Текст книги "Сокол-корабль. Сказание о богатырях"

Царь Соломан и царица Соломанида

Старина сорок вторая. Калики по пути в Новгород поют про царя Соломана и царицу Соломаниду. Пришлось и Соломану премудрому познать женское коварство.

 
За славным было за синим морем,
Во стольном было во Царе-граде,
У царя ли Василия Окуловича
Заведен был великий почестен пир.
Белый день идет к вечеру,
Почестный пир идет навеселе,
Царь Василий Окулович распотешился,
Похаживал по гридне, выговаривал:
«Уж вы мои князья-бояре,
Вы сильные могучие богатыри,
Все вы у меня в Царе-граде поженены,
Только я, царь Василий, холост хожу,
Холост хожу, неженат гуляю.
Вы не знаете ли мне супротивницы,
Супротивницы, красной девицы,
Кабы станом статна, умом сверстна;
Лицо у ней было б белый снег,
Щеки как бы маков цвет,
Очи были бы ясна сокола,
Брови были бы черна соболя,
Походка была бы лани златорогоей».
Тут больший за меньшего хоронится,
От меньшего ему, царю, ответа нет.
Из того ли стола из-за окольного,
С той ли скамейки дорог рыбей зуб
Вставал Таракашка, гость заморянин,
Поклонился низешенько царю Василию:
«Позволь, государь, слово молвить!
Бывал я далече за синим морем,
Во стольном граде Иерусалиме
У премудрого царя у Соломана
Есть прекрасная царица Соломанида,
Станом статна, умом сверстна,
Лицо у ней как бы белый снег,
Щеки как бы маков цвет,
Очи у ней ясна сокола,
Брови у ней черна соболя,
Походка будто лани златорогоей.
Не видал я другой такой на белом свете.
Сидит, государь, во высоком во тереме,
Ее красно солнышко не обпечет,
Часты дождички не обмочат,
Добрые люди не обсмеют».
Говорит ему царь Василий Окулович:
«Глуп ты, Таракашка, гость заморянин,
Глупую речь ты молвишь!
Как от жива мужа жену отнять?»
Отвечал царю Таракашка, гость заморянин:
«Ай же ты, государь, Василий Окулович,
Я ведь знаю, как от жива мужа жену отнять:
Построй мне три корабля черненыих,
Носы, кормы взводи по-звериному,
Бока взводи по-змеиному,
Заместо очей – по лисице печерскоей,
Заместо бровей – по соболю сибирскому,
Поставь по древу кипарисному,
На древо посади птиц райскиих,
Чтобы пели песенки по-царскому;
Построй кровать слоновых костей,
В заголовье поставь гуселышки,
Чтобы сами гудели, сами танцы вели,
Танцы Царя-града, утехи Иерусалима,
Отпевали ум во буйной головы.
А еще накати бочки зелена вина забыдущего.
Привезу тебе, царь, прекрасную Соломаниду».
Сделал царь Василий Окулович все сказанное.
Скоро Таракашка собирается,
За сине море пускается.
Будет он у града Иерусалима.
В ту пору приходит царь Соломан премудрый
К царице Соломаниде:
«Ай же ты, прекрасная царица Соломанида!
Пришел я к тебе проститься:
Поеду я теперь в чисто поле».
Отвечает ему царица Соломанида:
«Премудрый Соломан царь Давыдович!
Виделось мне во сне ночью:
Кабы распаялся у тебя на правой руке злат перстень».
Говорил Соломан царице Соломаниде:
«Сама ты спала, себе сон видела».
Говорит царица Соломанида царю Соломану:
«Еще, государь, мне во сне виделось:
Кабы из твоего саду из зеленого
Везли твою лебедь белую».
Умеет Соломан сон судить:
«Прекрасная царица Соломанида!
Не сдавайся на прелести мужеские».
Попростился, уехал в чисто поле.
Тут Таракашка заморянин
Приходит к царице во высок терем:
«Ай же ты, прекрасная царица Соломанида!
Принимай от меня дороги подарочки,
Позволь поторговать во граде Иерусалиме
Товарами заморскими.
Посылай ты оценщиков на мои корабли черненые,
Оценить мои товары заморские».
Посылала Соломанида оценщиков.
Приходили оценщики на те корабли черненые,
На первый корабль пришли —
Подносил им Таракашка чару зелена вина забыдущего:
«Выпейте-ка наших напиточков заморскиих,
У вас в Иерусалиме нет таких и не водится».
На второй корабль пришли —
И тут подносил им Таракашка чару зелена вина забыдущего.
