Текст книги "Война не Мир"

– Ну тогда ― как вы хотя бы любите? ― я умоляюще заглянула в ее глаза.

– Это другой вопрос. Любим мы нежно, ― Рената больше ничего не сказала. Я подумала, что у них эта тема тоже табу. Или нежность не нуждается в рекламе. Или, елки-палки, что может быть сексуального в присосках? Или эмоциях? Или мыслях?.. Странное общество.

– Ладно, поехали дальше. Вот, ты присосала себе наше пространство. Вот… Слушай, а кто тебе старое тело делал? ― я вдруг опять сбилась. Так мы никогда не дойдем до самого главного и навсегда останемся в прошлом, ― ну еще до того, как случилась осечка с тостерами.

– А, ― она махнула рукой, ― то я стырила. В рекламном агентстве. Ну, плакат же ты видела ― вот. Самое жуткое оказалось в том, что в старом теле не оказалось спины. Иллюзию красиво уложенной макушки я себе кое-как создавала (хотя, если ты заметила, у меня там волосы были не блестящие), на остальное у меня не хватало мозгов. А потом рекламные воротилы что-то не поделили в своем шоу-бизнесе, ну, ты слушаешь новости, знаешь, что сейчас творится. И от меня остались одни лекала. Рожки и ножки. Пришлось по новой заказываться ― твоему художнику.

– Даааа, ― я покачала головой, словно она сказала, что в салоне ей сделали некачественный акрил, ― а как ты считаешь, это из-за войны? Моральный дух падает?

– Поединок в стиле китайцев. В той зоне гороскопа…

Я нахмурилась, поэтому она решила объяснить.

– Ваши расы ― желтые, белые… ― попадали на Землю не одновременно. Мы тоже различаемся по неким признакам. Ваши желтокожие ― из дома Венеры. Это мощные мастера иллюзий.

– А Россия? ― спросила я.

– Не то не се. Здесь как-то вообще все двусмысленно. С одной стороны Венера, и на нее еще ее давят Рыбы в квадрате с Плутоном. То есть весь ваш мистический асцедент запутался в должниках, кредиторах и конкуренции. С другой стороны, здесь мало Козерога, а он отвечает за стратегию менеджмента. Здесь ни фика нет Луны (Луна формирует корпоративную культуру). Но, в общем, все неплохо, неплохо…

Она вдруг стала похожа на Жириновского. Удивительной гороскопо-политической каши про нашу реальность намешал в ее мозги медиа-планнер. Про Америку я спрашивать не стала. Боялась услышать про Близнецов.

– Ну, так ты начала про китайцев.

– Ах ну да. Ну так вот. Сейчас наступило время борьбы иллюзий.

– У нас вроде уже было такое ― холодная война, Брежнев-Рейган.

– Тогда все было примитивней. Не доставало настоящих технологий, все строилось на материализме… Кажется, так. А сейчас к вашим иллюзиям присоединились еще планеты, того же уровня развития. Истерия наберет обороты и… С нашей стороны, это, конечно, каждый раз выглядит иначе, не так, как для вас.

– Как именно?

Она нахмурилась.

– Ну, нам тоже все объясняют народу и раскладывают по полкам. Это то, это се. И только когда ты абстрагируешься и замутишь ядро собственными мыслями…

– Рената, ― я остановила ее и сама сделала паузу. Я приложила ладонь ко лбу и, наконец, спросила, ― ты тоже с мутной головой, как и я?

– Ага.

– А остальные? ― у меня закрались такие большие сомнения, что на секунду стало страшно дышать.

Она пожала плечами.

– Они ― с чистым.

Я хлопнула себя по колену. Ужасная истина пронзила меня как строка из хита в десятке. Мне стало холодно и одновременно жарко.

– Так какого ж фига! ― прошептала я, ― ты мне парила все это время мозги! Венера китайская! Я ведь тебе уже верю, я думала, за тобой серьезные силы…

– Войска союзников? Ты хочешь, чтобы я тебе показала лицензию на спасение Земли? У меня ее нет, ― она заткнулась так же резко, как начала.

– Ты что, сама все это затеяла? ― угрожающе спросила я.

