Текст книги "Злой город. Петрополь"

– Воробей, – окликнул он увлёкшегося парня. – Дуй туда, проверь, есть ли запасной выход.

Паренёк понятливо кивнул и без лишних вопросов юркнул в проход между ящиков. Через полминуты он вернулся.

– Есть.

Максим высунулся из-за прикрытия:

– Тарас!

Мясник оглянулся.

– Бери Глеба. Серёга, прикрывай его. По моему сигналу.

Он взвёл курок и кивнул Голосу и Воробью.

– Два, один!

Тарас подхватил Глеба и побежал к дальней стороне склада, перед ним, прикрывая от выстрелов, бежал Серёга; Максим, Голос и Воробей палили из-за своего укрытия. Через несколько секунд Глеб со стоном упал под ноги брату.

Теперь, чтобы прорваться им, нужно, чтобы остальные продолжали отвлекать стрелков здесь. Главное, чтобы не прекратилась стрельба. В центре склада уже лежали четверо, ещё пятеро прятались у стен.

– Голос, ты первый! – скомандовал Максим. – Воробей за ним, Серёга – прикрываешь сзади. – Он крепко схватил друга за плечо и прошептал ему почти на ухо: – Вывези его, ясно? Меня не ждать. Делай.

Голос пристально посмотрел ему в глаза, едва заметно кивнул и побежал вперёд, за ним, вцепившись обеими руками в револьвер, Воробей, следом Тарас, нёсший потерявшего сознание Глеба. Проверять, жив ли брат, времени не оставалось. Никто из них не оглянулся.

Максим высыпал на пол пустые гильзы, перезарядил револьвер и крутанул барабан. Высунувшись на миг, он выстрелил, спрятался обратно, услышав глухой удар тела об пол, снова выглянул и выстрелил. Его заметили и, похоже, опознали, потому что со следующей секунды огонь сосредоточился на нём. Вжавшись в пол и прикрыв голову руками, Максим слушал, пытаясь сквозь выстрелы и шум ливня различить звук мотора.

– Давай, давай, – бормотал он как заклинание. Может, кто-то и услышал его странную молитву, потому что с улицы донеслось знакомое урчание «Эмки». В ту же минуту Максим вложил в рот два пальца и свистнул, подавая сигнал отхода. Ползком уйдя под прикрытие стеллажей, он свистнул снова, чтобы люди смогли сориентироваться, в какую сторону удирать. Один побежал вдоль стены, напрямую, и почти сразу упал, схватив пулю в ногу, дико закричал, но вторая пуля будто вбила его в пол, парень раскинул руки и остался лежать. Увидев, как двое подают знаки третьему бежать, Максим сделал несколько выстрелов, и под прикрытием троих стволов парень добежал до стеллажей на этой стороне склада. Они тут же повторили манёвр. На третий раз парень почти успел добраться до места, но споткнулся, когда пуля чиркнула его по плечу, замешкался и был изрешечён. Последний рванулся в тот миг, когда тело его товарища ещё не осело на пол. Он едва не упал на руки товарищам.

– Двигаем!

Трое оставшихся в живых побежали следом за Максимом через склад, наверху загрохотало: «Чёрные извозчики» бежали по лестницам на первый этаж в погоню за ускользнувшими «Лихими». Извилистый переход. Дверь. Дождь и месиво грязи под ногами. «Если бы я преследовал, бежал бы сразу к машинам, – подумал Максим. – Но эти парни – не я».

Они обогнули склад и побежали вперёд. Как только из-за угла высунулась голова «Чёрного», Максим нажал на спуск, и тут же уложил и второго. Они выбежали к грузовику. «Чёрные извозчики» разделились: видимо, только двоим пришла в голову дельная мысль действовать на опережение, прочие, как цепные псы, бросились в погоню через склад. Максим запрыгнул в кабину грузовика, услышал, как парни хлопнули снаружи по кабине, показав, что можно трогать.

– Лечь! – крикнул им Максим.

Мотор взревел, шины грузовика завизжали, выбросив из-под колёс веер грязи, по капоту застучали пули. Грузовик развернуло чуть ли не на месте, обдав грязью подскочивших бандитов. Максим вдавил педаль газа, и машина рванула прочь.

