Текст книги "Венский бал"

Инженер
Пленка 7

Когда я впервые оказался в его квартире на Вольлебенгассе, Нижайший ухватил меня за мизинец и прищурился.

– Файльбёк согрешил, – сказал он.

Я кивнул.

– Ты знаешь, что это значит?

Я кивнул.

– Кто мечу обречен, тому и быть мечом убиту.

– Я готов к акции.

Нижайший отпустил мой палец. И я вдруг осознал, что с глазу на глаз он впервые говорит со мной без американского акцента. Я давно привык к этому акценту. А его прежний венский говор, в котором можно было различать и верхнеавстрийские интонации, доносил что-то далекое и в то же время родное, как ожившее в памяти детство, когда внезапно возникает такое чувство, что ты действительно среди своих. Он избрал меня. Я мгновенно впитал эту мысль. Я избран им. Мне бы обнять его, но я был не вправе совершать ошибку. Когда он посмотрел на меня так, будто хотел испытать, достоин ли я доверия, я невольно отпрянул и уселся в кресло. Казалось, в кинопроектор моей жизни вставлена новая пленка. Я допущен во внутренний круг. Большое испытание пройдено, думалось мне. Я сижу в квартире Нижайшего. Мне отдано его предпочтение. Я готов на все. Пусть скажет, что я должен сделать. Я исполню любую его волю.

Днем, вернее, уже к вечеру, поднимаясь по эскалатору метро на Ройманнплац, я увидел Стивена Хаффа. Он стоял с листовками в руке возле красных стальных конструкций, перекрывавших вход.

– Да пребудет с тобой Иисус, – услышал я. – Он наперед удостоил тебя своей любви и доверия. Спроси себя, достойна ли этого твоя жизнь? Молиться – не значит произносить заклинания. Молитвой должна стать твоя жизнь. И ждет тебя не вопрос: исправно ли ты ходил в церковь? Нет, ты будешь распознан по делам твоим.

К его футболке был приколот маленький диск с надписью: «Jesus loves you».[43]43
  Иисус любит тебя (англ.).


[Закрыть]

– И тебя любит Иисус, – сказал он, когда я хотел, не глядя на него, пройти мимо. Он сунул мне в руки один из своих листочков. Я на ходу прочитал текст с заглавной строкой: «БЛИЗИТСЯ КОНЕЦ ВРЕМЕН. Христос ищет своих воителей для Последнего дня».

Нижайший вдруг оказался рядом. Он шепнул:

– Сегодня после полуночи. Вольлебенгассе, девять.

Затем он громко возгласил:

– С каждым днем они всё более зримы – знаки перемен в наших судьбах, знаки мирового перелома. Мы извещены. Христос дает нам шанс. Мы можем войти в число избранных. Ибо Христос любит нас. Мы должны решиться. Либо мы за него, либо против.

Я мотнул головой и ускорил шаг.

– Да пошел ты со своим Христом!

Нижайший остановился, продолжая раздавать свои листовки.

Маленькая квартира на первом этаже была обставлена по моде 60-х годов. Почти всю комнату занимал слишком громоздкий для нее гарнитур мягкой мебели с коричневатой обивкой. Две стены почти целиком скрывал секционный встроенный шкаф с угловым изломом. В открытых нишах – телевизор, видеомагнитофон и стереоустановка. Я сидел в кресле, силясь прочитать надписи на корешках книг, на коробках с пластинками, компакт-дисками и кассетами, которыми было забито несколько полок. Словари, справочники по компьютерной технике, альбомы репродукций, Библия, «Книга Мормона», «Новый рай на земле», книги по архитектуре, еще одна Библия, музыка классическая и народная, эзотерическая музыка, грегорианские хоралы, уложенные в стопки журналы «Шпигель», «Тайм», «Гео», «Экзекутиве» и даже профсоюзная газета. В смежной комнате с раскрытой двустворчатой дверью виднелась двуспальная кровать. У стены напротив – письменный стол с факсом, компьютером и зарядным устройством мобильного телефона, трубка которого лежала на кровати. Рядом с письменным столом – маленькая вертушка с книгами. Все выглядело ошеломляюще нормально. Оказалось, я абсолютно неверно представлял себе так называемую подпольную квартиру. Я-то думал, это будет что-то пострашнее закутка с темным коридором в подвале на Гюртеле, где без фонарика шею можно сломать. Нижайший сказал:

– Иногда здесь живут полицейские чины. Главным образом из провинции или из-за границы. У меня есть и запасная квартира.

– Полицейские?

Он открыл маленький холодильник, втиснутый в стенной шкаф, и достал бутылку виски.

– Со льдом? – спросил он.

После его возвращения все до единой встречи были, так сказать, безалкогольными. Бригадир иногда позволял себе на стройплощадке бутылку пива, только одну, что при его привычках граничило с самоотверженностью. А в последнее время он вроде бы вообще бросил пить. Пузырь и на стройплощадке не брал в рот хмельного. У меня в контейнере обычно пили только кофе. Иногда после заключения договоров нас угощали шампанским. Но это случалось крайне редко, поскольку самые выгодные контракты подписывают чаще всего в офисе фирмы или в адвокатских конторах. Когда ставили шампанское, я наполнял свой бокал наполовину, чтобы только чокнуться. И скорее пригублял, чем пил. С тех пор как взъерепенился Файльбёк и на наших глазах заказал в ресторане кофе, мы за обедом даже вино с содовой пить перестали. Его демарш облегчил нам переход к полной трезвости.

И вдруг Нижайший предлагает мне виски, будто не сам наложил запрет на алкоголь. А может, это испытание? Может, он хотел проверить, могу ли я в любой ситуации быть на высоте дела Непримиримых. «Со льдом?» Так или иначе, от меня требовался ответ.

– Если хочешь, – сказал я наконец, – могу выпить с тобой рюмку.

Похоже, Нижайший не придал значения моим словам. Затем он открыл другую дверцу шкафа. Показалась освещенная ниша с зеркальной задней стенкой. На верхней полке стояли бокалы и рюмки, на нижней – батарея бутылок с крепкими напитками. Нижайший достал два бокала.

– Со льдом? – спросил он еще раз.

– Да.

Он пошел на кухню. На нижней полке стеклянного столика, стоявшего рядом с моим креслом, лежали газеты и еженедельники, а поверх них, чего нельзя было не заметить, – авиаписьмо из Флориды. Имени отправителя я разобрать не мог, буквы как бы подскакивали и опускались поочередно при полном отсутствии пробелов. Я перевернул конверт. Письмо было адресовано майору Ляйтнеру. Когда чмокнула дверца кухонного холодильника, я сунул конверт под столешницу, положив все как было. Но Нижайший уже стоял рядом.

– Это письмо для меня. Майор Ляйтнер – имя для моего почтового адреса. На имя Стивена Хаффа я получаю только ту почту, которую сам себе отправляю. Кстати, майор Ляйтнер живет в этом доме, на третьем этаже. Здесь вот его явочная квартира. Она наверняка нашпигована «жучками». Но у меня от него нет секретов. Он просматривает почту. А то, что предназначено мне, приносит сюда.

Нижайший протянул мне бокал с изрядным количеством спиртного.

– За чистую Европу! – провозгласил он, поднимая свой бокал.

– За чистую Европу! – ответил я.