На третий корабль пришли —
Поднес им Таракашка еще чару зелена вина забыдущего.
Упивались оценщики, кто где стоял, попадали,
Как мертвые лежат.
Приходит Таракашка к царице Соломаниде:
«Ай же ты, прекрасная царица Соломанида!
Над заезжим гостем насмехаешься:
Не оценщиков прислала, пьянь-голь кабацкую:
Упились зелена вина, валяются, кто где пал».
Тут сама Соломанида поднимается —
Оценить те товары заморские.
Приводил ее Таракашка на первый корабль,
Подносил чару вина забыдущего:
«Выпей-ка, царица, наших напиточков заморскиих,
У вас в Иерусалиме таких нет и не водится».
Приводил ее Таракашка на другой корабль
И там подносил чару вина забыдущего.
Привел на третий корабль, где кровать слоновых костей,
Поднес чару вина забыдущего.
Тут упилась царица Соломанида,
Ложилась спать на кровать слоновых костей.
Закричал Таракашка зычным голосом:
«Эй вы все, шкипера мои, работники!
Подымайте паруса полотняные,
Уплывайте далече во сине море».
Все тут шкипера-работники заметалися,
Подымали паруса полотняные,
Уплывали далече во сине море.
Пробудилась Соломанида от крепкого сна:
«Ай же ты, Таракашка, гость заморский!
Про себя везешь или про друга-товарища?» —
«Ай же ты, царица прекрасная Соломанида!
Не про себя везу тебя,
Везу в Царь-град к царю Василию Окуловичу».
Скоро приплывали они ко Царю-граду,
Встречает царь Василий Окулович,
Берет Соломаниду за руки белые,
Целует во уста сахарные,
Ведет ее в церковь свою басурманскую —
Венчаться по-своему по-басурмански.
В ту пору, в то времечко
Приезжает Соломан премудрый из чиста поля,
Нет в тереме царицы Соломаниды.
Набрал он силы сорок тысячей,
Пошел круг синя моря ко Царю-граду.
Будут они у Царя-града.
Тут наказывал Соломан силе своей:
«Ай же ты, войско мое хороброе!
Один я пойду теперь во Царь-град.
Затрублю я во турий рог первый раз, —
Так вы скоро седлайте добрых коней.
Затрублю я во турий рог во второй раз, —
Так вы скоро садитесь на добрых коней.
Затрублю я во турий рог третий раз, —
Так вы скоро скачите мне на выручку».
Приходит Соломан во Царь-град,
Идет он к палатам царским белокаменным,
Закричал Соломан зычным голосом:
«Ай же ты, прекрасная царица Соломанида!
Подай мне, калике перехожему, милостыню».
Услышала Соломанида прекрасная,
Узнала Соломана по голосу:
«Ай же ты, царь Соломан премудрый!
Прости ты вину мою женскую,
Обманом увезена я из Иерусалима,
Выдана в жены царю Василию Окуловичу.
Возьми меня назад в Иерусалим-град,
Пока он, Василий, в отлучке будет».
Зазвала Соломана в палаты царские,
Поила-кормила питьями-яствами.
Слышит, вернулся из отлучки Василий-царь.
Куда спрятать Соломана премудрого?
«Поди-ка, Соломан, в кован сундук».
Залез Соломан в кован сундук,
А Соломанида на сундук садилася,
Говорила царю Василию Окуловичу:
«Ай же ты, царь Василий Окулович!
Сказали, Соломан-то хитер, мудер,
Ныне Соломана глупее нет,
Сидит Соломан под ж… под женскою.
Предай ты Соломану смерть скорую!»
Выпускали Соломана из сундука кована.
Говорил Соломан царю Василию Окуловичу:
«Ай же ты, царь Василий Окулович!
Ты казни меня не по-вашему,
Ты казни меня по-царскому,
Как у нас в Иерусалиме царей казнят-вешают;
Прикажи ты в чистом поле
Вкопать два столбика дубовые,
Класть на них грядочку кленовую,
Ко грядочке привязать три петельки шелковые:
Первую петельку шелку красного —
Класть буйну голову,
Другую петельку шелку белого —
Класть белы рученьки.
Третью петельку шелку черного —
Класть резвые ноженьки».
Сделал царь Василий все сказанное.
Поехали они к той виселице дубовоей;
Едет Соломан царь премудрый,
Едет царь Василий Окулович,
Едет царица Соломанида,
Едет Таракашка, гость заморянин.