Глава четвёртая

Человек может привыкнуть к чему угодно, дай только время. Убедить себя в чём угодно. Разум порой творит странные вещи, создавая ложные воспоминания, приукрашивая их, стирая то, что вспоминать не хочется. Если хоть однажды тебе было хорошо, спустя годы то время станет казаться райским, если было плохо, через годы воспоминания могут превратиться в воспоминания об аде. Потому что разум помнит не события, а чувства, и склонен преувеличивать.

Давно проснувшись, Анна сидела на широком подоконнике у окна и смотрела вниз, на улицу, по которой сновали ранние прохожие. Город щетинился лесом труб и острыми шпилями, похожий на ночной кошмар, лабиринт, созданный чьим-то воспалённым разумом. Анна пыталась вспомнить, каким видела его в детстве, но получалось с трудом. О том времени у неё сохранились нечёткие воспоминания – из города она уехала в шесть лет. А вот некоторые вещи врезались в память намертво, клещами не вытянешь. Например, она хорошо помнила крематорий: уродливое, приземистое здание из серых блоков, с огромными трубами, дымившими как на маленькой фабрике, занимавшее половину крошечной площади, неровной и похожей на ловушку. Отсюда крематорий не разглядеть, конечно же, он спрятан где-то в глубине лабиринта.

Перевернув маленькие часики на запястье циферблатом вверх, Анна решила, что пора собираться. До открытия «Небесного фарватера» времени оставалось ещё очень много, но она хотела прибраться в комнате, сходить на рынок за продуктами и попробовать немного подзаработать, поиграв на перекрёстке. Главное не столкнуться с нищими: в последний раз пришлось уносить ноги от попрошаек, когда те подошли и стали требовать бирку-разрешение от какого-то Адмирала. «Наверное, у него монополия», – догадалась Анна. Открытие её не удивило, хотя она никогда раньше не задумывалась, что нищие, по сути, работают и платят налог или процент кому-то наверху.

Раздув в печке огонь, Анна наполнила жестяной ковшик из раковины холодной водой и поставила на железную печурку, чтобы сварить кашу. Водопровод в доме имелся, но вода поступала только холодная. Чтобы помыться, следовало разогреть воду в ведре, и наполнить тесную медную ванночку, в которой можно было сидеть только подтянув ноги к груди. Анна не жаловалась, она ведь знала, или, во всяком случае, предполагала, что так будет, сбегая.

Намурлыкивая под нос мелодию, девушка как раз высыпала в ковшик крупу, когда стук в дверь заставил её вздрогнуть и просыпать гречку на пол. Она застыла вполоборота к двери, между бровей образовалась тревожная складка, пальцы мелко подрагивали. Стук повторился вновь, требовательный, настойчивый. Анна сжала губа, расправила плечи, положила мешок с крупой на подоконник и подошла к окну, выходившему на галерею. Отодвинув край занавески, она увидела перед дверью элегантного господина, не старого, одетого во всё чёрное, точно он собирался на похороны. Краем глаза он заметил движение шторы и повернул голову. Анну словно обожгло ледяным взглядом.

– Что вам угодно? – громко спросила девушка, нахмурившись.

– Анна Николаевна? – уточнил мужчина, чуть-чуть наклонившись к окну. – Меня зовут Дарий Аркадьевич Валентино, я майор Особого отдела.

«Контрразведка?! – мысленно ахнула девушка. – Что им от меня-то надо?!»

– Позволите войти? – учтиво, но не терпящим возражений тоном спросил мужчина.

– Могли бы вы показать документы?

Не выказав недовольства, майор расстегнул пальто, достал из внутреннего кармана удостоверение, раскрыл и приложил к стеклу. Девушка наклонилась, вчитываясь в мелкие буквы и думая о том, что опознать подделку она всё равно не в состоянии. Внешний вид майора служил гораздо более внушительным свидетельством: ни один преступник не станет тратиться на пальто за три тысячи, чтобы проникнуть в такую жалкую лачугу.

– Прошу.

Анна открыла дверь и отступила в сторону. Её съедало любопытство, но ещё сильнее беспокойство.

