Текст книги "Сокол-корабль. Сказание о богатырях"

Илья Муромец в ссоре с князем Владимиром

Старина сорок девятая. Илья Муромец после долгой отлучки появляется в Киеве на пиру у князя Владимира. Князь Владимир не узнает его.

 
Ездил Илья Муромец далече, далече во чистом поле,
Ездил он много поры-времени,
Цветно платье у него истаскалося,
Золота казна истощилася.
Приезжает Илья во Киев-град.
У князя Владимира пир навеселе,
Приходил Илья в княжий терем
На пир ко князю Владимиру,
Стоит Илья у ободверины;
Не опознал его Владимир-князь:
«Ты откуда родом, откуда племенем,
Как тебя именем величать,
Именем величать, отцом чествовать?»
Отвечает князю Илья Муромец:
«Свет Владимир Красное Солнышко!
Я Никита Заолешанин из Нова-города,
Из дружины Васильюшки Буслаева».
«А зачем ты, Никита Заолешанин, в Киев пожаловал?
Али потерял ты что, Никита, в Киеве?»
И отвечал Илья князю Владимиру:
«Не потерял я, Никита, ничего в Киеве,
При мне мой добрый конь и палица булатная,
При мне моя сабля вострая.
Да ведь Василий-то Буслаев потерял свою буйну голову,
Потерял на горе Сорочинскоей,
Понапрасну сгинула головушка богатырская».
А Владимир-князь Илью не почествовал,
Не садил его Владимир со боярами,
Садил его Владимир с детьми боярскими.
Говорит тут Илья таково слово:
«Уж ты, батюшка Владимир-князь,
Князь Владимир стольнокиевский!
Не по чину место, не по силе честь:
Сам ты, князь, сидишь со воронами,
Меня садишь с воронятами».
Князю Владимиру то слово не в любовь пришло:
«Есть у меня, Никита, три богатыря;
Выходите-ка вы, самолучшие,
Возьмите-ка Никиту Заолешанина,
Выкиньте вон из гридницы!»
Выходили три богатыря,
Стали Никитушку попёхивать,
Стали Никитушку поталкивать:
Никита стоит – не ша́тнется,
На буйной главе колпак не тря́хнется.
«Ежели хошь, князь Владимир, позабавиться,
Подавай еще трех богатырей!»
Выходило еще три богатыря.
Стали они Никитушку попёхивать,
Стали они Никитушку поталкивать.
Никита стоит – не шатнется,
На буйной главе колпак не тряхнется.
«Ежели хошь, князь Владимир, потешиться,
Посылай еще трех богатырей!»
Выходили третьи три богатыря:
Ничего не могли сделать с Никитушкой.
Сидел на том пиру Добрыня Никитич сын,
Говорил он князю Владимиру:
«Ай же ты, князь Владимир Красное Солнышко!
Это ведь не Никитушка пришел Заолешанин,
Пришел стар казак Илья Муромец!»
Говорит Илья Муромец князю Владимиру:
«Уж ты, князь Владимир стольнокиевский!
Тебе, князю, охота попотешиться?
Пропадет теперь у тебя охота тешиться».
Стал он, Илья, богатырей попихивать,
Сильных-могучих начал попинывать:
Богатыри по гриднице ползают,
Ни один на ноги не может встать.
Говорит тут Владимир стольнокиевский:
«Ой ты гой еси, стар казак Илья Муромец!
Вот тебе место подле меня,
Хоть по правую руку, хоть по левую,
А третье тебе место – куда хочешь садись!»
Отвечает князю Илья Муромец:
«Уж ты, батюшка Владимир-князь,
Князь Владимир стольнокиевский!
«Не умел ты, Владимир, гостя на приезде учествовать,
На отъезде гостя не учествуешь!
Сам ты сидел со воронами,
А меня сажал с воронятами!»
 

Илья Муромец и голи кабацкие

Старина пятидесятая. Бунт Ильи Муромца. Пьянствует с голями кабацкими. Князь Владимир заточает его в тюремный погреб.

