Текст книги "Мировой ядерный клуб. Как спасти мир"

Глава 17
ПРЕЕМСТВЕННОСТЬ ПОКОЛЕНИЙ

Кто должен позаботиться о воспитании подрастающего поколения, которому предстоит править страной в XXI веке, подготовлено ли оно к практической жизни, к условиям современного научного прогресса? От идеалов, наследия, которые мы передадим своей смене, во многом зависит будущее нашей страны. К большому сожалению, мы все реже встречаем среди юношей и девушек интерес к людям, которые своим умом, творческими поисками принесли славу стране, в которой они жили и творили свои научные исследования. Что касается наших основных рычагов пропаганды, то они слишком малоэффективны и особого интереса у молодежи не вызывают. Понаблюдайте сами и вы увидите, что молодежь мы постепенно отучили читать книги и периодическую прессу, что большинство из них далеки от знаний классической литературы, все меньше молодых занято вопросами науки и техники, проведением научных математических, химических, физических олимпиад и конкурсов. Все это как будто ушло в прошлое. Я в данном случае говорю не обо всех молодых людях, но имею в виду молодежное быдло с «Клинским» пивком. Я говорю о необходимости кропотливой работы с молодежным авангардом, с молодежью мыслящей и глубоко осознающей куда движется страна, в которой они живут, с молодежью, которая будет определять климат в стране, ее будущее.

Без развития новых технологий немыслимо развитие современного общества. Ведь не секрет, что за последние годы в связи с безответственным отношением к научным кадрам, в первую очередь представителям ученых технического профиля, страну оставило несколько тысяч профессоров. Они живут в тех странах, где им предоставлена возможность работать над важными и сложными проблемами, которые определяют основной курс технического прогресса современного общества. А восполнить такую огромную утечку высококвалифицированных кадров – не простая проблема для современной России. Но почему-то эта проблема не очень беспокоит Государственную Думу. А пора бы очнуться и подумать, что без эрудированных ученых нечего думать о прогрессивном развитии страны, о том, какое место мы занимаем в современном научном мире, что нас ожидает в перспективе…

Многие аналитики считают, что Россия сейчас совершает библейский путь через пустыню из рабства в свободу. Путь, которым библейский Моисей вел свой народ. Путь этот тяжелый, изнурительный. Он легким быть не может. «Новое небо и новые берега, где обитает правда», – их завоевать нужно. Страна без идеалов и веры в будущее быстрыми темпами развиваться не может, а интеллигенция – это душа народа, ее духовность, ее будущее.

За годы советской власти сколько мы сгноили талантов в сталинских гулагах, застенках Лубянки, никто никогда не подсчитает, и только чудом смогли выжить Туполев и его шарага, среди которых оказались Королев и многие другие ученые, которые своим трудом подняли престиж страны в послевоенные годы. Их мужество, самоотверженность вписаны золотыми буквами в историю страны, но уже в послесталинскую эпоху, что было сделано для творческого развития отечественной интеллигенции и, в первую очередь, технической, да и не только ее, – если честно, то ничего.

О современном критическом положении науки не на периферии, а в самой столице, говорит Борис Кашин, депутат Государственной Думы, член-корреспондент РАН, председатель движения «За возрождение отечественной науки». Еще двадцать лет назад Москва была крупнейшим научным центром планеты. Интеллектуальное влияние города было поистине глобальным. А теперь объективно посмотрим на нынешнюю ситуацию. Свертывание перспективных исследований, разрушение научных школ, вынужденная продажа за рубеж по бросовым ценам важнейших научных результатов, старение научных кадров – вот куда пришла московская наука за восемнадцать лет капитализма. Объем финансирования научных учреждений в сравнении с советским временем упал примерно в десять раз. Деградация основных фондов и приборного оборудования достигла запредельного уровня. Разрушены вузовская и отраслевая науки. Ликвидированы более трехсот НИИ и опытных производств, их помещения заполонили паразитические конторы и бизнес-центры. Вместе с наукой разрушалась и наукоемкая московская промышленность. Из двух тысяч крупных и средних предприятий города, созданных при Советской власти, при капитализме ликвидировано более полутора тысяч, а относительно успешно работают лишь около двухсот. В результате Россия не производит теперь современных станков, полки магазинов завалены импортными товарами сомнительного качества, а сотни тысяч москвичей из сферы торговли и обслуживания не знают, будет ли у них работа в период кризиса.