Он ждал, когда я начну пить. На какой-то миг у меня мелькнула мысль, что это не виски. Я посмотрел на Нижайшего, и мне показалось, что в лице его читается затаенная злоба. Неужели я опротивел ему из-за того, что сказал Файльбёку, что у меня на уме? Или он хотел выставить меня слабаком в моих собственных глазах? Я зажмурился и опустошил бокал. Мгновенный ожог пищевода от глотки до желудка. Живот свело судорогой. Я зажимал его обеими руками. Нижайший подал мне стакан воды. Я шесть часов ничего не ел и долго воздерживался от алкоголя. Нижайший поставил бокал на стол, так и не прикоснувшись к нему. Что это означало? Я провалился на испытании? Или выдержал его? Нижайший сел в кресло напротив. Он молча смотрел на меня. А я сидел, по-дурацки съежившись, и ждал, когда он вызволит меня из неловкой ситуации. Но он этого не делал.

– Как быть с Файльбёком? – выдавил я наконец.

Нижайший заговорил тихо, водя по столешнице бокалом с виски.

– Ляйтнер за устранение, – сказал он. – Майор считает Файльбёка опасным. Я не согласился. Человеку первого призыва, возразил я, надо дать шанс. Мы сотрем его руны, но не его жизнь. Пусть выбирает, что ему предпочесть – свои руны или жизнь.

– Не слишком ли великодушно? Он хотел лишить тебя власти.

– Меня нельзя лишить власти. У меня ее нет.

– Но Файльбёк…

– Падший ангел. Мы отнимем у него лишь палец, а не жизнь. После наказания Файльбёка никаких встреч в парке Антона Бенья. А обедать снова врозь. Новым ангелом, наблюдающим за всем и отвечающим за порядок, будешь ты.

– Я? – Мой голос дрожал от плохо скрываемой радости.

– Ты. Твое задание – подготовить вразумление Файльбёка.

Он вышел и выплеснул свое виски в раковину с грязной посудой.

– Кто такой Ляйтнер?

Ответ последовал не сразу, и я успел уточнить свой вопрос:

– Тот самый полицейский юрист, на которого мы должны рассчитывать при аресте?

Нижайший поставил опрокинутый бокал на сушилку для посуды.

– Теперь мы будем видеться чаще, – сказал он. – Но тебе же лучше, если не все будешь знать. Тебе достаточно того, что после пожара на Гюртеле Ляйтнеру поручили заняться моим розыском. Он вычислил меня во Флориде. С тех пор мы – союзники. Теперь он не один. У него есть помощники.

– А знает ли Ляйтнер и кто-то еще про…

Я не осмелился продолжать. Как-никак Нижайший сам сказал, что квартира нашпигована «жучками».

– Да, они безусловно поддерживают нас. И еще как. Без них Армагеддон был бы просто словом из Апокалипсиса. И хотя мы своими силами могли бы нанести удар, он не привел бы к смене эпох. Мы осуществим первую часть плана, Ляйтнер и его люди – вторую. Они помогут нам взять власть.

– А Файльбёк знает об этом?

Нижайший положил руку мне на плечо.

– Нет, – сказал он и медленно повел меня в прихожую. – Я никогда не доверял Файльбёку. И здесь, в этой квартире, он не бывал. Но я часто обсуждал с ним ситуацию. Он хочет повторения старых революций и не хочет понять, что за последние десятилетия в Европе создан гигантский полицейский корпус, в войне с которым у нас нет никаких шансов. Но в полиции идет брожение. Она не может больше быть на побегушках у политиков. Она ждет не дождется повода, чтобы начать действовать самостоятельно, как подобает не мальчику, но мужу. И мы ей предложим таковой. Тысячи полицейских живут ожиданием освободительного удара. Кто сумеет его нанести, тому будет принадлежать страна. И Файльбёк наконец-то прозреет и найдет дорогу к нам.

Вскоре я уже был на улице. Шагая в темноте под беспрерывным дождем до самой Ройманнплац, я постепенно уразумел свою новую функцию. На одном фланге была группа высоких полицейских чинов и, возможно, еще каких-то персон, которые стремились к переделу власти. На другом – мы, Непримиримые, готовившие Армагеддон. Нижайший был связующим звеном, как бы средней частью алтарного триптиха. А я – его новым адъютантом и отвечал за безотказное взаимодействие обеих сторон. Следовательно, мне полагалось знать больше, чем другим посвященным. Но это значит – дошло до меня по дороге домой, – что, если я не справлюсь со своей задачей, мне будет грозить то, чего Ляйтнер требовал для Файльбёка, – устранение.

