Текст книги "Злой город. Петрополь"

– Отпусти её, тогда и будем говорить, – упрямо наклонил голову Тагар. Он был не из тех, кто покорно принимает чужие правила игры. – Я уже здесь, как ты хотел, тебе она не нужна.

Рыжий, сидевший позади барона, поймал взгляд Максима, но только на доли секунды – Лихов не показал даже намёка на колебание. «Я не знаю, – подумал Рыжий, – не знаю, что у него на уме. Блефует ли он?» Лёха взглянул на Голоса: о чём думает друг он тоже далеко не всегда мог понять, но, во всяком случае, на его счёт был уверен – Голос не станет колебаться.

– Что насчёт вас двоих? – неожиданно спросил Тагар, посмотрев поочерёдно на Голоса и Рыжего. – Вы кажетесь неплохими ребятами, если ваш атаман вам прикажет, вы убьёте беззащитную девушку?

Цыган глянул на Лихова, однако тот не пытался пресечь разговор, он откинулся назад, скрестив руки на груди, то ли так доверяя своим людям, то ли (подумалось Тагару), позволяя им сделать выбор. И принять его последствия, вероятно. На лице молчаливого парня он не смог прочесть ничего, а вот рыжеволосый заколебался.

– Так что, парень, пойдёшь на убийство? Это уже не честная война мужчин. Мы стреляем друг в друга, из-за угла, и в спину тоже бьём, но угрожать расправой женщине… – Тагар повернулся вполоборота к Лёхе, чтобы одновременно видеть и его, и Максима. – Боишься ты его или нет? Как, по-твоему, должен ли один человек одновременно вызывать восхищение, уважение и страх? И должно ли так быть?

Лёха растерянно смотрел на барона, не решаясь взглянуть на Максима. Он слишком медлил с ответом, теперь уже, что бы он ни сказал, Максим запомнит его колебание. Но он не мог ответить на вопрос, просто не знал, как.

– Ты всё ещё можешь проверить, – подал голос Максим, и Лёха вздохнул с облегчением. – Но речь сейчас не о пределе верности моих людей, и не о пределе, на который способен я, а о том, что для тебя пришло время умерить амбиции.

– Не потому ли, что твои аппетиты возросли, а? – с насмешкой спросил Тагар, всё-таки садясь на стул по другую сторону стола.

Максим пропустил насмешку мимо ушей.

– «Лихие» и ваши давно бодаются, и никто в городе не посмеет сказать, что у меня нет права мстить тебе… – Максим взглянул в сторону кровати. – Жизнь за жизнь – справедливо, не так ли?

На пару секунд повисла пауза, в течении которой Тагар успел представить несколько вариантов развития событий, но ни один из них не предполагал спасение ни его, ни Шанты.

Развернув перед бароном карту, Лихов взял карандаш и провёл линию.

– Это новая граница, – произнёс он. – И твои люди будут работать только в пределах своей территории. Все притоны за её пределами ты закроешь, или их закрою я. Ты не сунешься дальше этой черты, тем более на Княжий остров, иначе с цыганами станет то же, что с «Чёрными извозчиками». Ясно?

– Что ты затеял? – спросил Тагар. – Хочешь подмять город под себя? И думаешь, тебе позволят?

– А кто мне помешает? – вопросом ответил Максим. Он выпрямился на стуле и чуть наклонился вперёд. – Но мне не нужен весь город, в противном случае мы сейчас не беседовали бы с тобой. Тебе придётся принять мои условия. Иначе никаких больше стычек, никаких действий через полицию. Я приду в твой дом и никого не оставлю. Ты спрашиваешь моих людей о преданности – пойди спроси остальных, всех, кто ожидает сейчас, чем завершится наша беседа, всех, кто ждёт снаружи, спроси их, что они станут делать, если я выйду и скажу, что мы едем в твой дом убивать твоих людей и твою семью. А ещё лучше спроси самого себя: что заставляет тебя думать, что здесь есть место колебаниям? Не твоя ли слабость, которую ты ищешь во мне?

