Текст книги "Опять 25!"

– Да, из новичков. – Аполлинария оскорбилась за хорошую песню, которую когда‐то напевал весь советский народ, и за великую певицу Анну Герман. – А ты какие песни любишь? – спросила она в приступе мазохизма, чтобы окончательно убедиться, что между нею и Стасом – бездонная пропасть.

– В основном иностранных слушаю. – Он перечислил ряд имен, ничего не говоривших Аполлинарии.

Затем Стас заговорил о фильмах и сериалах, которые смотрит. Аполлинария тоже не смогла поддержать разговор.

– Ничего из этого не смотрела? – поразился Стас. – Сейчас все их смотрят.

– Предпочитаю фильмы Эльдара Рязанова и Леонида Гайдая, – гордо сообщила Аполлинария.

– Ты прям как моя бабушка! – фыркнул Стас.

Ну вот, опять! Того и гляди мальчик выведет ее на чистую воду.

– А дедушка у тебя есть? – осторожно, стараясь не выдать своего интереса, спросила она.

– А как же! Дед у меня видный, на него до сих пор бабуськи заглядываются.

– А он тоже на телевидении работал?

– Дед? Нет, он инженер.

Аполлинария разочарованно вздохнула. Значит, не Миша Медовников! Парень, разбивший ей сердце, учился на летчика.

– А второй? – затаив дыхание, уточнила она.

– Дед Савелий еще до моего рождения умер, я его только на фото видел.

Жаль, она так надеялась, что сходство Стаса с Мишей не случайно и они окажутся родственниками. Интересно, как сложилась судьба Миши? Жив ли он еще? Стас казался на него похожим, но сходство ограничивалось одной внешностью. Чем больше он говорил, тем больше разочаровывал ее. Стас был махровым эгоистом, поверхностным и напыщенным. И Аполлинария уже начала сомневаться, хорошая ли он пара для ее Ксюши.

Они уже подъехали к ресторану, когда Стасу позвонила какая‐то Майя. Аполлинария насторожилась. Судя по разговору, Стас этой Майе что‐то пообещал, и та страшно негодовала, что он до сих пор обещание не выполнил.

– Да узнаю я, узнаю, – поморщился Стас. – Что, до конца праздников это не терпит? Сама же знаешь, все разъехались кто куда. Что людей беспокоить?

Но собеседница Стаса требовала решить вопрос срочно, и ее не волновало, что у кого‐то может быть выходной.

– Хорошо, сегодня же позвоню куда надо, – сдался Стас и, закончив разговор, повернулся к Аполлинарии: – Извини. Мачеха себе если что в голову вобьет…

– Мачеха? – удивилась она.

– Ну да, я матери своей и не помню. – Стас наконец нашел место для парковки и остановил машину.

Бедный мальчик, посочувствовала Аполлинария, он почти как Ксюша. Может, что‐то у них и получится – оба нуждаются в любви и семье.

Внутри ресторана было чудно, как в другом мире. Черно‐красные квадраты на стенах, циновки под ногами, какие‐то диковинные запахи, смешавшиеся с дымом благовоний. Навстречу им мелким шагом приковыляла настоящая японка в вычурном наряде гейши и в черном парике, уложенном в затейливую прическу с торчащими в стороны деревянными палочками.

– Коничива! – вежливо поздоровалась с ней ошеломленная Аполлинария.

Гейша взглянула на нее круглыми карими глазами и с украинским говорком спросила:

– Вам столик на двоих? Где хотите присесть?

Потом проводила их к столику из черного дерева, накрытому плетеными салфетками. Стас помог Аполлинарии снять пальто, и она осталась в элегантном голубом платье из тонкой шерсти. Оно было двубортным, с широкой юбкой в складку и с круглым воротничком, по моде ее молодости. Аполлинария заметила на себе пристальный взгляд Стаса и смутилась. По сравнению с откровенными нарядами Кристины она, наверное, выглядела как училка.