Майор вошёл в комнату, оглядевшись с довольно равнодушным видом, снял перчатки – тонкие, замшевые, прошёл почти до середины комнаты, благо, и требовалась-то всего пара-тройка шагов. Анна осталась стоять у двери, как-будто готовясь бежать в любой момент, стояла, обхватив себя руками за локти, пытаясь успокоить участившееся дыхание.

– Извините, не могу предложить вам сесть, – сказала девушка. – Так чем обязана, господин майор?

С ответом особист не спешил.

– Как вы находите город? – спросил он.

«Значит, решил начать издалека», – подумала Анна, на секунду ощутив себя мушкой, попавшей в паутину. Какую бы игру он не вёл, она в ней уже проиграла, это девушка понимала хорошо.

– Как вам кажется, он сильно переменился за девятнадцать лет? Ведь вы не были здесь с самого детства, верно?

Её поразило, что майор завёл речь о переменах, учитывая, что она как раз размышляла о памяти и прошлом, и снова подумала, что глаза у него как у мистика.

– Мне сложно ответить: как вы верно заметили, я была ребёнком, и мало что помню.

Её не удивила осведеомлённость майора: раз он знал её имя и адрес, почему бы ему не знать и всё остальное?

– Да, конечно, – кивнул мужчина. – Вас погнало горе. Представляю, как тяжело в один год потерять отца и мать…

– Простите, господин майор, – перебила Анна, не повышая тона, – но уверена, что не представляете. Пожалуйста, сделайте одолжение нам обоим и перейдите сразу с сути дела.

На губах майора появилось что-то похожее на улыбку, он хлопнул перчатками по ладони и кивнул:

– Хорошо. Так даже лучше. Разговор у меня к вам серьёзный, и в некотором роде моя просьба связана с тем, при каких обстоятельствах вы оставили город.

Анна сильнее сжала локти.

– Ваш отец служил в полиции, – продолжил майор. – Он погиб при исполнении, и даже получил посмертно медаль.

«Бесполезная железка!» – с горечью подумала Анна.

– В те годы на Княжьем острове управляли братья Лиховы, так же, как и теперь. Контрабанда, вымогательство, воровство… – майор сделал паузу, – убийства. Ваш отец погиб, борясь с этими отбросами, но до сих пор они отравляют город своим присутствием. И потому я прошу вас помочь.

– Чем? – спросила Анна.

– Вы, может быть, даже не знаете, на кого работаете? – спросил майор. – «Небесный фарватер» имеет законного владельца, но, как и всё, что есть на острове, подчиняется «Лихим»: банда получает проценты со всех заведений, а «Форватер», кроме того, их излюбленное место, Лиховы там частые посетители.

– Я не знала о них, – негромко произнесла девушка. – Мне было пять лет, всё, что я понимала, это что отца убили плохие люди.

– Теперь вы знаете, – сказал майор. – На острове ни что не делается без позволения «Лихих».

Анна помолчала, глядя себе под ноги и обдумывая услышанное.

– Те люди… – ещё тише заговорила она. – Которые управляли островом тогда, они всё ещё?..

– Теперь уже их сыновья, – ответил майор.

Снова умолкнув, Анна, казалось, ушла далеко в себя, потом тряхнула волосами.

– Ладно, но от меня-то вам что требуется?

– Вы ближе к ним, чем думаете.

Голос майора переменился, в нём зазвучали необычные нотки, теперь он, наконец, перешёл к главному, Анна поняла, что нужна ему. Участие, разговоры о родителях, героизме отца – всё пустое, попытка манипуляции, игра на чувстве мести, долга. «Не сказать, чтобы совсем не сработало», – подумала девушка.

– Вы можете подобраться ещё ближе, вам под силу. Ваша помощь была бы неоценима…

– Надо ли понимать так, что платить мне не станут? – спросила Анна, сама удивившись собственному нахальству. – Впрочем, дело не в деньгах. Простите, господин майор, я и хотела бы помочь, но то, о чём вы просите, очень опасно. Я любила отца, до сих пор люблю, но я также люблю жизнь, которую мне подарили родители, и не хотела бы лишаться её из-за того, что Особый отдел со всеми своими возможностями не может справиться с одной бандой.

