Текст книги "Война не Мир"

– Рената, ― осторожно позвала я. Моя недоразвитость нуждалась в поддержке, ― если мы низшие существа по сравнению с вами, может быть, мы выглядим как-то немного что ли иначе?

Я не хотела терять надежду. Я вспомнила про контраст греков с захватившими их варварами. Как на футбольную команду, я бы, конечно, поставила на римлян. Но с эстетической точки зрения были приятней греки.

– Может быть, мы не такие рослые?

Рената огорченно вздохнула.

– А скажи, вот ты сейчас в таком же теле, как у меня, почти что. Скажи, где это у тебя помещается? Твоя амеба?

– Моя амеба? ― Рената едва не заплакала, ― ты хочешь сказать «я»?! Где я нахожусь? ― она подумала и показала себе на лоб.

Я закатила глаза, пытаясь увидеть свой лоб, и испытала тошноту и головокружение одновременно.

– А я? ― спросила я, морщась.

Она пожала плечами.

– Каждый сидит там, где ему приятно. Но вообще-то считается, что мы никогда не покидаем места, где изначально возникли, куда бы дальше ни шли…

Я не поняла, но решила, что моя амеба, наверное, в заднице. Самое лучшее место для возникновения рефлексии. Я ни фига не разбираюсь в простейших. Но немного привыкнув к своей новой многогранной личности, я даже решилась выпить чашечку кофе. В конце концов, оно тоже состоит из чего-то там очень мелкого, неделимого. В голову сразу полезли вопросы: кто это пьет ― я или оно? Не горячо ли. И не вызовет ли четвертая чашка некие амебные ухудшения ― целлюлит, ранний климакс…

– Амебы стареют? ― спросила я, думая одновременно про похороны и морщины.

– Нет.

Рената тоже налила себе четвертую чашку. Я немного успокоилась. Хотя мне неизвестно, кто она в своем обществе ― амеба, которая ведет здоровый образ жизни или шахидка, которая носит тесную одежду и не кашляет.

– Ладно, ― сказала я, ― давай дальше про похищения.

– Сначала это были просто эксперименты, ― послушно начала она, ― людей подвергали картинкам и все смотрели, что будет. Правительство выделяло огромные деньги, но все равно нам пять раз поднимали налоги, потому что бюджета все не хватало. Мы были не против. Каждый патриот понимал, чем грозит ваше бурное технологическое развитие, если не направить его, ― она почему-то запнулась, ― в нужное русло.

– Знаешь, цивилизации сменяют друг друга, это нормально, ― попыталась оправдаться я. Помню, мое детство закончилось, когда я прочитала первое издание Властелина Колец. Мне было лет 9. Толкиен писал: зло с Востока. Я почему-то поверила. Чувство вины перед цивилизованным миром до сих пор примешивается к моей национальной гордости.

– Конечно, ― ответила Рената, ― но последнее время я почему-то думаю, что вы не стали бы на нас нападать…

Ее взгляд стал рассеянным. Словно она пыталась уловить среди своих мыслей истину, и никак не могла. Странно, что такие развитые существа могут чего-то не догонять.

– Некоторое время назад у нас появилась популярная передача, ― все так же рассеянно, сказала Рената, ― актеры, наряженные в кольчуги и плетеные налобные ленточки, изображали наших, а темные полчища все пытались у них что-то забрать.

– Кольцо? ― как-то само собой спросила я.

– Откуда ты знаешь? ― удивилась Рената.

Меня обдало жаром не стопроцентного прозрения. Если бы моя молекула была также продвинута, как Ренатина, я бы просто слетала, включила и посмотрела все эти их передачи ― про темные полчища, плетеные ленточки или что там еще. Лучше один раз слетать, как говорится. С учетом того, что у молекул нет зрения.

– Дорасскажи про картинки, ― попросила я, ― что именно ваши крутили нашим?

