Текст книги "Война не Мир"

Как бы пританцовывая, она качнула ладонями в одну сторону, в другую, а я как бы растворилась в происходящем и посмотрела на себя со стороны… Гипноз.

– Наверное, тебе кажется, что ты пропустила первую серию? ― спросила Рената, когда мы сели пить кофе.

У меня, действительно, было такое чувство. Потому что сразу вслед за паранормально подделанным пропуском Рената перескочила на тему о том, почему она меня выбрала. С причиной я худо-бедно разобралась, на механическом уровне, как запоминаешь какую-нибудь теорему, но смысла в ней все равно не видишь. Зачем меня вообще надо было выбирать и кому ― так и осталось загадкой. Должно быть, в моих мозгах уже кончился бюджет на исследования.

Когда я много работаю и устаю больше, чем обычно, мне представляется, что мой мозг сужается до иглы. Не то чтобы от этого он становился острым, как у главы департамента разведки, ― форма и протыкающие способности здесь как-то не связаны между собой. Иголочный мозг только вспарывает мою голову изнутри. И по ночам от этого мне начинают сниться кошмары. Я их боюсь, но научилась справляться.

Сравнивая свои кошмары с кошмарами моих коллег и друзей, я поняла, что такими вещами либо не делятся, либо у меня уникальный случай. Дело в том, что события моих кошмаров происходят не в каких-нибудь падающих лифтах или фантастических городах, а прямо у меня на кровати, и я как-будто даже не сплю. Должно быть, от усталости мой мозг не осиливает выдумывать нереальные условия и пользуется теми, что есть. Но от этого все становится только страшнее. Возможно, Рената была одним из моих кошмаров наяву, и я решила просто плыть по течению ― когда проснусь, тогда проснусь, там разберемся. Я снова спросила Ренату, чем заслужила ее появление.

– Ну, в некоторых кругах нормально бить журналистам рожи, ― сочувственно объяснила Рената, ― в некоторых ― взрывать все подряд… Считай, что ты из того круга, где в порядке вещей посещение марсиан.

– Ты с Марса? ― спросила я. Она наклонила голову набок.

– У тебя заскок, дорогая. На-ка вот, выпей, ― она отвернулась к мойке и немного погремела стаканами.

Если не ждать, пока взгляд на себя со стороны появится непроизвольно, а заставить этот взгляд появиться силком ― как бы переместив внутреннюю камеру куда-нибудь вбок, наверное, можно увидеть даже то, что в обычной ситуации увидеть невозможно, если ты, конечно, ― не главный пророк методики эгрегора, где-нибудь в монастыре Лао…

Мне представилось будто, стоя ко мне спиной, Рената держала перед глазами колбу и что-то переливала в нее из мензурки. В колбе забурлило, и из горлышка вырвался мимолетный дым.

Рената повернулась и передала мне стакан виски с тоником.

– Получается, что не все подходят для данной миссии, ― возвращаясь на свое место за столом, сказала она, ― сначала я даже думала, что мне вообще не удастся найти нужного человека… Но нам повезло, ― она хлопнула в ладоши, ― ты не смотрела телевизора, дорогая!

– Я в курсе.

– Придется смотреть, ― посерьезнев, сказала она, и я подумала, что, возможно, меня примотают к стулу.

Я кивнула.

– А с работой как, ― спросила я, ― взять отпуск или справку дадите?

Настала очередь Ренаты каждые пять минут смотреть на меня как на больную. Никогда не знаешь, где прилетит в ответ. Оставалась небольшая надежда, что мне зачтется ― все-таки вначале я относилась к ней как к самому Дастину Хофману (в человеке дождя).

– Только ты, плиз, без настроя на легкие деньги! ― Отвечая на мой вопрос про работу, воскликнула Рената, ― никаких отпусков. Думаешь, отключили электричество ― уроки делать не надо? Хлопнули главного ― не пишем статей?

– Можно мне позвонить? ― глухо спросила я.

Рената прыснула. Ломанувшись в прихожую, я зацепила штаниной стул и рухнула вместе в ним. В этот момент телефон зазвонил сам. Я схватила трубку.

