Текст книги "Хозяин зеркал"

Герда засмеялась:

– Нет. Я не боюсь змей. Только тараканов и еще сверчков не люблю.

– Какая девушка, – вздохнул Салим, оглядываясь на Кея. – Красивая. Бесстрашная. Это же брильянт, а не девушка. Давай я за нее тебе калым заплачу, а?

– Чем заплатишь? Вшами и грязным халатом?

– У меня нет вшей! А халат я стирал… на прошлой неделе… или позапрошлой…

– В болоте, – завершил Кей.

– Нет, подождите, – возмутилась Герда. – Вы не про то. Вы начали рассказывать про Шахрияра.

Салим подбросил в костер еще одну обглоданную морем ветку и кивнул:

– Ну да. Шахрияр. Он был большим человеком там, у себя…

– Где у себя? – спросила Герда, во всем любившая точность.

– А крокодилий бог знает где. Может, даже и в Первообразе. Ты слушай… Был он большим человеком, имел дом, много слуг и красавицу-жену. Точнее, много жен. Но тогда он, наверное, был не очень хорошим человеком, потому что всех жен после… э-э… брачной ночи казнил.

– Вот ужас! – Герда всплеснула руками и опрокинулась на песок. Это показалось ей очень смешным. Пришлось давиться смехом, чтобы дослушать рассказ.

– Вот. А одна жена оказалась не только красавицей, но и очень хитрой. Она ему стала рассказывать всякие интересные истории по ночам. Шахрияр, наверное, бессонницей страдал, вот и любил небылицы послушать. А жена-умница, Шахразада ее звали, утром обрывала рассказ на самом интересном месте. И Шахрияр не мог ее казнить, потому что очень сказку хотел дослушать. Так она рассказывала тысячу и одну ночь…

– Бедная женщина, – огорчилась Герда. – Тысячу и одну ночь не спать из-за такого мерзавца.

– А она днем отсыпалась, – возразил Салим. – Что ей еще в гареме делать было? Только есть, спать и истории придумывать.

– Чем же все кончилось?

– Вот послушай. Рассказывала она, рассказывала, и Шахрияр передумал ее казнить…

– Я знаю! Они жили долго и счастливо и умерли в один день… ой.

– А вот и нет, – сказал Салим. – Не угадала, умная девушка.

– Шахрияр, – это уже Кей, – так полюбил истории о чужих и сказочных странах, что на тысяча второе утро потихоньку вышел из дворца, из города и побрел куда глаза глядят. Ему хотелось самому увидеть все чудеса.

– И он, конечно, потерялся, – торжествующе заявил Салим. – Вы, люди, вечно теряетесь. Никакого чувства направления.

– И прибился к Караванщикам. Бродил с ними, а потом решил стать караван-баши. Он по-прежнему любил необычные истории, а где еще и наслушаешься всякого, как не в караван-сарае? Потом он и плату с постояльцев стал брать историями.

– Или песнями, – ухмыльнулся Салим, неизвестно зачем подмигнув Кею.

– Бедный, – сказала Герда. – Это же так тяжело – потеряться.

Отчего-то девушке стало холодно, и она протянула ладони к огню. Плавник вспыхнул и затрещал, языки пламени взметнулись выше.

– Ты, красавица, не огорчайся из-за Шахрияра, – сказал Салим. – Ему хорошо. Он может узнать все на свете истории.

– А Шахразада?

– А что Шахразада? Стала султаншей, или шахиней, или кто она там, и сама принялась всем секир-башка делать…

– Нет, – насупилась Герда. – Она бы не стала. Она его ждет…

– Вот еще.

Девушка вскинула голову и посмотрела на Кея:

– А ты? Ты от чего сбежал?

Кей усмехнулся:

– От большой и чистой любви, конечно.

Салим заржал так, что чуть не рухнул в костер.

– О-ой, не могу! Влюбленный Джалид! Скорее ледники превратятся в парную баню…

Герда вздрогнула.

– Он…

– Он, – перебил Кей, – знал, какая буква ему досталась. Три из чудного набора уже куковали в Городе, дожидаясь остальных. Он вполне бы подошел к их теплой компании, но быть четвертым колесом в этой кривой телеге ему совсем не хотелось. Вот он и сбежал.

