Текст книги "Мировой ядерный клуб. Как спасти мир"

Более скромная по мощности водородная бомба Харитона – Сахарова готовилась к испытанию без особой спешки. Сталин, получив доклад об испытании американской водородной бомбы в середине ноября 1952 г., воспринял это как подтверждение своей уверенности в том, что США серьезно готовятся к войне с СССР. В это время в самих Соединенных Штатах Америки происходит смена президентов. В ноябре 1952 г. победу на выборах на пост президента страны одержал Дуайт Эйзенхауэр. Крайняя спешка Теллера и его сообщников по созданию водородной бомбы провести испытания даже несовершенного устройства весом более 60 тонн за несколько дней до выборов, была связана именно с тем, что уже очевидный уход Трумэна из Белого дома создавал неуверенность. Эйзенхауэр как компетентный генерал, предвидя ажиотаж мировой общественности, мог отменить испытание смертоносного оружия небывалой мощности, мог усомниться в целесообразности.

Из атомного центра Арзамас-16 в начале 1953 г. Сталину доложили, что в СССР работы по созданию водородной бомбы, в 20 раз более мощной, чем атомная завершаются. Однако до испытания этой бомбы Сталин не дожил. Оно было произведено 2 августа 1953 г. В американской прессе появилось сообщение о том, что в Советском Союзе произведено испытание водородной бомбы и обозначалось как «Джо-4», в честь «дяди Джо», как в США во время Второй мировой войны называли Сталина.

Титаническая работа выдающихся советских ученых увенчалась триумфальным успехом. Был установлен баланс главных противоборствующих сил – между СССР и США, прогнозы Теллера не оправдались. Плеяда ученых, воспитанных наставником, давшим им путевку в жизнь – Абрам Федорович (Аврахам Файвши-Израилевич) Иоффе, в лице И. Курчатова, Ю. Харитона, Я. Зельдовича, И. Тамма доказали на что способны отважные экспериментаторы в сложнейших условиях сталинской диктатуры, если им создать необходимые условия для творческой научной работы. После испытания сахаровской «слойки» усилия Сахарова, Харитона, Зельдовича, Тамма и многих других были объединены для создания более мощной двухступенчатой водородной бомбы, сходной стой, которую испытывали американцы. И эта задача была очень быстро решена. Испытание этой усовершенствованной водородной бомбы проводилось спустя два года, 22 ноября 1955 г. Но это не значит, что ее нельзя было взорвать раньше. Просто было решено готовить сразу бомбу, а не «устройство». Ее испытали, сбрасывая с самолета, а не на земле. Для этого нужна была очень большая модификация атомного полигона в Семипалатинской области и выселение десятков тысяч жителей из прилегающих к полигону районов. Для испытаний последующих водородных бомб еще большей мощности был оборудован арктический полигон на Новой Земле.

Уже после успешного испытания первой советской водородной бомбы все главные участники проекта получили длительный отпуск для отдыха. После возвращения с юга на основе секретного решения Президиума Верховного Совета СССР почти все ключевые участники проекта получили щедрые награды И.Е. Тамм, А.Д. Сахаров, А.А. Александров, Я.Б. Зельдович, Л.Д. Ландау и начальник Арзамаса-16 генерал П.М. Зернов были удостоены звания Героя Социалистического Труда. Курчатов, Харитон, Зельдович, Ванников получили звания Героя уже в третий раз. Молодых ученых экспрессно избирали и в Академию наук. Одновременно с этим званием ученым выдавалась и особая повышенная Сталинская премия, по 500 тысяч рублей каждому. Не забыли и о Виталии Гинзбурге, его наградили орденом Ленина… К сожалению, этот перечень отечественных героев далеко не полный, и еще предстоит рассказать о многих, кто был причастен к укреплению обороноспособности страны в годы холодной войны, когда разгоралась острая борьба между двумя противоборствующими системами.