– Ну, ты как? ― услышала я. Главный был жив и здоров.

– Я нормально.

– Ну, с Новым годом! Слушай, я завтра на Байкал, хоть там отдохнем пару дней. Буду 17-го. Вы, как обычно, 12-го все в сборе. Захвати еды. Столовые закрываются. И предупреди остальных.

Я обещала все сделать, как надо, и пожелала хорошего отдыха. Хорошо иметь главного, когда местечковые новости не передают даже по телевизору.

Я вернулась к Ренате, словно уже дала подписку о невыезде. Она налила мне еще виски.

– Так что ты не поняла про телевизор?

Я опустила лицо на стол и оттуда попыталась еще раз втолковать ей, что именно мне не понятно. Чудес и фокусов мне было достаточно, но отчаянно не хватало здравого смысла. В машине, когда мы возвращались домой после неудачной попытки найти ее родственников, Рената объяснила мне, что происходит. Оказывается, нелепица, которая творится в мире последнее время, ― это всего лишь следствие того, что нашей технологически захудалой звезде, которую мы называем «Земля», кто-то там угрожает, беспринципный и мощный, как я поняла, интергалактический монстр ― не совсем чтобы однозначно бессмертный, но есть маза загасить этого чувака только на ближайшую тысячу лет. Потом история повторится, однако, вероятней всего, не на этой планете.

Чисто непроизвольно сравнивая ее рассказы с малобюджетными сериалами сай-фикшн, я сгоряча я подумала, что если внесу свой вклад в спасение старой и, видимо, отжившей планеты, то мне застолбят на новой земле акров 300 как ветерану. Я буду жить за забором, а перед воротами поставлю свой монумент, чтобы проходящие могли приложиться и не забывали меня хотя бы лет сто. После этого человечество под эгидой более развитых пришельцев, наконец, научится не сорить, не хамить и толковому менеджменту. И тогда я без опасения опять выйду к людям и буду работать ожившей легендой, которая однажды спасала мир…

Рената рассказала мне, что для борьбы с выше объявленным узурпатором, которому человеческий род вдруг ни во что не уперся, требовалось существо с особым состоянием ума и сознания. Замутненным, как сказала Рената. То есть, как раз таким, как у меня.

– Видишь ли, ― объяснила она, ― я старалась найти подходящего человека. Я начала с мужчин.

Я вздрогнула. Во времена, когда моя старенькая преподавательница истории, была молодой, большинство ее современников мужчин было отстреляно или оттеснено к зоне тайги. Поэтому старушка внушала нам, что юношей надо беречь. Однако, с тех пор, как Работницу и Крестьянку сменил Вог и Гламур, мы разобрались, для кого из полов предназначена мода, а кому уготовано отрабатывать на себе экспериментаторские лекала. В тему сказать, тот кто, кто путает штаны на женщинах с феминизмом, непростительно ошибается. Мы просто ждали, пока этот вид одежды откатается на мужчинах и станет максимально удобным. Вы замечали, что с тех пор, как женщина надела штаны, их фасон принципиально уже не менялся?.. Но что говорить о фасонах, если даже природа отрабатывает на мужчинах новые гены. Это явное доказательство того, что они сильнее, и их не надо жалеть.

– Большинство кандидатов-мужчин, ― продолжала Рената, ― оказалось неспособными даже увидеть проблему. Представления о добре и зле очень узкие. Я плохо знаю историю Земли, может быть, так было всегда. Но мне кажется, что путать добро с должностью зама отдела, немного ошибочно. Я не говорю, что представления современника о добре ограничено только карьерой. Я сравнивала. Например, в более развитых обществах в понятие добра входит дизайнерский парфюм для домашних рыбок и запасные органы, начиная с трехлетнего возраста. Однако, спасение отдельного галактического вида можно доверить только тому, у кого вообще нет четкого разделения вещей на добро и зло.

У меня есть, ― хотела завопить я и задрать вверх руку, как на уроке в начальных классах.