– Год бродил с нами, – подтвердил Салим. – То есть со старшими. Шахрияр думал, что сделает из него настоящего Караванщика.

Кей швырнул бычок в костер и недобро прищурился:

– Шахрияр думал, что глупый городской мальчишка займет его место, а он, Шахрияр, сможет вернуться.

– Неправда! – возмутился Салим. – Он вовсе не хочет никуда возвращаться.

– Еще как хочет.

Двое уставились через костер друг на друга. Герда почувствовала, что так и до драки недалеко.

– А ты почему вернулся? – поспешно спросила она, дергая Кея за рукав.

Он перестал сверлить взглядом противника и оглянулся на Герду:

– Я вернулся, потому что Фрост напал на след оленя.

– Какого оленя?

– Подчиняющегося печати, – туманно ответил Кей. – Спершего зеркала.

– Да он все врет! – выпалил Салим, по-прежнему хорохорясь. – Вернулся, потому что судьба у него такая. Шахрияр говорит: против судьбы никто не пойдет.

Кей пренебрежительно хмыкнул:

– Брехня.

– И не брехня!

– Брехня.

– А вот послушайте. Один человек шел по базару в Дамаске и встретил Смерть. Человек перепугался, но Смерть ему сказала: «Я пока не за тобой. За тобой завтра приду». Тогда человек купил самого быстрого коня и скакал всю ночь. Под утро, загнав коня, он прибыл в Багдад. Идет по улице, глядь – а Смерть ему уже навстречу. «Удивительно, – говорит Смерть. – Ведь, встретив тебя вчера в Дамаске, я не могла понять, как же сегодня смогу забрать тебя из Багдада». Вот так!

– Что «так»? – спросил Кей.

– От судьбы не уйдешь, вот что «так».

– Твоя байка лишь доказывает, что Смерть можно погнать за добычей из Дамаска в Багдад. Смерть, может, от судьбы и не уйдет…

– Ах, перестаньте уже про смерть! – воскликнула Герда. – От ваших историй делается страшно и холодно.

– Ай, не огорчайся, красивая девушка, – зачастил Салим, – вот мы еще дровец в костер и еще по косячку… – Ухватив охапку дров, он уже собрался подкинуть ее в огонь, но вдруг замер, осененный идеей. – Кей, давай ты порадуешь сестренку песней! И печаль ее пройдет, как легкая тучка, пролившаяся дождем…

– А играть я на чем буду? На куске плавника?

– Зачем на куске? Не надо на куске!

Тут Герда захлопала глазами. Она могла бы поклясться, что Салим с хитрым выражением лица запустил руку в кучу дров, а уже в следующую секунду вытащил оттуда черную лаковую гитару. По лаку побежали красные блики, струны гитары вздохнули.

– А? Каков я? Вот ты, большой человек и большой начальник в Городе, так сможешь? – Мальчишка улыбался от уха до уха.

Кей пожал плечами, не впечатленный:

– Я могу превратить тебя в лед.

Герда испугалась и прижалась к Салиму:

– Не надо его в лед. Он хороший.

– Слышишь, что сестра твоя говорит? Не надо меня в лед, я хороший. Ах ты моя красивая, ах ты добросердечная, спасла Салима от горькой участи… – Паренек мурлыкал, пытаясь запустить руку под лиф платья Герды. Та фыркнула и шлепнула нахала по пальцам – впрочем, не особенно сильно.

– Женщины, – сокрушенно сказал Кей. – Только соберешься кого-нибудь в лед превратить, они тут как тут. Ладно, давай гитару.

Он взял инструмент у юного Караванщика, провел пальцами по струнам. Струны ответили глухим дребезжанием. Сморщившись, Кей подкрутил колки и снова попробовал. На сей раз звук получился чистым.

– Ну, что спеть?

– Спой нашу, – подпрыгнул Салим. – Ту, что ты сочинил, когда думал с нами остаться.

Герда до этого дня не подозревала, что Кей поет, но почему-то это ее совсем не удивило. Светлый песок, черное море и белый прибой, треск костра и запах горящих веток – что же еще тут делать, как не петь?