В заключении рассказа о выдающихся деятелях науки и техники – евреях, сыгравших далеко не ординарную роль в прогрессе этих сфер, нельзя не отметить, что их вклад, несомненно, был бы больше, не проводись в бывшем СССР дискриминационная политика в отношении ученых еврейской национальности и не только… Если рассматривать творческую работу хотя бы тех, на ком мы задержали внимание читателя, то о каждом из них можно было бы написать отдельную книгу. Их успехи достигнуты благодаря совместной тесной работе и сотрудничеству с учеными и специалистами других национальностей, особенно с русскими и украинцами, а также представителями науки других стран, многие из которых были соавторами целого ряда великолепных работ. И это поучительный урок не только для настоящего, но и для будущего.

Глава 12
ЭХО ПОХИЩЕННЫХ СЕКРЕТОВ

Телеграмма из Америки о необходимости содружества ученых привела в шок всех, кто в той или иной мере был причастен к «Атомному проекту».

Группа американских ученых обратились к своим советским коллегам с предложением принять участие в создании книги, посвященной атомной бомбе. Предполагалось, что они расскажут о том, кем и когда велись работы по ядерной физике, в частности, в Физико-техническом институте, которым руководил академик А.Ф. Иоффе. Фамилии и работы многих физиков – выходцев из этого института были хорошо известны на Западе. Почему бы профессорам Капице и Харитону не рассказать о том, что они делали после своей работы в Англии?

Таким способом ученые, собравшиеся в годы войны с Гитлером в США, намеревались восстановить порванные войной связи.

Телеграмму в Академию наук СССР подписали Альберт Эйнштейн, Ирвинг Лангмюир, Гарольд Юрий и Роберт Оппенгеймер. Особенно смущала подпись последнего, так как в СССР прекрасно знали, кто именно руководил «Манхэттснским проектом».

Неужели за столь высокими именами ученых скрывается вездесущее ЦРУ?! Вероятно, разведчики США решили именно таким способом установить уровень работ советских ученых: ведь предположения в ЦРУ были самые разные…

В телеграмме ученых из США говорилось, что работа над книгой ведется весьма интенсивно, а потому нет возможности пересылать рукопись в СССР, но любой физик, уполномоченный Академией наук, может познакомиться с рукописью в Нью-Йорке.

Итак, «щупальца» Центрального разведывательного управления или что-то иное? А может быть, американцам удалось выйти на нашу агентурную сеть?

Или все-таки физики решили таким образом порвать нити секретности вокруг атомной бомбы, которые так искусно плелись и в США, и в Англии? Впрочем, в последнее предположение не верилось…

Что же ответить в Америку? Сталин попросил дать свои предложения и разведчикам, и ученым. Что он хотел от них услышать? Что задумал вождь?

Времена были суровыми, жестокими и беспощадными… Ошибка могла стоить жизни. Первыми на запрос Берии ответили Б. Ванников и П. Судоплатов, то есть руководитель Специального комитета и заместитель начальника внешней разведки. В письме говорилось:

«Дать ответ на согласие принять участие советских ученых-физиков в книге, которую предлагают издать физики США, не представляется возможным, так как содержание указанной книги неизвестно, а просмотреть эту книгу на месте в США, как предложено в письме, некому.

Академик т. Курчатов также высказался о нецелесообразности его участия в этой книге, мотивируя тем, что он лично не сможет ознакомиться с содержанием ее».

В тот же день 11 января 1946 года на стол Берии лег проект письма президента Академии наук СССР СИ. Вавилова американским ученым:

«Советские физики и другие ученые СССР горячо приветствуют выраженное в Вашей телеграмме пожелание установить международное сотрудничество в разрешении проблемы использования атомной энергии на благо человечества.

Советская наука всегда неуклонно боролась за использование достижений научной мысли только для расцвета человеческой культуры и не может не одобрить каждый шаг ученых в этом направлении.