– У тебя в голове пока полная каша, ― остановила меня Рената, ― по части добра и зла ты на уровне неандертальца. Тебе все еще кажется, что хорошо должно быть всем и всегда, и что воровать место под солнцем ― стыдно, тем более в особо крупных размерах.

– Не стыдно, ― пробормотала я и упрямо склонила голову.

– Зря ты рыпаешься, ― немного разочарованно проговорила Рената, ― будет весело, не сомневайся.

Я и не сомневалась. Чтобы у кино был кассовый сбор, должно быть весело. Похохочем.

– Наиболее продвинутая часть человечества, которая со всем этим добром и злом разобралась, старается донести правильные идеи до остальных. Не всем же сидеть на разработке идей, правильно? Кто-то должен с утра развозить клубнику по супермаркетам. Для того, чтобы он мог это делать, его сознание должно быть чистым, незамутненным. Он должен четко понимать, что хорошо, а что плохо. Но поскольку у него нет времени самому во всем разобраться, то тем, кто сидит на разработке идей, приходится брать на себя задачу его обучения. Думаешь, все заканчивается обмыванием диплома? Нет, все только начинается. Человек проходит серьезный путь ― много лет он учится читать и писать, чтобы дальше без проблем воспринимать передовые идеи ― читать статьи о научных открытиях, экономические прогнозы, статистику… ― все эти носители идей нужно уметь раскодировать. Ты, возможно, слышала, что человек получает образование, чтобы легко ориентироваться в современном ему мире. Посади дурака в автомобиль, он же устроит затор, верно? Это неэффективное поведение, оно всем мешает. Но ― хорошая новость ― и дурака можно обучить водить готовый автомобиль, который придумал кто-то другой. Еще ты, должно быть слышала, что родителям будущих членов общества говорят: мы научим ваших детей думать. Это, действительно, крайне необходимо. Потому что пищи для размышлений будет достаточно ― программы мировых новостей, аналитические передачи, культурные обозрения. Каждый человек обязан правильно понимать чужие идеи. Для этого его сознание должно быть чистым, правильно ориентированным.

– А я при чем? ― буркнула я. Мне показалось, что Рената намекает на мою безграмотность.

– Смотри, ― с готовностью сказала она, ― ты где училась?

– В СА.

– Правильно, в школе для малолетних преступников.

– Не правда!

– Правда, правда. До тебя, как обычно, ничего не дошло. Вас именно так и воспринимали. Ну, к примеру, скажи, кто преподавал вам литературу?

Я залилась краской стыда.

– Комсомольский работник Жанна.

– Видишь, а у нее даже не было высшего образования. А кто вел историю?

– Двоюродная сестра директора завода.

– Ага. Химического. А они с братом, кстати, учились вместе, на бухгалтеров. Только он закончил, а она ― нет.

– А кто занимался с вами физкультурой.

– У него было образование, ― вскричала я, ― я точно знаю!

Рената ласково на меня посмотрела.

– Конечно, было. Физический труд и движение ― благотворно влияют на умонастроение отщепенцев общества.

Я сникла. Мне стало себя жаль.

– Ты хочешь сказать, я теперь типа рекламы в почтовом ящике? Бесполезный ломоть?

– Абсолютно бесполезный.

Рената подлила себе горячего кофе.

– Ни одно хорошее дело тебе доверить нельзя. Ты опошлишь любую идею. Вот, скажи, зачем было писать в брошюре про средства для похудания, что уникальная формула ― тот же бергамот? А запатентованный бустер снижения веса ― всего-навсего кофе?

Я краснела уже непрерывно.

– Так клевый же факт.

– Да, только продажи повысились не у средств для худения, а у чая и кофемолок.

– Это не конкурирующие группы! ― возразила я, ― и вообще, кожа и кости уже не модно.

– Ага. Половина населения стала так мало есть, что производители многократно обработанной калорийной пищи обеспокоились. К тому же на пошив 48-го европейского размера идет значительно больше ткани, чем на тех, кто болен анорексией.

Рената выразительно оглядела объем моей груди.

– Кстати, для успешного выполнения миссии, надо будет поправиться. У тебя весы есть?

