Текст книги "Мировой ядерный клуб. Как спасти мир"

Во время войны с Германией сестра Ю.Б.Лидия Борисовна, жившая в Харькове, оказалась на оккупированной территории и чудом осталась жива, потеряв сына, сестре Анне Борисовне пришлось пережить тяготы блокадного Ленинграда, а мать жены погибла в еврейском гетто в Риге…».

Известно, что «Личное дело Харитона Ю.Б.» всегда было под рукой у Берии, он хранил его в личном сейфе. И Юлий Борисович об этом знал… Как вспоминает известный журналист, писатель Владимир Губарев:

«Мне посчастливилось встречаться с академиком Харитоном в Москве и в Арзамасе-16, бывать на научных конференциях, где он выступал. Несколько раз я писал о нем, брал у него интервью, но долгие годы (даже десятилетия!) не удавалось рассказать о главном в его жизни – о работе над ядерным оружием. И только в 1988 году в очерке в „Правде“ (помог авторитет газеты) я написал о первой атомной бомбе и о впечатлениях самого Ю.Б. Харитона о том испытании. „Прорыв“ был сделан, и теперь уже „вето“ с Харитона было снято…

Удалось побывать в Арзамасе-16, встречаться там с Научным руководителем Ядерного центра, провожать его в „Почетные научные руководители“, отмечать юбилеи… Помню одно свое ощущение: создалось впечатление, что академик Харитон вечен. Так же как и его старшая сестра Анна Борисовна, которая хлопотала по дому и к которой сразу же возникала какая-то нежная привязанность. Но вдруг неожиданно ушла она, а вскоре и сам Юлий Борисович».

Проститься с ним в Академию наук никто из руководителей страны и правительства не приехал…

К счастью, о человеке остаются воспоминания. Иногда они быстро стираются из памяти, но если уходит великий человек, то остаются навсегда. И обязательно хочется передать их потомкам, чтобы знали о фундаменте, на котором строится их жизнь.

Воспоминаниями о Ю.Б. Харитоне охотно делятся все, кто хоть однажды сталкивался с ним, а тем более, кто с ним работал. Я выбирал те фрагменты, которые дополняли уже сложившийся образ ученого и которые были для меня внове. Надеюсь, для читателя тоже…

Первое слово Льву Дмитриевичу Рябеву, который работал в Арзамасе-16, потом в ЦК КПСС, Совете Министров, в Министерстве среднего машиностроения, в Минатоме. Он был у Харитона в подчинении, потом стал его «начальством» (хотя какое у ученого может быть начальство?!), но всегда был соратником.

Лев Дмитриевич не любит рассказывать о себе, о своей работе, не очень жалует журналистов – работа у него всегда была сверхсекретной, но для Ю.Б. Харитона он не мог не сделать исключения. Он вспоминает:

«Мне повезло. Буквально с первых шагов работы во ВНИИЭФ с 1957 г. в отделе А.С. Козырева мне довелось участвовать в исследованиях, которые имели высокий гриф секретности (особая важность). Тема называлась: „обжатие малых масс дейтериево-тритиевой смеси с помощью взрывчатых веществ“. Ход работ по теме часто обсуждался в узком кругу у Ю.Б. с участием Я.Б. Зельдовича, А.Д. Сахарова, Е.А. Негина и других руководителей института. Вскоре я убедился, что такого типа встречи-совещания были одним из элементов стиля работы руководства: не было „стены“ во взаимоотношениях маститых ученых и молодых исследователей. С тех пор на протяжении почти сорока лет я имел счастье сотрудничать с Юлием Борисовичем.

Главная его заслуга, может быть, состояла не в том, что он лично сделал в науке (об этом – особый разговор), а в том, что он сумел создать атмосферу научного поиска, творчества, высочайшей ответственности…

В 1978 году, когда я покидал объект, Ю.Б. пригласил меня к себе домой. Мы были вдвоем, на столе стоял джин. Выпили по рюмочке на прощание. Он подарил мне на память свою довоенную статью по расчету центрифуг. Обсудили вопросы нашего взаимодействия на будущее. Ю.Б. напоследок сказал: „Теперь чаще будете посещать театры“.

И в ЦК, и в министерстве, и в Совмине наши связи не ослабевали. Когда Ю.Б. бывал в Москве, он находил время для встреч. При встречах мы практически не говорили о политике. Лишь раз, когда речь зашла об А.Д. Сахарове, Ю.Б. бросил фразу, что А.Д. – нестандартный человек. Иногда он рассказывал о своих путешествиях по Енисею, Сахалину и другим местам, которые он очень любил. Но это было редко.