Наверное, Кей тоже так думал, потому что без лишних предисловий взял первый аккорд и запел. Голос его пронесся над дюнами, поднялся в небо и наполнил маленький, очерченный костром круг и тьму за границами круга.

 
Время струится по спинам дюн,
Тает в дыму костра.
В пламенных спицах небесных рун
Скрыто мое вчера.
 
 
Стоит ли плавить собою льды
И умирать весной,
Чтобы добавить к твоим родным
«Тысяче и одной»?
 
 
Или, срываясь опять на крик,
Падать на белый снег,
Чтобы, сломавшись всего на миг,
Все потерять навек.
 
 
Далью туманной по гребням скал,
Волей немых песков
Мне караваны водить в астрал
Сколько еще веков?
 
 
Время уснуло на спинах дюн,
Стихла игра огня.
Пламенным спицам небесных рун
Больше не до меня.[25]25
  Стихи Александра Лоскутова.


[Закрыть]
 

Песня стихла, и берег окутало молчание. Салим сидел, обняв колени. Выражение лица у него было непривычно задумчивым. Кей смотрел на море и обнажившуюся отмель.

– Опять появилась, – сказал он.

– Ага, – кивнул Салим.

– Вы туда ходили?

– Шахрияр ходил. Я только до Сквозных Дыр, дальше не могу. Вот когда-нибудь…

– И что Шахрияр говорил?

Салим поежился:

– Да ничего хорошего не говорил. Говорил, что наверху видел только лед, внизу – только огонь.

– Думаешь, правда?

– Думаю, да. Все пути, кроме этого Круга, закрылись. Шахрияр говорит, что огонь и лед встретятся здесь, в Третьем. Тогда будет мрак и ужас. Горы рухнут, земля превратится в лаву и пепел…

– Он всегда любил драму. – Кей отложил гитару и встал.

Герда вздрогнула:

– Ты куда?

– Пойду посмотрю. – Развернувшись, он зашагал к отмели.

Девушка обернулась к Салиму:

– А что там?

– Там? – Мальчишка сделал круглые глаза. – Там, красивая, Пересохшее море.

– Но ведь оно не пересохло?

– Это смотря когда не пересохло. Сейчас не пересохло, потом пересохло. Или наоборот – сейчас пересохло, а потом, глядь, опять наполнилось, – с умным видом сообщил Салим.

Герда ничего не поняла.

– Зачем ему сухое море?

– У моря Сквозные Дыры, а за ними Заокраинный Мыс. Оттуда можно заглянуть за границу Круга.

Герда вскочила:

– Я с ним!

Салим поймал ее за руку:

– Стой! Людям туда нельзя. Не пройдут люди. Мыс тонкий, как игла, тоньше конского волоса. Ты упадешь.

– А он?

– А он не упадет.

Караванщик сказал это так уверенно, что Герда снова опустилась на песок. Некоторое время они молчали – лишь поплескивало отступающее море да трещал огонь. Потом от воды пополз туман. Сначала белыми прозрачными нитями, затем толстыми рукавами он окутывал все вокруг, и вскоре за кругом света колыхалась лишь волглая стена. Герда передернулась и обхватила себя за плечи руками. Неправильно поняв ее движение, Салим успокаивающе проговорил:

– Ты не бойся, он дойдет. Он очень упрямый.

– Я знаю. Джейкоб тоже был очень упрямым.

– Джейкоб?

– Мой брат.

– Другой брат? Э, красивая, сколько у тебя братьев? Может, второй согласится принять за тебя калым?

Герду вопрос почему-то взволновал. Сколько у нее в самом деле братьев? Кей. Джейкоб. Джейкоб и Кей. Девушка нахмурилась, а потом счастливо рассмеялась:

– У меня один брат! Я вспомнила: Джейкоб не умер. Он просто стал… – Тут она замолчала.

– Э-э, – сказал Салим, – красивая, как пери, и такая же дурноватая. Не помнит, как собственного брата зовут.

Но Герда действительно вспомнила, куда подевался Джейкоб. К сожалению, она вспомнила не только это. Вздрогнув, девушка привстала и оглянулась. Ничего не было видно, кроме мокрого тумана.