Молчание барона можно было бы истолковать по-разному, и Максим ждал, что он ответит. Даже если согласится, нет гарантий, что не попытается нарушить слово сейчас или в будущем, но дураком Тагар не был точно. Ещё недавно он имел дело со слабеющей бандой, если ему хватит ума понять, что всё изменилось, он поостережётся.

В камине с треском развалилось полено, выпустив сноп искр. За окном шёл снег, заметая город, который жил независимо от того, что случалось на его улицах. «Нет ни одного человека, без которого Петрополь падёт, – подумал Максим. – Кто бы ни исчез с его улиц, город продолжит своё существование: аптекарь, разносчик газет, судья, мясник, городской голова, горничная, главарь банды – город обойдётся без каждого из нас. Ничто не изменится. Город будет стоять, как стоял».

Он мог не дожидаться, что скажет Тагар: и для него, и для самого барона ответ был очевиден.

***

Кладбище завалило снегом, на белоснежном полотне отпечатались лишь следы синиц, может, две-три цепочки кошачьих следов. Тропинку к могилам замело, нижние ветви деревьев прогнулись под тяжестью снега. В глубине кладбища могилы почти совсем скрыло под горами снега, теперь до весны, если только не оттает раньше: смотрители не убирали в старой части, а родственников ни у кого из тех, кто нашёл здесь последний приют, давно не осталось. Река ещё не замёрзла, но казалось, что замедлилась, отяжелела.

Максим стоял у воды, спиной к могилам, засунув руки в карманы пальто. За рекой, вдалеке, щетинилась трубами Канатная фабрика, дым уходил в небо.

Снег заскрипел под чьими-то ногами, он оглянулся и увидел идущего к могилам Ника. Воротник его пальто был поднят, он втянул голову в плечи и съёжился под ветром. Снег взметался и закручивался в воздушные воронки у его ног, похожий на туман. Максим поднял руку в приветственном жесте и пошёл навстречу. Они остановились перед могилами, постояли, глядя на кресты. Ник закурил, протянул сигарету Максиму, но тот отрицательно качнул головой.

– Знаешь, всё-таки нужно поставить ограду и памятники, – произнёс Никита. – Нехорошо как-то, будто у них никого, будто они такие же, как все эти. – Никита махнул рукой в сторону деревьев, среди которых лежали как руины надгробия и осколки статуй. Он взглянул на брата: – Что думаешь?

Брат смотрел на надпись. «Отцу было восемнадцать лет, когда он оказался на войне. Когда ему шёл двадцать первый год, у него уже родился я, – думал Максим. – Он был всего на восемь лет старше меня, когда его путь уже закончился здесь. Тридцать пять лет жизни. Интересно, был ли он доволен тем, как жил? О чём он думал, какой был план у него?»

– Рада что-то опаздывает, да? – снова заговорил Никита. – Может, нам стоило самим её встретить?

– Знаешь, – сказал Максим. – Мне пришла в голову одна мысль: я ведь не знаю ни одного счастливого человека. – Он говорил, глядя куда-то поверх крестов остекленевшим взглядом. – Я знаю много людей, очень много, лучше или хуже, но среди них нет ни одного счастливого.

Он посмотрел на брата, слушавшего его с выражением непонимания на лице.

– А ты? Тебе встречался хотя бы раз в жизни счастливый человек?

– Ты про что вообще?

– Можно прожить целую жизнь, и так и не встретить никого, кто был бы счастлив, – сказал Максим, но, видя, что Ник всё ещё недоумевает, покачал головой: – Не бери в голову.

Никита посмотрел на него странным взглядом и осторожно, будто боясь, что с братом может случиться припадок, произнёс:

– Так Раду точно выпускают сегодня?

– Почему ты предал меня, Ник? – спросил Максим.

На лице брата промелькнул испуг, почти сразу сменившийся выражением веселья.

– Что? Ты что, выпил, что ли? – расхохотался Никита. – Кто тебе такое сказал вообще? Это Рыжий, да? – Никита перешёл в нападение: – Он врёт! Он давно уже пытался меня оттеснить, твои шестёрки… ты им слишком много позволяешь.

– Перестань, – оборвал его Максим. – Я знаю, ты сговорился с «Чёрными извозчика». Почему?

– Я не предавал тебя! – горячо запротестовал Никита. Он схватил брата за руку. – Макс, они всё врут!