Советские ученые просят выразить Вам признательность за приглашение принять участие в книге об атомной бомбе и сожаление о том, что они из-за технических затруднений лишены возможности высказать свое конкретное суждение в отношении фактов, предлагаемых к опубликованию, так как ознакомление с рукописью, как Вы сообщили в Вашей телеграмме, возможно лишь в Нью-Йорке.

Просмотр же книги в Нью-Йорке затруднен из-за отсутствия в данный момент в Америке кого-либо из советских физиков, сведущих в специальных вопросах, составляющих содержание издания, столь важную и ответственную цель которого нельзя недооценить».

Соображения разведки и секретности вынудили ответить отрицательно на предложение выдающихся физиков. А ведь, как выяснилось позже, у них были самые благие помыслы: они хотели объединить усилия физиков всего мира в борьбе против атомного оружия.

А обращение к советским ученым было не случайным. Незадолго до телеграммы Эйнштейна и других В.М. Молотов выступал в ООН, где заявил, что тайны атомной бомбы не существует и что советские ученые предлагают использовать гигантскую мощь их взрывов в мирных целях: строительства каналов и портов, создания искусственных морей и так далее. По сути дела, так впервые была провозглашена программа мирного использования ядерных взрывов, программа, которая через пятнадцать лет начнет осуществляться и в США, и в СССР.

Американские ученые и предложили своим коллегам из СССР развить те идеи, о которых говорил Молотов. Теперь министру иностранных дел и предстояло что-то сообщать в США. Рекомендации Л.П. Берии были лаконичны:

«Наши ученые (академик Курчатов, академик Иоффе) считают невозможным опубликовать свои конкретные суждения в отношении фактов об атомной бомбе в книге, предполагаемой к опубликованию американскими учеными…»

Берия приложил к своему письму Молотову и проект ответа президента АН СССР СИ. Вавилова.

Как всегда, итог подвел Сталин:

«Не нужно нашему противнику сообщать свое мнение, чтобы они не смогли догадаться о состоянии делу нас по атомной бомбе… Но прошу, товарищей ускорить работы, времени у нас нет…»

Шел январь 1946 года. Сталин надеялся, что бомба у него появится через год. Он понимал, что уже началась холодная война и что без атомной бомбы Советский Союз ее проиграет.

Атомная бомба отсрочила поражение в холодной войне на сорок лет…

* * *

В рамках советского атомного проекта очень важную роль сыграла наша разведка, а также доброжелатели Советского Союза на Западе, добровольно и бескорыстно помогавшие нам из идейных соображений. В их числе был и участник создания американской атомной бомбы, немецкий физик-теоретик Клаус Фукс.

Успех советской разведки в столь деликатной области одновременно означал проигрыш спецслужб США, стремившихся сохранить атомные секреты в полной тайне. Показательна реакция американских экспертов на самый факт атомного шпионажа, о котором стало известно после ареста К. Фукса в Великобритании в 1950 г. Бывший заместитель директора ЦРУ Р. Клайн утверждал: «Я убежден в том, что… проникновение разведки в американские атомные секреты было всеобъемлющим. Все делалось с высочайшим профессионализмом. Подавляющее большинство американцев сначала даже не догадывались о том, что происходит. Только в пятидесятые годы люди начали узнавать правду… Я думаю, что Советский Союз благодаря материалам, которые добыли в Лос-Аламосе шпионы, выиграл около пяти лет. Я говорю о сроках создания атомного оружия».

Рассуждения о том, какой выигрыш во времени получили благодаря разведке советские ученые для создания собственного атомного оружия стали одной из излюбленных тем. Причем как за океаном, так и в России, иногда пытаются внушить мысль, что агентурная информация вообще сыграла чуть ли не главную роль в реализации нашей атомной программы. Между тем, стоит напомнить логику рассуждений американских экспертов на момент, когда США еще обладали монополией на атомную бомбу, и за океаном господствовало представление, что повторить успех Америки в этой труднейшей области просто не под силу какой-либо другой стране. Тем более в скором времени. И уж совсем нереально ждать подобных чудес от послевоенной обескровленной России.