Где-то я слышала, что человек ― не создатель. Следовательно, он не может создать то, чего в мире нет. Ему трудно даже вообразить то, чего он ни разу не видел. Это как в журнале, для которого я писала статью про зоофилов ― нужно быть спецом в теме, и тогда редактор тебе поверит. Как-то наши миры, судя по всему, странно пересекались. Пока Рената собиралась с мыслями, я успела задать еще один вопрос. Так же как в случае с розовыми шеями, я спросила, когда у нее на родине появились те передачи.

– Не помню, ― сказала она, ― давно. Но фанаты прочухали фишку недавно. Появилась даже новая тюремная форма ― темный.

Слава земному психоделику Толкиену, давшему толчок межгалактической фентази ― подумала я и стала готова дослушивать про картинки.

– Нам не сообщали, что точно вашим впихивают в мозги. Но из достоверных источников я знаю, что лучше прочих кадров на вас почему-то действует бородатый мужик на облаке и голый на серфинге. Некоторым почему-то показывают мужика в горах. Наверное, хотят посмотреть, который их них эффективней.

– И что мы?

– И вы начинаете искать этих мужиков. Потом, после того, как из труб вас возвращают обратно на землю.

– Рената, ― сказала я, отметив про себя, что нас все-таки, возвращают, ― ты знаешь, почему мужики разные?

– Почему?

– Чтобы мы соревновались, чей лучше.

Кажется, я объяснила в ее духе. Рената задумалась.

– В этом есть смысл. Хотя, у нас все это называют лечением.

Если подумать, то, в общем-то трубы ― не такой уж крутой метод борьбы с межпланетным востоком (то есть, злом). Цивилизованные миры, похоже, жалостливы. Я вспомнила передачу про военный госпиталь, где американцы латали иракскую девочку. Ее родителей шмальнули где-то в Багдаде свои же.

– У вас есть национальности? ― спросила я.

– Чего?

– Ну, разный цвет кожи, японцы, русские…

Рената засмеялась и потрясла головой.

– Нет, все, чем мы различаемся, это количеством ног. Чем больше ног, тем больше пространства ты можешь освоить.

– У тебя ― длинные… то есть, много?

– Да. У меня очень много, ― немного неуверенно сказала она. Может быть, при втором переходе она забыла не только свой план?

Я решилась на немного нескромный вопрос.

– В чем смысл вашей жизни? ― спросила я и покрылась румянцем. Вдруг она ответит: в том, чтобы в мире не осталось ни одного недоразвитого…

Рената, как ни обидно, не оценила моей попытки установить редкий эмоциональный контакт.

– Хорошо, ― немного погодя сказала я, ― предотвратить воровство землян ― это все, что нам нужно сделать?

– Не дать процветать киднеппингу ― это все равно, что лечить болезнь, а не ее причину, ― изрекла Рената, ― консультант нашего министра вместо труб придумает что-то еще.

– Да. Вам опять повысят налоги, и вы оплатите исследования по уродованию моих земляков… Предлагаешь замочить консультанта?

– Тогда министр наймет себе еще одного. Министры не могут без консультантов. По статусу не положено.

– Хочешь, чтобы мы ухлопали все ваше правительство? Ты же сказала, что вы бессмертны, кажется.

– Я сказала, что мы не стареем, ― загадочно промурлыкала она, ― и потом, что за выражения «ухлопать», «замочить»? Мы что ― ролевая компьютерная игра?

Я забыла, что у нее нет плана.

– Кстати, ― зато я вспомнила кое-что, ― почему ты звонила мне на работу?

– Ах да! ― вскричала Рената.

Я начинала понимать, почему совет в Филях проводили мужчины. Я подумала о том, что нам, возможно, надо завербовать в свою компанию художника. В крайнем случае, он нарисует нам по паре новых тел, вместо искореженных в пылу сражений. Я начала представлять, какой бы мне хотелось быть.

– Они замочили, ― Рената произнесла слово по слогам, ― нашего транслятора. «Амебу», которая освещала проведение эксперимента с картинками.

– Боже мой! Транслятор ― это правительственная должность или свойство… души?

– Наемное лицо. Что-то похожее на ваше радио, но живое.

«Журналист», ― подумала я и разволновалась из солидарности.