Он заглянул брату в глаза, и, видимо, по его лицу понял, что отпираться бесполезно.

– Да, я тебя сдал! – заорал он, отпустив руку брата и отступив от него. – Ты сам виноват! Ты и Глеб, вы держали меня за идиота! Мальчика на побегушках, который сделает, что скажешь! Я тоже могу управлять, ясно тебе!?

– Они не оставили бы тебя в живых.

– Мне отдали бы Остров, я бы просто отдавал часть выручки, и только! Пусть я предатель, пусть, но на предательство меня толкнул ты! Ты никогда не воспринимал меня всерьёз!

У него покраснело лицо, голос сорвался от крика, и он замолчал, тяжело дыша.

– Теперь уже ничего не выйдет, – негромко произнёс Максим. – Мы победили, ты уже думал, что будешь делать?

Ник угрюмо посмотрел на брата и не ответил.

– Должен был подумать. Из-за тебя чуть не погиб Глеб. Ты сдал меня Червонцу.

– Я не шестёрка, – бросил Никита. – Я должен иметь равные права со всеми вами, но вы, вы помыкали мной, и только! Распоряжались так же, как прочими, будто я один из ваших людей, тот, кому просто дают задания.

Максим молча слушал Ника с застывшим выражением на лице.

– Планы? – резко спросил Никита, развернувшись к брату. – Ты же обожаешь планировать! Какое место ты отвёл всем нам в своей схеме? Нам вообще найдётся место? А, Макс?

Губы Максим чуть приоткрылись, будто он хотел что-то ответить, но он не проронил ни звука.

– Марионеточник чёртов! – закричал Никита. – Мы для тебя болванчики, ты, манипулятор! Думаешь, я идиот? – Он нервно рассмеялся. – А я вижу, что ты делаешь! Для тебя нет живых людей, только средства, автоматы, ты всех оцениваешь по полезности!

Никита глубоко вздохнул, провёл пятернёй по волосам, упавшим на лицо. Взгляд его невольно скользнул по крестам, лицо странно дёрнулось, и он поспешно отвернулся.

– Я предатель. Может быть, но чего ты ждал? – спросил Никита. – Думаешь, что лучше меня? Ты считаешь тех, кого прикончил? Ты помнишь первого человека, которого убил?

Видя, что брат не отвечает, Никита погас, он будто растратил весь пыл, голос его стал хриплым и зазвучал тише и ровнее.

– Я могу управлять не хуже тебя, – выговорил он.

– Мама просила меня заботиться о тебе, – сказал вдруг Максим. Никита вскинул глаза. – Она жалела, что ты не запомнишь её – ты был маленьким. Она просила меня заботиться о тебе, не отца: он всегда был занят делами Семьи.

– Зачем ты мне это говоришь? – резко спросил Никита.

– Не знаю, – едва слышно прошептал Максим и перевёл взгляд за спину брата. Складка, обозначившаяся между его бровей, на секунду разгладилась, губы тронула натянутая улыбка, он произнёс: – А вот и Рада.

Ник оглянулся на пустую тропинку, Максим вынул правую руку из кармана, навёл револьвер и выстрелил. Раздался грохот, похожий на раскат грома, Ник вздрогнул, откинул руки назад и упал лицом вниз. Над деревьями с карканьем взметнулись несколько ворон.

ЭПИЛОГ

Дом восстановили: в гостиной сохранился лишь старый неподъёмный стол, да кресло у окна, всю прочую мебель обновили, привезли всё новой, самое лучшее. Стены оклеили новыми обоями, в центре потолка повесили люстру с хрустальными подвесками, так же преобразились и остальные комнаты, но Максим не успел их посмотреть.

Навстречу ему вышел Глеб. Он всё ещё с трудом передвигался, и его лицо сохраняло бледность, но удержать в постели мужчину не сумел бы ни один доктор.

– Ты как? – спросил Максим.

– Да ничего, – откликнулся Глеб. – Только пошли, сядем, пока я стену не начал подпирать.

В гостиной мужчина развалился на новом атласном диване среди маленьких подушечек, расшитых райскими птицами. Максим подвинул себе стул, спросил:

– Где Рада?