Девушка умолкла, давая понять, что разговор исчерпан, продолжать не имело смысла. Какая-то часть её сознания обвиняла её в трусости, но ту часть, скорее всего, питала гордыня. «И как его выставить?» – тоскливо подумала Анна. Майор сдаваться не сбирался, чувствуя себя вполне свободно – видимо, ещё не все варианты убеждения опробовал.

– Печально, – заговорил он, – когда дети оказываются недостойны родителей. Мне много рассказывали о вашем отце… Как думаете, что он сказал бы, узнав, что его дочь – воровка?

Девушка вспыхнула и сжала кулаки. Майор прошёлся по комнате с видом прокурора, выступающего на суде.

– Ваш дядя подал заявление о краже: вы вытащили из его стола пятьсот рублей и сбежали.

– Он мне не дядя! – выпалила Анна. – И я имела права на эти деньги! Я не воровка.

– В глазах закона – воровка, – отрезал майор. – Я могу прямо сейчас передать вас полиции, но не стану из уважения к вашему отцу.

«Что за фарс», – подумала Анна, прикрыв глаза ладонью и отвернувшись.

– Если дело дойдёт до суда, вас вряд ли оправдают, особенно учитывая, какое положение вы теперь занимаете, – продолжал забивать гвозди в крышку гроба майор.

– И что не так с моим положением? – резко спросила Анна.

– Посудите сами: выпускница элитного университета скатывается на самое дно. Господин и госпожа Ореховы приютили сиротку, дали ей лучшее образование, обеспечили всем, о чём только можно было мечтать, и что же сделала сиротка? Якшается со шлюхами и преступниками, выпивает, курит опиум.

Майор умолк, видя, что добился нужного эффекта.

– Это подло, – прошептала Анна.

– Я лично сообщу вашему дяде, где вы, он сможет навестить вас в тюрьме, поговорить по-родственному. Ваша подруга работает без жёлтого билета, ей тоже найдётся, что вменить в вину.

– Перестаньте, – перебила девушка. – Я буду для вас шпионить. Но не надейтесь на многое: я официантка – не думаю, что мне повезёт узнать что-то дельное.

– О, нет-нет, – майор покачал головой, – вы будете не просто наблюдать, я хочу, чтобы вы подобрались поближе к одному из братьев. Используйте своё очарование, представьте, что играете роль. Вы должны подобраться как можно ближе к одному из них. Советую начать с младшего, Никиты, он в «Небесном Форватере» почти ночует.

– Я не проститутка!

– Я и не настаиваю, – ответил майор. – Методы меня не волнуют.

«Какой-то бред!» – подумала Анна. Пол уходил из-под ног, девушка снова поднесла руку к лицу, тронув холодный лоб кончиками пальцев, подошла к окну, не выдержав, села на край подоконника. За стеклом улица становилась всё оживлённее, люди месили грязь под редкими точками снежинок, сбоку от окна поднимались клубы пара, выбивавшиеся из трубы, которая тянулась вдоль стены дома. День обещал быть холодным. «Можно уехать, – посетила её спасительная мысль. – В город поменьше. Да. Купить билет на поезд в одну сторону, доехать до какой-нибудь станции, сойти и отправиться в другую сторону на попутках, или пешком. Не станет же особист озадачиваться поисками какой-то официантки, найдёт себе другую шпионку, подсунет кого-нибудь на освободившееся место…»

Майор терпеливо ждал, пока она примет решение, источником его терпения являлась уверенность, что никуда она не денется: он загнал её в угол и закрыл путь к отступлению. Анна взглянула на особиста, отстранённо «любовавшегося» узорами на обоях. «А как же Тома?» – спросил внутренний голос. Может быть, преследовать Анну особисту и не хватит времени, но выполнить угрозу в отношении Томы ему ничего не стоит.

– Что вы пытаетесь узнать? – спросила Анна. – Что я должна узнать?