– Транслятор ― по-вашему обозреватель ― он садится к определенному часу суток, сосредотачивается и просто думает, а мы в итоге его думанья получаем последние новости.

– Телепатия?

– Одностороннее вещание идей. Кадры в трубах ― не первая попытка внедриться в вашу цивилизацию и спасти мировое сообщество от зла. Эксперименты ведутся, если измерять вашим временем, уже больше двух тысяч лет. Периодически образуются анти-группы, или индивидуалисты (как я), которым все это не нравится. Мы пытаемся что-то сделать, чтобы защитить… недоразвитых, ― она слегка запнулась.

– Я же говорю, Че Гевара.

Рената не слушала. Видимо, медиа-планер не глубоко заходил в нашу символику.

– Однако, каждый раз наши попытки проваливались, и вас продолжали уничтожать. А это нарушение принципа соглашения.

– Какого соглашения?

– Чтобы что-то существовало, мы заключаем соглашение. Как только с предложенной идеей согласилось большинство, она материализуется. Возникает, ну, например, парламент или дополнительная планета для проживания ― аграрная или какую мы там хотим, курорт… Таким же образом мы можем поменять существующий порядок вещей. Скажем, согласиться с тем, что будем стареть и умирать или, что у нас будет одна конституция. Нарушение соглашения ― это, как бы сказать, не принято. Недавно, как ты знаешь, мы согласились с тем, чтобы у вас началась четвертая мировая война.

– И она началась. Судя по всему, вы были за нее большинством.

– Да. Но ваша война, она какая-то странная, да? Это все потому, что кто-то был не согласен.

– А все предыдущие войны ― тоже ваших рук дело? ― мне стало досадно. Столько лет человечество сражается с этой проблемой. Неприятно, когда твой больной вопрос оказывается чьей-то иллюзией, ― черт! А Дон Кихота у вас там нет?

– Чего? Нет, о таком не слышала. Результат соглашения может себя не оправдать, если найдется тот, кто не согласен. Вот тогда все катится ко всем бабушкам…

– И вам опять поднимают налоги, ― я не знаю, отчего я такая циничная и раздражительная.

– Да, но в этот раз то, что пошло неправильно, было немного из ряда вон.

– Это потому что у тебя много лап, и ты можешь оприходовать больше пространства.

Рената посмотрела на меня восхищенно.

– Ты хаваешь на лету, ― похоже, она снова ошиблась с нашими крылатыми фразами, ― но, чтобы несогласие подействовало так быстро! Чтобы последствия единичного несогласия проявили себя так явно? Понимаешь, они замочили транслятора! Такого еще не было никогда! Думаю, в этом есть и твоя заслуга.

Так меня примазали к планетарной трагедии. После этого Рената рассказала, что транслятора новостей замочила до тех пор вполне себе тихая партия из бывших трубных инженеров и программистов. Эксперименты набрали оборот, и обрабатывать землян кадрами удавалось уже не по одному в месяц, а пачками. Трубы-калейдоскопы стали такими большими, что позволяли вести промывку мозгов иллюзиями в промышленных масштабах. На технической поддержке труб трудилось много местных «молекул». Одна из последних партий наших, которую привезли с Земли, попалась на редкость дружная. По словам Ренаты их брали целой толпой где-то в клубе с названием Твердый Орех. Чтобы сэкономить на дорожных расходах и не возить малыми кучками.

– Ты уверена, что этот клуб сам по себе не был картинкой? ― засмеялась я.

Рената нахмурилась.

– Иногда ваши шутки меня не вкручивают. Не знаю, может быть, на вашем это звучит, как Крепкий Псих. Что не может быть клуба с таким именем?

Я подтвердила, что может быть, даже есть обязательно. Дальше она рассказала, что эти орехи быстро сорганизовались. Обычно человек с земли, попадая в ситуацию, когда его вынимают из тела, теряется и не знает, что думать. Как показали тесты, обычные мысли в этот момент: я умер, я сильно напился и надо было отнести 10% в церковь.

– Что такое церковь? ― спросила Рената.

– Это такое место, где кроме картинок есть маленькие огоньки и дым.