 
Собирался у князя у Владимира
Еще славный почестен пир
На многих князей и бояр,
И сильных могучих богатырей;
А не позвал-то он на пир Илью Муромца.
Показалось то Илье Муромцу
За досаду за великую.
Берет Илья свой тугой лук разрывчатый,
Из колчана берет стрелу каленую,
Стал по граду Киеву он похаживать,
Стал из туга лука постреливать,
На церквах кресты все повыломал,
Маковки золочены все повыстрелял.
Закричал Илья во всю силу свою богатырскую:
«Ай же вы пьяницы, голи кабацкие!
Обирайте, голюшки, маковки золоченые,
Несите в кабак, пейте зелена вина досыта!»
Пошел Илья по кабакам, по кружалам киевским,
Брал он в кабаке бочку-сороковку под одну руку,
Другую бочку под другую руку,
Третью ногой кати́т.
Выходил Илья на зеленый луг,
Закричал во всю силу свою богатырскую:
«Ай вы братцы мои, голи кабацкие,
Вы пожалуйте ко мне на зеленый луг,
Да вы пейте у меня зелена вина допьяна!»
Собирались пьяницы, голи кабацкие
К Илье Муромцу на зеленый луг,
Пили зелена вина допьяна.
Голи тут да засумлялися:
«Что-то будет нам от князя Владимира».
Говорит Илья таковы слова:
«Пейте вы, голи, не сумлевайтеся:
Я заутра сяду князем во Киеве».
Скинул Илья с себя шубу соболиную,
Князем Владимиром подаренную,
Обливал ту шубу зеленым вином,
Волочил по лужку зеленому,
Сам к шубе приговаривал:
«Упивайся ты, шуба, зеленым вином,
Уж мне так бы волочить собаку князя Владимира
По этому лугу зеленому».
Услышали о том бояре кособрюхие,
Насказали князю Владимиру:
«Уж ты, батюшка Владимир стольнокиевский!
А ты ешь да пьешь на честном пиру,
Над собой невзгодушки не ведаешь:
А как старый-то казак Илья Муромец
В Киеве кресты на церквах все повыломал,
Маковки золочены все повыстрелял,
Кабаки-кружала твои разорил,
Напоил допьяна всех голей кабацких в Киеве,
Сам он, Илья, распотешился,
Волочит твою шубу соболиную,
С плеч твоих подаренную,
Поливает он шубу зеленым вином,
Сам к шубе приговаривает:
«Уж мне так бы волочить собаку князя Владимира
По этому лугу по зеленому.
Хвалится заутра сам сесть князем в Киеве».
Разгневался тут Владимир-князь стольнокиевский,
Воскричал своим слугам верныим:
«Посадить Илью Муромца во глубок погреб,
Во глубок погреб сорока сажен,
Не дать ему ни пить, ни есть
Три года и три месяца,
Пусть он, собака, помрет с голоду».
Взяли слуги Илью в хмельном сне,
Ему руки-ноги путами опутали,
Посадили Илью во глубок погреб,
За замки крепкие, железные,
Засыпали песками желтыми,
Завалили дуб-колодьями.
Прознали богатыри русские,
Что их старший брат названый Илья Муромец,
Посажен во глубок погреб,
Оставили они князя Владимира,
Уехали все из Киева во чисто поле.
 

Илья Муромец и Калин-царь

Старина пятьдесят первая. Киев обступило несметное войско татарского царя Калина. Князь Владимир выпускает Илью Муромца из погреба. Илья Муромец и с ним двенадцать богатырей-побратимов его богатырской дружины побивают татар.