Нет. В тумане послышались шаги. Герда сжалась, не зная, кто выйдет из белой мглы. Кей? Джейкоб? Иенс, мертвый и с сетчатыми глазами? Туман раздался. В освещенный круг ступил человек с лицом знакомым и в то же время бесконечно чужим.

– Что ты там видел? – шепнула Герда.

Человек остановился перед ней, улыбнулся и успокаивающе произнес:

– Все будет хорошо, Клара. Поверь мне.

Она не знала, верить или нет, потому что человек с двойным лицом мог и соврать, и сказать правду. Герда совсем растерялась, но тут над дюнами разнесся возмущенный вопль Салима:

– Ну вы даете оба! Опять перепутали имена. Вечно вы путаетесь, люди.

Кей рассмеялся – и секунду спустя Герда подхватила его смех.

Когда над восточным горизонтом вспыхнула серебряная полоска, они вернулись в караван-сарай. Кей тащил гитару и что-то мурлыкал себе под нос.

Шахрияр уже не спал. Стоя на утреннем холодке, он кормил верблюда с руки медовыми финиками. Заметив троицу, караван-баши обернулся и неприветливо бросил Кею:

– Я ведь просил вас уйти до рассвета.

Кей, ничуть не смущенный, улыбнулся:

– Что, даже не хочешь получить плату за свое гостеприимство?

Бывший султан взглянул на него надменно:

– Что ты можешь рассказать такого, чего я еще не слышал?

– Рассказать не могу. Могу спеть.

Кей уселся на край колодца, обнял гитару и тихо приласкал струны. Над двором поплыл один-единственный дрожащий звук, а затем в него вплелись слова:

 
Город белых башен и белых каменных стен,
Разбивается о колени прибой песка.
Я вернусь на твои затененные улицы лишь затем,
Чтоб умолкла моя тоска.
 
 
Город тысячи поцелуев в глухой ночи,
Где ласкают губы, скользит по руке рука.
Я вернусь под твои карагачи, в твои ручьи,
Чтоб умолкла моя тоска.
 
 
От касыды странника слезы стоят в глазах,
Но строку подгоняет следующая строка.
Я вернусь, я шепчу: «Откройся, сезам, сезам!»,
Чтоб умолкла моя тоска.
 
 
У тоски моей черные косы текут до пят,
Как текут танцовщицы раскинутые шелка.
Я вернусь, Шахразада, клянусь, я приду назад —
И умолкнет моя тоска…
 

Герда опять обхватила себя за плечи, но уже не от холода. Суровый человек плакал. Слезы одна за другой скатывались по его худому лицу и висли на бороде. Герда всмотрелась и за спиной плачущего увидела вставший из марева город. Город дрожал, как фата-моргана, и были в городе высокие белые минареты и округлые купола мечетей, и были в городе сутолока рынка и прохлада укромных переулков, арыки и фонтаны, дворцы и сады. В одном из дворцов печальная черноволосая женщина сидела на мраморной кромке бассейна. Услышав песню, женщина оглянулась, и ее огромные глаза, казавшиеся еще огромнее из-за обметавших их теней, расширились. Женщина протянула руки…

Марево рассеялось. Они вновь стояли посреди пыльного двора, и слезы на лице сурового человека высыхали.

– Ты мне не поможешь, – сказал он.

– Я мог бы вернуть тебя назад, когда стану Хозяином Круга, – проговорил Кей. – Да ты бы и сам мог вернуться, если сумел выйти на Мыс.

– Ты мне не поможешь! – прокричал человек. – Уходи! Я сделал свой выбор, и ничто не в силах его изменить. У судьбы одно лицо, и лицо это – смертная маска.

– Ты ошибаешься.

– Уходите.

И они ушли. Салим с гитарой жалобно смотрел им вслед, а верблюд все так же равнодушно пережевывал финики.

Кей запрягал волков, которых на ночь отпустил поохотиться. Наверное, волки вдоволь набегались в облачных лесах, гоняя снежных косуль и зайцев. Вид у зверей был довольный, но Герда старалась не смотреть на их измазанные темным пасти.