– Она не выйдет, пока ты здесь, – ответил Глеб.

Максим кивнул. Они немного помолчали. Глеб исподтишка разглядывал младшего брата, пытаясь найти признаки сильных изменений: почему-то ему казалось, что в Максиме должна была произойти эта внешняя перемена, какая угодно, что-то, что послужит знаком, но он ничего не находил. «Да хвост отрасти, что ли, должен был?..» – мысленно, с ехидной интонацией, спросил он себя. Единственная перемена, которую он видел – это печать усталости.

– Что делать будешь? – Глеб поморщился, пытаясь устроиться поудобнее на диване.

– Перееду, – криво усмехнулся Максим.

– Да я не про то…

– Я понял, – перебил Максим. – Честно говоря, подумывал о расширении бизнеса. Ты же в деле?

– Само собой, – ответил Глеб и прибавил: – Не хочешь спросить меня, стану ли я…

– Нет, – качнул головой Максим. – Знаю, что не станешь.

– Хочешь сказать, – начал свирепеть Глеб, – что я…

– Да ничего я не хочу сказать! – воскликнул Максим. – Ты так решил, а не я. Сам же знаешь.

Глеб, успокоившись, сел, проворчал всё-таки:

– Тебе-то откуда знать?

Но он понимал – Максим знает. В чужих душах тот читал, как в открытой книге, и очень редко ошибался. Ещё валяясь в кровати в доме Матвея Глеб решил, что отступит. Ему нелегко далось осознание того, что придётся уступить младшему, но дураком он себя никогда не считал, зато, пусть никогда и не признался бы, но мысленно соглашался с Максимом в том, что долг старшего – заботиться о семье. Что с того, что твоя забота выразиться в уступке?

Он снова взглянул на брата, и подумал, а способен ли тот так же ясно читать в своей душе, как он читает в чужих?

– Слушай, Макс, – начал он. – Ты же знаешь, ты сделал то, что нужно.

– Да, знаю, – ответил Максим, посмотрев на Глеба, но как-будто мимо.

– Нужно будет собрать людей, – снова заговорил Глеб. – Чтобы официально объявить тебя, так сказать. Знаю, они и так слушаются тебя, но могут пойти слухи. Никто не должен думать, что будет раскол, так что лучше сразу всё прояснить…

– Глеб, – перебил Максим, вдруг посмотрев на брата прямым и ясным взглядом. – А ты помнишь первого человека, которого убил?

– Что? – опешил мужчина. – А чего ты спрашиваешь?

Максим едва заметно пожал плечами, опять отвернулся.

– Просто я не могу вспомнить.

Глеб не нашёлся, что ответить. Несколько секунд он пытался подобрать какие-то слова, но потом расслабился и прислонил затылок к спинке дивана, чувствуя, как боль начинает пульсировать в теле. Тишина в доме, нарушаемая только тиканьем часов, не умиротворяла. Маленькая комната с зелёными обоями, знакомая с детства, дом, который был, всегда был, только местом для ночлега. Всегда полный людей, но постепенно пустевший. Они уходили один за другим, но переселялись не далеко, на берег мутной речки, похожей на ручей, под присмотр старой женщины, которая пережила уже большую часть своих родственников. Однажды к тем могилам могут присоединиться ещё две, последние, и старуха, прямая, как струна, чёрная, как ворон, будет приходить туда день за днём и молча стоять над ними. Однажды так и будет. Так нужно ли пытаться вспомнить лицо первого убитого, если эта вереница так и будет тянуться? Последним лицом в ней всё равно станет твоё собственное.

***

Павел снимал со стены в кабинете листы с фотографиями и записями. Из открытого окна с улицы доносился шум машин, грохот экипажей и выкрики.

Дело закрыто. Сверка серийных номеров с банкнот, найденных в укрытии «Чёрных извозчиков», подтвердила, что это именно те деньги, что были похищены, так же, как и винтовки. Разумеется, в том мешке не было даже и половины украденной суммы, но ведь бандиты, скорее всего, разделили деньги, и полиции оставалось просто разыскать другие части.