***

Как обычно, когда Павел вёл дело, одна из стен в кабинете начинала обрастать бумагой: так легче думалось, проще намечались связи. Вот и сейчас часть стены уже скрылась за листами и распечатанными фотографиями. Все материалы имелись в деле, но Павел предпочитал такие «панно» – помогало думать. Он стоял перед стеной, заложив руки за спину, и как раз этим и занимался.

Налётчики оставили не так уж много зацепок. Первая, конечно же, взорванная «полуторка». Её наверняка угнали, но номера преступники сняли, а взрыв существенно попортил машину. Коненков нашёл около десятка заявлений об угоне грузовиков за последний месяц, вот только процесс опознания осложнялся покорёженным видом машины. Второе – украденное оружие охранников. Если оно где-то всплывёт, по серийным номерам легко можно будет определить их хозяев, но ключевое слово здесь «если». Ждать, пока винтовки где-то засветятся, слишком долго, Павел надеялся, что этим путём идти не придётся. Третья и самая многообещающая – Воронин. К сожалению, приходилось полагаться на Фокина и его осведомителя: в кабаке, указанном журналистом, круглые сутки, сменяя друг друга, дежурили замаскированные агенты. Если (опять проклятое «если»! ) налётчики не избавились от свидетеля, то, арестовав его, следствие сможет быстро закрыть дело. Воронин знает в лицо всех преступников, поэтому найти его необходимо во что бы то ни стало.

Павел принялся медленно расхаживать по кабинету, скрестив руки на груди.

Дальше шли факты, которые следователю не нравились. Совсем. Ничего не проясняя, они лишь запутывали дело.

Аноним, сообщает о Даниле как о человеке, связанном с налётом, в тот же день парня пытаются убить «Чёрные извозчики», что уже почти подтверждает их участие. Но Валдая аноним не упоминает, почему же только парня? Без санкции отца Данила вряд ли во что-то ввязался бы. Или, всё-таки, ввязался? Вопрос так же заключается в правдивости неизвестного. Если аноним соврал, какие цели преследовал? Если сказал правду, опять же, какая ему выгода сдавать Данилу? На барыгу напали «Чёрные извозчики»: добивать паренька приехали именно они, значит, и старика убили тоже они, но при этом нельзя с уверенностью сказать, что разборки в мастерской связаны с налётом. Несмотря на косвенные свидетельства, поверить в то, что два дела связаны, Павел не мог: в обоих случаях стиль совершенно разный, схожесть в стремительности и выверенности действий, однако, если бы инкассаторов грабили «Чёрные извозчики», охранники были бы мертвы. Факт.

Видимо, чтобы игнорировать новые обстоятельства стало ещё труднее, номера с купюр, найденных в комнате Данилы Аверина, совпали с номерами похищенных налётчиками денег. Получить с пачки чёткие отпечатки не удалось из-за Романова: эксперт не мог с уверенностью утверждать, что на банкнотах есть отпечатки Данилы Авдеева, но для обвинения хватало самого факта их присутствия в его комнате. А парень всё ещё не пришёл в сознание, и прояснить ситуацию не мог.

Зазвонил телефон. Павел подбежал и схватил трубку уже на третьем сигнале.

– Из Первой городской звонят, – сообщил дежурный полицейский.

– Соединяй.

В трубке зашипело.

– Здравствуйте, лейтенант.

– Платон Матвеевич? Есть новости?

– Да, кое-что есть по вашему человечку, – прохрипела телефонная трубка. Связь всё время барахлила, прерывалась. – Стреляли в него в упор…

– Это точно? – перебил Павел.

– Никаких сомнений. Калибр семь и шестьдесят два миллиметра. Лейтенант, вы там?

Павел встрепенулся.

– Да. Спасибо, доктор, вы очень помогли.

– Отчёт перешлю пневмопочтой.

Патологоанатом отключился, Павел положил трубку. В тот же момент телефон зазвонил снова.

– Старший лейтенант Карский.

– Ефим Корнильевич вас вызывает к себе, – услышал он тонкий голос Оли.

– Иду.

Поправив пиджак и захватив папку с материалами, Павел вышел из кабинета. О чём пойдёт речь, гадать не стоило.