– А тебе идет ретростиль, – оценил Стас, выдвигая для нее стул. – Ты прямо девушка из прошлого.

Знал бы он, как прав! Аполлинария смущенно присела за столик.

Вернулась официантка с меню, протянула им папки.

– Это мне? – удивилась Аполлинария, рассматривая витиеватый иероглиф на обложке, и робко попросила: – А можно на русском языке? Простите, я тут впервые.

Гейша закатила глаза и с видом «Понаехали тут!» уплыла восвояси. Стас хохотнул и наклонился через столик, открывая папку. Увидев родные буквы, Аполлинария расслабилась. Но зря! Прочитать‐то названия блюд она могла, а вот понять, что они означают – никак нет.

– Ты пока выбирай, а я позвоню. – Стас взялся за мобильный. – Нинель, здоров! А подскажи мне телефон своего дядюшки‐генетика… Он еще не нашел спонсора для своих исследований? А то тут моя мачеха как раз заинтересовалась его молодильной теорией. Пишу, давай… Спасибо, солнце!

Аполлинария насторожилась. Что еще за молодильные теории? Стас набрал номер мачехи, продиктовал телефон и шутливо посоветовал:

– Смотри только не омолодись там до пеленок, а то фазер мне этого не простит. Ну чао, белла!

– А что за молодильная теория? – спросила Аполлинария, когда он убрал мобильный.

– Полли! – Стас закатил глаза. – Вот ты только не начинай! Тебе‐то куда молодеть?

Действительно, дальше уже некуда, усмехнулась про себя Аполлинария.

– Да я так просто…

– Просто! – проворчал Стас. – Совсем вы, бабы, с ума посходили. Ботоксы, хренексы… Ничего еще толком не исследовано, а вы себе любую дрянь готовы вколоть, лишь бы выглядеть моложе. Вот и Майя, сколько ее помню, все время с возрастом борется.

– И как, успешно?

– А ты как думаешь? – Стас ухмыльнулся, раскрывая меню. – Обколотая, как мумия, а все ей мало. Все молодильные яблоки ищет. Услышала вон, что Нинкин дядька новое средство против старения разрабатывает, теперь, поди, ему небо в алмазах посулит, только бы из обколотой ботоксом пионерки в пенсионерку не деградировать… Ну что, ты выбрала? Рекомендую унаги кунсей и тобико.

Ох, зря она заикнулась про суси! У нее от этих непонятных названий уже голова кругом. Надо было соглашаться на фахитос с лазаньей. Не пришлось бы сейчас сидеть, как ежик в тумане, и хлопать глазами.

– А просто суси есть? – заикнулась она.

– Так я тебе про них и говорю. Или ты роллы предпочитаешь? Тогда попробуй унаги онигара или чакин.

Аполлинария предпочитала ясность, а в заморских блюдах ничего не соображала, поэтому с радостью ухватилась за предложение Стаса заказать ассорти из суши и роллов для двух персон.

Записав заказ, гейша подняла на Стаса подведенные черным карандашом глаза.

– Извините, вы ведь Стас Горностаев?

Ведущий самодовольно улыбнулся. «Словно не парень из телевизора, а герой Советского Союза», – усмехнулась про себя Аполлинария.

– Можно ваш автограф? – Гейша перевернула листок и протянула ему блокнот с заказами.

– «Самой очаровательной гейше Москвы…» – размашисто вывел Стас.

– Гале, – подсказала гейша, млея от счастья.

– Галочке, – дописал Горностаев и вернул блокнот.

Окрыленная гейша унеслась по направлению к кухне, забыв про мелкий шаг, а за соседний столик опустились две красотки в узких джинсах и высоких сапогах.

– А я тебе говорю, Мари, – щебетала одна, – фишка у них теперь новая! Понтоваться теперь не модно, они в тряпье базарное влезут и идут себе чиксу искать, которая их не за бабки и лейблы полюбит…

– А за что? – изумленно перебила вторая.