В следующие недели я продолжал встречаться с Нижайшим на Вольлебенгассе, виделся с ним, наверное, раз двадцать. Мне было позволено заходить к нему ежедневно после полуночи. Если он не мог принять меня, потому что в квартире был еще кто-то или отсутствовал он сам, об этом я мог догадаться по особому знаку – кольцу из медной проволоки, подвешенному к решетке подвального окна. Почти все, что мне известно об отроческих и юных годах Нижайшего, я узнал во время этих ночных встреч. Он рассказывал мне о своих родителях и об отношениях с монастырским аббатом. Мне кажется, он хотел стать для меня чем-то вроде этого аббата. Всякий раз он предлагал мне выпить. Сам не пил. Возможно, я был единственным его другом. Он часто заводил разговор о предательстве как о важнейшем жизненном шаге, как о таком опыте, без которого человек не может созреть. Создавалось впечатление, что он поощряет во мне мысль о предательстве. Это было тем более странно, что при наших первых встречах мы говорили главным образом о том, как рассчитаться с предателем Файльбёком.

Наказание должно было совершиться втайне и в то же время стать несомненным фактом для друзей Ляйтнера. Полиция непременно узнает о нем, но ей нельзя давать никаких зацепок для расследования. О виде наказания Нижайший договорился с Ляйтнером. Об устранении уже не было речи. Но кара должна была быть устрашающей. Ляйтнеру явно хотелось продемонстрировать своим единомышленникам, как мы, Непримиримые – или как бы он нас ни называл, – поступаем с изменниками. О смерти Файльбёка мы даже не заикались. Могу свидетельствовать: Нижайший сделал все, чтобы спасти Файльбёка. Самое главное – дать ему шанс еще раз все спокойно обдумать. Ему нужно было надежное укрытие. Поскольку в этом случае не приходилось не только рассчитывать на помощь Ляйтнера, но даже вслух помышлять об укрывательстве Файльбёка, мы столкнулись с очень трудной задачей. Начать с того, что на Вольлебенгассе нельзя было говорить об этом.

Нижайший включил компьютер и сказал:

– Посмотрим, какие новости принесет нам электронная почта.

На самом деле он не вошел в сеть, зато я увидел на мониторе его сообщение и ответил Нижайшему тем же способом. Так мы и беседовали.

– Ты уверен, – отпечатал я, – что Ляйтнер не считывает нашу информацию?

Нижайший сделал вид, что читает чужое послание:

– Смотри, что опять пишет этот хитрюга. До чего красиво он крадется в наш садик. Придется его маленько пощекотать.

И он написал: «Скорее всего, Ляйтнер не имеет такой возможности, т. к. наши компьютеры связаны не напрямую, а через интернет. Ляйтнер не имеет доступа к Beta-alternate-mailing. Соответствующий модем я подключил сам. Когда я ему это показал, он ответил: "Не хватало мне еще этих заморочек. Ты уже как-нибудь без меня". Ляйтнер – не в сети. Я знаю почерк его компьютера».