Я послушно запихала в рот кусок торта.

– Ну, теперь тебе все ясно? ― спросила Рената и зевнула.

– Да, ― правда мне еще хотелось добавить «А что конкретно ты имела в виду?».

Рената обещала больше не уходить без предупреждения. Хотя я была бы уже не против. Впрочем, я не уверена. Я попросилась немного покататься на роликах, и Рената оплатила за меня четыре часа без проката ― кто не в курсе, это дороже. В перерыве она устроила небольшой пир из картошки без кетчупа, свиных шпажек и шоколадных батончиков. К трате собственных денег, которые касаются не имиджа, а личных пристрастий, я отношусь с аскетическим подозрением.

– Мы возьмем тебе личного тренера, ― сказала она, трогая мои мышцы, ― танец на роликах развивает упорство и смелость.

Я почувствовала, что продаваться приятно, пусть я даже не знаю, кому и на что.

За новогодние каникулы нам с Димой предстояло сделать исследование рынка презервативов и понять, что двигало г-ном Данте ― который лет 10 назад собрал первый электрический стул в помощь фригидным женщинам, и с тех пор стал процветающим бизнесменом в области эротических прибамбасов на принципе тока. Мы также взяли на себя роль независимых экспертов, решив докопаться до истоков отечественного электросекса. Нам хотелось понять, кто вообще первым придумал электросекс ― американцы или мы. Мой американский коллега завез письмо от имени журнала в лабораторию Данте в Лас-Вегасе, с просьбой об интервью. Я тем временем нашла старого московского спеца по низковольтной установке для секса ― что-то вроде виртуального вибратора. Роль виброэлементов в приборе исполняли небольшие разряды тока. Они усиливают удовольствие. Говорят, можно обалдеть от электрооргазма, всего лишь взявшись за проводки. Неудобство по сравнению с промышленным токовым вибратором у самодельной установки было только в том, что она включалась в розетку. Пользователю приходилось находиться где-то в непосредственной близости к источнику питания. По словам спеца последний раз он пользовался такой штуковиной примерно 20 лет назад, то есть, раньше, чем Данте. Лет 10 назад игрушку откопал в старой мебели его дедушка и собрал из нее радио. Таким образом, мы выяснили, что в электросексе мы тоже были первой страной на планете.

В общем с идейным наполнением первого эротико-военного номера все было нормально. Сложность создания эротического журнала заключалась в съемках и привлечении рекламодателя. С непривычки никто не бросался на новую тему с выпученными от вожделения глазами, как мы наивно предполагали. Напротив, каждый хотел пропустить вперед конкурента. Тем не менее, после распространения пресс-кита с рекламщиками завязалась бурная переписка. Всем хотелось увидеть номер в глаза. Каждый второй, кроме того, почему-то стремился поучаствовать в его создании и подключался к творческому процессу. На почту шли письма со ссылками на интересные источники в Интернете, рассказы о собственном опыте и намеки на то, что если нам надо, есть связи с производителями подпольной амуниции для садо-мазо, дизайнерами по коже, специализированной дизайнерской мебели и, конечно, студиями порно. Причем, письма даже не были анонимными. Видимо, дама-издатель и ее парень, все-таки выбрали подходящее время.

Рената заказала нам плазменный телевизор. Каждое утро и каждый вечер она включала его, и мы садились напротив, как до этого перед окном.

Уверенности в том, что у людей, как у скопления наций и экосистемы, будет будущее, не было ни у кого. У меня хотя бы появилась занятная миссия ― сидеть с Ренатой и делать вид, что я готовлю себя к борьбе с межгалактическими захватчиками. Как прежде работа, важная миссия помогала мне отвлечься от чего-то неизбежного и непонятного.

– Зачем ты раздолбала мой компьютер? ― спросила я, вспомнив, как Рената бросила кейс с моей рабочей машиной в палисад и кинулась помогать упавшим на лед мужикам с телевизором.

– Это чтобы ты почувствовала, как плохо бывает, когда тебе отказываются помогать ради всякой ерунды, ― отвечала она.