Что значит зарплата московского профессора в двадцать тысяч рублей при средней зарплате по городу в тридцать три тысячи? Профессор в три-четыре раза «дешевле» банковского клерка. Абсурд! Ни в одной стране мира – ни в Америке, ни в Европе, ни в Африке – такого нет. Это может значить только одно: власть определилась – наука и образование стране не нужны!

Что значит стипендия аспиранта в две тысячи рублей? Это ясный сигнал, который власть дает молодому человеку: ты, умник, какой-то ерундой занимаешься, иди-ка лучше что-нибудь продавай! Я прямо спросил министра финансов Кудрина: как московскому аспиранту жить на две тысячи? Он ответил: расходы на науку увеличены. Вот такой ответ «государственного мужа» на конкретный вопрос!

Конституцией наука отнесена к совместному ведению федерального центра и регионов. Так вот, надо чтобы Москва, наконец, обратила внимание на свою науку. Пока же московская власть ученых в упор не видит.

Доля научных программ в московском бюджете – около 0,1 %. А, например, на взносы в уставные капиталы разных фирм тратится примерно в пятьдесят раз больше.

Власть обирает ученых даже в мелочах. Вот депутат фракции КПРФ в Мосгордуме Сергей Никитин предложил законопроект, по которому полученные учеными Почетные грамоты Президиума РАН и Профсоюза работников РАН приравнивались бы к ведомственным грамотам. Это давало бы основание для присвоения звания «ветеран труда» и 50 %-ю льготу по оплате услуг ЖКХ. Кстати, подобные законы уже приняты в Питере и Новосибирске. В поддержку законопроекта собраны подписи восьми тысяч работников Академии наук. А московская исполнительная власть против!

При этом в Москве есть множество насущных вопросов, требующих научного подхода к своему решению. Например, проблема приближающегося транспортного коллапса. В МАДИ и Академии наук есть серьезные группы, занимающиеся математическим моделированием транспортных потоков. Но разве их потенциал востребован?! Вы видели когда-нибудь по телевидению, чтобы проблему чудовищных московских пробок анализировал не чиновник, а ученый?

А ведь сложного математического моделирования требуют очень многие сферы экономики города – финансовые инвестиции, пенсионная система, страхование. Между тем, городская власть, по сути, управляет Москвой с помощью четырех действий арифметики, среди которых преобладают «отнять» и «поделить».

Власти необходимо уяснить: возвращение Москве статуса центра науки и наукоемких технологий – это единственный реальный путь выхода городской экономики из тупика. Москва пока еще высокообразованный город, и этот шанс нельзя упустить. Быть только гигантским офисом и ночным клубом Москва больше не сможет. Кризис объяснил это всем с беспощадной ясностью. Возрождение науки и развитие наукоемких производств, прежде всего машиностроения, информатики и электроники, должно стать главным вектором развития столицы на ближайшие десятилетия. Иного нам просто не дано.

Хочется сказать «единороссам»: не хотите слушать коммунистов, послушайте хоть Барака Обаму. На годовом собрании Национальной академии наук США он сказал: «Некоторые говорят, что в такое трудное время мы не можем позволить себе инвестировать в науку. Я категорически не согласен. Наше процветание, безопасность, здоровье, экология и качество жизни сейчас более чем когда-либо зависят от науки».

Не будет на Руси науки – на четвереньки встанут внуки! Думать надо с перспективой, вложенные деньги в науки всегда себя окупят.

Начнем из «воспоминаний» А.Д. Сахарова, относящихся ко времени его активной работы над ядерным оружием:

«Я.Б. Зельдович однажды заметил в разговоре со мной: „Вы знаете, почему именно Игорь Евгеньевич (Тамм) оказался столь полезным для дела, а не Дау (Ландау)? – У И.Е. выше моральный уровень“».

Моральный уровень тут означает готовность отдавать все силы «делу»– высказывание это, по-моему, не только характеризовало позицию Тамма и, в то же время, было не вполне искренно со стороны Зельдовича. Как известно, участники приведенного разговора стали трижды Героями Соцтруда за свой вклад в создание советского ядерного оружия. А речь у них шла о старших коллегах, И.Е.Тамме и Л.Д. Ландау – крупнейших советских физиках-теоретиках, чьи достижения в науке были отмечены Нобелевскими премиями.