Рената почти кивнула. Я взвилась.

– Это хрень собачья! Девушка! Это баян! Прикатила оккупировать третий мир на такси? Че Гевара! Генерал экстремист! ― я кричала, ― откуда я знаю? Может, у тебя ПМС! Двоечница! Неудачная звезда сериала! Глобалистка!

Рената прикрыла глаза, потом открыла, но перестала моргать. Я закашлялась. В ее взгляде мимолетно сквозануло опять что-то идиотическое.

– У тебя вообще спины нет! ― закончила я и без сил опустилась рядом с кулером.

Следующее, что я увидела вслед за тем, как попрощалась с надеждой, была Рената. Она стояла надо мной со стаканом воды.

– Может, аспирин растворить? Разжижает кровь… Кисленько.

– Инфузория-туфля. Всё. Иди на фиг.

Я с трудом поднялась и нашарила на столе телефон. Я хотела позвонить на работу и сказать, что выезжаю. И катится все густым лесом. И не буду даже звонить. Мне стало грустно. Мы не идем в зоопарк. Я поняла, что испытывал Ленин от мысли, что будет поздно. Начатая революция обязана идти твоим чередом. Иначе это чревато чувством глубокого стыда и личной несостоятельности.

Еще немного, и я засмеюсь. Весь этот космический бред слишком долго для бреда удерживался в моей голове. Она и без того мутная. Иногда бывают промашки. Иногда ты тайком от всех покупаешь антицеллюлитные джинсы и свято веришь, что это работает, и кожа на твоих бедрах с каждой минутой все больше натягивается. Тпьфу.

Когда я оделась, из кухни раздался какой-то набрякший шум. Я оглянулась. Будто включили старый булькающий проигрыватель. Возможно, это моя Рената телепартируется вместе со всеми своими ложно-лапами. Невольно меня вдруг заполнила гордость. Можно считать, что я потурила Чужих. И подались они до городу до Парижу. Я решила взять отпуск.

– Как бы потом не пришлось кричать «Рено, я ваша навеки!». Я тоже люблю этот мультик! ― крикнула из кухни Рената.

Я вспомнила, что этим автомобильным именем «Рено» ее типа зовут в семье. Однажды в раннем возрасте я прочитала фантастику в стихах ― поэму про летающего мальчика, правда, на обложке не было написано, что эта поэма ― фантастика. Вернув книжку в библиотеку, я долго ходила в смущении. Сказки мне были понятны. В них все происходит на фоне другого времени, герои носят кафтаны, и, от этого само собой допускается, что драконы могут говорить, а на спине пони растет два горба. О мальчике, который тайком вылетал в окно пятиэтажки с центральным отоплением, я долго не могла решить ― надули меня, или современники, действительно, могут летать, но по большому блату, а поэма ― просто скандальное разоблачение империалистов, и с атакой Рейгана на нашу Родину все изменится. Весь мир.

Из кухни зазвучал знакомый мотив. Как крыса на дудочку я подошла к двери. Рената развернула ко мне компьютер. На экране что-то мелькало, будто камера въехала в дождь. Голос с помехами мурлыкал без слов. Приглядевшись, я увидела, что какой-то парень покупает что-то, похожее на презервативы, и бутылку воды. У меня екнуло сердце.

Над головой у парня, в облаке, какие рисуют в комиксах, колебались очертания собора Василия Блаженного. Вот он рухнул, вот снова восстал, и так много раз.

Я села. Парень из клипа был моим бойфрендом. И он пел его голосом, его песню. Только видно и слышно было очень нечетко. Как будто куски изображения размазали, как в передаче «Криминальная хроника».

– Что это? ― у меня даже не хватало сил ненавидеть ее за эксплуатацию образов.

– Очевидное-невероятное.

– Дерьмо! ― прорычала я, но, кажется, уже купилась, как солдат в корейском плену, ― он жив?

– Все мы живы.

Ночью меня мучили кошмары. Я совсем не спала .

Я легла в ванну и лежала там, и ждала, пока вода дойдет до ушей, и я утону.