– Разве я отказывалась тебе помочь? ― я пожала плечами.

Она повторила мой жест.

– Ну, возможно, тут была и доля моей вины. Я все спланировала ― явилась к тебе при загадочных обстоятельствах, сделала все, чтобы меня приняли за придурка, попыталась открыть тебе великую тайну и продемонстрировать мистические способности… Что еще должно было тебя убедить?

Кажется, я поняла, что она имела в виду. Это всколыхнуло во мне зачатки злорадства. Похоже, я начинаю вести себя как нормальный заложник. Если мне удастся освободиться еще до того, как у меня появится синдром обожания, я сама себе отолью орден Совета Безопасности ООН.

– Хммм, ― сказала я, ― первое, что ты должна была сделать, это заявить, что ты с планеты Ка-Пэкс. И только потом все остальное…

– Я идиотка! ― взвизгнула Рената и вскочила.

Я решила, что она подпрыгнула от досады на себя за то, что сделала все неправильно. Но она стремглав бросилась вон.

– У меня же тосты горят! ― услышала я ее голос уже из кухни.

Я плюхнулась обратно перед телевизором. Показывали устройство ракет «Ас-касан-4». К новостям и популярным программам я только привыкала и еще не умела определять передачу по интерьеру в студии. Но, кажется, именно так раньше выглядел Клуб Путешественников. Ведущий объяснял принцип сборки ракеты с милым мягким придыханием.

Честно сказать, новости действовали на меня угнетающе. Первые два дня или три я вообще ничего не могла понять, и находилась в прострации. Много неизвестных имен, дат и прочих, кажется, всем знакомых, символов сбивали меня с толку так, что я чувствовала себя отморозком. Словно давно-давно я заболела неизлечимой болезнью, семья сдала меня в приют для коматиков, где психиатры по два раза на дню экспериментировали на моем бездыханном теле электрошок, я поседела, состарилась, потеряла последний разум и вот сейчас очнулась. Но при этом, транс был не полным. Где-то с боков сознания сгущались мрачные тучи и клубились тревожные дефиниции: блокирование, спад, политическая цена и хартия энергетиков. От этого всего мне делалось не по себе.

Я уменьшила звук, надеясь, что тосты важнее, и мне простят. Последив немного за беззвучными людьми на экране, я удивилась тому, что Ренаты долго нет. Я пошла ей помочь.

До сна мне еще оставалось просмотреть новости в Интернете ― читать было немного легче, в крайнем случае, можно было остановить процесс и долго всматриваться в непонятное предложение, пока не начнет кружиться голова и пробьет на тупейшую зевоту ― верный знак того, что труба, пора переходить на сплетни о звездах.

Ренаты в кухне не было. Проходя по коридору, я почему-то заметила, что свет в ванной не горит, а дверь в комнату Ренаты не открывали уже три часа ― ровно это время назад я уронила рядом с ней нитку от пледа. Разноцветная нитка до сих пор лежала на месте. То ли на мое замутненное сознание оседает всякая всячина, то ли в осадном положении просыпаются дополнительные таланты. Я дрогнула сердцем. Если я правильно поняла, Ренаты в доме вообще не было. Я ринулась к входной двери ― на всякий пожарный на цыпочках ― и быстро повернула без того закрытый замок на два лишних оборота. Насколько я уже поняла, появляться Рената могла только нормальным путем. Потом я все-таки проверила ванну и спальни, и даже все шкафы.

Мне не верилось в свое счастье. Я вынула из тостера свежие теплые хлебцы и принялась кусать один за другим, словно давая себе гарантию, что мне не придется делиться. Я сгребла хлебницу и пошла досматривать новости. Передавали о новых возможностях ноут-буков. Плоская невесомая книжечка, ничего лишнего ― дизайн для брюнеток ― и он мог работать без зарядки 108 часов. Я решила заказать себе такой компьютер…

Несмотря на то, что мы с Димой работали все каникулы без остановки, получалось, что редакция не успевала сдать номер. В последний момент наклюнулись модули и неверстанные макеты. Потом на три дня отключали электричество (оказалось, что оно у нас не проплачено). Потом фотограф запорол съемку моделей, раскрашенных под военных медбратов.