О Тамме в 1971 г. А.Д.Сахаров написал: «В нем, наряду с Ландау, советские физики-теоретики видели своего заслуженного и признанного главу». Оба физика также получили высшие государственные награды – Героев Социалистического Труда – за их вклад в создание советского ядерного оружия.

О том, какой вклад внесли ученые-евреи в тесном содружестве со своими коллегами в создание оборонного щита страны, укрепление оборонной мощи, А. Солженицына не интересовало. В его книге «200 лет вместе», они не входят в орбиту его исследования. Видно не нашлось необходимого количества цитат в энциклопедиях, да и само исследование весьма не выгодно для его исследования. Для того, чтобы добыть необходимый материал, надобно копаться в архивах, да и там всего не найдешь, ибо многие материалы архивов недоступны для исследователей и по нынешний день. Да и времени для этого надо много потратить. А поэтому острые актуальные вопросы науки и кто что дал в общую копилку в утверждении имиджа страны на мировом Олимпе, остались пока за кадром исследования. А это далеко не ординарный вопрос, он актуален и сегодня, ибо социологические опросы среди современной молодежи свидетельствует о том, что ограниченное количество молодых людей имеют представление о наших выдающихся ученых, основателях целого ряда новых направлений и не только в области физики, но и кибернетики, электроники, астронавтики, космической технике. Жизнь не стоит на месте, XXI век начал свой бег стремительно и нелегко угнаться за развитием науки даже с помощью Интернета. Полистайте наши отечественные технические журналы, найдете ли вы там много новых открытий сделанных нашими соотечественниками? Да, лауреатами Нобелевских премий мы за последние годы особенно похвастаться не можем.

Выполнив свою ответственную миссию по созданию термоядерного оружия, А.Д. Сахаров, Я.Б.Зельдович, И.Е. Тамм, Л.Д. Ландау, покинули проект примерно одновременно – после смерти Сталина и – что менее существенно – после успешного испытания первой советской термоядерной бомбы.

Уже из сахаровского колючего примечания видно, что взаимоотношения между четырьмя выдающимися теоретиками, имена и дела которых были широко известны мировой общественности, были не очень простыми. Но они дополняли умело друг друга и сообща превозносили имидж отечественной науки. С ними невозможно было не считаться, но и этим знаменитостям пришлось выпить не одну чашу горькой отравы за свой самоотверженный труд на благо не только своей страны, но и всего человечества.

Итак, все по порядку, кратко об интеллигентах, оставивших след в научном мире на века, не только для нас, но и для грядущих поколений, для тех, кто придет им на смену.

Несколько десятилетий имя Ландау (1908–1968 гг.) символизировало силу советской теоретической физики и внутри страны и за рубежом. Помимо собственного вклада в физику, славу создал его педагогический дар, реализованный в мощной школе и замечательных книгах, ставших настольными для теоретиков по всему миру. В библиотеке Гарвардского университета книг этого советского физика в несколько раз больше чем книг его знаменитого американского коллеги, Ричарда Фейнмана.

К этой профессиональной славе добавилось трагическое измерение, когда после автомобильной катастрофы 1962 г., погубившей теоретика Ландау, его вытащили с того света благодаря братству физиков. Это несчастье пришлось на время, когда физика в СССР, да и во всем мире, была в самом почете.

В результате, сформировался и приобрел огромную популярность образ Ландау – чисто теоретический ум, нередко шокирующе рациональный, но обаятельный. При этом достоянием лишь ГБ и самых близких коллег оставались два «момента» его биографии: год, проведенный в сталинской тюрьме в конце тридцатых годов, и его вклад в сталинскую ядерную бомбу десятилетием позже.

Тамм (1895–1971 гг.) был и старше, и «старомоднее»; его образ не светился столь ярко за пределами науки, хотя был он полон энтузиазма, и хорошо известна роль этого физика в реанимации советской генетики. Его вклад в управляемый термояд был публично признан, отсюда легко было предположить, что он был причастен и к «неуправляемому» термояду советской водородной бомбы.

По мере того, как проходит время после смерти ученого, его достижения все более отступают в историческую перспективу на фоне гигантов науки, и его книги – даже мастерски написанные – неизбежно стареют и бледнеют на фоне вечно обновляющейся науки. Еще больше это должно касаться общественного облика, неизбежно связанного со своим временем и с непосредственным восприятием.