За несколько дней подполковник заметно сдал – сказывалось беспокойство. Ещё бы, сразу два громких дела: ограбление на сотню тысяч и убийство агента Особого отдела. И пусть в широких массах дело особиста не обсуждается, в кругах вышестоящего начальства о нём известно всем, кому положено. Сейчас самое главное это найти крайнего, и искать его особисты станут не в своих рядах, уж точно. Начальник сыскной полиции города, в котором погиб агент, вполне сгодится на роль козла отпущения.

– Доброе утро, Ефим Корнильевич.

– Проходи, Пашенька, проходи, садись, – хлопотливо пригласил подполковник. – Как там дела у нашего гостя столичного, кстати?

«Значит, угадал», – подумал Павел. Вслух ответил:

– Информацию собирает. Подробностей не знаю, в детали он меня не посвящал.

– Ну да, ну да, – закивал подполковник, – у вас своё дело. Где-то тут у меня был ваш рапорт… – Ефим Корнильевич зашарил по столу, заваленному документами. Нашёл, разложил перед собой. – Что же вы, Паша? Уже почти неделю работаете, а ни зацепок, ни версий, ни свидетелей, одни только трупы! Рядового по вашей вине застрелили. Второй в реанимации лежит. – Подполковник особенно выделил слово «вашей» и сокрушённо покачал головой.

Павел не смог ничего ответить, только поиграл желваками.

– В чём дело, Паша? Почему не разрабатываете «Чёрных извозчиков»? Вы же сразу о них говорили, помнится, вот и доверьтесь чутью-то! Неужто версии нет? Всё же на них указывает, все улики!

Павел потёр переносицу и через силу заговорил:

– Ефим Корнильевич, что банда «Чёрных извозчиков» совершила налёт на инкассаторскую машину, я не верю. Да, на первый взгляд всё так: воспользовались помощью Данилы Авдеева, чтобы достать грузовик и «Эмку», затем или Авдеев запросил больше денег, угрожая всех сдать, или налётчики просто решили, что свидетеля лучше устранить, вломились в дом Валдая, а когда не получилось, предприняли вторую попытку в больнице. Но слишком уж много несостыковок. Например, если в мастерскую они пришли именно за Данилой, как получилось, что он выжил? Разве бандиты не удостоверились бы в смерти главного свидетеля? Один контрольный в голову, и никаких проблем! Почему они перерыли комнату Валдая, но не тронули спальню парня, если знали, что у него есть десять тысяч, которые они сами же ему и вручили? Или помогали бандитам все трое, но аноним предупредил лишь о парне потому, что знал, что остальные уже мертвы? И какую цель он преследовал, и кто, в конце концов, такой? А если так, почему деньги были не в сейфе?

Не выдержав, Павел вскочил со стула, обошёл стол сбоку, встав возле начальника.

– Очень смахивает на подтасовку улик. Да и с деньгами нечисто: понимаете, я думал, у бандитов должен быть свой человек в банке, который предупредил их о перевозке. Прутков был одним из подозреваемых, а теперь он застрелен. – Павел остановился, пытаясь подобрать слова. – Я думаю, он не пытался бежать, и никаких сообщников с деньгами в том дворе не было.

Подполковник нахмурился и озабоченно пожевал губами.

– Что же, ваш подчинённый ошибся, не разглядел в темноте?

– Нет, – резко мотнул головой Павел. – Он сказал, что ждал под лестницей, но окон оттуда почти не видно, чтобы следить, ему пришлось бы отойти во дворик, а тогда преступники бежали бы прямо на него. Он же сказал, что окликал их уже в спину, когда они спустились с лестницы. Вчера днём я опросил соседей, но оказалось, что криков и предупреждений никто не слышал, только выстрел.

– Выстрел-то погромче голоса будет, – резонно заметил Ефим Корнильевич. – Поздно уже было, народ спал.

– Хорошо, – не стал спорить Павел. – Прутков был безоружен. Если младший сержант предупредил, что будет стрелять, почему он не остановился? Далее, следов, ведущих в переулок, я не нашёл, а между тем Прокопенко утверждает, что трое неизвестных скрылись именно тем путём, унося мешки, как он предполагает, с украденными деньгами.

– Ночью шёл дождь, он смыл следы.