Потом у издателя кто-то съел хлеб. Я пожалела о том, что радовалась исчезновению Ренаты.

– Ты не можешь даже унять своих троглодитов! ― вопила издатель, наша дама. Ее парень мотался где-то по эротическим галереям. Редакция быстро ушла курить.

Из шкафчика, где обычно стояли чашки и кофе, с утра пропал кирпич хлеба с какими-то модными зернами. Оказалось, что другого наш издатель не ест. Может, в принципе, но сожранный кем-то хлеб был уникальный. Мы провели, запершись в моем кабинете, два часа. На последних минутах первого часа мне хотелось удавиться, потом прошло. Если смотреть на людей, как на новости в телевизоре, станут по боку, наверное, даже маньяки-убийцы. Чтобы хоть чем-то себя развлечь, я придумала не моргать. Я сидела на столе, следила за перемещениями ее тела в розовом трикотаже от кутюр и не моргала. Я даже забыла, что это издатель. Я вообще не помнила, кто она. Или он. То, что на теле юбка, говорит только о том, что на нем юбка. Через полчаса громкие звуки стихли. Я очнулась, когда издатель сказала:

– Ну, я пойду? Работайте тут, я буду позванивать.

– Конечно, ― ответила я и моргнула.

Когда издатель ушла, я попросила редакцию отныне лепить на свою еду стикеры и без них не есть. Все бросились выбирать цвета. Итого, три часа мы не делали номер. До сдачи оставались последние сутки. Дальше мы попадали на бабки из-за нарушения договора с типографией. Беда изолированных изданий в том, что продукта мало, а геморрой тот же.

Утром издатель пришла с четырьмя водителями. Один был ее, другой ее мужа, третий ― брата. Последним зашел водитель директора блатной торговой сети. Каждый нес по вороху огромных пакетов. Издатель сияла, как невеста миллионера. Я мрачно уставилась на кучу тряпья. Кажется, никто еще не понял, что нам предстоит сделать.

– Смотри, какой прикольнющий! ― издатель достала из чехла малиновый зонтик со стразами.

– Ты хочешь все это снимать?

Она захлопала глазами.

– Мы можем выкинуть эту пошлую статью про электрический стул или оставим ее на следующий номер. Женский журнал должен быть с картинками, все так говорят.

– Окей, ― сказала я и вытащила из пакета детский горшок, ― это эротичная вещь, как ты считаешь?

Издатель сказала снимать. Девочка по картинкам села вызванивать студии, я попросила стилиста переписать марки одежды. Мы с редакторами ушли курить и думать концепцию. Съемка получалась размытой тематики. В рабочем варианте мы дали ей название «Все ее барахло».

Собрать журнал ― это как из ничего построить домик и поделить границы государств одновременно. Или лучше так: это как при узком бюджете сгоношить себе вечерний наряд. Все равно в последний момент окажется, что сумка, по любому, не катит с этим колье.

Студия для съемок барахла нашлась где-то по Ярославке. Доехать без пробок, с учетом того, что пятница, был полный облом. Фотограф пригрозил, что времени у него до шести. Подвести вещи надо было максимум до обеда. Позже ― можно даже не рыпаться.

Понятно, что мы опоздали. Издатель захотела вести шмотки сама. Вместе с основной кучей пакетов в багажнике она по ошибке не вписалась в Проспект Мира и встала где-то на кольце. Оттуда она звонила мне каждые пять минут, и от ее номера на экране телефона ближе к шести меня уже стало колбасить.

За время ожидания я обнаружила, что с тех пор, как я смотрю телевизор, мне стало легче общаться с людьми ― не надо было искать тему для разговоров, я просто вспоминала последнее новости. Это вызывало куда больший энтузиазм, чем все перепробованное мной до сих пор. Ибо сказано, будьте проще…

Когда фотограф начал орать матом, потому что мы не прислали стилиста (места в машинах не хватило), я использовала этот трюк.