В основном – работа, работа, работа…

Чернобыль учит, что ученые, которые заняты созданием сложной техники, должны обладать не только глубокими познаниями, свежим и ясным умом, но и особыми человеческими качествами, чтобы новая техника несла людям прогресс, а не беду.

Академик Д.С. Лихачев как-то говорил, что без нравственности нет современной науки. Юлий Борисович этого не говорил, он так жил».

Радий Иванович Илькаев работает во ВНИИЭФ с 1961 г. Прошел все ступеньки служебной карьеры, еще при жизни Ю.Б. Харитона стал директором института. Без согласия Почетного научного руководителя это было бы невозможно.

Бытует представление, что жизнь в «закрытом городе Харитона» была чуть ли не безоблачной, особенно после того, как была создана и испытана первая атомная бомба. Даже появилась шутка: «Будете жить при коммунизме в окружении социализма». Но это был взгляд со стороны. В.А. Цукерман, Герой Соцтруда, лауреат Ленинской и трех Государственных премий (все это – за создание оружия!), вспоминал:

«Не следует думать, что в наших исследованиях все было гладким и безоблачным. Случались обидные срывы. Забудут, например, поставить фотопленку или снять крышечку с объектива оптической установки, и дорогой опыт вылетал в трубу. После экспериментов итоги подводились таким образом. Если, например, из шести пять были удачными, говорилось: „Пять – один в пользу Советского Союза“. Если же, например, из трех опытов два – неудачных, говорили: „Два – один в пользу Гарри Трумэна“.

Вначале 1949 г. один из наших ведущих физиков придумал короткий лозунг: „Главная задача – перехаритонить Оппенгеймера“. И „перехаритонили…“.

На Западе никто не думал, что СССР за каких то четыре года после самой разрушительной и ужасной из войн сможет ликвидировать разрыв между США и нами, связанный с ядерной наукой и техникой…

В пятидесятые годы один из моих друзей говорил: „Когда после беседы с Юлием Борисовичем покидаешь его кабинет, кажется, у тебя за спиной вырастают крылья. Уходишь с верой – тебя поняли, тебе помогут, будет сделано все, чтобы реализовать твое предложение“. За долгую работу в лаборатории я знал лишь одного руководителя – ученого и блистательного организатора науки, в отношении которого можно было произнести такие слова. Это был Игорь Васильевич Курчатов».

Связка «Курчатов – Харитон», пожалуй, сыграла решающую роль в «Атомном проекте СССР». Впрочем, не только в создании ядерного оружия. Любопытное наблюдение сделал Эдвард Теллер, когда он приезжал в Россию и встретился здесь с Харитоном. Затем великий американский физик написал представление на Ю.Б. Харитона, чтобы его наградить премией Ферми.

Мне довелось встречаться с Эдвардом Теллером в Снежинске на конференции по защите Земли от астероидов. Там я взял у него большое интервью. В нем он с высочайшим почтением говорил о работе и Курчатова, и Харитона. Это особенно важно было услышать, потому что нынче в основном говорится о том, как мы «украли у американцев атомную бомбу».

Впрочем, я доверяю только мнению специалистов. Таких, как Лев Петрович Феоктистов, также принадлежащий к тем самым «пионерам», о которых упомянул Э. Теллер. Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий А.П. Феоктистов считает:

«Можно бесконечно перечислять заслуги Юлия Борисовича, имеющие непосредственное отношение к оружию, но из всех я выделил бы одну, в решении которой роль Ю.Б. была первостепенной. Речь идет о безопасности ядерного оружия. Сформулированное им требование было абсолютным – ядерный взрыв не должен провоцироваться случайными причинами. Поэтому предпринимаются меры в отношении автоматики подрыва, в нее внедряется множество ступеней предохранения.

При пожаре, ударе, вследствие падения, при попадании пули во взрывное вещество (ВВ), содержащееся в ядерном заряде, иногда происходит его взрыв, инициируемый в некоторой случайной точке, а не равномерно по сфере, как в боевом режиме. Критерий безопасности формулировался так: ядерный взрыв недопустим при инициировании ВВ в одной произвольной точке. В связи с этим возникали определенные ограничения на конструкцию заряда, порой в ущерб другим качествам.