– Не знаю, почему-то я так и подумала, ― не то отшутилась, не то всерьез сказала она, ― орехи не растерялись. Они похватали наших и запихали их вместо себя в трубу. Потом они включили самый что ни на есть позорный фильм с кадрами. Все кадры, собственно, монтируются исходя из ваших реалий, но с добавлениями всякой чепухи. Так вот, этот старый позорный фильм показывал людей, которые собираются вместе и дружно ковыряют большой участок земли огромными ложками, укрепленными на машинах. Потом эти люди все идут в большой общий дом, и каждый по очереди рассказывает остальным, как удачней расковырять побольше земли до наступления дождей.

Я ржала.

– Зря гогочешь, ― почти оскорбилась Рената, ― я поздно об этом узнала (транслятора-то замочили), но наши насмотрелись этого фильма и начали строить что-то странное.

– Что именно? ― у меня было ощущение, будто меня щекочут.

– Они называют это Светлым Временем. В эту идею уже ушли почти все их ноги. А это были не последние ногастые в нашем обществе.

– «Ушли ноги»? ― я подумала, что она хотела сказать «они ушли в это дело с головой», но, поскольку головы как таковой у молекулы нет…

– Не знаю, как вы, а мы строим ногами, ― сказала Рената, ― ноги как бы средоточие разных наших способностей: иметь, хвалить, создавать, терпеть, знать, притягивать. Максимально 380 самых разных умений. Когда строишь что-то рациональное и полезное для общества, ног у тебя прибавляется. Когда наоборот, соответственно, твои ноги… В общем, ушли в трубу.

– Вот ёлки! ― я не могла скрыть того, что мне весело. Мимика получалась, как у насквозь позитивного диктора СNN, когда тот вещает о количестве жертв в войсках противника ― не однозначная.

– А что наши? ― спросила я.

– Вот это самое интересное. Во-первых, никто до сих пор понятия не имеет, как они разобрались с нашей сложной и незнакомой им техникой. Во-вторых, после того, как они напичкали наших Светлым Временем, ваши растворились. Такой способности у нас еще нет. Никто не в курсе, куда они делись. Я подозреваю, что пошли по своим делам. Может быть, организуют сейчас где-нибудь космический кондоминиум с демократической системой правления. На кой им, после того, что они увидели, возвращаться обратно на Землю? К тому же, я не уверена, что они могли бы найти дорогу домой. Вот так.

– Дааа, дела.

Посидев немного для уважения к потерпевшим, мы обе подумали, что пора обсудить план. Кажется, я стала понимать ее мысли.

Директор издательства, в котором я продолжала работать, кинув на произвол эротический журнал, повысил нашему бестолковому арт-директору зарплату. На корпоративной вечеринке, посвященной 8 марта, говнюку, который к тому времени выжил с глянцевых подмосток уже пятого первоклассного стилиста, дали выиграть последнюю модель дайву. Я подумала, что и здесь недалеко до всеобщего помешательства. На той же вечеринке было объявлено о ребрендинге самого рейтингового женского глянца. Вместо него мы собирались выпускать еженедельник о военной кухне. Идея была встречена рукоплесканием, на закуску подали перловый жульен.

Интересно, сколько процентов нашего населения уже успели посетить волшебную трубу обскура?

– Рената, ― спросила я, ― а человек помнит о том, что его воровали?

– Частично. Но не все. Некоторые начинают нести что-то о зеленых человечках.

С устройством тамошнего мира мне стало более или менее понятно. С новыми данными план составился практически сам собой. Поскольку мы уже знали, что на молекул фильмы действуют, пожалуй, даже круче, чем на людей, то решили, что это и будет нашим оружием. Нам оставалось выяснить, какие именно кадры дадут нужный нам результат, придумать, как воровать инопланетян и распределить обязанности. Последнее было легко. Нас было мало.

– Послушай, ― вдруг сказала Рената, ― давай как-нибудь назовем нашу партию.

Я закашлялась.

– Травиаты, Гришки и Шуйского? Или Демона? ― предложила я.

