной территории за Глухой речкой.

Назвавшись дежурному на входе и показав удостоверение, Павел прошёл мимо камеры для задержанных (как и в большинстве участков, обычная клетка с узкими скамьями вдоль стен), налево, в длинный кабинет, набитый картотечными шкафами, столами и полицейскими. Хотя последних было не так уж много, эффект толпы создавался не за счёт численности личного состава, а за счёт тесноты помещения. Сержант работал за своим столом, старательно, как ученик в средней школе, водя пером по бумаге.

– Доброе утро, Анастасий Борисович! – поздоровался Павел.

– Здравствуйте, здравствуйте! – Котов привстал и потянулся через стол пожать старшему лейтенанту руку.

– Было неотложное дело, но приехал сразу, как освободился, – сказал Павел. – С ним всё в порядке?

– А отчего же не быть в порядке? – даже слегка обиделся Котов.

– Не хотел вас задеть, – тут же постарался объяснить Павел. – Но за последние дни столько случилось, что я уже ко всему готовлюсь.

– Да я так и подумал, что что-то неладно, когда вы отдельную камеру для него попросили, – кивнул Котов. – Боитесь покушения?

– Боюсь, – признал Павел.

– Расскажете, что происходит-то? – спросил сержант.

– По дороге, – кивнул Павел. – Проводите меня к его камере?

Котов достал из стола ключ и поманил старшего лейтенант за собой. Пока они шли, Павел в двух словах обрисовал ситуацию. Котов слушал очень внимательно, без ненужных «угу» и поддакиваний, когда Павел закончил, он сказал:

– Знаете, помню был такой случай: мужик один убил тёщу ради страховки, а труп вывез в лес. Когда дознались и поехали выкапывать тело в указанном месте, чуть чуть промахнулись, и вместе с трупом старушки отрыли ещё один, постарее. Кто он, так и не нашли, конечно. – Котов остановился перед дверью в камеру. – Это я к тому, что и вы, раскапывая одно дело, отрыли себе второе.

– Да уж, – невесело усмехнулся Павел.

– Не думаете оставить, как подполковник советовал? – спросил Котов.

Павел покачал головой.

– Нет. Но теперь придётся торопиться: Алтынов уже попытался убить меня – это он, больше просто некому, – нужно закончить дело до того, как их следующая попытка увенчается успехом. – Следователь кивнул на дверь в камеру: – Так что открывайте, Анастасий Борисович, нет такой проблемы, которую нельзя было бы прояснить обстоятельной беседой.

Ключ заскрежетал в замке. Когда дверь открылась, Воронин уже сидел. В его камеру свет попадал только через зарешёченное окошко, слишком маленькое, чтобы в него можно было пролезть, даже перепилив решётку, кроме деревянных нар и ведра в углу ни чем иным заключённый не располагал – камера выполняла функции карцера, для особенно буйных или опасных задержанных.

– Буду в кабинете, – предупредил Котов, закрывая за собой дверь.

Похлопав себя по карманам, Павел достал потрёпанную пачку сигарет.

– Курите? – спросил он, протянув пачку мужчине.

Тот недоверчиво глянул на следователя, но сигарету взял. Павел передал заключённому спичечный коробок, дождался, пока тот закурит, потом заговорил снова:

– Шесть дней назад вы участвовали в сопровождении инкассаторской машины, которая была остановлена налётчиками в Бриллиантовом переулке. Вы были в сговоре с ними, и получили свою долю за помощь. Кроме того, вы нанесли увечье своему товарищу. Похищена серьёзная сумма, и срок вам грозит тоже серьёзный. Но наказание можно смягчить, если вы пойдёте навстречу следствию.

– Хотите, чтобы я стучал? – с презрением бросил мужчина. Отодвинувшись назад, он скрестил руки на груди. Но бегающий взгляд выдавал в нём страх.