Это, однако, не так для обоих советских теоретиков. Конец Советской цивилизации открыл ее секретные архивы и источники «устной истории». Стали видны моральные измерения истории советской физики.

Физик будущего века, наверно, не без труда поймет, почему Тамм свою «безуспешную» теорию ядерных сил ценил больше нобелевской работы по черенковскому излучению. И курс теоретической физики Ландау – Лифшица вряд ли удовлетворит грядущие поколения теоретиков.

Однако моральные образы Тамма и Ландау будут выглядеть, пожалуй, ярче, чем при их жизни. В Тамме будут видеть учителя Андрея Сахарова, в большой мере ответственного за становление этого физика-гуманиста. А Ландау войдет в историю своей уникальной способностью поставить диагноз Сталинскому социализму еще в 1937 г., и своим уникально-трагическим положением среди советских ученых, занятых в Атомном проекте.

Прежде чем обсуждать различие позиций Тамма и Ландау, обрисуем их разные социальные биографии.

Тамм, который был на половину поколения старше Ландау, успел сформировать свои социалистические симпатии еще до советской власти. Замечательный портрет Тамма, российского интеллигента, создан Евгением Львовичем Фейнбергом в его книге «Воспоминания о И.Е. Тамме». Не случайно именно словами Е.Л. Фейнберга пользовался Сахаров, рассказывая о своем учителе. Поэтому лишь кратко напомним о его жизненном опыте.

Страстный и оптимистический темперамент Тамма соответствовал тогдашним радикальным социальным устремлениям. К 1917 г. он уже прошел через реальную деятельность в социал-демократическом движении в рядах меньшевиков-интернационалистов. Когда, двадцать лет спустя он был вынужден объяснять свое прошлое, он рассказал о своем участии в Первом съезде Советов в июне 1917 г.: «Когда Керенский заявил, что началось наступление [на русско-германском фронте], то при голосовании моя рука была единственной (кроме группы большевиков), которая поднялась против Керенского, и я помню, как тогда мне рукоплескали большевики, и в том числе товарищ Ленин. Были внесены три резолюции: одна за то, чтобы предоставить генералам право смертной казни на фронте, другая – против, и третья – не давать права смертной казни на фронте генералам, но не потому, что она невозможна, а потому, что она возможна только в руках пролетариата. За эту резолюцию голосовали пять человек, и среди них был я».

Террор 37-го обрушил «пролетарское право смертной казни» на младшего брата Тамма, на близкого друга, на любимого ученика. Тамм никогда не отрекался от них; напротив, он публично – с безрассудной отвагой – говорил об их невиновности. Почему его не арестовали – загадка не больше, чем то, почему арестовали тысячи и тысячи других, но и не меньше. Хаотическая кинематика Великого Террора плохо поддается объяснению.

Избежав прямого общения с «органами», Тамм не избежал «оргвыводов». Его выжили из МГУ. Теоретический отдел ФИАНа, который он возглавлял, был упразднен на несколько лет, и теоретиков поодиночке распределили по другим лабораториям. Его избрание в академики, казавшееся в 1946 г. неизбежным, было предотвращено на высшем партийном уровне.

Несмотря на мировое имя в теории ядра, его не допустили в Атомный проект на его первой – урановой – стадии. Только благодаря особым усилиям С.И.Вавилова, директора ФИАНа и президента Академии Наук, в 1948 г. группу Тамма включили в Проект. Задачу ей поставили сугубо вспомогательную – помогать группе Зельдовича в проблеме термоядерной бомбы. Сама проблема казалась тогда малореальной и второстепенной на фоне крайней срочности атомной бомбы, тогда еще только создававшейся. Тем не менее, всего через несколько месяцев, осмыслив тупик, в котором пребывал тогда проект Зельдовича, ученики и сотрудники Тамма, Андрей Сахаров и Виталий Гинзбург, предложили принципиально новый и перспективный проект.

Руководитель группы, Тамм, внес в это дело свой вклад, катализируя начальный успех и участвуя в его воплощении на дальнейших стадиях, которые завершились в испытании Советской водородной бомбы в августе 1953 г. После этого Тамм покинул проект и вернулся к чистой физике.