Я не могла ответить на сотню вопросов, а многие из них порождали ответвления, целые алгоритмы в виде лесенок со ступенями «if-да», «if no»…

Так же, как на уроке информатики в моей бандитской школе, алгоритмы невозможно было решить. Слишком шумно. Посторонние звуки, саунды моей прошлой жизни вились вокруг, как стая мух. Я почти успела их позабыть. То есть, я никогда не вспоминала с такой отчетливостью. Я подумала, что, наверное, их всколыхнула эта песня на моем новом компьютере ― дизайн для брюнеток. Мой первый вопрос в связи с этим: как эта песня там очутилась?

Когда и зачем записали файл? Кто ее пел? Если мой бойфренд, то как он оказался при своем прежнем теле, разнесенном на молекулы взрывом Бена? Как он попал туда, где мог петь, как живой, и покупать презервативы? Была ли эта неизвестная планета страной 3D мертвых, куда мне теперь надо переться, как Орфею за Эвридикой? Или это вообще всё сказки о летающем мальчике. Или мой возлюбленный вовсе не там, а где-то еще, и все это просто плохой монтаж.

Больше всего на свете мне хотелось поверить в то, что он жив. И я себя за это даже не осуждала. Я раскиселилась, как соль в моей ванне. Подозреваю, что Рената сильно рассчитывала на эту запись. Утром она постучала в дверь.

– Кто там? ― спросила я и почувствовала, что вода, в которой я лежу, сильно остыла. Кажется, даже соль кристаллизовалась обратно и теперь колола спину и зад. Тем не менее как-то улучшать свое положение мне не хотелось. Я нехотя выбралась и медленно замоталась в полотенце.

От холода меня колошматило. Рената сунула мне в руки чашку горячего кофе.

– Не переживай так, пожалуйста, ― попросила она, ― я понимаю, что тебя это все касается лично, и я перегнула палку в колесах (иногда она путала наши крылатые выражения). Лучше бы это было сюрпризом после удачного завершения операции.

– Так я увижу его?

Она грустно на меня посмотрела.

– Ничего гарантировать я не могу.

Виндоуз тоже не гарантирует. Но все время предлагает обновляться. Я вдруг вспомнила, что среди странных программ, установленных на моей брюнетке, была одна, которая называлась Пинк Некс ― розовые шеи.

Я спросила о ней Ренату.

– Архиватор, ― махнула рукой она.

Я типа удовлетворенно кивнула и села перед большим окном в позу лотоса.

– Ты чего? ― когда Ренату пробивало на любопытство, она начинала пыхтеть. Видимо, она еще не умела достаточно легко для хороших манер управлять своим нарисованным телом.

– Не мешай мне, ― я сложила как следует пальцы на коленях (надеюсь, я сложила пальцы правильно, но она все равно не знает). Набрав полные легкие воздуха, я приготовилась незаметно его выпускать, чтобы казалось, будто мое дыхание замерло. Рената отползла от меня на корточках. Я закрыла глаза, но чувствовала ее перемещения. Она села в угол и наблюдала, что будет. Я расслабила все мышцы, какие могла, кроме мозговых ― которых не видно.

Розовые шеи ― так говорил мой ангел. Я бы никогда про это не вспомнила, если бы не программа на моем новом компе. Бывает так, что некоторые вещи просто вылетают из головы, и если не встречают возвращающих обстоятельств, то навсегда. Пинк Некс ― это особая раса людей. Мой Ангел придумал ее еще до того, как мы познакомились. Эти розовые штуки были для него такой же знаковой символичностью, как для меня мои чучельники, только круче. Хотя, мы, кажется, говорили о них только однажды ― Ангел как раз собирался посвятить шеям сайт и выбирал для этого хостинг. Из всей сложной структуры понятия «Пинк Некс» я хорошо поняла только то, что они очень крутые парни. Главным их свойством, которое я запомнила, был талант не суетиться и делать все не спеша. Особенно они смаковали выполнение нужных брутальных вещей, скажем, починку мотоцикла или покупку пива. Дорога с розовыми шеями становилась длиннее. Хотя, в противоположность разным хиппи и байкерам, если розовые шеи снимались с места, то двигались в основном в одиночку…

Я вышла из позы лотоса. Рената уважительно соблюдала дистанцию. Она сидела в углу и терпеливо следила за мной глазами, какими адепт тоталитарной секты следит за вхождением гуру в контакт с духами. Бьюсь об заклад, едва я неуклюже поднялась на затекшие ноги, она уже еле сдерживалась, чтобы не спросить, удалось ли мне пробить у духов благословение на ближайшие подвиги.