– Хаха, ― сказала я, ― у тебя интонация сейчас была, как у Владимира Соловьева! Слышал, вчера он говорил о вводе войск?

– Ой, не то слово! Как они затрахали уже с этими новостями!.. ― откликнулся с другого конца города практически незнакомый мне человек, и мы поболтали еще пять минут.

К восьми вернулась издатель. До студии она не доехала, развернулась.

Водитель внес за ней в два раза больше пакетов и еще подозрительные коробки. Я пала духом.

– Съемку можно забрать завтра в 12, ― тараторила я, вертясь вокруг нее, пока та снимала шарф, ― мы быстро заверщем на 6 полос, почистим картинки и отправлять. Попадаем на бабки.

Водитель достал из коробки профессиональную камеру. Прибежал дизайнер сказать, что слетел почти готовый макет ― в последний момент рекламщики засомневались, но обещали в другой номер ту же рекламу + заднюю обложку, если мы дадим 5% дисконт. Вбегая в кабинет, дизайнер споткнулся о треног, обмотанный пленкой с воздушными пузырями. Треног стукнул ножкой о ножку. Я вспомнила Пушкина. Издатель достала и расправила золотой отражатель, встряхнув его как зонт после дождя, полюбовалась и полезла монтировать стол.

– Что ты хочешь этим сказать? ― я была почти в панике.

– Лопухова! Ты знаешь, сколько я отдала за камеру и все оборудование, знаешь? ― и она радостно назвала сумму нашего месячного бюджета, включая оплату электричества.

Я села на стол. Повторить фокус с не морганием почему-то не удавалось. Монтаж фотостудии у меня в кабинете задел меня за живое. Водитель устроился в моем кресле и читал инструкцию к софт-боксу.

Всю ночь мы снимали. Дизайнер сгонял за фруктами ― для красоты. Сейлзы нахлобучили шапки и молча ушли домой. Редактора по очереди повязывали на ананас галстуки, девочка по картинкам меняла апельсины, когда очень большой или недостаточно оранжевый портили композицию, секретарша была за 911 ― она висела на телефоне и спрашивала своего папу, фотолюбителя, как снимать прозрачные банки с духами, чтобы не отсвечивали. На снимке они выходили похожими на солнечных зайцев. Издатель ползада вокруг фонов на коленях и дергала затвор. Я держала настольную лампу (галогенную забыли купить). Через полчаса лампа приплавилась к корпусу.

– Творчество! ― шептала издатель, прижав нос к камере, ― вот о чем я мечтала всю жизнь!

Я мечтала, чтобы вместо видоискателя у ее глаза оказался вдруг затвор нового пневматического ружья. Я за мир, мне просто интересно, как бы она смотрелась со свежим фингалом…

Когда был снят последний башмак, было утро. Наш офис размещался на втором этаже коммерческого банка и, если мы оставались после опечатывания дверей, то не могли уйти уже до открытия обслуживающих залов. Издатель запросилась домой.

Дизайнер с риском сигнализации вскрыл окно над козырьком, пролез в него и спрыгнул на снег. Сначала он принял комп и сумки, потом мы спустили издателя. До сих пор удивляюсь, почему я просто не ушла из журнала, увидев неоплаченный счет за электроэнергию. На войне все выглядит как-то не так.

Верстальщик сел обрабатывать картинки. Мы тупо стояли за его спиной и смотрели в экран. Дизайнер лежал на диване и изредка всхлипывал. От табачного дыма в спертом воздухе у него началась аллергия. Он сказал, что всяко-разно не начнет делать материал, пока не подвезут остальную часть съемки. Это будет не раньше обеда.

Мне вдруг пришло в голову, что смыться надо было еще тогда, когда Рената понеслась спасать тосты. Причем, лучше с ней.

После сдачи номера меня уговорили напиться. Я решила сделать это одна. Я сидела в открывшейся забегаловке у меня под домом в трико и шапочке и смертельно не хотела никого видеть. Даже официантов. Я заказала себе пачку сигарет.