Говорил Соломан таково слово:
«Передние-то колеса конь везет,
А задние-то колеса черт несет».
Приехали к виселице дубовоей.
Вставал Соломан на первую ступень,
Говорил царю Василию Окуловичу:
«Ай же ты, царь, Василий Окулович!
Пасывал я в малолетстве скотину крестьянскую,
Сделай мне милость последнюю,
Позволь, государь, заиграть во турий рог».
Сделал ему царь Василий милость последнюю.
Затрубил Соломан во турий рог:
Войско его хороброе всколыбалося,
Скоро седлало добрых коней.
Убоялся царь Василий, уполо́шился:
«Что за чудо, Соломан, сотворилося,
Что в чистом поле стучит-бренчит?» —
«Не бойся, Василий-царь, не пугайся,
То мои кони в Иерусалиме
Пошли со стойла в темны леса,
Бьют копытами в сыру землю,
Поминают Соломана премудрого».
Вступил Соломан на вторую ступень,
Затрубил в турий рог во второй раз:
Войско хороброе все всколыбалося,
Скоро садилось на добрых коней.
Убоялся Василий, уполошился:
«Что за чудо, Соломан, сотворилося,
Что еще в чистом поле стучит-бренчит?» —
«Не бойся, Василий-царь, не пугайся,
То мои гуси-лебеди в Иерусалиме
Полетели из саду во темны леса,
Бьют крылами о темный лес,
Поминают Соломана премудрого».
Вступил Соломан на третью ступень,
Затрубил в турий рог третий раз:
Налетело войско хороброе,
Будто ясные соколы с поднебесья.
Наехали к виселице дубовоей,
Снимали с виселицы Соломана премудрого,
А царя Василия Окуловича
Клали во петлю шелка белого,
Прекрасную царицу Соломаниду
Клали во петлю шелка красного,
Гостя Таракашку заморского
Клали в петлю шелка черного.
Попленили весь Царь-город
И назад пошли вокруг синя моря,
Вокруг синя моря ко Иерусалиму.
 

Богатыри в Царь-граде

Старина сорок третья. Сорок царьградских богатырей собираются захватить Киев и изгнать князя Владимира. Семеро русских богатырей во главе с Ильей Муромцем сами приходят в Царь-град.

 
В славном стольном городе Киеве,
У ласкового князя Владимира
Было еще пированье-почестный пир
На многие князья и бояре,
И на сильные могучие богатыри.
И как идет день ко вечеру,
А почестный пир идет навеселе,
Говорит солнышко Владимир стольнокиевский
Своим богатырям святорусским:
«Ай же вы, богатыри святорусские!
То вам, богатырям, ведомо ли, знаемо ли:
Напускает на меня царь сарацинский
Тот ли Василий Окулович
Сорок своих богатырей царьградскиих,
Хочет изгнать меня из города Киева,
Посадить в Киеве Идолище поганое,
Поганое свое Идолище царьградское.
Поберечь бы вам, меня, Владимира,
Не оставлять бы вам стольного града Киева,
Не ехать бы вам в чисто поле».
Заслышали русские богатыри таково слово,
Семь богатырей святорусскиих:
Первой богатырь славный Илья Муромец,
Второй богатырь Добрыня Никитич млад,
Третий богатырь Алеша Попович млад,
Четвертый богатырь Самсон Колыбанович,
Пятый богатырь Сухман Одихмантьевич,
Шестой богатырь Потык Михайло Иванович,
Седьмой богатырь Никита Заолешанин.
И говорит князю старый казак Илья Муромец:
«Ай же ты, государь Владимир стольнокиевский!
Не навыкли мы, князь, сторожами быть,
Только мы навыкли в чистом поле ездити,
Побивать басурман, татаровей поганыих;
Поедем мы, государь, в чисто поле,
Не допустим до Киева богатырей царьградскиих».
Идут же богатыри ко своим добрым коням,
И кладут на себя доспехи крепкие,
Садятся они на своих добрых коней,
Едут богатыри в чисто поле.
И говорит старый казак Илья Муромец:
«Чем нам терпеть ту срамоту великую,
А пойдем мы, братцы, прямо к Царю-граду!»
И как будут они от Царя-града за три версты,
Переезжают они Смугру-реку,
Идут им навстречу калики перехожие,
Семь их, калик, и платье на них калическое.
Посылает Илья Муромец Алешу Поповича,
Чтобы им платьем с каликами менятися.
И приехал к каликам Алеша Попович млад,
А сам говорит таково слово:
«Гой еси вы, калики перехожие!