Закончив, Кей обернулся:

– Вот что… Я, конечно, перед Шахрияром старался держаться молодцом, но ты извини… я не знаю, как добраться в Долину. Придется возвращаться в Город.

– Это ничего, – сказала Герда. – Я знаю.

– Знаешь?

– Да. Я поняла, когда Салим сказал, что Заокраинный Мыс не в где, а в когда.

– И что это должно означать?

Девушка улыбнулась:

– Старьевщики могут пройти всюду, где есть старые вещи или воспоминания. Я ведь несколько лет провела с ними, могла бы и раньше догадаться.

Кей уселся в сани и задумчиво присвистнул.

– Хорошо. А как мы Старьевщика найдем? Что-то я их давно не видел…

– Это уже совсем просто. Понимаешь, я торговала глиняными свистульками в Городе. Только это были не простые свистульки. В Городе очень мало осталось радости, даже у детей. А вот в окрестных селах еще встречалась. Если ребенок хотел позвать Старьевщика, надо было сделать так: трижды повернуться на одной ноге, зажмуриться и сказать: «Господин Старьевщик, господин Старьевщик, возьми мою радость, дай мне монетку». И ждать, не оборачиваясь, пока не услышишь шум крыльев за спиной. Если услышал, значит, Старьевщик пришел. Он давал тебе свистульку, и ты в нее дул. И тогда твоя радость – хорошая мысль или воспоминание – переходила в свистульку… А потом, когда малыш в Городе покупал такую свистульку и в нее свистел, ему всегда было радостно.

– А ты что, тоже им радость продала?

– Нет. – Герда вздохнула. – Старьевщики еще подбирают никому не нужные вещи. Как вороны на свалке. И меня они подобрали, когда я была никому не нужна. А потом, когда стала нужна… или думала, что нужна… тогда они меня отпустили. Они вообще-то неплохие, Старьевщики, только падки на все блестящее.

Кей пожал плечами:

– Ладно. Все равно ничего лучшего я придумать пока не могу. Зови своего Старьевщика.

Герде сделалось немного жутко. Она видела, как бледнели и вытягивались лица у деревенских ребятишек, дунувших в свистульку. Поэтому и морские змеи, и коньки совсем не казались ей такими веселыми, как маленьким покупателям. Поэтому она не играла со свистульками в Городе, даже когда было совсем грустно, – стыдно ведь пользоваться чужой радостью, особенно когда знаешь, чего она стоит.

Вздохнув, Герда встала, зажмурилась, трижды крутанулась на одной ноге и скороговоркой пробормотала: «Господин Старьевщик, господин Старьевщик, возьми мою радость, дай мне монетку».

– Кей, ты тоже не смотри! – окликнула она.

– Хорошо, я зажмурился.

Сначала ничего не происходило. Потом в воздухе раздалось хлопанье крыльев. Волки затявкали, зарычали, защелкали зубами. Кажется, даже запрыгали, пытаясь схватить то, что прилетело на зов.

– Карраул! – каркнул кто-то за спиной. – Возмутительно!

Герда открыла глаза и обернулась.

Сначала она увидела только мягкий, бьющийся в воздухе ком перьев. Потом биение прекратилось, перья улеглись, став лацканами черного сюртука, а над сюртуком проявилось длинноносое возмущенное лицо. Макушку Старьевщика венчала небольшая, тоже черная шапочка.

– Кошмарр и неуважение! Меня пытались сожррать! – возопил человек-птица.

На груди его висел солидный кошель из серой кожи. Старьевщик негодующе поводил носом-клювом и выглядел совершенно скандализованным.

– Извините, – поспешно сказала Герда. – Я совсем забыла про волков.

– Меррзкие хищники, – раскатисто проговорил Старьевщик. – Наморрдники, вот что им надо! – Слегка успокоившись, он вытянул шею и уставился на Герду. – А ведь я тебя знаю. Ты Кларра О’Сулливон из Долины. Как, нашла своего бррата?

– Нашла, нашла, – вмешался Кей, до этого с интересом наблюдавший за превращениями Старьевщика. – Только Долину потеряла. Не подскажете дорогу туда?