– Хочу, чтобы вы подумали о своей семье, Владимир, – возразил Павел. – Что с ними станет без вас?

– Меня посадят при любом раскладе.

– Но срок можно сократить. Год или два вашей жизни неужели ничего не стоят?

Воронин не ответил, с презрением отвернувшись в сторону. Павел попытался зайти с другой стороны.

– Когда налётчикам станет известно, что вас арестовали, ваша жизнь окажется под угрозой, вы же понимаете это? – спросил следователь. – Они не оставят в живых того, кто может их опознать. Но я смогу помочь, только если вы будете со мной откровенны. Мне нужно описание людей, которые вас наняли.

Усмехнувшись, Воронин тоже наклонился к столу.

– Вы ведь ничего не понимаете, господин начальник, так ведь? – спросил он. – Я не могу сдать его. Я дурак, что попался, что поделать, человек слаб, но расклад такой: если я проговорюсь, мне точно не жить, если я буду молчать, то о моей семье позаботятся, уж будьте уверены. Лучшее, что я могу для них сделать, это молчать, и я буду молчать.

Воронин снова отстранился, лицо его приобрело замкнутое выражение, и Павел понял, что сегодня уже ничего не добьётся.

– Подумайте как следует, – посоветовал Павел, уходя.

Он вернулся в кабинет. Судя по всему, сержант ждал его возвращения с неподдельным интересом: увидев следователя, он тут же отложил бумаги, которыми занимался, и вышел в коридор.

– Ну как, господин следователь, он заговорил? – спросил Котов.

– Давайте уж на «ты», если не против, – предложил Карский и протянул руку. – Паша.

– Стас. – Котов пожал следователю руку.

Павел прислонился к стене, чтобы скрыть головокружение: действие алкоголя уже давным-давно прошло, постоянная ноющая боль в руке и боку начинала действовать на нервы.

– Он сказал больше, чем думает, – заговорил Павел. – Пусть помаринуется, может, через пару дней станет сговорчивее.

Видя, что откровенничать следователь не расположен, Котов воздержался от расспросов. Павел предпочитал не делиться непроверенными версиями, но обижать сержанта после того, как тот ему помог, ему не хотелось.

– Могу точно сказать, что это не «Чёрные извозчики», – произнёс он. – Не знаю, как они замешены в деле, думаю, что произошедшее в больнице лишь косвенно связано с ограблением, если вообще связано. А записка от неизвестного – неуклюжая попытка сбить следствие со следа.

– Тебе может быть интересно ещё кое-что, – сказал Котов. – Сегодня утром цыгане и «Чёрные извозчики» устроили перестрелку на Ямском. На этот раз пострадало много людей, дело-то было утром.

– Проклятье, – пробормотал Павел.

– Воля твоя, но в городе уже вовсю идут настоящие боевые действия, – продолжил сержант, – а все ведут себя так, словно ничего не происходит.

– Думаю, их кто-то спровоцировал, – сказал Павел. – Сперва «Лихие» столкнулись с «Чёрными извозчиками», теперь ввязались цыгане. Алтынова сильно подкосили финансовые неурядицы, он не сможет вмешаться и пресечь войну, ему не до того, он вора ищет. Это новый передел территорий. Одному Богу известно, чем всё закончится, но трупов будет много.

– Во время последнего передела земли полиция даже не вмешивалась, – заметил Котов. – Приезжали позже собрать трупы. Как думаешь, на сей раз мы тоже останемся в стороне?

– Не знаю, – ответил Павел устало. – Не знаю.

– Что дальше будешь делать? – спросил Котов. – Я бы на твоём месте домой съездил, а то выглядишь – краше в гроб кладут.

– В гроб мне пока рано, – пробормотал Павел. – Где тут телефон? Мне бы позвонить.

Телефон висел на стене в кабинете. Павел набрал номер и попросил диспетчера соединить с «Первой городской больницей имени Сомова».