– Я думаю о «Вселенском Несогласии». Партия Вселенского Несогласия, как тебе? ― сказала она.

– Да, ― я подперла ладонью дрожащую от хихиканья челюсть, ― идеально.

Рената предложила заказать художнику флаг, герб и еще парочку логотипов.

– Кто платит? ― спросила я.

Она закрыла органайзер с началом нашего плана, заложив странички карандашом, и пошла в комнату. Я поковырялась в Интернете. В нашем органайзере было записано, что моя должность называется генеральный стратег. Рената почему-то попросила называться союзником. Я насторожилась и перестала жабиться по поводу славы победителя только тогда, когда Рената объяснила, что на «ю» на ее родине начинаются все разновидности замов, помощников и вайсов.

– Так союзник не начинается на «ю»! ― почти согласившись, удивилась я.

– А что у вас вообще на него начинается? Ю-ту? Ю-щенко? Так эти должности уже разобрали…

Я разрешила ей оставаться союзником. Для выразительности мы решили писать «ю» заглавной. СоЮзник. Все-таки, для того, чтобы вершить большие дела, не обязательно быть пятым ангелом Чарли. Я попыталась припомнить великих лидеров человечества, которые не были бы маленькими и страшными или старыми и толстыми. На ум пришла Индира Ганди. Но названия ― это, конечно, важно. Особенно должностей.

Рената вернулась из комнаты. В руках у нее был пакет с пачками европейской валюты.

– На обмундирование, ― сказала она и преподнесла лидеру революции пакет.

– Чеки собирать? ― на всякий случай спросила я.

– Лучше учись, как я, ― Рената сделала сосредоточенное лицо (типа на советский паспорт) и вытянула перед собой руку. Я клянусь, сначала ее рука была совершенно пустая. Но через секунду на ладони оказались бабки. Бегло просмотрев пачку, Рената важно кивнула. Не знаю, кто там их ей передавал, но он так и не появился.

– Как это? ― спросила я, но от большого удивления тут же догадалась сама, ― притянула?

– А как еще делают деньги? ― спросила она, кидая купюры на стол.

Я нехотя пожала плечами. Не хотелось посвещать соЮзника в то, что до этой минуты наше финансирование выглядело несколько иначе. Глядя на кучу из ниоткуда, я вспомнила, в самом начале как раз Рената велела не настраиваться на халяву. Я подумала: возможно, медиа-планер научил ее русской традиции бизнеса ― менять договор вплоть до момента взаимных расчетов. На западных компаньонов семь пятниц на финансовой неделе действуют угнетающе, но уж кто, как привык.

Я решила попробовать. Я вытянула перед собой руку. Ничего не получилось ― она так и осталась протянутой. Очевидно, чтобы финансировать крупные проекты, надо знать какой-то секрет.

– Не переживай, ― Рената подняла ладонь, и на этот раз в ней оказались деньги с исламскими символами, ― 30% всех проектов и начинаний убыточны, но со временем у большинства получается. Надо только начать.

Как стратег я решила не откладывать действия в долгий ящик. Я повела Ренату в кино.

Как ни странно для военного времени, никакой патриотически возбуждающей пурги не показывали. Наоборот, в прокате шел стеб ― фильм о гильдии парашютистов в костюмах Элвиса. Воздушные Элвисы не поделили что-то с земными и решили создать собственный профсоюз, идейно более прогрессивный, чем традиционный союз Элвис-аниматоров. Парашютисты говорили, что их хохолок точнее передает образ музыкального бога, на том и поссорились.

Рената отреагировала неожиданно ― она обиделась. Ей показалось странным, что зал смеялся и ел попкорн. Кстати, на сеанс разрешалось проносить камеры.

Следом за Элвисами мы посмотрели кино о турецких строителях в России. Строителям пытались прищемить хвост поляки, но к середине я запуталась, где кто, потому что прорабы обеих сторон оказались похожи как братья. На стороне турков были молдаване. Их прораба я тоже узнавала через эпизод.