Человек-птица важно приосанился:

– Отчего не подсказать? Подскажу. Но не задарром, нет, не задарром!

– Пожалуйста, господин Старьевщик, я ведь работала на вас четыре года!

– Это да, – поразмыслив, согласился тот. – Сделаем скидку для рработников прредприятия. Что у нас тут есть? – Подскакав к Кею, он испытующе уставился на молодого человека. – Я бымог взять ваши глаза, они так прриятно сверркают.

– Ну уж нет.

– Тогда блестящую штучку в вашем серрдце. Очень, очень кррасиво.

Человек-птица уставился на грудь Кея с таким вожделением, что Герда слегка испугалась.

– Нет, пожалуйста, не клюйте его в сердце!

– Зрря, милая баррышня, очень зрря. Без сверркающей штучки он бы вам больше понрравился, уверряю!

– Возьмите лучше что-нибудь у меня.

Старьевщик переключился на Герду:

– Глаза? Нет, они тусклые, совсем тусклые от слез. А серрдце слишком мягкое, слишком, в нем нет сверркающих штучек. Выворрачивайте каррманы, баррышня!

– Там ничего нет…

– Посмотррим, посмотррим…

Герда вывернула карманы своей кофточки, и на землю посыпались гайки, монетки, этикетка «ClPPr Jns», мягкие кисточки, тюбики с красками, картина с обнявшим корабельные мачты спрутом, чайные чашки, керосиновая лампа, две или три книги и одно маленькое увеличительное стекло. Стеклышко ярко сверкнуло на солнце.

– Блеск, блеск, кррасота! – прокаркал Старьевщик, заприметив стекло.

Резко наклонившись, он подхватил линзу и спрятал ее в свой кошель. Остальное так и осталось валяться на песке.

Герда вздохнула. Она ждала изменения, и что-то действительно изменилось. Ей стало легче. Герда еще раз вдохнула соленый морской воздух, потянулась и счастливо засмеялась:

– Как хорошо! Правда, хорошо, Кей! Отдай ему тоже что-нибудь.

– Нет уж, спасибо, – откликнулся Кей. – Вам заплатили достаточно?

– Я удовлетворрен, – подтвердил Старьевщик. – Теперь пусть девочка садится мне на спину и покррепче дерржится за перрья. Пусть закрроет глаза и пусть вспоминает, все вспоминает, вспоминает свою Долину. Пусть говоррит, и я полечу туда. А ты, мальчик, пррыгай в сани и лети следом.

– Отлично! – Герда даже в ладоши хлопнула, до того все оказалось просто.

Старьевщик подпрыгнул и снова превратился в бьющийся комок перьев, и уже через секунду на месте человека в сюртуке стоял огромный черный ворон с ярко блестящими глазами. Герда вскочила ему на спину и вцепилась покрепче. Крылья по сторонам от нее развернулись, ударили, и Герда почувствовала, что они взлетают. Девушка закрыла глаза. Нет, это не ворон летел, это летела она сама, летела над поселком, окруженным конопляными делянками, над круглыми желтыми крышами и над колодцами…