– Мне должен прийти файл, ― сказала я, для верности слегка качнувшись типа от перехода от одного мира в другой (Ренате это должно быть понятно). Она, кажется, бросилась меня поддерживать. Но она не успела ― я типа уже пришла в себя. Трагически откинув челку со лба, я зашагала в направлении брюнетки.

Мысли о розовых шеях мне удавалось отправлять в глубокий игнор, как только они приходили (а приходили они непрерывно. Если быть точной, они не покидали меня с той секунды, когда я решила, что это знак). Я боялась, что Рената заметит что-нибудь ― не знаю, где они видят мысли ― витающими вокруг головы в виде голубо-розовых туч (в зависимости от пола) или, может быть, у человека, когда он думает, что-то происходит с лицом. Я решила во что бы то ни стало сохранить свои прозрения в тайне. Мне достаточно было фокусов, которые, как оказалось, я сама же подсказывала Ренате ― типа фокуса с моим пропуском. Я сама все это время подсказывала ей свои болевые точки моим же собственным беспокойством, коллективно-бессознательным страхом и сентиментальными надеждами. Я подумала, что если мне удастся не допустить розовые шеи скользить по извилинам, Рената ни о чем не догадается и не сможет сотворить какую-нибудь новую иллюзию, чтобы убедить меня в том, что ей нужно.

Короче, я хотела гарантировать полную не утечку информации. По крайней мере до тех пор, пока следствие не сможет обнародовать факты. Не то чтобы мне смертельно хотелось уличить Ренату в обмане. Просто на кон поставлено уже очень много. Мне было важно не ошибиться. Я люблю свою планету или кого?..

– Придется разархивировать, ― со скрытой досадой сказала я, быстро скачав в Интернете бессмысленный файл с туманным разрешением и сохранив его в папке «No candles» («Без свечек»). Насколько я поняла, на земной язык это переводилось как «Личное».

Я слегка опасалась, что Рената что-нибудь заподозрит, сопоставив мой недавний вопрос о программе архиваторе с необходимостью тут же что-то распаковать. Но, кажется, она все еще была под впечатлением моего короткого транса в позе лотоса.

– Конечно, конечно, ― затараторила она, подскочив, словно охранник мэра Ставрополя, ― вот тут. Давай помогу, ты еще не освоилась.

Она понимающе кивнула и принялась тыкать в какие-то звезды-иконки. После того, как программа архиватор «Пинк некс» запустилась, Ренате пришлось нажать еще штуки четыре звезды, на пятой вывалилось окно, и в нем тоже надо было выбрать из списка. За одним выбором, который предлагала программа, шел следующий, и так, по-моему, минут 20. Я ждала у нее за спиной.

– Медленно работает, ― виновато пожала плечами Рената.

У меня екнуло сердце. Рената продолжала суетливо выбирать какие-то опции в таблицах и списках. Она нервничала. Вероятно, она ничего не знала о том, что дороге с розовыми шеями положено быть длиннее.

Интересно, если бы эта статичная единичная система с домашним прозвищем Рено была землянкой, я бы поверила ей значительно больше? В своем отечестве нет пришельцев. Через какое-то время после объявления войны я столкнулась с таким явлением: девушка сетовала в своем блоге, что знакомые люди перестали давать телефон. Я удивилась. Раньше не давали мобильный, но мало кому приходило в голову скрывать бесплатный домашний. Потом стало наоборот, потому что мобильный можно сменить, а рассекреченный домашний уже не скроешь. Но я никогда не сталкивалась с ситуацией, чтобы номер вообще неприлично было спрашивать. «Узнать телефон нашей компании можно по рекомендации. Пожалуйста, направьте копию документа с печатью по электронной почте. Нам важен ваш звонок»… Может быть, Рената права насчет опыта, который отягощает перемещение вперед? Легче сразу спрятаться, чем потом доказывать, что ты не верблюд. Мрачный и тяжелый экпириенс лишает уверенности в себе..