 
Как Владимир-князь да стольнокиевский
Поразгневался на старого казака Илью Муромца,
Засадил его во погреб во глубокиий,
Во глубокий погреб, во холодныий,
Да на три-то года поры-времени,
Три года и три месяца.
И подымался тут злой Калин-царь
Со своею силою поганою,
Хочет он разорить стольный Киев-град,
Чернедь-мужичков всех повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить.
Не дошед он до Киева за семь верст
Становился Калин у быстра Днепра;
Собралось с ним силы на сто верст
Во все те четыре стороны.
Зачем мать сыра земля не по́гнется?
Зачем не расступится?
А от пару было от кониного
Солнце красное померкнуло,
А от духу от татарского
Неможно нам живым быть.
Как от покрику татарского,
Как от ржанья лошадиного,
Унывает сердце человеческое.
Садился Калин-царь на ременчат стул,
Писал ярлыки скорописчаты
Ко славному князю Владимиру.
Выбирал татарина выше всех
А мерою тот татарин трех саже́н,
Голова у татарина с пивной котел,
Который котел сорока ведёр,
Промеж плечами косая сажень,
Дает ему ярлыки скорописчаты,
А в ярлыках тех написано:
«Ай же ты, Владимир стольнокиевский!
А наскоро сдай ты мне Киев-град
Без бою, без драки великия
И без того кроволития напрасного.
А не то я, Калин-царь, Киев силой возьму,
Чернедь-мужичков всех повырублю,
Божьи церкви все на дым спущу,
Тебя, Владимира, в котле сварю».
И послал его в Киев наскоро.
Садился татарин на добра коня,
Поехал ко городу ко Киеву.
А и будет он, татарин, в Киеве
Середи двора княженецкого,
Скочил татарин со добра коня,
Не вяжет коня, не приказывает,
Бежит он во гридню во светлую,
На пяту он дверь поразмахивал,
А Спасову образу не молится,
Владимиру-князю не кланяется,
Бросал ярлыки на золот стол
Перед великого князя Владимира.
Владимир-князь ярлыки распечатывал,
Распечатывал, просматривал,
Глядючи в ярлыки запечалился,
Запечалился, порасплакался:
По грехам над князем учинилося —
Богатырей в Киеве не случилося,
А Калин-царь под стеною стоит,
А с Калином силы на сто верст,
Во все во четыре стороны.
Говорит Владимир княгине Апраксие:
«Разогнал я сильных могучих богатырей русскиих,
Все богатыри у меня поразъехались,
Некому постоять за Киев-град,
Постоять за веру, за отечество».
Говорит тут Владимиру княгиня Апраксия:
«Есть у тебя, князь, могуч богатырь Илья Муромец,
Сидит он в погребе глубокоем.
Копала я подкопы под те погребы,
Кормила-поила его три года и три месяца.
Один только он может постоять за Киев-град,
Постоять за веру, за отечество».
Тут Владимир-князь стольнокиевский
Скорешенько берет золоты ключи,
Идет он в погреба глубокие,
Отмыкает решетки железные:
«Ай же ты, Илья Муромец, богатырь святорусский!
Наш-то Киев-град в полону стоит,
Пришел собака Калин-царь с силою великою.
Не гневайся ты, Ильюшенька, прости вину мою,
Постой-ка ты за славный Киев-град,
Да постой за матушки Божьи церкви,
Да постой за веру, за отечество,
Послужи мне, Владимиру, верою-правдою».
Еще нет от Ильи ответу,
Сидит Илья, очи в землю низвел,
Побелела его головушка,
Поседела его бородушка.
Опять просит-винится Владимир-князь.
На третий раз отвечал ему Илья Муромец:
«Ай же ты, Владимир стольнокиевский!
Я иду служить за веру христианскую
И за землю русскую,
За вдов, за сирот, за бедных людей,
А не для тебя, князя Владимира».
Выходил Илья из погреба глубокого,
Шел он в конюшню стоялую,
Выводил своего коня богатырского,
Стал добра коня он заседлывать,
На коня накладывал потничек,
А на потничек накладывал войлочек,
А на войлочек подкладывал подпотничек,
На подпотничек клал седелышко черкасское,
И подтягивал двенадцать подпруг шелковых,
И шпилечки он втягивал булатные,
А стремяночки покладывал железные,
Пряжечки покладывал он красна золота,
Да не для красы-угожества,
Ради крепости богатырскоей:
Шелковы подпруги тянутся, не́ рвутся,
Да булат-железо гнется, не ломается,
Пряжечки красна золота мокнут, да не ржа́веют.
И садился тут Илья на добра коня,
Брал доспехи крепкие богатырские:
Брал палицу булатную да копье бурзамецкое,
А еще брал свою саблю вострую.
И поехал он из города Киева.
Едет стар по чисту полю,
По тому раздолью широкому.
Голова бела, борода седа,
По богатырской груди расстилается,
Как скатен жемчуг рассыпается.
Да под старым конь наибе́л-бело́й,
Да ведь хвост и грива наиче́р-черна́.
Выехал Илья во чисто поле
Посмотреть на полчища татарские:
Нагнано тут силы много-множество.
Как от покрику от татарского,
Как от ржанья лошадиного
Унывает сердце человеческое.
Тут поехал Илья по раздольицу чисту полю,
Не мог конца краю силушке наехати.
Повыскочил на гору на высокую,
Посмотрел на все на четыре стороны,
Конца-краю силы насмотреть не мог.
Посмотрел под восточную сторону,
Насмотрел он там шатры белые,
И у тех шатров кони богатырские.
Спустился он с той горы высокоей,
Приезжает ко шатрам ко белыим,
Идет Ильюшенька во бел шатер,
В том шатре двенадцать богатырей,
Богатыри всё святорусские,
Они сели обедать, хлеб-соль кушать.
Говорит Илья таковы слова:
«Хлеб да соль, богатыри святорусские,
А и крестный ты мой батюшка, Самсон Самойлович!
Вы седлайте-ка добрых коней,
Поезжайте-ка во раздольице чисто поле
Под стольный Киев-град.
Стоит под городом Киевом собака Калин-царь,
Стоит он с силою великою,
Хочет он разорить стольный Киев-град,
Народ православный повырубить,
Божьи церкви все на дым спустить.
Постойте за веру христианскую,
Постойте вы за нашу святую Русь!»
Отвечает ему старый богатырь Самсон Самойлович:
«Ай же крестничек ты мой любимый, Илья Муромец!
А не будем мы коней седлать,
Не поедем мы во чисто поле,
Не будем мы стоять за веру и за святую Русь,
Не будем мы стоять за стольный Киев-град
И за матушки Божьи церкви,
Не будем мы беречь князя Владимира с княгиней Апраксией.
У него есть много князей, бояр,
Кормит их, поит, и жалует,
А нас, богатырей русских, прогнал из Киева,
Ничего нам не надо от князя Владимира».
Говорит тут старый казак Илья Муромец:
«Ай же ты мой крестный батюшка,
Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее.
Как собака Калин-царь разорит да Киев-град,
Народ православный весь повырубит,
Божьи церкви все на дым спустит,
Князю Владимиру с княгиней Апраксией
Срубит он буйные головушки.
Вы седлайте добрых коней
И садитесь вы на добрых коней,
Поезжайте в чисто поле под Киев-град,
И постойте вы за веру, за отечество.
И постойте вы за церкви за Божии.
Вы поберегите-ка князя Владимира
И со той со княгиней Апраксией».
Говорит Самсон Самойлович таковы слова:
«Ай же крестничек ты мой любимыий,
Старый казак Илья Муромец!
А не будем мы коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во чисто поле.
Не будем мы стоять за веру, за отечество,
Не будем мы стоять за стольный Киев-град.
Не будем мы стоять за матушки Божьи церкви.
Не будем мы беречь князя Владимира
Да еще с княгиней Апраксией.
У него есть много князей, бояр,
Кормит их, поит и жалует,
Ничего нам нет от князя Владимира».
Говорит старый казак Илья Муромец:
«Ай же ты мой крестный батюшка,
Самсон да ты Самойлович!
Это дело у нас будет нехорошее.
Вы седлайте-ка добрых коней
И садитесь-ка вы на добрых коней,
Поезжайте в чисто поле под Киев-град,
И постойте вы за веру, за отечество,
И постойте вы за славный стольный Киев-град,
И постойте вы за церкви за Божии,
И постойте вы за нашу святую Русь!»
Говорит ему Самсон Самойлович:
«Ай же крестничек ты мой любимыий.
Старый казак Илья Муромец!
А не будем мы коней седлать,
И не будем мы садиться на добрых коней,
Не поедем мы во чисто поле,
Не будем мы стоять за веру, за отечество,
Не будем мы стоять за стольный Киев-град,
Не будем мы стоять за матушки Божьи церкви,
Не будем мы стоять за святую Русь.
Есть у Владимира много князей да бояр,
Кормит их, поит да жалует.
Ничего нам нет от князя от Владимира».
Видит Илья, дело ему не по́люби,
Выходил Илья со бела шатра,
Садился он на добра коня,
Один напустился на силу татарскую.
Не ясен сокол с-под облак спускается