– Мы миновали тыквенное поле старого Джека, с таким страшным пугалом с оскаленными зубищами, что даже стервятники туда не заглядывают, – рассказывала Герда. – А за полем, если идти на восток, начинается Странная Местность. Джейкоб нашел ее первым, и там течет Секретная речка. Секретная, потому что ее не видно из Долины, хотя Долину видно оттуда отлично. Но, если набрать в речке воды и попробовать принести в поселок, вода куда-то исчезает. Речка прыгает по камням, она совсем мелкая, она несется и сверкает на солнце. Мы идем вдоль реки вверх по склону. Тут растет высокая сухая трава с золотистыми зонтиками, она вечно шуршит и шепчет под ветром. Затем мы огибаем плечо горы. Река здесь делает поворот, и мы видим дальний водопад и лес у водопада. Нам надо спуститься и перейти речку по валунам. Они скользкие от воды, и Джейкоб протягивает мне руку, чтобы я не упала. Мы проходим через лес, и ветер напевает в верхушках сосен. Затем начинается крутой подъем. Тропинка усыпана белыми камнями. По сторонам растут кусты с мелкими желтыми листьями и красными-красными ягодами. В кустах сверкает паутина, а внизу, уже очень далеко, бежит река. Затем надо пройти над водопадом, но это совсем не страшно – просто перескочить с одной скалы на другую. Потом мы карабкаемся по осыпи. Джейкоб перепрыгивает с валуна на валун и помогает мне. А когда осыпь остается позади, дальше уже совсем несложно. Мы вышли на плато, где течет ручеек. Здесь растут мягкая зеленая травка и такие смешные желтые подушки мха. По сторонам ручья – Каменные Ворота, то есть, может, и не ворота, но мы их так называем. Просто два высоких белых камня. Если заглянуть в Ворота, уже виден домик бабушки. Он стоит недалеко от ручья, он сложен из серых камней, у него красная черепичная крыша и две веранды. С западной открывается вид на Долину, и это немного странно, потому что Долина так далеко и оттуда не видно бабушкиного дома. Южная выходит в сад, и в саду есть запретное место, куда нам нельзя ходить, потому что там растут снежные орхидеи. Орхидеи пахнут так сладко, что можно умереть от их запаха. Еще в саду есть сарай с инструментами, а над домиком и над садом возвышаются горы с заснеженными вершинами. Снег спускается почти до самого ручья, и язык ледника хочет дотянуться до бабушкиного дома, но никак не дотянется. Гора справа – Медведь, она похожа на спящего медведя. Гора слева – Олень, у нее пик острый, как оленьи рога, и сверкает на солнце. А прямо – самая высокая гора, и у нее нет названия, потому что туда никто не ходит, и даже смотреть на нее страшновато. С горы Олень рушится водопад, он горит и переливается тысячей разноцветных брызг, и вода там самая-самая вкусная, намного вкусней, чем в Долине. Бабушка говорит: это вкус ледника, чистейшего в мире льда. Сама бабушка сидит на западной веранде в кресле-качалке. Она поглядывает на заходящее солнце, качается и вяжет лучшие в мире варежки с узором из маленьких синих оленят…

Герда увидела узор так ясно, что решилась открыть глаза. Она стояла на тропинке, ведущей к дому. Тропинка была выложена по обеим сторонам белыми камешками. Справа горбился спящий Медведь, слева шумел водопад и гордо вздымались рога Оленя. Берега ручья покрывала трава, а в траве цвели одуванчики. Герда взглянула на дом, ожидая увидеть бабушку в ее любимом кресле, но кресло пустовало, лишь слегка покачивалось от ветра. Ветер, морозный и свежий, дул с Безымянной горы.

Герда сорвалась с места и помчалась к дому, отогреваясь на бегу.

– Бабушка! – крикнула она. – Бабушка, мы вернулись, я и Джейкоб! Я нашла его. Теперь его зовут Кеем, но он почти такой же. Бабушка, мы пришли!

Герда споткнулась и наверняка бы упала, если бы твердая рука не подхватила ее под локоть. Девушка вскинула голову. Кей стоял рядом, и голубые глаза его мерцали холодными отсветами ледника.

– Я бы на твоем месте не спешил вламываться в жилище старой ведьмы.

– Ведьмы? Да что ты, Кей! Это же бабушка…

– Бабушка-то она бабушка. Но еще и беглая Королева.

– Что? – Герда так и села на дорожку. Порыв ветра хлестнул ее по лицу, разметав рыжие пряди. – Нет, Кей. Ты ошибаешься. Королева в Городе.

– Ее нет в Городе уже почти двести лет. Воздушный Дворец пуст. Я долго гадал, куда старуха подевалась…

– Но она поцеловала тебя…

– Не она, а ее отражение. Мы отражаемся в зеркалах, затем уходим, но наши отражения остаются в них навсегда. Вот и отражение Королевы осталось в Городе, пока сама она пряталась здесь.

– Не может быть…

– К сожалению, он прав, девочка, – сказал смутно знакомый голос. – Все так и есть.

Герда обернулась и увидела, как между садовых грядок с тяпкой на плече ковыляет…

– Шауль?!