Давайте вы нам с себя платье калическое,
А у нас берите платье светлое».
И говорят калики таково слово:
«Гой еси ты, Алеша Попович млад!
Не дадим тебе мы своего платья калического».
А у калик атаман, Касьяном зовут,
А родом из села Карачарова.
И приезжает к ним старый казак Илья Муромец,
А сам говорит таково слово:
«Гой еси вы, калики перехожие!
А браниться нам ведь не за что.
Берите вы у нас платье светлое,
А нам давайте платье калическое!»
И говорят калики таково слово:
«С тобою перечиться, Илья, нечего».
Дают калики перехожие
Свое платье с себя калическое,
А богатыри дают с себя платье светлое.
Да спрашивает тут Илья Муромец:
«А что, Касьян, вы видели-то во Царе-граде?»
Отвечал ему Касьян, атаман ка́личий:
«Ездят в Царе-граде богатыри сарацинские, хвалятся,
Хотят идти к Киеву – учинить сечу великую,
А князя Владимира изгнать из Киева,
Посадить в Киеве Идолище свое поганое».
И говорит Илья Муромец братцам названыим:
«Слышите ли, братцы, таково слово?»
Оставляют они своих добрых коней у Смугры-реки,
И все свои доспехи богатырские,
Берут только по булатной палице,
Несут те палицы под полами долгими.
И пошли они прямо ко Царю-граду.
И спрашивал тут старый казак Илья Муромец:
«Кто у нас, братцы, говорить горазд языком татарскиим?»
И отвечал ему Никита Заолешанин:
«Всех у нас лучше говорить горазд
Алеша Попович млад».
И как пришли богатыри во Царь-град,
И в те поры идет у царя Василия Окуловича пир навеселе.
И воскричали калики громким голосом
Стоючи против окна царского:
«Ай же ты, славный сарацинский царь
Василий Окулович!
Подай, царь, нам, каликам, милостыню».
Услышал тут царь Василий Окулович,
Велел слугам своим верныим
Привести калик к нему в палаты царские.
И привели калик в палаты царские,
Начал царь калик выспрашивать:
«А скажите-ка мне, калики перехожие,
Из которого града вы ходите?»
И говорит тут царю Илья Муромец:
«Ходим мы, государь, из града Киева
От князя Владимира киевского».
А тут сидит в палате Идолище поганое.
И говорит Идолище царю Василию Окуловичу:
«Государь ты, сарацинский царь!
Спроси их о богатырях русскиих,
Сколько их ныне у Владимира киевского?»
И говорит тут царю Илья Муромец:
«В Киеве, государь, триста богатырей.
И есть еще славный богатырь Илья Муромец,
Он-то будет помогутней всех».
Спрашивает царь сарацинский Василий Окулович:
«А каков он, Илья Муромец, ростом будет?»
И отвечает царю Илья Муромец:
«Ростом-то он только с меня будет».
А Идолище поганое усмехается:
«Хорош же богатырь на Руси Илья Муромец,
Я его на долонь посажу, а другою приложу —
Овсяной блин станет».
И говорит царю Идолище поганое:
«Отпусти нас, царь, скоро ко граду Киеву;
Учиним мы в Киеве сечу великую,
А князя Владимира изгоним из Киева,
А княгиню Апраксию привезем тебе в постельницы».
Не стерпел такова слова Алеша Попович млад,
И говорит он Идолищу поганому:
«Как ты приедешь к городу Киеву,
И не узнаешь ты, Идолище поганое,
Дороги от Киева,
Живу тебе, поганому, от Киева не отъехати!»
Спрашивает их еще царь Василий Окулович:
«А видали вы в Киеве лошадей богатырскиих?»
Говорит тут опять Илья Муромец:
«По все дни в Киеве водят сто коней богатырскиих».
И воскричал тут Идолище поганое:
«Государь ты, сарацинский царь Василий Окулович!
Не пустым ли калики похваляются.
Вели показать наших коней богатырскиих!»
И скоро ведут коней богатырских, сарацинскиих:
Одного коня ведут двести слуг на двух златых цепях,
А другого коня ведут триста слуг на трех сребряных цепях,
И ведут еще многих коней могучих на железных цепях.
И говорит старый казак Илья Муромец:
«Сверху, царь, мы ведь не умеем смотреть;
Вели, государь, нам на земле посмотреть».
Идут калики из палаты на широкий двор,
Говорит Илья Муромец братьям названыим:
«Теперь-то нам, братцы, пора пришла —
Готовьте-ка вы свои булатные палицы».