– Добрый день, – поздоровался он, когда в трубке раздался щелчок и приятный женский голос осведомился «чем я могу быть полезна?». – Старший лейтенант Карский. Я звоню насчёт вашего пациента…

– Лейтенант! Это вы? – перебила девушка. – Мы пытались до вас дозвониться, но никто не знал, где вы! Вы просили позвонить, если Данила Авдеев очнётся, так вот очнулся.

– Еду, – коротко ответил Павел и повесил трубку.

– Хорошие новости? – спросил Котов.

– Сын Валдая пришёл в сознание. Я еду туда. Послушаем, что он расскажет о той ночи.

***

Ян приехал в больницу в хорошем расположении духа: в последнее время ему просто сказочно везло на сюжеты, а уж за то, что случилось с ним в среду, любой журналист в городе продал бы дьяволу душу: не просто освещать событие, а самому оказаться в самом его центре! Всем прочим пришлось довольствоваться интервью с работниками больницы и рядовыми полицейскими, кому-то посчастливилось побеседовать с раненным врачом, но именно выпуск со статьёй Яна расхватали едва ли не раньше, чем он оказался в сумках у газетчиков. Директор даже распорядился увеличить тираж. Есть, чем гордиться. Однако люди ждут продолжения истории, затаив дыхание, они хотят услышать голос выжившего мальчика, услышать, что он расскажет о событиях страшной ночи, отнявшей у него отца.

«С пафосом перебор, – отметил про себя Ян. – Лучше вернуться к более сдержанному изложению, чтобы звучало более доверительно».

В холле его поджидал Пётр, издёрганный больше обычного.

– Ничего не выйдет, – с ходу огорошил он.

– Как это не выйдет? – бодро переспросил Ян. – Сейчас как попробуем, так сразу всё и получится!

– Ваш лейтенант оставил у палаты полицию, – удручённо сообщил медбрат. – Извините, я не всесилен, провести вас мимо них не смогу.

– А если я переоденусь в больничный халат, и мы сделаем вид, что я врач? – предложил Ян.

Со страдальческим видом посмотрев на журналиста, Пётр поплёлся к лестнице.

– Я доведу вас до палаты, а дальше уж сами, – сказал он. – Не хочу связываться с полицией: если откроется, что я вам помогал, могу лишиться работы.

– Халат-то хоть принёс? – спросил Ян.

Пётр страдальчески вздохнул и протянул журналисту скомканный белый халат.

– Вашего парня перевели в другую палату. Идёмте, провожу. Но потом уж сами, ладно?

– Ладно, ладно, – отозвался Ян, мысленно уже набрасывавший план проникновения.

На площадке нужного этажа Пётр украдкой выглянул в коридор и сразу спрятался.

– Вон они, дежурят у палаты, – поделился он. – Всё, как и договаривались, дальше сами.

– Нет в тебе духа авантюризма, – посетовал Ян.

Несколько секунд медбрат смотрел на Яна, потом отвернулся, качая головой и бормоча:

– Я так поседею раньше времени… никаких денег эта нервотрёпка не стоит… Да нас тут чуть не поубивали, я не подписывался на такое…

Ян хмыкнул и подкрался к углу, осторожно выглянул в коридор, чтобы оценить обстановку. Полицейские будут начеку после всех этих перестрелок, да и убийство товарищей всегда плохо на них сказывается: становятся нервными и до неприличия подозрительными. «Так и что же мы будем делать?» – подумал журналист.

– Фокин? – раздалось у него за спиной.

Ян круто развернулся на месте и увидел старшего лейтенант Карского, стоявшего возле лестницы и взиравшего на него с удивлением.

– Что вы здесь… – следователь сам себя прервал, поняв, что ответ очевиден. – А как вы узнали… – Он снова не закончил вопроса, кажется, сам же мысленно на него и ответив. – Ладно, всё ясно.

– Вы приехали допрашивать Авдеева? – живо спросил Ян. – Можно мне с вами?