– Вот это я забыла, склерозница, – призналась первая. – Но ты, главное, запомни, если к тебе на улице подвалит какой‐нибудь плотник или сапожник – сто пудов, он тебя разыгрывает, а на самом деле у него баксов павлины не клюют!

Аполлинария хихикнула в кулачок. Надо же, цыпочки из ночного клуба уже разнесли ее слова по курятнику.

– Ты чего? – недоуменно покосился Стас.

– Ничего.

Тут цыпочки разглядели Стаса и атаковали их столик.

– Можно с вами сфоткаться? Вау, как клево! Сегодня же выложу фотку в ВК!

К счастью, подоспела гейша Галя с огромным подносом мармеладных конфет, и цыпочки вынуждены были вернуться на свои места. А гейша собралась выгрузить на их столик свой кондитерский набор.

– Нет‐нет, мы сладкое не заказывали, – предупредила ее Аполлинария.

Гейша посмотрела на нее, как на полоумную, а Стас рассмеялся и махнул рукой:

– Давайте сюда. Она шутит.

– Стасик, не надо перебивать аппетит сладким! – строго зашептала Аполлинария, когда гейша удалилась. – А то потом суси есть не захочешь.

– Полли, хорош прикалываться! Ты что, суши никогда не видела? Налетай! – Он ловко взмахнул палочками, подхватил с подноса красно‐белый брусочек с разноцветной серединкой, макнул в блюдце с соусом и отправил в рот.

Аполлинария постаралась замаскировать свое удивление, взирая на изобилие заморских яств. Ассорти из сырой рыбы было похоже на набор мармеладных конфет. Рисковать с палочками она не стала, взяла вилку и нацелилась на такой же кусочек, как ел Стас. Диковина рассыпалась во рту крупинками вареного риса и огурцом.

– Нравится? – Стас не сводил с нее глаз.

Аполлинария вежливо кивнула, чувствуя острое разочарование. И об этом она мечтала долгие годы? Может, вон та штучка в черной шкурке будет вкуснее? Она аккуратно разрезала ее пополам, освобождая рисовую начинку с каким‐то розовым мясом, и опасливо попробовала. Да, так гораздо лучше!

Стас с изумлением качнул головой, выхватил с подноса такой же деликатес и отправил его в рот, не снимая черной оболочки. Так она съедобная, сконфузилась Аполлинария.

– Ты с соусом попробуй, так вкуснее, – посоветовал Стас, усиленно налегая на суши.

Соус на Аполлинарию особого впечатления не произвел, так же, как и сама японская кухня. Зато она на всю жизнь запомнит коварный японский хрен с изуверским названием васаби, замаскировавшийся под зеленую жевательную резинку. Кружочков было два, и Аполлинария рассудила, что одна жвачка для нее, одна для Стаса. К концу трапезы, пока Стас расправлялся с остатками роллов, Аполлинария решила освежить дыхание, отправила жвачку в рот и раскусила. Однако вместо мятного холодка горло обжег жгучий огонь. Аполлинария натужно закашлялась, чувствуя, словно ее головой погрузили в костер. Горело все – горло, губы, щеки, из глаз покатились горячие слезы. Стас, взглянув на нее, поперхнулся рисом, нагнулся и принялся колошматить по спине.

– Я не… – прохрипела Аполлинария, уклоняясь. – Во!..

К столу подскочила перепуганная гейша.

– Что с ней? Почему она такая красная? – залепетала она.

– Чем‐то подавилась! – воскликнул Стас, продолжая наяривать Аполлинарию по спине.

Если бы она была семидесятипятилетней старухой, у нее бы уже треснул позвоночник. Но она не могла ничего сказать – от пожара во рту, кажется, сгорели связки, и теперь она могла только хрипеть.

– Может, ей сделать искусственное дыхание? – осенило Стаса.