Помните, в американском журнале «Look» всего за год до первого атомного испытания в СССР можно было прочитать мнение некоего «квалифицированного инженера-атомщика и специалиста по русской промышленности»: «Прежде чем Россия, или любая другая страна, сможет иметь атомную бомбу, она должна будет самостоятельно разрешить и некоторые из наиболее трудных технических проблем, с какими она прежде никогда не сталкивалась; кроме того, она должна будет построить, у себя, по меньшей мере, один промышленный завод-гигант… В течение ближайших нескольких лет русские, попросту говоря, не могут и надеяться иметь завод, подобный заводу в Окридже. Это физически невозможно. Советская промышленность слишком слабо развита, чтобы быть в состоянии поставлять оборудование для такого механического колосса… По производственной мощности ключевые для атомной проблемы отрасли промышленности в России отстают в среднем на двадцать два года от соответствующих отраслей промышленности в Соединенных Штатах». Рассуждая о значении для России информации, опубликованной в США по атомной проблеме, как и о возможных успехах советской разведки, авторы названной публикации пришли к заключению принципиального характера: «При максимальных преимуществах, предоставляемых информацией… которых русские могут добиться, они все еще находятся пока в положении боксера веса пера, в положении боксера-любителя, который уверен в том, что он знает секрет успеха чемпиона – боксера тяжелого веса. Он может знать очень много о том, как боксер тяжелого веса достигает успеха, но победить его – дело совершенно другого порядка». Иными словами, можно «знать очень много», располагая информацией, но атомная бомба появится, только если «самостоятельно решить труднейшие технические проблемы» и создать сложнейшую атомную отрасль.

Почти через двадцать лет после первого советского атомного взрыва в американском «Бюллетене ученых-атомщиков» справедливо отмечалось: «Для того чтобы практически использовать такую разведывательную информацию, нужен был крупный и компетентный научный центр с накопленным опытом и нужными установками для выполнения работ по ядерным исследованиям и технике. Но даже и в этом случае никто не смог бы использовать данные разведки, чтобы направить свои собственные исследования по совершенно новому направлению, а смог бы лишь… избежать ловушек и тупиков. Короче говоря, такая информация позволила бы нации, уже находящейся на пути к созданию ядерной бомбы, лишь несколько ускорить ее разработку». Одним из таких крупных и компетентных научных центров как раз и руководил Ю.Б. Харитон.

Любопытна и современная точка зрения по этой проблеме наших американских коллег – разработчиков ядерного оружия: «…разведка экономила время, приближая тем самым дату проведения Советским Союзом первого испытания. С другой стороны, такая информация была полезна лишь в том случае, если она попадала к компетентным в техническом отношении ученым, способным правильно интерпретировать предоставляемые сведения. Со временем советская наука вышла на свой собственный путь и в течение десятилетия, последовавшего за первым ядерным испытанием, СССР добился успехов, сделавших его в полной мере конкурентоспособным с Западом. Передача практических знаний „ноу-хау“ была гораздо затруднительней. Хотя Советы проникли в Хэнфорд и Окридж, похищение подробных сведений из области переработки топливных стержней, металлургии, изготовления оружия и т. п. было делом практически неосуществимым».

Дискуссии о значении разведывательных материалов для советского атомного проекта, идущие на Западе с момента ареста Клауса Фукса, а в последние годы и в России, охватывают весь мыслимый диапазон тем, от обсуждения ценности прямых агентурных сведений до предположений о «подсказках», которые могли быть получены советскими ядерщиками по атмосферным пробам после американских ядерных испытаний. Причем в силу действовавших тогда жестких режимных ограничений наши специалисты-ядерщики были вынуждены отмалчиваться. Они вступили в эти дискуссии, когда не только случайными людьми, но даже некоторыми представителями разведки, не посвященными в весьма специфическую профессиональную «кухню» разработчиков ядерного оружия, уже было высказано много напраслины.