Сахаров полагал, что позиция Тамма по отношению к ядерному оружию была близка к его собственной и что «Игорь Евгеньевич имел полное право чувствовать удовлетворение при воспоминаниях об этих годах». Есть и другие свидетельства, что Тамм с энтузиазмом воспринимал успехи советских физиков не только в водородной бомбе (к которым был сам причастен), но и в атомной.

Это надо связать с общей позицией, унаследованной с юношеских лет. Приверженность социалистическим идеалам своей молодости основывалась на чувстве моральной ответственности за происходящее в обществе, а не просто на «социалистической практике». Этой практике он сопротивлялся и в физике, и за ее пределами – ярче всего в защите отечественной генетики против лысенковщины – тогда официальной «социалистической» биологии.

Жестокий жизненный опыт не убил его веру в то, что в стране – при всех ее потерях – строится социализм. Ландау встретил 1917 год 19-летним, так что есть больше основания называть его советским ученым. И он им был, до 1937 года.

«Быть советским» не так просто. К примеру, официальная советская философия, как еще помнится, состояла из двух главных частей, двух видов материализма – диалектического и исторического. Первый объявлял себя единственно верной теорией знания, и Ландау отвергал эту часть решительно. Исторический материализм брал на себя механизмы социальной истории, и его Ландау вполне принимал как основу «социальной физики».

Без какого либо вовлечения в «политику», он свободно выражал свои социальные симпатии. Голландский физик Г. Казимир рассказал о задорно-красных выступлениях Ландау в Дании еще в 1931 г. Другой пример – статья Ландау «Буржуазия и современная физика», опубликованная в «Известиях» в ноябре 1935 г. Статья посвящена трудному положению физики на Западе, где она «находится в резком противоречии с общей идеологией современной буржуазии, которая все больше впадает в самые дикие формы идеализма…» Совершенно иначе относится к науке победивший пролетариат. Партия и правительство предоставляют небывалые возможности для развития физики в нашей стране. В то время как буржуазная физика черпает свои кадры из узкого круга буржуазной интеллигенции, которым занятие наукой по карману, только в Советском Союзе могут быть использованы все действительно талантливые люди, которые, в противоположность выдвигаемой буржуазией теории встречаются среди трудящихся не реже, чем среди эксплуатирующих классов. Только государственное управление наукой в состоянии обеспечить подбор действительно талантливых людей и не допускать засорения научных учреждений различными непригодными для научной работы «зубрами» от науки, по существу тормозящими ее развитие [зубрами Ландау называл безнадежно отставших от науки, «маститых» ученых мужей].

Разумеется, главным содержанием жизни Ландау были разнообразные и мощные работы в физике, а не «агитация за советскую власть» (не мешало бы еще выяснить вклад в эту агитацию газетных профессионалов). Как раз в то же примерно время Ландау сделал одну из лучших своих работ – теорию фазовых переходов второго рода. Такие переходы гораздо более невидимые, чем переход воды в пар или лед – ответственны за явление сверхтекучести, открытое Капицей в 1938 г.

Так что теория Ландау родилась как раз вовремя. Однако вряд ли ей под силу те два невидимых фазовых перехода в социальных взглядах Ландау, которые произошли в те же годы.

Первое превращение в уме теоретика было подготовлено его зловеще-эмпирическим социальным окружением: Харьковский Физтех, где Ландау возглавлял теоретический отдел, в начале 1937 г. был разгромлен. Политические обвинения и аресты друзей убеждали в злокачественной природе этой напасти.

«К началу 1937 г. мы пришли к выводу, что партия переродилась, что советская власть действует не в интересах трудящихся, а в интересах узкой правящей группы, что в интересах страны свержение существующего правительства и создание в СССР государства, сохраняющего колхозы и государственную собственность на предприятия, но построенного по типу буржуазно-демократических государств».

Это из показаний Ландау, собственноручно написанных им в тюрьме летом 1938 г.

Для ареста Ландау в апреле 1938 г., как известно и как ни удивительно для террора 37-го года, имелись законные – вещественные – основания: антисталинская (хотя и просоциалистическая) листовка, приуроченная к Первомайскому празднику. В ней было, в частности, такое:

«Товарищи!