Поскольку для подготовки Армагеддона было бы неразумно оживлять старые международные контакты, мы начали поиски убежища для Файльбёка через бета-сеть, которую уже освоили. Beta-alteraate-mailing – недавнее нововведение, которое в некоторых европейских странах стало альтернативой преобладающим в Америке международным сетям. Число пользователей не достигало и 10 000, а финансирование осуществляли в первую очередь европейские партии «зеленых». Тут лидировали немцы. Нижайший счел необходимым подключиться к этому делу с самого начала. Мы выступали под именем Мормона – от Мормона 1 до Мормона 7. Через бета-сеть мы обеспечивали широкое распространение идеи Тысячелетнего Царства и, конечно, не избежали яростных нападок: «Нацисты, вон из сети! Здесь нет места нацистам!» Но мы упорно отстаивали свою позицию. Роль самого решительного защитника исполнял Мормон 4. Время от времени мы писали такое послание: «Идея Тысячелетнего рейха намного старше Гитлера. А тот факт, что он хотел украсть у нас эту идею, тем более побуждает к ее спасению. Сплотитесь, праведные, ведь только для вас открыты врата Тысячелетнего Царства».

В ответ на это – снова град протестов. Но, хоть и не сразу, у нас появились первые защитники со стороны. Тысячелетнее Царство стало вскоре наиболее часто обсуждаемой темой. В конце концов нам на помощь пришли даже религиоведы. Одна теологиня из Тюбингена уверяла в своем письме, что Тысячелетнее Царство первоначально было еврейской идеей, которую потом впитало раннее христианство. Мормон 4 ответил: «В Тысячелетнем Царстве мы хотим видеть только праведных, но никак не евреев». Это был почерк Файльбёка. Послание вновь вызвало бешеную атаку, которую мы пережидали всю ночь.

Наконец через сеть удалось подыскать место, где на первых порах мог бы укрыться Файльбёк. Некий художник-декоратор из Бремена, а может, человек, выдававший себя за такового, предложил аренду укромного уголка на острове Мальорка минимум на полгода.

«Идеальное место для художника и для того, кто хочет им стать», – писал он. Я позвонил ему из телефонной будки. Объект недвижимости принадлежал не ему, а какой-то даме, профессору-литературоведу из Ганновера, у которой, однако, не было доступа в нашу сеть. Он описал дом – старую усадьбу неподалеку от Сантаньи. Дом каменный, окружен миндальными деревьями, до моря километров десять, в хозяйстве – все необходимое, включая мопед и велосипед. К дому ведет проселочная дорога больше километра длиной. Я сказал, что через две недели могу случайно оказаться в Пальме и очень хотелось бы взглянуть на усадьбу. Где взять ключ и как до нее добраться? «Двери дома всегда открыты», – ответил он. Затем подробно описал дорогу. Когда я спросил, присматривает ли кто-либо за домом, он сказал: «В Сантаньи есть одна женщина, немка, она время от времени следит за порядком в усадьбе».

Художник сообщил мне ее имя и адрес. Я пообещал позвонить ему после того, как увижу дом, скорее всего – через несколько недель, смотря по обстоятельствам.

Когда я известил по электронной почте Нижайшего, он вызвал меня, достал из письменного стола пухлый конверт и передал его мне. Там была сотня пятитысячных купюр, то бишь полмиллиона. На мониторе появились строки: «Это на первое время. Усадьба будет незамедлительно снята и заранее оплачена».

Однажды – дело было в пятницу – я собирался встретиться с Нижайшим на Карлсплац. Я уже два раза приходил на встречу с ним. Обычно он обретался там во второй половине дня. Сначала я ненадолго задерживался, слушая его проповеди, а потом шел дальше. Он следовал за мной и, если вокруг не было ничего подозрительного, минут через десять вступал в разговор. На ходу мы могли перекинуться парой слов.

На сей раз его не оказалось. Я огляделся: никого, кроме бомжей и торговцев наркотой, ну и, конечно, сопляков, сбившихся в группы и смоливших свою дурь. Некоторые еле на ногах держались. Они либо висли на более крепких, либо садились на пол. Больше ждать я не мог, так как должен был идти в парк Шварценберга.