– Я оказался на месте всего через несколько минут после выстрелов, – возразил Павел. – И как, в конце концов, в темноте и суматохе младший сержант смог подстрелить Пруткова с расстояния в пятнадцать шагов?

– Расстояние в пятнадцать шагов не такое уж и большое…

– Он у нас в кабинете с семи в мишень попасть дротиком не может! – в сердцах воскликнул Павел. – Я говорил с агентами: следить именно за Прутковым Прокопенко вызвался сам.

Повисло молчание. Подполковник, казалось, глубоко задумался: лицо его стало обеспокоенным, складка между бровей стала похожа на каньон, и сам он весь будто окаменел. Павел снова сел. Прутков стал настоящей проблемой: из второстепенного подозреваемого он превратился в первого, обогнав даже Барвинка с его нервными реакциями на допрос о деньгах. И понадобилось-то всего лишь умереть. Но Прокопенко…

«На кого он работает?» – мысленно спросил себя Павел.

– Вот что, Паша, – заговорил Ефим Корнильевич, пробудившись, наконец, от своей задумчивости. – Мне кажется, вы уклоняетесь от основной линии. Рапорт Прокопенко я тоже читал, и нахожу его убедительным. Работайте дальше, отловите вашего Воронина – тут вы правы, он единственная ниточка. И, ещё: не отвлекайтесь на ненужное. – Подполковник вынул один лист из рапорта и щёлкнул по нему пальцами. – Зачем вы допрашиваете сотрудников банка о происхождении денег? Это совершенно не имеет отношения к делу, тут, надеюсь, вы спорить не станете?

Павел сидел как оглашённый, уставившись на страницы собственного рапорта, и Ефим Корнильевич окликнул его ещё раз:

– Паша?..

– Да… Да.

– Вот и хорошо, – подполковник удовлетворённо откинулся на спинку своего кресла. – Работайте, Паша, я на вас надеюсь. Ступайте.

Закрыв дверь кабинета, Павел прошёл мимо стола секретарши, даже не попрощавшись с девушкой. Оля озадаченно и слегка обиженно посмотрела вслед старшему лейтенанту, однако окликать, конечно же, не стала.

Его душило от гнева. В коридоре он остановился с каменным лицом глядя перед собой, и вдруг с силой ударил кулаком в стену. Занёс руку для второго удара, но остановился, разжал кулак и на пару секунд привалился лбом к прохладной стене. Спохватившись, отпрянул и быстро пошёл прочь. «Что теперь? Что теперь?» – думал он, печатая шаг по каменному полу. В первую очередь следовало успокоиться и вернуть мысли в конструктивное русло, главное, не поддаваться гневу, иначе он прямо сейчас отправится искать Прокопенко, чтобы взять за воротник мундира и как следует приложить обо что-нибудь твёрдое.

«Что мы имеем? – по привычке спросил себя Павел. – Новая пища для размышления. Ефим Корнильевич знает меня достаточно давно, чтобы понимать, что его предупреждение не подействует, стало быть, теперь за мной станут приглядывать. Продолжать расследование не запретили, уже хорошо, правда, в отношении денег он выразился достаточно ясно. Кто-то надавил на Ефима Корнильевича, и это не налётчики. Кто-то достаточно сильный, чтобы отдать приказ начальнику Управления».

«Один из нас уже отдал жизнь за них. – Павел на секунду сжал кулак. – Простите, подполковник, но теперь я обязан во всём разобраться. И у меня ещё остался один неопрошенный свидетель».

***

Погода, не подававшая особых надежд с утра, к обеду испортилась так, что уже вряд ли могла утихомириться: воздух облачками пара проявлялся вокруг лиц прохожих, дождь, не сильный, но основательный, планомерно превращал дороги в русла новых ручьёв. Потемнело. За шорохом капель гул города сливался в нечто однородное, как шум моря.