Просто! Павел не сомневался, что денег они больше не найдут. Согласно отчёту, кто-то вломился в дом и перестрелял остатки банды, куда делись другие, в том числе и главарь, официально неизвестно, неофициально… слухи о бойне в районе заброшенных заводов распространились быстро, но предпринимать какие-то действия в связи с этим полиция не собиралась: одна банда разделалась с другой, к чему вмешиваться?

Собственные соображения Павел в отчёт не внёс: он не мог написать, что «Лихие» перестреляли конкурентов в их доме, а затем подкинули им оружие и деньги. Он не мог даже показать, что не верит в официальную, им же самим подтверждённую версию, потому что в таком случае Алтынов пойдёт на «Лихих», и что начнётся на улицах города, одному Богу известно.

Павел скомкал в руке лист и кинул в корзину у стола. Промахнулся, покорно вздохнул и пошёл поднимать.

Он услышал, как открылась дверь, и повернулся к вошедшему всё с тем же выражением на лице. В кабинет, не снимая шляпы и не здороваясь, вошёл Валентино. Павел притормозил, ожидая, не скажет ли майор что-нибудь, но тот хранил молчание, и Павел вернулся к стене с бумагой.

– Я полагал вас человеком иного склада, – произнёс майор.

Павел бросил на особиста короткий взгляд, но тот снова замолчал, и Павел опять отвернулся: старая игра, заставить собеседника говорить, делая общие замечания «в воздух», что-то, что заставит нервничать. «Может сработать с уличной шпаной, но не с полицейским», – отметил про себя Карский.

– Рад, что смог вас удивить, – сказал он вслух.

Лицо Валентино дёрнулось, и Карский подумал, что, возможно, от шуток стоило воздержаться. Он отошёл от стены и положил кипу листов на стол.

– Если вы что-то хотели, господин майор, говорите прямо, – устало попросил Павел.

Валентино прошёл в кабинет, взглянул на стену, где осталось только несколько фотографий, снова посмотрел на старшего лейтенанта. «Как же так выходит? – подумал Карский. – Казалось бы, должно существовать лишь две стороны: мы, полиция, и они, преступники. Но вот два полицейских стоят друг перед другом, и кто станет говорить, что мы заодно?»

– Я уезжаю из Петрополя, – сказал Валентино. – Но вы, вероятно, уже знаете.

– Нет, впервые слышу от вас. Так ваша работа окончена?

– Вы сделали её за меня.

– Не понимаю.

Павел поправил кипу листов и направился обратно к стене.

– Вы завершили расследование, – заметил Валентино, взяв один лист из стопки. – Как думаете, получите повышение?

Павел промолчал, ожидая, что ещё скажет майор.

– Мне передали, вы нашли документы, при обыске убежища «Чёрных извозчиков». – Майор сделал паузу. – Все силы полиции были брошены на поиски, а вы случайно наткнулись на чертежи.

– Повезло, – развёл руками Павел. – Как увидел, так и подумал – что-то важное, и сразу передал в Особый отдел.

– Что же со мной не связались?

– Не подумал, – сказал Карский.

Несколько секунд майор смотрел в лицо Павлу, но тот спокойно выдержал взгляд. Валентино притворно вздохнул.

– Полагаю, у этого города нет шансов, – произнёс майор, – если на сделку с преступниками идут даже самые лучшие представители полиции.

– Полагаю, у города нет шансов, когда представитель полиции отдаёт людей, которых должен защищать, на растерзание преступникам.

В кабинете повисла тишина. Павел сбросил маску равнодушия, теперь он смотрел на майора открыто, больше не пытаясь сохранить статус «кво». Котов рассказал о том, что было на Княжьем острове, но даже и без его рассказа слухи всё равно просочились бы, невозможно провернуть нечто подобное и надеяться, что это не выплывет наружу. Валентино не надеялся, он мог позволить себе не волноваться о последствиях… если бы дело выгорело. Карский отлично понимал, что Особому отделу важен был результат, и они дали своему псу волю. Если же пёс зарвётся, его всегда можно вздёрнуть, устроив показательную казнь.