Иногда дискуссии накалялись, но пыль неизменно оседала. И становилось ясно: «Атомное, а затем и термоядерное оружие были созданы в Советском Союзе в первую очередь благодаря наличию научно-технического и интеллектуального потенциала. Мощный вклад внесла большая группа советских ученых… Что касается вклада разведки в создание советской атомной бомбы, то ее важная работа в интересах государства сыграла вспомогательную роль».

Немаловажное значение имеет также следующее обстоятельство. Создание ядерного оружия в США и СССР никогда не было только научно-техническим состязанием, при котором на первый план выходили бы в чистом виде вопросы научного авторства или приоритета. Цель определялась не соображениями такого престижа, а тем, чтобы опередить или, по крайней мере, не отстать в новом деле от потенциального противника. Интернациональная команда физиков в США и ядерщики в СССР, создавая новое оружие, были хотя и важнейшей, но все-таки составной частью мощных сил, задействованных в грандиозных атомных программах этих государств. Хотя первая атомная бомба была создана в США, а первый транспортабельный термоядерный заряд – в Советском Союзе, оценивать эту многоплановую гонку в терминах только научного соперничества или только успехов разведки – чрезмерное упрощение. Главным было достижение цели наикратчайшим путем и любыми средствами. Так что все компоненты этого движения, включая и интерес к тому, насколько продвинулись к успеху конкуренты, становились существенными.

Не случайно, когда работа в США над первой атомной бомбой была еще в самом разгаре, американские ученые, придавая исключительное значение возможным результатам миссии специального секретного подразделения (операция «Алсос»), вступившего на территорию Германии вместе с наступавшими союзными войсками, устроили настоящую охоту за немецкими физиками-ядерщиками, чтобы установить, насколько они продвинулись в создании атомной бомбы. Как не случайно и то, что американские специалисты без каких-либо колебаний сполна воспользовались опытом, накопленным Германией в области ракетной техники группой создателя самолетов-снарядов и ракет ФАУ-1 и ФАУ-2 Вернера фон Брауна. Подобным образом поступала и советская сторона.

Используя лучших европейских ученых-эмигрантов, США осуществляли атомный проект в глубокой тайне от СССР. Для Советского Союза, приступившего к созданию атомного оружия не только с отставанием в несколько лет, но и в условиях опустошительной войны, эта гонка превращалась и в охоту за секретами, так оберегавшимися американцами. Более того, из-за возникшей вскоре опасной монополии США на ядерное оружие она немедленно переросла для нашей страны в острейшую проблему национальной безопасности.

Так создание ядерного оружия стало для СССР не только научно-технической проблемой, но и задачей первостепенной государственной важности. Благодаря эффективному привлечению всех возможностей и ресурсов государства, это оружие было создано у нас очень быстро. Советские ядерщики показали себя истинными профессионалами и проявили высокую ответственность перед страной. Когда ситуация потребовала, они в интересах ускорения общего дела и ради безопасности страны отложили собственные, весьма перспективные разработки и использовали для первого атомного взрыва заряд с уже отработанной, проверенной американской схемой, добытой советской разведкой.

Юлий Борисович рассказывал, что такое решение пришло не откуда-то сверху, от Сталина или Берии. Оно было результатом консультаций между ним и Курчатовым, а также с руководством атомного ведомства страны. Берия был поставлен в известность и одобрил решение. Как свидетельствовал Харитон, осталось неясным, было ли оно доведено до Сталина.

«Учитывая государственные интересы, – подчеркивал Юлий Борисович, – любое другое решение было бы тогда недопустимым… Потом наши люди сделали гораздо лучшие, более совершенные образцы. Очень скоро ими были созданы атомные заряды в несколько десятков раз меньшего веса и в несколько раз меньшим расходом активного вещества… Разработка водородной бомбы была проведена советскими физиками совершенно независимо».