На гусей, лебедей, малых уточек —
Святорусский богатырь Илья Муромец
Напускается на силу татарскую,
Заезжает прямо в середочку.
Стал татаровей конем топтать,
Стал поганых копьем колоть, саблей рубить,
Бьет силушку великую, будто траву косит.
Провещал его добрый конь языком человеческим:
«Ай же славный богатырь Илья Муромец,
Не побить тебе той силушки великоей:
Нагнано у собаки царя Калина
Силы много-множество, сметы нет.
Сделаны у Калина подкопы глубокие,
Как просядем мы в подкопы глубокие,
Так из первых подкопов я повыскочу
И тебя на себе вынесу,
Как просядем мы в подкопы другие,
И оттуда я повыскочу
И тебя на себе вынесу.
Еще просядем во третьи подкопы во глубокие.
А вот тут-то я повыскочу,
Да тебя-то на себе не вынесу,
Останешься ты в подкопах глубокиих».
Рассердился старый казак Илья Муромец,
Стегнул коня плеткой по крутым бокам:
«Ай же ты, конище изменное,
Я тебя кормлю, пою да и улаживаю,
А ты хочешь меня оставить в подкопах глубокиих!»
И поехал Илья по раздольицу чисту полю,
Бьет Илья силушку великую татарскую,
Топчет конем, колет копьем, саблей рубит,
А он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила не уменьшится.
И просел он в подкопы глубокие.
Его добрый конь оттуда повыскочил,
Повыскочил, Илью на себе повыносил.
И пустил он коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю
Во ту силушку великую татарскую,
Стал конем топтать да копьем колоть.
И он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья не старится.
И просел он с конем богатырскиим,
И попал он в подкопы-то во другие;
Его добрый конь оттуда повыскочил,
Повыскочил да Илью на себе повыносил.
И пустил Илья коня да богатырского
По тому раздольицу чисту полю
Во ту силушку великую татарскую,
Стал конем топтать да и копьем колоть.
Он бьет-то силу, как траву косит;
У Ильи-то сила меньше ведь не ставится,
На добром коне сидит Илья не старится.
И попал он во подкопы-то во третие,
Он просел с конем в подкопы те глубокие;
Его добрый конь да богатырскиий
Еще с третьих подкопов-то повыскочил,
Повыскочил да Илью-то на себе не выносил,
И остался Илья в подкопе во глубокоем.
Тут навалились татары поганые,
Связали Илье руки-ноженьки,
Привели к собаке царю Калину.
Говорил собака Калин-царь Илье Муромцу:
«Ай же ты русский богатырь Илья Муромец,
Где-то тебе одному побить мою силу великую!
Силы у меня припасено у царя Калина —
Сколько в лесе лесу, на лесу листу.
Садись-ка ты со мной за единый стол,
Ешь-ка яствушку мою саха́рную,
Да и пей-ка мои питьица медвяные.
И одень-ка ты мою одежу драгоценную,
И держи-ка мою золоту казну,
Не служи ты князю Владимиру,
Служи ты мне, царю Калину».
Говорит Илья царю Калину:
«Не сяду я с тобой, собака, за единый стол,
Не буду есть твоих яствушек сахарныих,
Не буду пить твоих питьицев медвяныих,
Не буду носить твои одежи драгоценные.
Не буду держать твоей бессчетной золотой казны,
Не буду служить тебе, собаке царю Калину.
Клал я заповедь великую
Не царям-князьям службу служить,
А защищать Русь святую, сирот и вдов,
Беречь церкви Божии».
Понатужился Илья, порвал путы на руках-ногах;
Набежали татары, стали Илью теснить.
Хватал он татарина за ноги,
Стал татарином помахивать,
Куда махнет – там и улица,
Отмахнет – переулочек.
И прошел он сквозь всю силушку татарскую.
Свистнул Илья свистом богатырскиим,
Прибежал его добрый конь из чиста поля.
Садился Илья Муромец на добра коня
И поехал по раздольицу чисту полю.
Видит, едут в чистом поле
Двенадцать богатырей ему на выручку,
Наперед крестный батюшка Самсон Самойлович.
Стали бить они силушку татарскую,
Всю силушку великую притоптали,
Не оставили ни единого.
А Калина-царя привезли в стольный Киев-град
Ко князю Владимиру.
Взмолился тут собака Калин-царь:
«Ай же ты, Владимир-князь стольнокиевский,
Не руби ты мне буйну голову!
Буду тебе платить дани век и по веку.
Не дай бог мне идти еще на Киев-град».
А тут той старинке и славу поют.
А на том старинка и покончилась.
 