В переулке по обеим сторонам, вверх, в дождь, уходили железные лестницы пожарных спусков, внизу возле дверей сбились в кучи коробки и ящики, совсем как маленькие нелепые животные, жмущиеся друг к другу в поисках тепла. Поток воды прибивал к ним обрывки газет, окурки, полосатые кульки из-под конфет и орешков и прочий мусор. Анна обошла клубы пара, вырывавшиеся из канализационного люка, и повернула к тупику между домов, к узкой железной лестнице. В прямоугольных окнах за красновато-розовыми занавесками горела лампа, внизу, под окнами, у обитой проржавевшими полосками железа двери бурлила вода, в потоке кусочек щепки и смятая коробочка от папирос кружились в водяном вальсе. Анна поднялась по лестнице и постучала. В окошке мелькнула Тома, через секунду дверь открылась.

В квартире было так же темно, как и снаружи, и маленькая лампа, на тумбочке рядом с диваном едва ли разгоняла ранние сумерки. В передней комнате едва умещалась мебель: под окном стоял диванчик и пара мягких кресел тёмно-лилового цвета, заваленных подушками, расшитыми в восточном стиле, на комоде пристроился патефон и несколько фотографий в деревянных рамках, рядом, из-под треугольного столика из крашеного под дуб дерева, выглядывала коробка с пластинками. Ковёр покрывал почти весь пол, что было не удивительно, учитывая размеры жилища. Слева проём с двумя ступеньками вёл в ещё более крошечную спальню, но кровать скрывалась слева в стенной нише, из передней было видно только краешек трюмо. Но особое внимание привлекали стены, оклеенные театральными афишами за разные годы, по большей части из театров ужасов. Они закрывали почти всё, только кое-где проступали кусочки красного кирпича.

– Проходи, – пригласила Тома. – Чай, кофе?..

– Нет, спасибо.

– Хорошо, потому что у меня всё равно нет. – Тома огляделась с неуверенным видом. – Садись пока где-нибудь, я сейчас.

Она скрылась в спальне, за занавесом из разноцветных стеклянных бусин. Несмотря на уют, в квартире всё несло отпечаток времени: когда-то прекрасные вещи, до сих пор оберегаемые, заметно постарели, и хранились не о того, что так уж дороги, а потому, что заменить их хозяйка не могла. Анна подошла к столику и выдвинула коробку с пластинками: почти всё это были старые записи довоенного времени, но имелась и пара современных романсов, да и старые подборки оказались хороши. Судя по затёртости, слушали их часто. Воровато глянув в сторону стеклянных занавесок, девушка прокрутила ручку и поставила иглу на пластинку, уже установленную в патефоне. Видимо, игла порядком износилась, как и всё вокруг, и голос певицы звучал дребезжаще:

– «Вот вспыхнуло утро, румянятся воды, над озером быстрая чайка летит. Ей много простора, ей много свободы, луч солнца у чайки крыло серебрит. Но что это? Выстрел! Нет чайки прелестной, она умерла, трепеща в камышах. Шутя её ранил охотник безвестный, не глядя на жертву, он скрылся в горах».

Занавески зазвенели, и Анна быстро подняла тонарм.

– Да оставила бы, – со смешком заметила Тома.

– Я поговорить хотела.

– Тогда точно нужно заварить что-нибудь, решила девушка. – Погоди.

На правой стороне комнаты угол занимала кухонная часть, там стояла железная плита, громоздкая, с двумя дверцами, похожими на сейфовые, закрывавшиеся на ажурные задвижки, и верхней полочкой. Тома зажгла огонь и поставила на плиту чайник с изогнутым как у слона носиком, достала из шкафа мешочек с сушёными ягодами. Она уже успела переодеться в красное платье до колен, без рукавов и с заниженной талией, и заколоть волосы, перевив их лентой.

– Жду кое-кого, – пояснила девушка, хотя Анна ни о чём не спрашивала.

– Я ненадолго…

– Да ладно, – Тома развязно взмахнула рукой. – Подождёт, если что, не растает. Так что случилось?

Пересказ беседы с особистом много времени не занял, Тома слушала очень внимательно и бесстрастно, только когда подруга закончила, коротко выругалась, наградив майора нелестным эпитетом, потом спросила:

– Так что будешь делать?

Анна пожала одним плечом.

– Шпионить, а что мне остаётся? – Она вздохнула. – Ты извини, я тебе рассказываю не потому, что совета жду или помощи, советовать тут нечего, просто хотелось поделиться, понимаешь?