Ю.Б. как научный руководитель проблемы в целом, постоянно думал об этой стороне ядерного оружия, возможных тяжких последствиях нашего недомыслия… Я уверен, что усилия, предпринятые Юлием Борисовичем в свое время в области безопасности, позволили нам не оказаться в условиях полного запрета испытаний, по аналогии с американцами, в тяжелом положении»[9]9
  Губарев Вл. Атомная бомба. – М.: «Алгоритм», 2009. с. 289.


[Закрыть].

И еще одно свидетельство того, как Ю.Б. Харитон беспокоился о безопасности работ с оружием. Это было в процессе «массового разоружения», когда политические амбиции руководителей страны возобладали над трезвым расчетом и техническими возможностями создателей ядерного оружия.

Рассказывает Генеральный директор завода «Авангард» Ю.К. Завалишин:

«В последние годы Ю.Б. особенно внимательно следит за безопасностью работ, проводимых на ядерных предприятиях нашего министерства. Именно в связи с этим вопросом он в последний раз посетил наш завод.

Это было в 1993 году. Ю.Б. позвонил мне и выразил желание побывать на предприятии, посмотреть разборку ядерных зарядов в специальных „башнях“, способных локализовать продукты взрыва при аварийной ситуации, ознакомиться с порядком хранения и учета делящихся материалов и с ходом строительства новых специальных безопасных хранилищ.

В эту встречу я особенно ощутил, как глубоко он переживает за будущее того величайшего достижения человеческого разума, которому он посвятил всю свою жизнь и волновался, сумеют ли потомки использовать его на благо человечества, а не на погибель нашей цивилизации…».

Все-таки очень страшное это оружие, которое даже своих творцов заставляет иначе смотреть на пройденный путь! А порой даже сожалеть о том, что они сделали. Таких сомнений я не замечал у Юлия Борисовича Харитона, при наших встречах он не высказывал их. Более того, в конце жизни он как бы подвел все итоги своей работы:

«Я не жалею о том, что большая часть моей творческой жизни была посвящена созданию ядерного оружия. Не только потому, что мы занимались очень интересной физикой… Я не жалею об этом и потому, что после создания в нашей стране ядерного оружия, от него не погиб ни один человек. За прошедшие полвека в мире не было крупных военных конфликтов и трудно отрицать, что одной из существенных причин этого явилась стабилизирующая роль ядерного оружия».

В последний год XX века, когда отмечалось 50-летие со дня испытания первой советской атомной бомбы, слова ее создателя звучали пророчески. Но, отражают ли они надежды будущего?

* * *

Еще раз вспоминая все то, что сделано Юлием Борисовичем Харитоном, невозможно не удивиться уникальности его личности и судьбы. Годы его жизни почти полностью охватили XX век, причем не только хронологически, но и так, что не только этот век отразился в его жизни, но и он оказал определенное влияние на ход событий этого века.

Не могу не остановиться на еще одном обстоятельстве. Человеку, много сделавшему на своем веку, свойственно желание подвести итог своей деятельности. Такое желание возникло и у Ю.Б. Харитона. Пожалуй, еще более существенным фактором было то, что вся его деятельность до последнего времени была прикрыта плотной завесой секретности, и страна о ней почти ничего не знала, кроме весьма общих положений, что в системе ядерных вооружений был достигнут паритет с США, которые рассматривались как потенциальный противник. Получалось так, что очень важная, влиявшая и на положение в мире, и на внутреннюю ситуацию, напряженная деятельность оказалась совсем неизвестна стране и ее гражданам. Из исторического и общественного оборота оказался выключен важный момент нашей истории. Впрочем, для нашей страны такая ситуация была отнюдь не редкостью.

Особенность ситуации была и в том, что Ю.Б. Харитон был одним из немногих, кто от начала, от самого зарождения ядерно-оружейной проблемы, был ее разработчиком и одним из ведущих руководителей. Поэтому любой исходящий от него рассказ об ее истории не мог не носить исповедального характера. Трудность заключалась еще и в том, что установившаяся в этой сфере система секретности, оказалась не только совокупностью правил, но и вошла в привычку и, можно сказать, в образ мыслей работников этой сферы. В необходимости приподнять эту пелену нужно было убеждать не только административное руководство, но и самих себя.

Рассказывая о Ю.Б. Харитоне и его руководстве оружейной ядерной программой России, нельзя обойти вниманием вопрос о влиянии разведывательной информации. В последние годы у Юлия Борисовича Харитона сформировалось настойчивое желание сделать доступным для историков и для общественности факты, относящиеся к начальному периоду нашего атомного проекта. В частности, им был обнародован тот факт, что наш первый атомный заряд был сделан с использованием технической документации, добытой разведкой. Правда, у нас к тому времени были и свои разработки, которые впоследствии были испытаны. Но, считая необходимым для первого испытания свести риск к минимуму, Юлий Борисович Харитон выступал за то, чтобы наш первый ядерный взрыв был проведен с максимально надежным зарядом.