И скоро кинулись калики перехожие,
Отняли по добру коню богатырскому,
Начали рубить головы басурманские.
Сели на добрых коней басурманскиих,
Приехали ко Смугре-реке,
Начали богатыри русские наряжатися,
Класть на себя доспехи крепкие,
Берут свою сбрую ратную.
И скачут поганые басурмане-татарове
От Царя-града погонею великою.
А Илья Муромец встречает их в полуверсте,
И за ним все богатыри русские.
И скоро богатыри съехались,
Сорок богатырей сарацинскиих,
И семь богатырей святорусскиих.
И ударились копьецами вострыми;
Испробили на себе все доспехи крепкие
Теми копьями вострыми,
По присадкам копья поломалися.
Говорит старый казак Илья Муромец:
«Ай же вы, братцы названые!
Бейте поганых, всех до единого,
Не оставляйте и на семена».
И побили тут всех сорок богатырей царьградскиих,
А Идолищу поганому
Срубили по плеч буйну голову.
Отпустили одного только богатыря сарацинского
Ко тому царю Василию Окуловичу,
Чтобы положил царь заповедь великую:
Не ходить на Киев-град во веки вечные.
И поехали русские богатыри к городу Киеву.
И будут они в Киеве у князя Владимира.
Говорит Владимиру-князю Илья Муромец:
«Ай же ты, солнышко Владимир стольнокиевский!
Были мы, государь, во Царе-граде
И побили во Царе-граде сорок богатырей,
Отпустили одного только богатыря
Ко тому царю сарацинскому Василию Окуловичу,
Чтобы положил царь заповедь великую:
Не ходить на Киев-град во веки вечные».
И заводил Владимир-князь почестный пир,
И чествовал он на пиру славных русских богатырей
Илью Муромца со товарищи.
И были на пиру князья и бояре,
И были гости богатые, люди торговые,
И разноличные люди приходящие,
И были гусельщики со всей Руси,
И был у него на пиру Садко, гусельщик из Нова-города,
Пел Садко песни-скоморошины.
 

Вавило и скоморохи

Старина сорок четвертая. Садко на пиру у князя Владимира поет песню «Вавило и скоморохи».

 
У честной вдовы да у Ненилы,
А у ней было чадо Вавило.
А поехал Вавилушко на ниву,
Он ведь нивушку свою орати,
Еще белую пшеницу засевати;
Родну матушку хочет кормити.
А ко той вдове да ко Нениле
Пришли люди к ней веселы́е,
Веселые люди, не простые,
Не простые люди – скоморохи.
«Уж ты здравствуй, честна вдова Ненила!
У тебя где ныне чадо Вавило?» —
«А уехал Вавилушка на ниву
Он ведь нивушку свою орати,
Еще белую пшеницу засевати:
Родну матушку хочет кормити».
Говорят тут люди скоморохи:
«Мы пойдем к Вавилушке на ниву:
Не идет ли он с нами скоморошить?»
А пошли к Вавилушке на ниву:
«Уж ты здравствуй, чадо Вавило!
Тебе нивушку твою орати,
Еще белую пшеницу засевати,
Родну матушку тебе кормити!» —
«Вам спасибо, люди веселые,
Веселые люди, скоморохи.
Вы куда идете по дороге?» —
«Мы пошли, Вавило, скоморошить,
Мы пошли на иноземно царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу.
А пойдем, Вавило, с нами скоморошить».
Говорил-то им чадо Вавило:
«Я ведь песен петь да не умею,
Я в гудок играть да негоразден».
Говорил Кузьма да со Демьяном:
«Заиграй, Вавило, во гудочек
А во звончатый во переладец:
А Кузьма с Демьяном припособит».
Заиграл Вавило во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил —
У того ведь чада у Вавилы
А было в руках-то погоняльце,
А и стало тут погудальце;
Еще были в руках у него ведь вожжи,
А и стали шелковые струнки.
Видит – люди тут да не простые,
Не простые люди-то – святые:
Он пойдет да с ними скоморошить.
Приводил Вавило их ко дому.
Еще стала тут вдова Ненила их кормити.
Понесла она хлебы-то ржаные,
А и стали хлебы те пшенные;
Понесла она куру-то варену,
Еще кура тут да ведь взлетела,
На печной столб села да запела.
Видит Ненила – люди тут да не простые,
Не простые люди-то, святые,
Отпустила Вавилу скоморошить.