– Не надо! – ревниво вырвалось у гейши. – Лучше я принесу водички.

Аполлинария обрадованно всхлипнула, утирая слезы, и согласно затрясла головой. Какая заботливая догадливая девочка! Именно воды она и хотела попросить.

– Что это с ней? – испугалась гейша, забыв про свое обещание.

– Кажется, предсмертная горячка! – подсказал какой‐то добряк по соседству с цыпочками, которые, вытянув шеи, с жадным любопытством наблюдали за мучениями Аполлинарии. – Щас скопытится!

– Что ж вы сидите? – вскричала гейша. – Кто‐нибудь, вызовите «Скорую»!

– Сейчас, – пообещал добряк, доставая телефон. Сквозь горячие слезы Аполлинария заметила, что у него на столе стоит бутылка с водой. – Только сниму на память.

– И мы тоже! – засуетились цыпочки.

– Полли, не умирай! – Стас профессионально отвернулся, чтобы спрятать лицо от доморощенных папарацци.

Поняв, что помощи ждать неоткуда, Аполлинария сползла со стула, доковыляла до столика добряка, вцепилась в бутылку и жадно присосалась к ней. Все вокруг напряженно замерли. Пожар во рту и в желудке постепенно гас. Аполлинария допила последний глоток до конца и негодующе ткнула пустой бутылкой в добряка, оказавшегося тощим чернявым юнцом, похожим на крысенка.

– Тебе должно быть стыдно, мальчик, – прохрипела она. – В следующий раз человек правда может умереть… пока ты будешь снимать… свое видео!

На этом силы закончились, и Аполлинария рухнула в объятия Стаса, как раз кинувшегося к ней.

– Полли, солнце! – забормотал он. – Ты как?

– Ужасно! – трагически всхлипнула Аполлинария, имея в виду, что она жестоко разочаровалась в людях в лице юного крысенка.

Она могла простить современной молодежи все – выглядывающие из‐под джинсов трусы, незнание Пушкина на фоне виртуозного владения матом, но только не подобное равнодушие. Здоровые лбы, не уступающие в метро место немощным старушкам, – не самое большое зло. Настоящие изверги – такие, как крысенок, которые, глядя на чужие страдания, не окажут помощи и со злорадной улыбкой будут снимать свое реалити‐шоу под названием «чужая беда». Вот самое страшное различие между юнцами и ее ровесниками.

– Понимаю, – засуетился Стас.

– Таких не берут в комсомольцы! – Она гневно обернулась к крысенку, который как ни в чем не бывало пялился в телефон, очевидно, просматривая снятое видео.

– Она бредит! – всплеснула руками гейша Галя.

– Я в порядке, – простонала Аполлинария и, глядя на гейшу, влюбленно заглядывающую в лицо Стасу, потрясенно ахнула: – Это все ты! Ты хотела меня убить!

Облик современной молодежи вдруг предстал перед ней во всей его отвратительной аморальности. Если крысенок всего‐навсего не спешил звонить в «Скорую», то официантка из ревности и вовсе хотела ее погубить и оставить Ксюшу сиротой.

– Чё? – Галя испуганно попятилась.

– Ты хотела меня отравить!

– Полли, ты что? – Стас встревоженно тронул ее за плечо, но Аполлинария сбросила его руку, нервно вскричав:

– А ты не защищай ее! Хорош кавалер, даже воды не мог принести, чуть всю спину мне не отбил! Я тебе не боксерская груша!

– Полли, прости, – стушевался он. – Я думал, ты поперхнулась.

– Я не поперхнулась, я чуть концы не отдала! Это она виновата!

По белому лицу Гали потекли слезы, стирая грим. На шум прибежала администратор ресторана – мегера лет сорока с пронзительным взглядом работницы гестапо, гневно взглянула на всхлипывающую официантку.

– Если суши показались вам несвежими, мы разберемся, – пообещала она.