Калика-богатырь

Старина пятьдесят вторая. К Киеву подступает новое татарское войско. Весть о новом нашествии приносит могучий богатырь калика.

 
Из-под ельничка, с-под березничка,
Из-под часта молодого орешничка,
Выходила калика перехожая,
У калики костыль дорог рыбий зуб,
Дорог рыбий зуб в девяноста пуд.
О костыль калика подпирается,
Высоко калика поднимается,
Как повыше леса стоячего,
Да пониже облака ходячего,
Опустился калика на те поля,
На те поля на широкие,
На те луга на зеленые,
У той матушки у Почай-реки.
Тут стоит силушка несметная,
Несметная сила, непомерная,
Серому волку не обрыскать,
Ясному соколу не облететь.
Посереди силы той неверноей
Сидит Турченко богатырченко,
Он схватил Турку за желты кудри,
Опустил турку о сыру землю:
«Скажи, Турченко богатырченко!
Много ли вашей силы скопилося,
Куда эта сила снарядилася?»
Отвечает Турченко богатырченко:
«Нас тут сорок царей, сорок царевичей,
Сорок королей да королевичей,
У каждого царя у царевича,
У короля да королевича
По три тьмы силы, по три на десять тысяч.
Снарядилась силушка под Киев-град,
Хотят Киев-град головней катить,
Добрых молодцев под меч склонить,
А добрых коней табунами гнать,
А живот со града вон телегами».
О костыль калика подпирается,
Высоко калика поднимается,
Как повыше лесу стоячего,
Да пониже облака ходячего.
Прискакала каликушка ко Киеву,
Она в город шла не воротами,
Прямо шла через стену городовую,
Через ту ли башню наугольную,
Вставала калика посреди Киева,
Закричала калика во всю голову,
С теремов маковки повалилися,
Околенки посыпалися,
На столах питья расплескалися,
Все в Киеве да ужахнулися:
«Еще что это за уродище?»
Выходил Алешенька поповский сын,
Берет палицу булатную,
Не грузна палица – в девяноста пуд,
Бьет калику по головушке,
Каликушка стоит не тря́хнется,
Желты кудри не сворохнутся.
Выходил Добрынюшка Никитич сын,
Берет Добрынюшка червленый вяз,
Не грузный вяз – в девяноста пуд,
Бьет калику по головушке,
Каликушка стоит не тряхнется,
Желты кудри не сворохнутся.
Выходил тут старый казак Илья Муромец,
Говорил он таково слово:
«Уж вы, глупые русские богатыри!
Почто бьете калику по головушке?
У калики надо вестей спрашивать:
Куда шла калика, что видела?»
Говорит калика таково слово:
«Уж я шла, калика, по тем полям,
По тем полям по широкиим,
По тем лужкам по зеленыим,
У матушки у Почай-реки
Уж я видела тут силушку великую,
Серому волку не обрыскать,
Ясному соколу не облететь.
Собралось сорок царей, сорок царевичей,
Сорок королей да королевичей,
У каждого царя у царевича,
У короля да королевича
По три тьмы силы, по три на десять тысячей.
Снарядилась силушка под Киев-град».
Говорит Илья Муромец калике перехожеей:
«Ай же ты, калика перехожая!
Еще беда пришла на славный Киев-град,
Ополчились на нас все цари и царевичи,
Все короли да королевичи.
А идешь ли с нами во товарищи
На ту силу на великую?»
Отвечает Илье калика перехожая:
«Ай же ты, славный русский богатырь,
Старый казак Илья Муромец!
Я иду с вами во товарищи».
Садились богатыри на добрых коней,
Они с города ехали не воротами,
Скакали прямо через стену городо́вую,
Через ту башню наугольную.
А и каликушка не отстает,
На костыль подпе́рлася,
Перескочила стену городовую.
Наехали богатыри на ту силу великую,
Илья Муромец правой рукой,
Добрыня с Алешей левой рукой,
Калика пошла середочкой.
Стали рубить, колоть, конем топтать,
А каликушка костылем разить,
Прибили они всю силу неверную,
Кого прибили, кого в полон взяли́.
Отпустил Илья Муромец полон татарскиий,
Говорил им таковы слова:
«Вы поедьте ныне по своим местам,
Вы чините везде такову славу,
Что святая Русь не пуста стоит,
На святой Руси есть сильные, могучие богатыри».
Возвращались богатыри во славный Киев-град,
Скакали через стену городовую,
Говорили они князю Владимиру:
«Ай же ты, Владимир Красно Солнышко!
«Мы прибили силу всю неверную».
И заводил Владимир-князь великий пир,
Чествовал он русских могучих богатырей.
Пир идет ни много ни мало – трое суточек.
И уехал Илья Муромец из Киева,
Давно он не бывал в Муроме, в селе Карачарове,
Не видал батюшки с матушкой,
Не видал своей молодой жены Савишны.