Программа, похоже, доконав Ренату до ручки, наконец, изобразила рабочий процесс ― отрезок узенькой асфальтовой дороги, по которой равномерно гнали шарики на розовых подставках, похожие не то на лампочки, не то на удушенных шарфами колобков. Если Рената не успела покопаться у меня в мозгах с тех пор, как я решила, что архиватор «Пинк некс» был продуктом мыслетворчества моего бойфренда, сомневаться мне больше не стоило. Оставалось только кое о чем узнать. С замиранием дыхания (тренировка в позе лотоса у окна не прошла даром) я спросила, постаравшись, чтобы вопрос звучал естественно:

– Ей что, двести лет, этой проге?

– Нет. Не все вещи, которые мы создаем, совершенны. Эта программа появилась недавно.

Рената называла примерную дату выпуска ― 6-7 лет назад. То есть, как раз когда моего бойфренда не стало.

– Брось ты ее, ― сказала я, кивнув на удушенных колобков, ― эта дорога будет длинной…

– Кофе попьем? ― попросила Рената, послушно отправляя программу в аут. Итак, теперь я генерал. По крайней мере, консультант по земным вопросам.

В мире продолжало твориться что-то странное. Разрушались компании, от «матерей» отказывались «дочки», отцы народа переводили свои счета из Швейцарии обратно в Россию.

Издания уходили с глянцевой сцены одно за другим. Из останков издательских домов можно было строить Лужники-2. Наш держался. Я решила, что перестала приносить разрушение. Так, наверное, и должно было случиться. Когда мое личное сознание было замутненным, оно шло вразрез с коллективным, и как-то негативно влияло на окружающую действительность. Теперь, благодаря просмотру и чтению новостей оно немного расчистилось и сразу перестало противоречить среде.

У меня появился даже особый кайф. Я заметила, что не могу заснуть, не посмотрев что-нибудь страшное, и мой организм не просыпается без Криминальной хроники. Я почти перестала пить кофе. То есть я стала пить его как все нормальные люди ― чашку или две в день. Я ощущала гордость за то, что победила первоначальный шок и расстройство нервов от новостей, а также туман в голове из-за кучи незнакомых слов в статьях и обзорах. Какая я умная, думала я. Я теперь даже могу предсказать, насколько поднимется цена на бензин и упадет на нефть ― и все это по свежей фотографии президента.

В день получки издатель не появилась в редакции. Люди заскучали и всё спрашивали, чья очередь заказывать пиццу. После обеда в мой кабинет постучал сисадмин.

– Тут это, ― замялся он, плотно прикрыв дверь. Я подумала, что он хочет выпросить новую карту памяти или мышь. Но он назвал имя издателя, ― короче, она звонила.

– Хорошо, ― ответила я, отвлекаясь от чтения материала, ― и?

– И она велела передать, что твоя зарплата урезается в половину.

Я не поверила своим ушам. Много абсурда в этом мире, но чтобы урезать ничего вдвое… Это было покруче, чем увидеть никого против солнца.

– Чего? ― спросила я.

– Вдвое, ― повторил сисадмин, ― как и у всей редакции.

Мне стало еще любопытней.

– Какого хера? ― спросила я, ― и почему про мою зарплату она позвонила тебе?

– Не знаю.

Я набрала номер издателя. Дома у нее включался автоответчик, мобильный был в зоне «идите нафик». Чтобы подумать, мне захотелось свежего воздуха. Я вышла из своего кабинета в редакцию и спросила, кому заодно купить салату. Из-за компов поднялось 8 рук. Значит, всем.

– И мне, ― вяло сказал сисадмин, ― и это, новую мышь.

Я кивнула. Может быть, новых мышей теперь продают в отделе готовых салатов.

Пока я стояла в очереди за салатами, позвонила Рената. Она звучала напуганно.

– Что стряслось? ― я в ответе за того, кто к нам прилетел.