– Вы не можете даже представить, что за чертежи попали к ним в руки! – с жаром заговорил Валентино. Его напускное спокойствие испарилось, в голосе прорезались сила и неподдельное волнение – он в самом деле верил в то, что говорил. – Если бы чертежи попали к врагу, под удар попала бы вся Республика! Несколько десятков жизней стоят того, чтобы спасти тысячи!

Павел присел на край стола и скрестил руки на груди.

– «Ночной истребитель» наш козырь! – продолжал майор. – Наше спасение. Вы бы поступили на моём месте так же…

– Не думаю, – покачал головой Карский.

Валентино скривил губы в брезгливой гримасе:

– Чистоплюй, – выговорил он с презрением. – Думаешь, что лучше таких, как я? Сколько ты получил от «Лихих» за то, что передал чертежи?

Губы Карского тронула едва заметная улыбка. Он встал, неспеша подошёл к двери и открыл её. Валентино перевёл взгляд со старшего лейтенанта на коридор, казалось, его душит от гнева.

– Если вы попытаетесь что-либо сделать, я расскажу о вашей сделке с «Чёрными извозчиками», – предупредил Павел. – Свидетели найдутся, даже не сомневайтесь. Особый отдел неразборчив в методах, что верно, то верно, но вы также не любите шум. Не уверен, но мне кажется, руководству будет проще откреститься от агента, подставившего их, чем выгораживать. Они скажут, вы превысили полномочия и действовали по своей инициативе. Я прав?

Валентино не ответил.

– Всего хорошего вам, майор. Надеюсь, вы никогда больше не объявитесь в Петрополе.

Дёрнув шеей, Валентино прошагал к выходу, но, поравнявшись с Карским, остановился и тихо произнёс:

– Вы нажили себе врага.

Не дожидаясь ответа, майор вышел в коридор и, печатая шаг, быстро зашагал прочь.

– И не последнего… – пробормотал Павел, глядя в спину майору.

Закрыв дверь, он вернулся к своему столу, отпер несгораемый шкаф, вынул папку с делом и быстрым шагом вышел из кабинета. Он сомневался. Всё ещё сомневался, поэтому шёл всё быстрее, чтобы не успеть передумать. Поль и Тиса теперь были далеко, он сам позаботился о том, чтобы никто не смог узнать, куда они уехали. Тиса не спорила, может быть, в первые за долгое время.

«Ты ведь никогда не остановишься?» – спросила она, когда они прощались. Ответа она не ждала, и он не отвечал. «Ты похож на безумца, – продолжала она. – Весь этот город безумен, и даже если сюда приезжают нормальные люди, они всё равно сходят с ума. Ты одержим. Не смотри на меня так, я не могу позволить нашему сыну стать таким, как ты. Этот город поглотит его, как поглотил тебя».

Она была во всём права. Странно, как люди продолжают идти путём неверным, зная, что ошибаются, продолжать двигаться, потому что нельзя иначе.

– Здравствуйте, Оленька, – поприветствовал Павел секретаршу. – У себя?..

– Да. Ефим Корнильевич вас ждёт. – Девушка слабо улыбнулась – значит, и до неё уже добрались те слухи, что гуляли по Управе. – Только у него сейчас люди.

– Ничего.

Постучав, Павел вошёл в кабинет.

– Мерзавцы! – кричал багровый от гнева подполковник.

Павел остановился у двери, выжидая, пока минует ненастье. Перед начальником Управления стояли двое мужчин в полицейской форме, один расплывшийся и похожий на мешок муки, второй с рябым лицом – он оглянулся, когда Карский вошёл. Они стояли съёжившись и не смели даже пикнуть что-то в ответ.

– Вы что себе позволяете, а? – продолжал орать Ефим Корнильевич, потрясая в воздухе смятой газетой. Заметив Павла, он в сердцах махнул газетой на полицейских. – Вы посмотрите, что делается у нас в Управлении! Читали «Вестник Петрополя»?

– Что? – спросил Павел, подходя к столу.

– Какой-то журналист написал разоблачительную статью! Эти двое опозорили честь мундира, изнасиловали девушку, мерзавцы!

– Может, выдумка? – предположил Павел. Журналисты всегда рады были отыграться на полиции. Он развернул газету и отыскал имя автора в конце. «Фокин, – Павел мысленно улыбнулся. – Значит, вряд ли выдумка».