– Разберитесь! – потребовала Аполлинария. – Вот, возьмите на экспертизу, там еще остался один зеленый шарик.

Мегера подошла к их столику, изучила поднос и подняла голову.

– Этот шарик? – странным голосом спросила она.

– Этот, – отчеканила Аполлинария.

– Вы съели целую порцию васаби? – ошеломленно уточнила она.

– Не знаю, как это называется, но это просто адская смесь! – заявила Аполлинария дрожащим от гнева голосом.

– Еще бы. Это же японский хрен!

– Меня не интересует, чей это хрен и с чем его едят, – завелась Аполлинария, но ее голос потонул в раскатах хохота.

Взахлеб гоготал крысенок, язвительно кудахтали сидящие по соседству цыпочки. Давилась безудержным смехом, глотая слезы и размазывая по лицу белила, Галя. Раскатисто хохотал, согнувшись пополам, Стас. Вот это уж совсем свинство с его стороны, оскорбилась Аполлинария.

Только мегера пыталась не уронить лицо и, как могла, сдерживала распирающий ее смех. Ее одеревеневшее лицо перечертила кривая улыбка от уха до уха, будто вырезанная острым кинжалом на маске индийского божка.

– Что ж вы, молодой человек, не предупредили свою девушку? – добродушно пожурила она Стаса.

– Виноват… – простонал он, борясь с одолевшей его смешинкой. – Не уследил. Вы уж нас простите!

Аполлинария замерла, еще не понимая до конца, при чем тут японский хрен, но догадавшись, что напрасно оклеветала бедную Галю, нервно похрюкивающую в сторонке.

– Простим, – кивнула мегера и озорно подмигнула: – Но не забудем!

– Ну, Полли, ты даешь! – пожурил ее Стас, оставляя щедрые чаевые. – А я‐то перепугался, что с тобой. Покраснела, как советский флаг, задыхаться начала… Кто же васаби целиком хреначит?!

– Видимо, я, – промямлила Аполлинария, опустив голову.

– Его же по чуть‐чуть в соус добавлять надо, – запоздало поучал ее Стас, ведя к выходу.

– Простите меня, пожалуйста, – сконфуженно выдавила она, поравнявшись с Галей. Та миролюбиво кивнула, глядя мимо нее на Стаса, и Аполлинарию осенило, как компенсировать девушке моральный ущерб.

– Галя, а хотите селфи со звездой?

– Я только на минуточку! За телефоном сбегаю, он у меня на зарядке стоит, – оживилась она и унеслась в подсобку.

– Как цирк устраивать, так это ты сама, а как официанток задабривать, так мне отдуваться, – ворчал Стас в ожидании Гали.

– Ты прости меня, – повинилась Аполлинария. – Я раньше никогда не ела суши.

– Да ладно, – не поверил тот. – Наверное, по привычке приколоться хотела, да порцию васаби не рассчитала.

Аполлинария не стала его переубеждать, тем более что примчалась Галя, успевшая смыть потекший грим и накрасить глаза. После того как официантка, близкая к обмороку от счастья, была увековечена в обнимку со звездным мальчиком, оскалившимся во всю свою белозубую пасть, они расстались друзьями, и Аполлинария с чистой совестью покинула ресторан.

– В общем, я не хотела. Ты извини меня за ужасный вечер. – Очутившись на улице, она виновато шаркнула ножкой, собираясь рвануть к ближайшему метро. Какому нормальному юноше захочется иметь с ней дело после такого позора? Надо уйти первой, и как можно скорее.

– Ты чего, прощаешься, что ли? – Стас проницательно взглянул на нее и открыл дверь машины. – Садись! До дома подвезу.

Аполлинария не стала спорить и юркнула внутрь. За время ужина ей так и не удалось завести разговор со Стасом о Ксюше, и она ни на шаг не приблизилась к своей цели. Вряд ли после того шоу, что она устроила в ресторане, Стас еще ей позвонит. Так что у нее оставался последний шанс. Когда ведущий довезет ее до дома, она уговорит его подняться на чай, а там найдет повод оставить внучку с ним вдвоем на кухне.