Великое дело Октябрьской революции подло предано… Миллионы невинных людей брошены в тюрьмы, и никто не может знать, когда придет его очередь…

Разве вы не видите, товарищи, что сталинская клика совершила фашистский переворот?! Социализм остался только на страницах окончательно изолгавшихся газет. В своей бешеной ненависти к настоящему социализму Сталин сравнился с Гитлером и Муссолини. Разрушая ради сохранения своей власти страну, Сталин превращает ее в легкую добычу озверелого немецкого фашизма…

Пролетариат нашей страны, сбросивший власть царя и капиталистов, сумеет сбросить фашистского диктатора и его клику.

Да здравствует 1 Мая – день борьбы за социализм!».

1937-й год яснее, однако, характеризует то, что главным пунктом обвинения Ландау стала не реальная антисталинская листовка, а вымышленное его вредительство в Харьковском УФТИ.

Но была ли эта фантастическая листовка реальностью? И если так, почему она не привела к немедленному расстрелу?! Наверно, это еще одна подделка КГБ!

Такой была первая реакция друзей и коллег Ландау на публикацию материалов из архива КГБ в 1991 г., за несколько месяцев до конца советской эпохи. Требуется некоторое усилие для осознания, что логика служащего НКВД весьма отличается от логики физика-теоретика. Следователю образца 37-го года гораздо проще было «сшить» дело, использовав добытые его коллегами признания харьковских физиков о вредительстве Ландау, чем пускаться в новое расследование дурацкой листовки. Тем более что признания друзей Ландау уже были «подтверждены» их смертными приговорами, а листок бумаги, даже такой, не шел в сравнение с «реальным» вредительством.

Труднее вопрос, как это Ландау, с его материализмом и рационализмом, решился на такое безумно-смертельное самовыражение как листовка? На что он мог надеяться?

Чтобы попытаться понять его мотивы, нужно принять во внимание его личные обстоятельства.

Прежде всего, надо сказать, что листовка была написана рукой не самого Ландау, а его близкого друга, М.А. Кореца (арестованного в одну ночь с Ландау и проведшего два десятилетия в Гулаге). Впрочем, Ландау, известный своей графофобией, почти всегда пользовался руками коллег для письма; знаменитый «Курс теоретический физики» написан в основном рукой Е.М.Лифшица. Корец преклонялся перед даром Ландау-теоретика, а у Ландау были основания доверять способности своего друга разбираться в практической стороне жизни.

В Харькове Корец активно защищал стремление Ландау обеспечить надлежащее место для чистой науки. Эту активность новый директор института счел направленной против прикладных и главное – военно-прикладных работ. В результате, в ноябре 1935 г. за «дезорганизаторскую работу… по срыву выполнения заданий оборонного значения» Кореца арестовали.

Теперь Ландау поспешил на защиту друга и оказался невероятно успешным, – к лету 1936-го Кореца освободили «за недостатком улик»– поразительное по тому времени основание. Такой успех мог подкрепить веру в собственные «социальные» силы в тогдашней Советской стране.

В антиправительственной листовке по существу проявлялось Советское сознание в его идеально-теоретической форме, – к тому времени истории не удалось полностью усмирить социальный пыл русской революции.

Физика фазовых переходов могла помочь обосновать задуманный социальный эксперимент. Как известно, воду можно перегреть выше точки кипения, если она достаточно однородна, без примесей. Если добавить в такую воду щепотку примесей, вода взорвется в кипении. Думали ли Корец и Ландау о чем-нибудь подобном? Захотелось ли им стать такой неоднородностью в Советском перегретом обществе? Побуждало ли их так смотреть чувство социального отчаяния, к 1938 г. еще не убившее в них социалистического энтузиазма и не научившее цинизму?

Если бы они знали, что выпущенного из тюрьмы Кореца сопровождало письмо НКВД, в котором сообщалось, что он «является одним из активных участников… контрреволюционной группы и ближайшим другом руководителя этой группы троцкиста профессора Ландау. Корец нами намечен к аресту. Просим срочно… взять его до ареста в активное агентурное обслуживание…».

Во всяком случае, имеется достаточно оснований думать, что невероятная листовка – не подделка.

Эта выходка была уникальна по форме, не по содержанию. В тридцатые годы было еще несколько антисталинских и просоциалистических выступлений, авторы которых (М. Рютин, Ф. Раскольников), однако, достаточно высоко стояли в партийно-государственной структуре советской власти и были несравненно лучше информированы о происходящем, чем погруженный в физику теоретик.

Не еще ли это одно свидетельство его способности к теоретическому анализу эмпирической реальности?