Что же касается «слойки» и двухступенчатого термоядерного заряда, то Юлий Борисович всегда настаивал на том, что это были наши самостоятельные разработки. Он – один из авторов первой статьи, в которой кратко излагается история создания советской водородной бомбы. Советские физики создали водородную бомбу на основе своих собственных оригинальных исследований, и «слойка» была полностью независимой разработкой. Разведка не снабдила советских ученых «конфигурацией Теллера – Улама», а ее советский аналог, «третья идея», был открыт самостоятельно. Ее воплотили в жизнь совсем другие люди, умные, образованные, с необходимым опытом и творческим потенциалом. Поэтому совсем не случайно исполнение было поручено Юлию Борисовичу Харитону, Я.Б. Зельдовичу, ДА Франк-Каменецкому, представлявшим собой замечательную школу Института химической физики.

Можно бесконечно перечислять заслуги Юлия Борисовича Харитона, имеющие непосредственное отношение к оружию, но из всех следовало бы выделить одну, основную, в решении которой роль Ю.Б. Харитона была первостепенной. Речь идет о безопасности термоядерного оружия. Сформулированное им требование было абсолютным – ядерные взрывы не должны провоцироваться случайными причинами. Поэтому предпринимаются меры в отношении автоматики подрыва, в нее внедряется множество ступеней предохранения. Ю.Б. Харитон как научный руководитель проблемы в целом, постоянно думал об этой стороне ядерного оружия, возможных тяжких последствиях нашего недомыслия.

Когда крупный руководитель по тем или иным причинам уходит от дел, вслед ему рождаются упреки в том, что он не оставил после себя достойного преемника, не подготовил, не воспитал достойную смену. Оставить после себя на этой же должности, с теми же функциями, двойника невозможно. Но оставить не только результаты своей деятельности, не только ее продолжателей, но и творческую атмосферу, стиль, а может быть даже и менталитет, это удается гораздо реже. Нам кажется, что Юлию Борисовичу это в какой-то степени удалось.

В 1964 г. на банкете в честь 60-летия Юлия Борисовича Харитона в качестве поздравления от имени одного из подразделений ВНИИЭФ Веретенников Александр Иванович зачитал стихотворение:

 
Когда в науку вдруг «бодяга»
Нахлынет мутною волной,
Когда со степенью стиляга
Бубнит об отзыве варяга,
Тряся седою бородой,
Когда все силы на износе,
А в мненьях нет единой оси
И уж не веришь сам себе,
Ответ находит мы в вопросе:
«А что сказал бы тут Ю.Б.?»
 

Уже в те годы фраза: «А что сказал бы тут Ю.Б.?» стала нарицательной, объективно отражая высочайшую мудрость Харитона и огромное уважение к нему среди знавших его людей. И при всем этом тех, кто общался с ученым, поражала его доступность в общении с людьми. Ю.Б. Харитона интересовали не только производственные процессы, которые требовали много сил, энергии, нервов, но и забота о здоровье своих сотрудников.

В 1995 г. Юлий Борисович Харитон получил приглашение выступить в Лос-Аламосе с докладом на конференции памяти Оппенгеймера. Он очень хотел принять участие в этой конференции, но по состоянию своего здоровья и, особенно, из-за почти полной потери зрения, он не смог поехать в США. Этот доклад мог бы стать замечательным событием, красноречивым символом примирения американских и российских ядерщиков. Но, не имея возможности прилететь, Юлий Борисович написал доклад, который и был опубликован на русском и английском языках оргкомитетом этих чтений.

Как отмечает и сам Юлий Борисович Харитон, есть интересные параллели между ним и Оппенгеймером. Оба родились в 1904 г., были тезками, оба унаследовали от своих матерей любовь к искусству, поэзии и музыке. Оба родились в ассимилированных, образованных еврейских семьях; Юлий Борисович Харитон об этом не упоминает. Оба в 1926 г. работали в Кавендшиской лаборатории в Кембридже (но не познакомились там). Самая же главная параллель состоит, конечно, в том, что они были первыми руководителями первых ядерных оружейных центров своих стран.