– Нет. – Подполковник утёр лицо.– Я уже справки навёл, в седьмом участке мне всё подтвердили. – Он швырнул газету на стол. – Не будь девушка проституткой, так легко бы не отделались.

Павел взглянул на неприятную парочку.

– Лёгко?

– Пошли вон! – крикнул на полицейских Захарьин. – Из моего кабинета – вон! И из полиции тоже!

– Ч-чего? – переспросил осторожно рябой.

– Вон, я сказал!

В гневе подполковник умел производить впечатление, так что обоих словно сдуло ветром. Захарьин тяжело опустился в кресло.

– Что творится, Паша? – спросил он, вытирая с шеи выступивший пот. – Как полиция докатилась до такого?

– Примерно вот так, – ответил Карский, положив перед подполковником папку.

– Что это? – спросил Захарьин, как показалось Павлу, с опаской.

– Дело купца Алтынова, – ответил Карский. – Здесь все материалы, что мне удалось собрать, этого хватит, чтобы возбудить дело. Нужно только опросить сотрудников банка, и свидетели появятся.

На подполковника стало больно смотреть. Он не прикоснулся к папке, точно боясь, что простое движение что-то поменяет и вынудит его пойти до конца. Все опасения Захарьина легко читались у него на лице, Павлу почти стало жаль старика, но отступать уже было некуда.

– Я арестовал Прокопенко, – сообщил он.

– За что? – От неожиданности заявления Захарьин растерялся, и вопрос его прозвучал совсем уж по-детски.

– За убийство Пруткова, – ответил Павел. – Доказательств хватает, чтобы настаивать на высшей мере. Прокопенко пойдёт на сделку и сдаст всех, кого сумеет.

– Паша, – Захарьин привстал из-за стола, на лице его читалась растерянность и лихорадочная работы мысли, сейчас он пытался сообразить, как уладить всё, что заварил подчинённый, вот только остановить это было уже невозможно. – Вы просто не понимаете, мы не можем так запросто… Вы не знаете, во что влезаете.

– Знаю, – возразил Павел. – Ефим Корнильевич, прислушайтесь к себе, вы же понимаете, что я прав! Наш город не принадлежит нам, – Павел в сердцах махнул в сторону карты, – он принадлежит им: грабителям, убийцам, всей этой швали, которая заселила его и диктует свои порядки. Это, – Карский схватил со стола газету, – то, что мы получили по заслугам – осмеяние и недоверие горожан. Ведь это мы те, кто должны бороться с преступниками, иных толкований просто не может быть, наша работа в том, чтобы следить за соблюдением закона, а не в том, чтобы носить бессмысленно мундир!

Павел тяжело опёрся о стол, на секунду сморщившись, когда в боку неприятно кольнуло, но, тем не менее, продолжил:

– Алтынов король потому, что мы его так зовём. Но он не какой-нибудь средневековый правитель города, он – руководитель преступного сообщества, и я, и вы знаем это. Весь город знает это. Так почему он ещё на свободе? Не существует неприкасаемых, майор Валентино показал это. Он вошёл в его дом, и небеса не рухнули.

Начальник Управления сидел ссутулившись, с болезненным выражением лица, страдальчески изломив брови.

– Если сейчас мы не предпримем ничего, чтобы остановить его, мы потеряем город окончательно, – сказал Павел. – Горожане уже во многих случаях предпочитают идти за справедливостью не в полицию, а к таким же преступникам, как те, что обидели их. Алтынов сейчас уязвим, нужно бить, пока он не восстановил свои силы.

– Паша…

– С вами или без вас, Ефим Корнильевич. – Голос Карского зазвучал жёстче. – Вы не просто так советовали мне бросить дело, уверен, что из лучших побуждений, и, тем не менее…

Он не закончил фразу, чтобы не загонять подполковника в угол, но то, что он не договорил, было очевидно для обоих.

– Вы управляете полицией Петрополя, на вас лежит ответственность за защиту граждан, – произнёс Павел. – Мы должны оберегать всех, не только самих себя, это наш долг, вы сами говорили мне это много лет назад, когда я только пришёл сюда.