Я заметила, что когда очень чего-нибудь хочешь, вдруг начинают одолевать совсем противоположные твоему желанию мысли. Я сидела и думала: а вдруг ко мне подойдет кашемировый перец из-за соседнего столика, и старалась сделать все, чтобы не подошел ― отводила глаза, не смотрела в его сторону… А вдруг позвонит издатель или главред с Байкала? А что если на кафе вообще совершат налет, обрушится метеорит или еще какая холера. Мне хотелось покоя. Официанты все время меняли мне пепельницу.

Что есть нирвана? Это когда уже сбылись все желания, и нечем даже забить себе голову. Ко мне подошел человек в такой же шапочке, как у меня, только с рынка.

– Разрешите подсесть?

– Подсаживайтесь, ― ответила я.

– У нас одинаковый верх, ― сказал он.

– Мой фирменней.

– Это фигня. Вам никогда не приходило в голову, что все мы в один прекрасный момент накроемся одним тазом?

Боже, ― взмолилась я, ― почему ты посылаешь мне своих проповедников?

– Вы не из братьев Иеговы? ― спросила я вслух.

– А почему бы сразу не марсианин? ― обиделся он, ― я могу показать паспорт.

Я закрыла глаза. Не надо, ― подумала я, ― не надо марсиан с паспортами.

Он порылся в кармане и достал зеленую книжечку.

– Сегодня день рождения моего сына.

– Чего ж вы не дома? ― спросила я и тут же испугалась собственного вопроса. Сейчас он начнет рассказывать про то, что сын выгнал его на улицу в дикий мороз. Дядя был, как и я, в беговом костюме.

– Родина-мать! ― сказал он.

– Чего? ― не въехала я. Собственно, мне все равно.

Он оглянулся, будто боялся, что нас подслушают. Его глаза заблестели.

– Вы окажете мне небольшую услугу?

Я протянула руку к его паспорту.

– Показывайте, ― велела я.

Он торопливо, но с сомнением, засуетился пальцами по страницам. Паспорт выгнулся и сложился веером. Я взяла его и открыла на фотографии. Дядя провел ладонью по лицу.

– Правда, он старый. Я его выкрал.

– Где? ― опять не поняла я. С листика смотрело тот же лицо, только без шапочки. Под подбородком был симпатичный галстучный узел.

– Неприметный, да? ― гордо спросил дядя, ― вот такое лицо… Вы можете меня выслушать? Я заплачу!

– Платите психоаналитику. Я ― журналист, ― предупредила я и только тогда заметила, что паспорт зеленый, дипломатический. Слово «заплачу» заставляет иначе взглянуть на вещи, ― так где вы его выкрали?

Дядя молчал. Видимо, собирался духом. Слово «журналист», похоже, тоже не из простых.

– Тем лучше, ― наконец, решил он, ― пусть узнают.

Он побледнел.

– Оо! ― сказала я, ― вы уверены?

– Моя семья во Франции.

Я кивнула.

– Сегодня день рождения сына. Как хотите, а я даже не могу отправить ему письмо.

Дальше дядя рассказал, что после окончания института он работал шпионом. Он жил в Женеве, на берегу. По легенде ― он был профессором. Собственно, он им и был. Он женился на молоденькой студентке, чтобы все было как настоящее. Родил сына, практически стал французом, начал забывать расположение зданий на Красной Площади.

Мы оба грустно хмыкнули.

– Да, да, ― продолжал он, ― а потом сеть раскрыли. Мне устроили дорожную катастрофу и вывезли из страны. Я видел фотографии моих похорон.

Он замолчал.

– У вас нет детей? ― спросил он немного погодя.

Я молча покачала головой. Чтобы лишние картинки из его судьбы не лезли самопроизвольно мне в голову, приходилось часто-часто моргать.

– И что теперь? ― спросила я.

Он вздохнул.

– Уже 10 лет живу тут… По утрам кефир покупаю. У меня пенсия.

Мы одновременно крикнули официанта. Кричать не стоило, конечно, кафе было совсем маленьким и почти пустым. Но мы крикнули. Первый раз в жизни я подумала, а не рассказать ли ему свою историю.