Файльбёк все еще не сдавался. Он стал осторожнее и не таким настырным, но по-прежнему пытался перетянуть нас на свою сторону. Это он предложил, чтобы впредь мы встречались в парке Шварценберга, исходя из того, что туда могут попасть далеко не все. Оплатив годовой абонемент, он получил ключ и сказал, что теперь вход нам обеспечен. В этом парке росли большие деревья, хватало и кустарника. Был даже маленький пруд. Люди встречались редко, но и среди них преобладали мамаши с детьми. Однако территория была настолько обширна, что мы без труда могли укрыться от посторонних взглядов.

Файльбёк пришел с рюкзачком, набитым до отказа. Он расстелил полотенце и с явным удовольствием выложил на деревянные подносики ветчину, салями, сыр, хлеб, перец, редиску и помидоры. Не забыл даже про соль и хрен. Наконец он вытащил из рюкзака четыре банки пива и поставил их в центр. Мы принялись за еду. Пиво пока не трогали. Потом подал голос Пузырь:

– Пикник без пива выглядит подозрительно.

Он открыл банку и начал пить. Кадык заходил ходуном. Утолив жажду, Пузырь выдохнул со сладостным стоном.

– Вот это кайф. – Он вдруг затрясся от смеха. Потом еле выговорил: – Я имел в виду: лед тронулся.

Мы особо не томили себя и тоже открыли банки.

– Хайль Гитлер, – сказал Файльбёк.

– Хайль Гитлер, – откликнулся Бригадир.

И вскоре заржали все. Файльбёк вспомнил, как мы хотели спрыснуть одну сучку, которую приняли за шлюху из Южной Америки, интимным аэрозолем. Это мы только выражались так. На самом деле собирались влить ей в одно место бутылку кока-колы. А когда заговорили с ней, она нам на исконном венском диалекте: «Вы чо, не фурычите? Я туда тока парнишек пускаю».

Сачок говорит: «Может, тебе аэрозоль для носа?» Она растерялась. Мы облапили ее. Файльбёк зажимал ей рот. Сачок приставил бутылку к ноздрям. Она закашлялась, коричневая шипучка брызнула сквозь пальцы Файльбёка. Другая швабра, которая все это видела, подняла шухер. Мы побежали через весь 15-й район к Западному вокзалу.

Пузырь попенял:

– Вы тогда бросили меня, свиньи. Я не мог за вами угнаться. Меня чуть сутенеры не сцапали.

– Не надо так нагружаться пивом, – ответил Файльбёк.

Оказалось, что он припас еще по банке на каждого. И вот, пока мы ели, пили и веселились, мне стало ясно, что для Файльбёка, хоть он о том ни сном ни духом, это было вроде последнего обеда смертника. Я ничем не выдавал своих мыслей. Об Армагеддоне и Нижайшем Файльбёк в тот вечер даже не упоминал.

Уходя, я сказал:

– Файльбёк, больше мы встречаться не будем.

– Никто тебя и не заставляет, – ответил он.

Вечером я узнал, почему на Карлсплац не было Нижайшего. Игнорируя все «жучки», он рассказал мне:

– Ляйтнер оказался слабаком. Он сболтнул полицейским, которые занимаются сектами, что я временно снимаю у него квартиру. Якобы хочет меня проверить. Все началось сегодня днем. Специалист по сектам подкатывался слишком неловко. Сначала хотел пригласить меня на чашечку кофе, потом на чай, кончилось тем, что предложил сигарету. Единственное, к чему мог придраться, – мои длинные волосы. Я сказал, что симпатизирую мормонам нового толка, которые считают себя последователями сына Джозефа Смита. А им, как, впрочем, и прежним мормонам, не возбраняется носить длинные волосы. Полицейский даже не знал о существовании этих новых. Ляйтнер подстраховался по всем направлениям.

Внезапно Нижайший сменил тему. Он спросил, подыскал ли я подходящее место для искупительного причастия? Я ответил утвердительно.

– Уже в воскресенье? – спросил он.

После того что я рассказал ему о нашем пикнике, он не хотел больше ждать.

– Да, – сказал я.

Той же ночью я оповестил по цепочке всех наших.