Захарьин растерянно смотрел на старшего лейтенанта, теперь он выглядел совсем старым. Он не был плохим полицейским, но Павел подумал, что, вероятно, он слишком долго занимает свой пост. Страх, с ним не справится так просто, страх толкает на такие поступки, которых ты никогда не ожидаешь от себя. Страх за близких, за свою жизнь, за будущее.

– Решайте, – настойчиво произнёс Карский. – Сейчас. Мы можем его взять, он не всесилен. Он не бог и даже не король. Преступник. А мы их ловим, помните?

Захарьин молча сидел за столом, глядя на свои руки.

– Вы мне поможете? – спросил Павел.

Подполковник тяжело поднял голову, посмотрел на Краского, затем на папку, взял её сухими пальцами и открыл.

– Расскажи, что у тебя на него уже есть.

***

Тишина подкрадывающейся полночи связала темнотой улицу, не горело ни единого окна. Наверху, словно расщелина между крыш, проглядывало тёмно-синее небо. Максим уже полминуты стоял перед дверью трактира и крошил между пальцев папиросу. Наконец, он взялся за ручку двери, промедлил секунду, провёл пальцем по рукоятке револьвера, и вошёл внутрь. Его окутало тепло и мягкий свет.

«Проклятье…»

Она играла. Почти все лампы были погашены, девушка стояла посреди зала, спиной к двери. Скрипка жила в её руках, под смычком инструмент пел медленную, печальную песню, с нежностью обволакивая пространство расцветающей мелодией, которая будто проходила насквозь через сердце. Он ощутил тот самый знакомый аромат, разлитый в воздухе, и схватился за спинку стула.

Мелодия оборвалась резко, как удар кнутом, Анна обернулась, нерешительно посмотрев на Максима.

– Прошу, – хрипло выговорил он. – Продолжай.

Что-то промелькнуло в её глазах, брови дрогнули, но уловить выражение он не успел. Она подняла смычок и тронула струны. Он отодвинул стул и сел. Ему казалось, песня увечит его, рвёт что-то внутри, полосуя словно острым скальпелем. Не выдержав, Максим уронил голову на руки и стиснул челюсти. Из-за сжатых зубов вырвался едва слышны стон.

Мелодия снова прервалась, но Максим не поднял голову. Он услышал её шаги, девушка остановилась возле него, и вдруг он ощутил её прикосновение, такое же нежное и осторожное, как песня. Одной рукой Максим притянул Анну к себе и прижался лбом к её животу. Несколько минут он сидел, не шевелясь, чувствуя, как отпускают невидимые тиски, сдавившие голову. Осталась только пустота где-то глубоко внутри, что-то, чему он не смог бы дать имя. Максим не глядя перехватил руку девушки и поднёс кончики её пальцев к лицу.

– Что с вами? – негромко спросила Анна.

– Твои руки пахнут мелиссой, – прошептал он. – Ты добавляешь масло в воду, когда моешь здесь полы, да? Я не сразу узнал аромат.

Он поднял голову. Лицо скрипачки казалось золотистым при тусклом свете ламп, и глаза, похожие на бездонные колодца, смотрела на него.

– Я знаю, что ты рассказала Валентино о бумагах.

Максим почувствовал, как сильнее забилась жилка под его пальцами.

– Ты убьёшь меня? – спросила Анна.

Не ответив, Максим скользнул взглядом по её лицу.

– Много он тебе предложил? – с трудом выговорил он.

– Да, – ответила Анна. – Он обещал каторгу для меня и моей подруги.

Девушка не пыталась высвободиться и не дрожала, и он отпустил её руку.

– Почему ты не отдала их ему?

– Не знаю. Потому что он обещал отправить на каторгу меня и мою подругу. Потому что отдал меня моему дяде. Потому что ты никогда не пытался пугать меня.

Максим молчал. Она и сейчас не боялась его, её взгляд был изучающим, внимательным, и так же обжигал, как величественный голос её скрипки. Невыносимый взгляд, похожий на приговор.

Ещё минуту назад ему казалось, что он всё решил.

Максим нащупал рукоятку револьвера и провёл пальцем по курку.

– Сыграй ещё один раз, – попросил он.

06.01.18 – 27.09.18