Государственный подход к делу и исключительная ответственность перед страной, которую проявили в этой ситуации Харитон и Курчатов, очевидны. Причем очень скоро представился случай, когда Юлий Борисович продемонстрировал, что и под взглядом Сталина он решений не меняет. Когда Сталин незадолго до первого испытания атомной бомбы спросил у него, нельзя ли вместо одной бомбы из имеющегося для заряда количества плутония сделать две, пусть и более слабые, чтобы одна оставалась в запасе, он ответил отрицательно. Хотя уже тогда понимал, что такую попытку (и небезуспешную) можно было бы предпринять. Но только не в условиях, когда был столь важен именно гарантированный успех первого испытания. Основной довод Юлий Борисович видел в том, что, как он рассказывал, «наработанное количество плутония как раз соответствовало заряду, изготавливаемому по американской схеме, и излишний риск был недопустим. Советская разведка в свое время переиграла американских стражей, охранявших атомные секреты. Но нелепо полагать, что разведывательная информация из-за рубежа всякий раз была „лакомым кусочком“, без которого наши ученые не могли сделать и шага. Конечно, всякий полученный разведкой материал – уже огромное достижение. Другой вопрос, каково реальное значение добытой информации и что из нее было в действительности использовано на практике. По разным причинам, и далеко не всегда, добытые сведения оказываются востребованными. Вот почему каждый пример „срабатывания“ разведывательного материала – событие. Но такие факты должны выявляться и доказываться с особенной аккуратностью и безупречной основательностью, беспристрастно и убедительно».

Выдающийся пример эффективного «срабатывания» разведывательной информации – наш первый атомный взрыв 29 августа 1949 г. на Семипалатинском полигоне. И как только представилась возможность рассказать о том, что тогда был взорван заряд, изготовленный по схеме, добытой в США советской разведкой, Юлий Борисович незамедлительно, первым обнародовал когда-то сверхсекретный факт, посчитав это своим долгом. Тем более что из советских физиков – разработчиков ядерного оружия лишь три-четыре человека, включая, естественно, И.В. Курчатова, были, по свидетельству Харитона, посвящены в эту тайну. Да иначе и быть не могло, ничто не должно было осложнить действий и возможностей советской разведки.

Многие из ученых-физиков были идеалистами, с интересом и уважением относились к «русскому эксперименту», но еще больше было ученых, которые считали, что, поскольку СССР был союзником США и Великобритании в страшной войне против фашизма, он имел право на использование тех секретов, которыми с ним не захотели делиться западные политики.

Особенную тревогу ученым левых убеждений внушала судьба государства, которое, как они были уверены, с окончанием войны должно было неминуемо вновь стать «потенциальным противником» Запада – судьба Советского Союза. Лишь некоторые из них были коммунистами, готовыми на прямое сотрудничество с советской разведкой; остальные же считали, что поделиться атомными секретами с СССР следует хотя бы потому, что это в интересах мира.

Роберт Оппенгеймер в молодости вращался в среде, где было немало коммунистов и либералов; впрочем, в результате депрессии в США число сторонников социалистических идей резко возросло во всех слоях общества. Женат он был на женщине, брат которой был коммунистом и которая, судя по всему, тоже была увлечена левыми идеями.

А впоследствии, в начале 1950-х годов, Роберт Оппенгеймер оказался в самом центре скандала, связанного с проникновением коммунистов в правительственные и иные важные учреждения США. Его обвиняли в том, что он не только сотрудничал с коммунистами с самого начала работы над атомной бомбой, но и устраивал их на работу в лабораторию в Лос-Аламосе, а также делился с ними секретной информации. Однако эти обвинения так и не были подтверждены.

Аналогичные обвинения звучали в Америке и в адрес других ученых – например, Ферми. То, что он и его сотрудник итальянец Бруно Понтекорво были антифашистами, несомненно, заставило советскую разведку к ним присматриваться уже с середины 1930-х годов. Павел Судоплатов утверждает, однако, что ни один из них не был советским агентом. Однако, как писал в своих воспоминаниях Павел Судоплатов, Понтекорво сообщил советским представителям, что Ферми положительно отнесся к идее поделиться информацией по атомной энергии сучеными стран антигитлеровской коалиции.