– Нам нужно торопиться, у нас почти не осталось времени! ― крикнула она и отрубилась.

На уровне «привет» и «как дела» общение (даже межгалактическое) не составляет проблем, даже если говорящие передают свои мысли с акцентом. Но если дело касается дела, могут возникнуть проблемы. Иногда мне кажется, что Рената просто недостаточно владеет земным языком. Я пожала плечами. Подошла моя очередь, и мне отмеряли шестой салат. На седьмой банке оказалось, что наполнять ее нечем, потому что остальные виды салатов вчерашние. Я думала о том, что Рената имела в виду. Последнее время каждому не терпится совершить что-то глобальное. Хотя бы урезать зарплату.

Мой бойфренд говорил, что война ― это как секс, кому-то кажется, что без нее нельзя выжить. Я начинаю верить.

После того, как я раздала салаты, секретарша дозвонилась до издателя и перевела звонок на меня. Я не успела даже сказать «привет», «как дела».

– Вы опоздали с выходом первого номера. Не воспринимай это, как что-то еще, я просто думаю, это заслуживает наказания. Я вас наказываю, ― выпалила издатель.

Думать «нападение ― лучшая защита» в такой ситуации банально. Я подумала о том, будет ли видно ток, если его раскрасить. Напряжение в 220, например, будет красным. 120 ― синим, с белыми звездами. Мне подумалось, что, в таком случае уже все-все, даже невидимое, в этом мире станет понятным. Секреты и прятки позволяют некоторым добиться своего ― некоторые вещи нельзя различить сходу, и, пока их нельзя различить, они делают свое дело. Так, например, работала советская пропаганда в Кореейской войне. Никто не видел ее силы, пока не стал очевиден результат ― пятьдесят тысяч американских дезертиров, предавших интересы родины. Невидимые вещи сильнее видимых, думала я. На стене, к которой я отвернулась, слушая издателя, была розетка.

– Это все? ― спросила я, когда наступила пауза.

Послушав ее еще немного, я отрапортовала, что до меня дошло, и повесила трубку. Если ты хочешь прекратить разговор, просто скажи «Понятно».

Единственное, в чем я ошиблась, приняв решение, была наиглупейшая вещь. Я наивно предположила, что редакция увидит абсурд ситуации и уволится вместе со мной полным составом. Я ошиблась. У каждого нашлись причины остаться. Я, наверное, ходячий суд Линча. Или я просто ленива, чтобы находить аргументы и объяснять себе, почему человек сделал то или это. Понятия не имею, отчего мне это не интересно.

Говорят, что дети обостренно чувствуют несправедливость. Я много раз читала об этом у детских психологов. Про человека, у которого осталась эта способность, говорят, что он юный максималист. Если согласиться с негативным смыслом этого слова, надо признать, что впадать в рассуждения по каждому поводу ― правильная вещь. Вася из шестой квартиры отрубил спящему отцу голову, потому что, очевидно, страдал неспособностью к эмпатии и с детства отличался промискуиттетным сексуальным поведением. Ну не дебильно ли?

– Понимаешь, у нее сейчас дети болеют. Водитель сказал, что каждую субботу она возит их к психиатру, ― сказал мне сисадмин.

Профессионализмом у актеров считается выйти на сцену после личной трагедии и отрабатывать кассовый сбор так, чтобы зал аплодировал стоя. Впрочем, сейчас публика по любому вскочет. Никто не желает показать, что скверно петрит в искусстве.

Если бы умение отличить клинический кретинизм от хронической гипертонии помогало справиться и с тем, и с другим, мы бы никогда не проигрывали в футболе. Потому что кретинов, которые требуют в обмен на ленточку чемпиона огромные бабки, было бы меньше.

– Что ты можешь изменить? ― обреченно спросила секретарша.

Я взяла ложку и отгребла у нее хорошую горку салата. Я осторожно донесла ложку до рта и запихала внутрь.

– У меня будет время на революцию, ― с умным видом сказала я, с трудом пережевывая кальмаров с горошком.

Сисадмин был в печали и так глубоко погружен в свои нелегкие мысли, что только уважительно покивал. Секретарша моргала. Главное не слова. Главное интонация.