После строителей мы купили билеты на три сеанса подряд. В одном фильме выяснялось, что французский язык произошел от японского, и Тоекуса Коносима, президент Японского общества Марлона Брандо, постановил считать оригиналом Декамерона Боккаччо японский перевод. Все это были новые фильмы, снятые уже после начала войны.

Рената понимала все три языка, которые звучали в фильме, поэтому ей было понятней. Кроме культуры конфликт был завязан еще вокруг каких-то островов.

Фильмы показывали нон-стоп. На втором мне пришла идея сценария. Я достала ноут-бук и начала записывать. История была про любовь. Смысл заключался в том, что капитан некой воюющей армии влюбился в проститутку и решил сделать из нее звезду. Он купил для нее публичный дом, порно-студию и финансировал промо-проекты. Деньги, понятно, воровал у своего же правительства. Думаю, в сценарии сказалось влияние Теодора Драйзера.

К концу показа мне позвонили из банка. Вопрос взволновал меня не на шутку, и я попросила Ренату досмотреть оставшийся фильм без меня. Мы договорились, что я заеду за ней после сеанса, и она расскажет мне свои впечатления. На случай, если ей захочется что-то записать, я оставила ей компьютер.

В банке мне сказали, что к сожалению, вынуждены прекратить обслуживание моего счета. Последний раз я сняла все подчистую, а новых денег не поступило. Напротив, банку пришло уведомление о том, что вкладчик закрывает операции по данному счету, так как условием вкладов была моя финансовая несамостоятельность.

– Поздравляем, ― почему-то сказала менеджер. Еще три представителя банка, которые стояли вокруг, закивали так, словно я только что выиграла миллион в Вулкане удачи, ― поскольку вы являлись нашим клиентом на протяжении более, чем 7-ми лет, банк предлагает вам индивидуальную акцию. Начиная с текущего месяца, вы можете получать 30% годовых и бесплатное обслуживание до… ― менеджер заглянула в бумажку, ― до пяти пластиковых карт, при случае, если продолжите оставаться нашим клиентом.

– Вы журналист, насколько мы знаем, ― мягко сказал другой менеджер, ― я читал ваш рейтинг банков с точки зрения дизайна кредитных карт. На бытовом уровне, но мне понравилось…

У меня возникло чувство, что мы обсуждаем план операции по удалению моей селезенки. Все казалось логичным, но я ничего не понимала. Лечащие говорили на своем, банковском языке.

– Вы не могли бы показать мне то… это уведомление от моего, вашего вкладчика, чьим счетом я пользовалась, которое вы давеча получили? ― против моих ожиданий, вопрос оказался понятен.

Жестом волшебника менеджер распахнул папку и вынул из нее нужный лист. Это была копия факса.

– Факс, да, но мы получили это обычной почтой, ― кивнул другой менеджер. Почему-то из кармана он извлек сложенный вчетверо почтовый конверт, ― штамп не разборчив. Возможно, вам он скажет больше, чем нам. Вкладчик с самого начала предпочитал не называть страну проживания.

– Такое возможно? ― удивилась я, разглядывая печати. Действительно, разобрать место отправления было нельзя.

– При определенных обстоятельствах, ― объяснил менеджер, ― когда вкладчик, как бы сказать, не последнее лицо…

– Как его имя? ― вырвалось у меня. Менеджеры осторожно переглянулись, ― эээ, видите ли, ― я облокотилась на стойку и распустила туго обмотанный вокруг шеи шарф. Слава профессии, я умею находить метафоры быстрее, чем более простые слова. В некоторых случаях, это даже понятней, ― это было что-то вроде американского дядюшки. Я имею в виду мой счет. Я как бы племянница. Незаконная дочь.

– О! ― хором воскликнули менеджеры. Подозреваю, они проходили обязательные тренинги по методике западного обслуживания, ― понимаем.

Тут я заметила на штампе что-то похожее на две башни. Сложив конверт, я быстро сунула его в сумку.

– Так вам тоже неизвестно его имя? ― сочувственно спросил менеджер.

– Нет, ― покачала головой я. Чувство удаления селезенки сменилось ощущением, будто мне только что объявили сумму наследства, одновременно с датой гибели завещателя, ― я внесу деньги, завтра. Не закрывайте счет.