В то же время, они существенно отличались друг от друга – личностью и судьбами. Роберт Юлиус Оппенгеймер обрел всемирную известность после Хиросимы, Юлий Борисович Харитон оставался «секретным» до конца восьмидесятых годов. Оппенгеймер подвергся унижению в 1954 г., когда его лишили допуска к секретным данным; Юлий Борисович Харитон продолжал руководить Арзамасом-16 до 1992 г. Оппенгеймер был сложным человеком, который открыто писал о своих тяжелых переживаниях; Юлий Борисович Харитон был более целостной личностью, хотя находился в сложных и драматических обстоятельствах. Отец Юлия Борисовича Харитона, который был выслан из России и жил в Риге, погиб от рук НКВД после оккупации Прибалтики Красной Армией в 1940 г.

Юлий Борисович Харитон произошел из той же еврейской интеллектуальной среды, что и многие видные физики его поколения. Параллели между его биографией и биографией Оппенгеймера не совсем случайны. Сообщество физиков двадцатых и начала тридцатых годов XX века было международным. Физики, понятное дело, считали себя частью широкого международного сообщества. Но когда возникла необходимость, они с готовностью стали служить своим отечествам.

В этом сообществе Юлий Борисович был замечательной, но не совсем исключительной фигурой. Он, член широкого европейского сообщества физиков, был оторван от него превратностями истории. Его анкета включала многие подозрительные с точки зрения советских властей, элементы – годы, проведенный в Кембридже, судьба отца, сестры, которая оказалась в оккупированном фашистами Харькове. Несмотря на это, он был востребован советским правительством, а в таких экстремальных случаях, судьбу ученого решал лично Сталин, ему была доверена ключевая роль в решении «Проблемы № 1». Сталин выполнял свою роль ответственно, считая, что ядерное оружие нужно Советскому Союзу для его безопасности. Чтобы понять ядерную историю, ее советскую половину, недостаточно только спросить: «Принял ли Советский Союз доктрину устрашения?» Ядерная программа была чем-то большим, чем стратегия, и ядерная история – есть история не только оружия, но и обществ, и личных судеб…

Юлий Борисович Харитон был удостоен многих высших наград Советского Союза, а как известно, в Стране Советов золотыми звездами за «так» евреев не награждали. Но его имя стало известно широкой общественности в своей стране и за границей только тогда, когда государство, для безопасности которого он трудился, развалилось, а оружие, созданное Ю.Б. Харитоном и его сотрудниками, уже не было нужно в таком количестве, в каком оно уже существовало.

Гласность, при которой Юлий Борисович стал широко известен, создала условия, в которых можно было критиковать ядерную программу за ущерб, нанесенный ею человеческому здоровью и окружающей среде, за безмерную секретность. Юлий Борисович не испытывал ностальгии по прошлому, но когда среди друзей заходил разговор о политике России, он, в отличие от других, которым было трудно понять куда «катится» страна, а у него было много нерешенных проблем, и когда спрашивали его мнение о происходящем, Юлий Борисович Харитон, махнув рукой, говорил, что «плохо представляет себе, что реально там происходит».

Юлий Борисович Харитон воочию видел огромную разрушительную силу термоядерного оружия. Когда в ноябре 1955 г. была взорвана мегатонная сверхбомба, он вместе с Курчатовым посетил эпицентр взрыва. Оба они были поражены холмами земли, созданными давлением взрыва, хотя бомба взорвалась на высоте более четырех километров.

Громадная разрушительная сила этого термоядерного взрыва произвела очень сильное впечатление на советских ученых, участвующих в создании ядерного оружия. Андрей Дмитриевич Сахаров назвал в своих воспоминаниях этот взрыв своего рода поворотным пунктом своей жизни. Юлий Борисович говорил о своей надежде, что ядерное оружие никогда не будет использовано.

Сожалел ли Ю.Б. Харитон о своей роли в создании ядерного оружия? Он, как мне кажется, предпочел бы, чтобы этой необходимости не было. Он считал, что ядерное оружие нужно Советскому Союзу для безопасности страны, и усердно работал для того, чтобы оружие было технически совершенным и надежным. Юлий Борисович Харитон прекрасно понимал, что ядерная программа влекла за собой человеческие жертвы и большой ущерб окружающей среде.

После окончания холодной войны, он поддерживал развитие связей между русскими и американскими ядерными оружейными центрами. Ю.Б. Харитон считал своей главной задачей дать советским властям надежные технические рекомендации по вопросам, касающимся ядерного оружия. Как научный руководитель, он отвечал за науку, за глубокое и честное понимание научных аспектов ядерной программы.