Именно ученые Оппенгеймер, Ферми и Сциллард помогли советской внешней разведке внедрить, как пишет Судоплатов, «надежные агентурные источники информации» в лабораториях в Ок-Ридж, Лос-Аламос и Чикаго. Вряд ли Оппенгеймер или Ферми не знали или не догадывались об утечке информации в СССР. Но такие ученые-гиганты как Нильс Бор и Роберт Оппенгеймер были против войны, и считали, что только баланс сил в мире, основанный на наличии у России, так же как и у Америки, ядерного оружия, сможет войну предотвратить.

СПРАВКА:

Энрико Ферми, гениальный ученый, который расщепил атом, родился в Риме в 1901 г. Покинул фашистскую Италию в 1938 г. Лауреат Нобелевской премии (1938 г.). В Америке руководил лабораторией по атомной энергии Колумбийского университета. Осуществил первую цепную реакцию. Прозванный «отцом атомной бомбы», Ферми умер от рака в 1954 г. в Чикаго. Ферми, так же как и Оппенгеймер и Сциллард, решительно выступил против создания водородной бомбы, став, таким образом, политическим союзником СССР.

Что же касается политических симпатий его соратника Бруно Понтекорво, о них достаточно хорошо говорит тот факт, что этот выдающийся ученый в сентябре 1950 г. переехал на жительство в Советский Союз и работал в атомном центре в г. Дубна. По сути дела, Понтекорво считался советским ученым до конца своих дней, и, без всякого сомнения, внес огромный вклад в дело развития науки в СССР. Среди ученых, выбравших Советский Союз в качестве своей второй родины, он был одним из первых и наиболее известных во всем мире. Насколько изменились его политические взгляды в более поздние годы, судить ныне невозможно, так как он, само собой разумеется, находился уже в силу характера своей работы под неослабным надзором.

Позиция Нильса Бора, Оппенгеймера и Ферми во многом разделялась и выдающимся ученым Лео Сциллардом. Уже в 1970—1980-е годы в печати появлялись публикации, из которых следовало, что Лео Сциллард на самом деле еще больше симпатизировал СССР и идеям коммунизма, нежели его коллеги, но эти публикации, скорее всего, базировались на том, что у Сцилларда, который не выдерживал армейской дисциплины и секретности, связанной с «Проектом Манхэттен», просто не сложились из-за этого отношения с военным администратором проекта генералом Гроувзом. Последний даже настаивал на том, чтобы убрать Сцилларда из числа ученых, работающих над проектом, однако коллеги Сцилларда настояли на том, чтобы он продолжал свою научную деятельность. Вклад его и в теоретическую, и в практическую работу оказался неоценимым.

Москва получила из Лос-Аламоса пять секретных обобщенных докладов о ходе работ по созданию атомной бомбы. Кстати, как свидетельствует генерал Судоплатов, материал был предоставлен не только советским, но и шведским ученым. Шведы получили, как и СССР, информацию по атомной бомбе, в частности, и от Нильса Бора, после того, как он покинул Лос-Аламос.

Наконец, уникальную роль в получении атомных секретов сыграл немецкий физик Клаус Фукс – агент советской внешней разведки. В СССР, судя по опубликованным на Западе данным, вообще впервые узнали об атомной бомбе от Клауса Фукса. Именно Фукс был первым из западных ученых, который предоставил Москве подробнейшую информацию об атомной бомбе, создаваемой в США, причем как значительный объем теоретических разработок, так и схемы с указанием размеров компонентов бомбы, так что советские ученые смогли начать практическую работу над самой конструкцией взрывного устройства. На Западе полагают, что Клаус Фукс был самым важным агентом Кремля во всей системе атомного шпионажа.