― А не зря? ― спросила Рената, имея в виду мое скоропостижное увольнение, ― это не вызовет подозрений?

Мне пришлось объяснять, что в нашем мире человек без работы вызывает подозрения только у менеджера по кредиту. И то только в том случае, если на клиенте нет пиджака из хорошей шерсти.

– Даже покрой не учитывается? ― спросила Рената.

– Всегда можно сделать вид, что ты предпочитаешь дизайнерское шмотье. Итак. У тебя был план спасения планет. Но ты его позабыла, когда распалась на части при втором переходе из мира в мир. Но по крайней мере ты можешь отличить, где враг, где наши?

– Ты имеешь в виду, чтобы я назвала тебе виноватых?

– Да, пожалуйста, скажи, с кем нам надо бороться. Кого вызываем на ринг?

– На ринг никого вызывать не надо! ― замотала головой Рената, ― да, я рассыпалась и теперь ни хрена не помню. До этого все было предельно ясным. Странно, конечно, но это дает надежду предполагать, что наша задача не из чертовски сложных. Раз у меня до этого был план, и я взялась за его осуществление, значит, он был реальным, все было возможным. Только мне кажется, что провернуть дело надо без шума.

– Ничего это не значит, ― возразила я, ― ты могла взяться за осуществление своего забытого плана с отчаяния. Но, ладно, все, что ни происходит, все к лучшему. Я чувствую что-то правильное, некий знак в том, что ты вернулась с пустой и ― чистой ― головой. Это важно, да?

– Конечно.

– Но мне нужна информация. Скажем, если я узнаю, кто злодей, может быть, перестану ненавидеть бен Ладена. А просто пойду и кокну того, кто за всем этим стоит.

Рената энергично закивала.

– Скажи, ― спросила я, ― твой медиа-планнер никогда не говорил тебе эту фразу?

– «Кто за всем этим стоит»? Кажется, да, говорил.

– Понятно.

– Откуда она?

Мне не хотелось лишний раз намекать, что она ни хрена не петрит в наших реалиях, но горькая правда лучше.

– Из кино, ― ответила я, ― из хорошего кинематографа…

Ренатино лицо просияло.

– Все сходится! ― сказала она, ― все было связано с телевидением!

– Телевидение во всем виновато?

Рената растерялась:

– Похоже на то…

Похоже, ее голова прояснялась урывками ― обычное дело для тех, кто теряет память. Вспомнив какую-нибудь вещь, они не могут поверить, что это правда. Думаю, вполне может быть, что они бывают абсолютно правы.

– Не может быть, ― сказала я, ― телевидение всего лишь отражает действительность.

Было досадно, что ее медиа-планнер оказался простым компилятором. Наверное, полазил в Интернете и сдал информацию, как достоверную. Все миры одинаковы. Я даже могу догадаться, по каким сайтам он лазал…

С тех пор, как я начала изучать новости, мне стало немного понятно, откуда растут некоторые ноги. Но я все-таки была как бы снаружи. Мне, наверное, было легче судить. Идеи, которые ты впитываешь долгое время, имеют свойство становиться собственными, даже если к тебе не применять методы тяжелого воздействия на мозги. Перед тем, как смотреть новости, мы не бежим стокилометровку в кованных сапогах и складке, не употребляем успокоительных и не слушаем заставку «Ваши веки тяжелые… Вам хочется спать. Все, что вы сейчас увидите ― сущая правда». Возможно, принять или не принять идею, зависит от нашего собственного с ней согласия.

Рената слегка покраснела и заерзала.

– Я не говорю, что телевидение ― зло. Как бы тебе объяснить, ― она покраснела еще больше, ― дело в том, что… Короче, наш министр по внешней безопасности… Точнее, не он сам, а его консультант… В общем, он придумал забивать ваши головы всякой фигней.

Это показалось мне очень естественным. Если Рената думала, что я расстроюсь, я, похоже, разбила миф, в который она верила. Я не расстроилась. Вместо этого я поддалась нахлынувшим фантазиям и подумала, вдруг все страшней, чем я представляю.

– Как это происходит? ― спросила я.

– Он похищает людей и…

Меня пробило на хохот.