– Ты одна живешь? – Стас сам начал разговор по дороге.

– Нет, с Ксюшей. – Аполлинария обрадовалась возможности перевести разговор на внучку и принялась нахваливать, какая Ксюша хорошая.

– Ты мне ее сватаешь, что ли? – Стас мгновенно ее раскусил и развеселился. – Впервые вижу девушку, которая хлопочет за другую.

Аполлинария запнулась, а Стас притормозил на переходе. С тротуара на зебру тяжело сошел мужчина, несущий в руках медную лошадь, и принялся переходить дорогу. Каждый шаг давался ему с трудом, а ноги разъезжались на скользкой дороге.

– Бедняга, – посочувствовала Аполлинария.

Стас проехал на зеленый сигнал, а Аполлинария продолжила:

– У нас дома как раз такая лошадь стоит – мне на юбилей сослуживцы подарили. Нашли чем порадовать на шестьдесят лет!

Машина вильнула в сторону, Стас с укоризной взглянул на нее:

– Полли, кончай прикалываться! Я все‐таки за рулем!

– Извини, вырвалось, – пролепетала она, ругая себя последними словами. – Но про лошадь я серьезно. Только ее не мне, а маме подарили. Хочешь посмотреть?

Стас как‐то странно покосился на нее, и Аполлинария смутилась. Она впервые в жизни приглашала парня домой и, видимо, ляпнула что‐то не то.

– Как‐нибудь в другой раз. – Стас снова уставился на дорогу. – Сейчас уже поздно.

– Стас, не надо меня обманывать, – мягко сказала Аполлинария. – Я же знаю, что после сегодняшнего ты больше не захочешь меня видеть. Давай будем честны друг с другом и просто по‐хорошему расстанемся.

– Нет, ты просто уникальная девушка! – Он с восхищением взглянул на нее. – И надо быть полным кретином, чтобы от тебя отказаться.

Аполлинария недоуменно заморгала. Он что, шутит?

– Смирись, Полли, ты от меня так просто не отделаешься, – предупредил он.

– Стас, я тебя не понимаю…

– А чего тут понимать? Ты – самая забавная девушка из всех, кого я знаю. У тебя потрясное чувство юмора, ты меня постоянно смешишь. В тебе столько жизни и энергии, что я теряю голову. Я еще когда тебя впервые увидел в клубе, понял, что ты особенная. Ты танцевала так, будто последний раз в жизни.

Почти так и было, усмехнулась про себя Аполлинария, ведь тогда она думала, что в полночь может превратиться обратно в старуху.

– А еще, только не смейся, – разоткровенничался Стас, – мне кажется, что мы с тобой раньше встречались.

– Если только во сне. – Аполлинария натужно засмеялась, подумав, что если Стас и встречал ее раньше, то в образе пенсионерки, и лучше ему этот факт не вспоминать. – Хотя ты у меня дома частый гость телеэкрана, – льстиво добавила она. – И Ксюша все время твою программу смотрит!

Телеведущий приосанился, и Аполлинария понадеялась, что его все‐таки удастся затащить домой на чай и оставить наедине с внучкой.

– А вон и мой дом! – указала она.

Стас довез ее прямо до подъезда, виртуозно протиснувшись мимо тесно припаркованных машин. Мотор заглох, и на салон моментально обрушилась неловкая тишина. «В кино в таких моментах обычно целуются», – пронеслось в голове у Аполлинарии. Видимо, Стас тоже почувствовал себя героем кинофильма, потому что повернулся к ней, и его губы стали стремительно приближаться. В панике Аполлинария навалилась на дверь, собираясь убраться из машины от греха подальше. Да, как на грех, потянула не тот рычажок, и сиденье вдруг откинулось, опрокинув ее назад. Оказавшись в положении лежа и чувствуя, как юбка предательски поползла вверх, Аполлинария чуть не сгорела со стыда. Какой позор! Разлеглась тут, как падшая женщина, как будто сама себя предлагает! Она резко вскинулась и со всего маху стукнулась лбом со Стасом, который ринулся ей на помощь.