Мне предложили кофе. Но пора было возвращаться в кинотеатр. Всю дорогу я думала о том, существует ли почтовый штамп с двумя башнями.

Дело с моими счетом ― насколько я его знала ― было следующим: почти сразу после того, как мой бойфренд свалял дурака, став жертвой международного терроризма, один из западных банков в Москве выдал мне карту на пользование счетом. Все это время я была уверена, что деньги мне присылают его родственники. В менее романтическом варианте ― преданный бухгалтер, который знал о том, что мы с бойфрендом были женихом и невестой. В любом случае, сказать «спасибо» я могла только через банк, но банки не осуществляют подобных услуг. Ни адреса, ни имени, я, и правда, не знала…

Паркуя машину у кинотеатра, я вспоминала детали разговора с менеджерами банка. Как они там сказали? Условием пополнения счета была моя финансовая несамостоятельность? По-моему, звучало именно так… Чего я, действительно, не понимала, так это того, как мои спонсоры узнали об изменившейся ситуации ― то есть, о том, что теперь у меня есть деньги из воздуха и все такое. Хотя, мои благодетели могли и не знать, и факс в банк мог быть простой военной ошибкой… В связи с прекращением поступлений на счет, меня немного беспокоило, что куча денег, оставленных на столе, исчезнет, как мячи с футбольной площадки, куда их накидал Хоттабыч силой воображения.

― Как тебе представление? ― спросила я Ренату. Мы встретились на ступенях кинотеатра, шел дождь.

Рената что-то ляпнула, судя по произношению, на венгерском. Очевидно, последний фильм был о графах. Похоже, наше искусство действовало на нее удручающе. Подумав, я решила не водить ее больше в кино, а лучше показывать классику. Я хотела начать с Мистера Кейна, но Рената выбрала Звездные Войны. Я запретила ей жевать перед телевизором.

– Это отвлекающий маневр, ― сказала я, ― а твои мозги должны быть активными.

Она согласилась. А я задумалась ― художник нарисовал только ее внешнюю оболочку. Я уверена, что он не вдавался в анатомические подробности. Чем же она соображает?..

Вечером я решила за ней проследить. Как обычно, мы пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим спальням. Я хотела дождаться, пока она уснет. Не знаю, что я ожидала увидеть. Может быть, как она превращается в молекулу. Или на ночное совещание к ней прилетает кто-нибудь с ее родной стороны…

Вместо этого я заснула. И мне снился сон. Мой бойфренд сидел напротив меня в красном кресле, пил вино и рассказывал о войне.

– Не думай, что война ― это носилки и стонущие солдаты. Часть этого так и выглядит, но в общей массе ― там яйца, тут кишки, здесь мозги… Уже давно никто не стреляет по врагу из мушкетов. Ты видишь не подстреленных. Не знаю, я бы даже не стал измерять количество жертв. Так же бессмысленно, как вести список своих любовниц.

Чаще всего во сне ты смотришь на происходящее своими глазами. Сначала все так и было. Но потом я вдруг стала видеть из красного кресла. В нижней части кадра я видела бокал с вином, напротив валялась на большой кровати я сама.

Я вдруг поняла, что значит, встать на место другого. Я поняла, что мой бойфренд все еще любит меня. Несмотря на то, что за те годы, пока мы не виделись, у него было много женщин. Ну, девушке легко поверить в зыбкость физической измены. Здесь мы всегда прокалываемся, стоит нам хорошенько запудрить мозги.

Я протянула сама себе цветок.

– Возьми.

Моя рука протянулась за ним с кровати и взяла за колючую ножку.

– Я люблю тебя. И ты нужна мне.

Я проснулась. За плечо меня трясла Рената.

– Эй! Что-то странное происходит с твоим компом!

Я потерла глаза.

– Взорвался?

– Дура! Не дай бог! Где мы еще такой возьмем? Их же не выпускают!

– Как не выпускают? А где же ты его взяла? Наколдовала?