А идут скоморохи по дороге,
На гумне мужик горох молотит:
«Тебе Бог помощь, крестьянин,
На бело горох да молотити!» —
«Вам спасибо, люди веселые,
Веселые люди, скоморохи;
Вы куда идете по дороге?» —
«Мы пошли на иноземно царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу».
Говорил да тут ведь им крестьянин:
«У того царя да у Собаки
Около двора да тын железный,
А на каждой тут да на тычинке
По человечьей-то сидит головке,
А на трех-то ведь да на тычинках
Еще нету человечьих-то головок;
Тут и вашим-то да быть головкам». —
«Уж ты гой еси, мужик крестьянин!
Ты не мог добра нам тут ведь сдумать,
Ты ведь нам не сказывал бы лиха.
Заиграй, Вавило, во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособит».
Заиграл Вавило во гудочек,
А Кузьма с Демьяном припособил —
Полетели голубята-то стадами,
А стадами тут да табунами;
Они стали у мужика горох клевати,
Он ведь стал их молотилом сшибати;
Зашибал, он думает, голубяток,
Зашибал да всех своих ребяток.
«Согрешил я ведь тяжко, крестьянин,
Это люди-то шли не простые,
Не простые люди-то, святые, —
Еще я ведь им да не молился».
А идут скоморохи по дороге.
Навстречу им идет мужик горшками торговати.
«Тебе Бог помощь, крестьянин,
Ай тебе горшками торговати!» —
«Вам спасибо, люди веселые,
Веселые люди, скоморохи;
Вы куда идете по дороге?» —
«Мы пошли на иноземно царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу».
Говорил да тут ведь им крестьянин:
«У того царя да у Собаки
Около двора да тын железный,
А на каждой тут да на тычинке
По человечьей-то сидит головке;
А на трех-то ведь да на тычинках
Нет человечьих-то да тут головок;
Тут и вашим-то да быть головкам». —
«Уж ты гой еси, да ты крестьянин!
Ты не мог добра да нам ведь сдумать,
Ты ведь нам не сказывал бы лиха.
Заиграй, Вавило, во гудочек
А во звончатый да переладец,
А Кузьма с Демьяном припособит».
Заиграл Вавило во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил —
Полетели куропцы с рябами,
Полетели пеструхи с чюхарями,
Полетели марьюхи с косачами;
Они стали по оглоблям-то садиться.
Он ведь стал их бить и в свой воз их класть.
А наклал он их да ведь возочек.
А поехал мужик да в городочек,
Становился он да во рядочек,
Развязал да он да свой возочек —
Полетели куропцы с рябами,
Полетели пеструхи с чюхарями,
Полетели марьюхи с косачами.
Посмотрел ведь во своем-то он возочку —
А и тут у него одни да черепочки.
«Ой, я тяжко тут да согрешил ведь:
Это люди шли да не простые,
Не простые люди-то, святые, —
Еще я ведь им да не молился».
А идут скоморохи по дороге.
А тут красная девица холсты да полоскала.
«Уж ты здравствуешь, красна девица,
Набело холсты да полоскати!» —
«Вам спасибо, люди веселые,
Веселые люди, скоморохи;
Вы куда идете по дороге?» —
«Мы пошли на иноземно царство
Переигрывать царя Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу».
Говорила красная девица:
«Пособи вам Бог переиграти
И того царя да вам Собаку,
Еще сына его да Перегуду,
Еще зятя его да Пересвета,
Еще дочь его да Перекрасу». —
«Заиграй, Вавило, во гудочек,
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособит».
Заиграл Вавило во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил —
А у той у красной у девицы
А были у ней холсты-то ведь холщовы,
А тут стали атласны да шелковы.
Говорит красная девица:
«Тут ведь люди шли да не простые,
Не простые люди-то, святые, —
Еще я ведь им да не молилась».
А идут скоморохи по дороге.
А идут на иноземно царство.
Заиграл да тут да царь Собака,
Заиграл Собака во гудочек
А во звончатый во переладец —
Еще стала вода да прибывати:
Он водой их хочет потопити.
«Заиграй, Вавило, во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособит».
Заиграл Вавило во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил —
И пошли быки-то тут стадами,
А стадами тут да табунами,
Еще стали воду да упивати,
Еще стала вода да убывати.
«Заиграй, Вавило, во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособит».
Заиграл Вавило во гудочек
А во звончатый во переладец,
А Кузьма с Демьяном припособил —
Загорелось иноземно царство
И сгорело с краю и до краю.
Посадили тут Вавилушку на царство,
Он привез ведь тут да свою матерь.