– Аааа! – взвыл Стас, схватившись за лоб.

– Больно? – участливо спросила она.

– А вдруг синяк? – ужаснулся ведущий. – А у меня эфир завтра!

– Сейчас! – Она торопливо открыла сумку. – Надо приложить пятачок, и все пройдет.

В спешке кошелек выскользнул из рук, мелочь посыпалась к ногам. Они одновременно наклонились и стукнулись снова, еще сильней. У Аполлинарии аж искры из глаз посыпались, а в ушах протрубил пионерский гимн. Она не сразу расслышала вопрос Стаса, протягивающего ей кошелек:

– Это отец твой?

С фотографии в пластиковом окошечке кошелька на нее насмешливо взирал покойный муж. Как будто Виктора чрезвычайно забавляло, что его престарелая жена чудесным образом помолодела и теперь раскатывает по новогодней Москве с парнем, который годится ей во внуки.

– Да. – Аполлинария торопливо забрала кошелек и сунула Стасу железный пятак.

– Наверное, ты его сильно любила? – Парень послушно приложил кругляш ко лбу.

– Очень, – призналась она. – Мы прожили вместе пятьдесят лет.

Стас вытаращил глаза и от изумления выронил пятак.

– То есть ему было пятьдесят, когда он умер, – торопливо соврала Аполлинария и нагнулась, чтобы подобрать монетку. А на самом деле – чтобы спрятать запунцовевшие щеки.

– А ты на него похожа, – заметил Стас, беря у нее пятачок. – Просто одно лицо.

Тут уж она сама вытаращила глаза, ибо с Витей они были похожи так же, как Максим Галкин и Алла Пугачева. Ровным счетом ничего общего. А вот сам Стас до боли похож на молодого Мишу, каким она его помнила. Как жаль, что он не его внук, а то бы она смогла увидеть Мишу и расспросить о том, почему он тогда уехал из Москвы и бросил ее.

– Спасибо, – выдавила она, так и не поняв, шутит ее спутник или нет. – Может, поднимешься на чай?

Стас покачал головой:

– Не сегодня. – Он, продолжая прижимать пятак ко лбу, склонил голову. – Я бы хотел тебя на прощание поцеловать… Да боюсь, что ты свернешь мне челюсть. А это мой рабочий инструмент, я ею говорю.

– Болтун ты, Стас! – Испугавшись, как бы он не передумал и не полез к ней лобызаться, Аполлинария выскочила из машины и кинулась в спасительный подъезд.

Едва она вышла из лифта на своем этаже, как дверь квартиры распахнулась, наружу выглянула недовольная Ксюша.

– Вы чего так долго в салоне сидели? – подозрительно спросила она, пропуская бабушку внутрь. – Целовались?

– Синяки ставили, – хихикнула Аполлинария.

– Он что, садист? – ужаснулась Ксюша. – Или, хуже того, мазохист?

– Он очень милый мальчик, – заверила Аполлинария. – Зря ты отказалась пойти с ним на свидание.

– Зато как раз дизайн‐проект доделала и к презентации подготовилась, – довольно отчиталась Ксюша. – Хочешь, покажу?

Аполлинария кивнула. А когда внучка убежала в комнату за ноутбуком, тихонько вздохнула. Иногда Ксюша бывала уж слишком серьезной и увлеченной работой. Кто бы другой на ее месте променял свидание с красавцем‐ведущим на работу над дизайн‐проектом? Но ничего, она непременно устроит Ксюше свидание со Стасом. При всех его недостатках парень ей нравился. А еще у Ксюши со Стасом получились бы красивые дети – ее правнуки!