Мне вдруг стало отчаянно не по себе. Страшно, я бы сказала. Наверное, эффект неурочного пробуждения. Я спустила ноги с кровати и не была уверена, что чувствую пол. Точнее, то, на что я опираюсь вполне могло быть чьей-то холодной выдумкой. Хренова субъективная реальность. Разве можно в таких обстоятельствах быть в чем-то уверенным?

– Что там с ним происходит? ― спросила я.

– Мигает, ― пожала плечами Рената.

– Ну и х.. с ним! ― мои нервы всегда просыпались позже меня.

– Да нет, ты взгляни! ― Она тянула меня так, словно я была этому компу родная мать или доктор. Фефочка, скажи ыба!

Когда я, наконец, сдалась и пошла за Ренатой, компьютерный приступ уже прошел.

– Чего было-то? ― спросила я, тупо глядя в темный экран.

– Он как-то весь беспокоился, ― озадаченно объяснила она, ― сиял и пускал синие искры. Ну и шипел, кажется.

Я проверила: брюнетка была отключена от сети, значит, замыканием не пахнет.

– Может, приснилось? ― предположила я.

Рената хмыкнула.

– Мне не пришло это в голову.

Как-то быстро она соглашается с тем, что кто-то другой может быть более прав, чем она. Кого-то мне это напоминает…

Мы снова разошлись по своим спальням. Самые крутые фильмы ужасов в конце становятся какими-то кислыми ― словно режиссеру на последних эпизодах прикрыли финансирование, и он торопился доснять хотя бы как получается, а не как задумал. Не люблю ужастики. Подскок адреналина во мне вызывают не виды на кровь, а какие-нибудь жуткие идеи, например. Должно быть верно, что женщины лучше воспринимают вербальную информацию.

Мой сон продолжился с того момента, на котором исчез. Только ни красного кресла, ни ангела почти не было видно, словно прибавили звук, а изображение ― наоборот.

– Война ― это как секс, ― трагичным голосом сказал Ангел, ― круче, чем инстинкт размножения. Ты чувствуешь, что будешь не когда-то там жить, а живешь.

– Словно оплодотворил уже все на свете? ― я услышала собственный голос.

Судя по молчанию, он кивнул. Мне захотелось потрогать его тело. В ответ меня словно обдало волной благодарности. Послевкусием сна под утро осталась тактильная тоска по сильному плечу и уже совсем бестолковая идея о том, что инопланетянам надо показывать Бена Ладена, Санта Клауса и козла с бородой – в отместку за наших трех мужиков.

Мое последнее место работы накрылось. Владелец издательства продал дело двум израильтянам. Новые хозяева решили поменять направление бизнеса в сторону шоу. Вместо журналистов в штат нужны были парикмахеры и вокалисты.

Петь я не умела, стричь ― тем более. Я решила целиком сосредоточиться на нашем революционном проекте. Как и обещала, я отнесла в банк часть денег, добытых Ренатой, выпила с менеджерами кофе и даже трудоустроила племянницу одного из них. Она как раз закончила курсы имидж-мейкеров.

– Каждый заботится о племяннице, ― подмигнул мне менеджер. Я согласилась. Менеджер предложил подвести до дома. Был конец рабочего дня, и подождать мне нужно было совсем чуть-чуть. Я спросила, кто же поведет мою машину. «Водилу наймем», ― снова подмигнул мне менеджер. Я вдруг осознала, что я ― не простой клиент, к тому же, похоже, старый.

– Когда тебя начнут клеить мальчики, знай, что пора мазаться кремом от старости, ― говорила мне моя бабушка.

Менеджер был моложе меня примерно на 8 лет. Он был примерно в том возрасте, в каком был мой бойфренд, когда мы познакомились. Я подумала, что мне может присниться сон про ревность. И решила попробовать. По дороге это молодое не лояльное трепло рассказало, что плохи дела банка.

– Управляющий сбрендил? ― спросила я.

– И это тоже… А как ты узнала?

С тех пор, как наступило военное время, я ни с кем не говорила о влиянии войны на планету, кроме как с Ренатой.