– Похищает людей? В таких космических корабликах, похожих на тарелки? Твой медийный планер, он не…

– Нет. Он не при чем. Про похищения известно всем нашим. Мы голосовали за министра, который все это придумал, только потому что у него была эта программа, с воровством людей.

– А чем она выгодна вашим избирателям? ― я нахмурилась.

Когда в дело вмешиваются политические амбиции… Боже мой! Каждый первоклассник знает, что распихивая листовки в почтовые ящики, тебя пытаются как-то крупно надуть! На этот счет есть не прямая реклама.

– Последнее время люди технически рванули вперед. Это опасно.

– Для вас?

– Да, и не только. Весь цивилизованный мир со страхом следит за развивающимися планетами.

«Знакомо», ― подумала я и спросила:

– Но чем мы можем вам помешать?

Если применять аксиомы педагогики, малолетнего хулигана надо сначала отвлечь, а потом занять чем-то полезным.

– Трудно объяснить. Ну, в общем, это влияет на весь мир. Все это знают.

Мне стало обидно. Или она не является политически грамотным представителем популяции, или у них там тоже промыты мозги. Доказать теорему зла не может никто. Пока объяснения дойдут до конца, логика испаряется, и в голове застревает голый и не доказуемый вывод. Поэтому представления о добре и зле, на самом деле, держатся только на вере в свою правоту.

– Ладно. Я верю. Все знают. ОК. А при чем здесь телевидение? ― спросила я.

– Я не уверена. Я могу только предполагать. Но мне кажется, что наш этот министр нашел ваше слабое место и использовал его в своей программе… Вы наиболее подвержены особому виду внушения. В смысле, когда они воруют людей, все что с ними делают ― это показывают им кадры.

– Картинки?

– Да, кадры, картинки. Как калейдоскоп ― большая труба, и в нее помещается…

– Вы совали людей в трубы?

Что за ужасный мир ― там, где она живет! Электорат голосует за правительство, которое обещало хватать недоразвитых себеподобных и пихать их в большие трубы. Это как обижать младенцев.

– Да нет же! Мы не пихаем никого в трубы! Не в трубы. То есть, в трубы, но не людей, ― она растерянно заморгала глазами. Ей было нелегко объяснить.

– Постой…

– Ты пойми! ― она беспомощно взмахнула руками.

Кажется, она хорошо понимала, что я недоразвита, и вместо объяснений, пожалуй, лучше бы запихала меня в трубу, но не могла, потому что после такого обращения я бы не стала сотрудничать.

– Каждое живое существо в мире на самом деле выглядит почти так, как я тебе рисовала. Примерно. То есть, на самом деле оно вовсе никак не выглядит, а…

– Невидимо?

– Ну… Зрение, к которому ты привыкла, это всякие нейроны, рефлексы и хрусталики. У «молекул», как ты нас называешь, ничего подобного нет.

Она откуда-то поняла, что я мысленно обозвала статичные единичные системы молекулами.

– Если нет хрусталиков, как же вы… ― я постаралась подобрать самое простое, ― тормозите на светофорах?

– Молекулы просто знают.

– Типа как? «За углом пробка, лучше-ка я объеду по МКАД»?

– Типа. Так вот, в трубу, в калейдоскоп с кадрами пихают не людей, а…

Моя челюсть слегка отвисла.

– Амеб? ― спросила я и почувствовала себя так, словно меня расчленили. С одной стороны хирургического стола лежало пощипанное блестящими инструментами тело. Штаны были приспущены ― ракурс утренней передачи про происшествия на дорогах и бандитские разборки. Тело выглядело не то чтобы безжизненным. Оно было явно живое, но очень несчастное. Меня затошнило. В эмалированной утке, рядом с несчастным телом, лежало что-то совсем невероятное. Изнутри оно было похоже на перезревшее куриное яйцо, которое случайно собрались пустить на яичницу. В помутневшем белке что-то заторможено плавало. Лапы беспорядочно вздрагивали. Самую середину существа опоясывали детские трусики из материала, очень похожего на лепестки белой розы. Понятия не имею, зачем я их представила, наверное, памперсы.