Текст книги "Сокровища Массандры"

Майя пропустила высокоморальные рассуждения мимо ушей и сосредоточилась на насущном.

– Смотри, ветровка, – вытянула она застиранную энцефалитку поносного цвета.

– Бери-бери, ночью задубеешь. – Макс вытащил байковое одеяло, проложенное вдоль внутренней стенки. – Тоже в дело пойдет. Теперь нам есть чем накрыться. – Он отстегнул от боковины рулон пенки. – На коврик ляжешь ты, а я рядом.

– А ты как же? Жестко ведь на камнях.

– А я шмоток под себя нагребу. Не впервой спать на газетах.

***

Спать на газетах Максу действительно было не привыкать. Во времена активной разъездной работы это иногда приходилось делать. В октябре 1994 года, после «черного вторника», наступил период, когда в крупных городах денег на руках лохов не осталось, зато в провинции бережливые обыватели не рисковали валютой и почти не пострадали. В те дни оголодавший Макс начал, подобно Энди Таккеру, считать оскорблением своей профессиональной чести каждый чужой доллар, если не мог воспринять его как добычу. Макс охотно принимал вызовы, которые бросали ему, сами того не подозревая, неосторожные провинциалы. В жителях районных и областных центров еще буйствовала первобытная дурость, доставшаяся по наследству от деревенских предков. Объегоривать их на последний доллар не составляло труда, достаточно было приноровиться к особенностям провинциального менталитета. Макс бойко торговал ценными бумагами всех сортов. Фальшивые ваучеры, просроченные облигации государственного займа СССР и даже отпечатанные на цветном принтере акции МММ – все шло в дело и охотно приобреталось жадными до халявы мещанами. Дорожный чемоданчик, в котором Макс возил отглаженный костюм и смену белья (брезентовой котомки у него тогда не имелось), был битком набит пачками расписной бумаги. Домашних запасов хватало на покрытие области величиной с Францию, пока не случился неприятный казус – чемоданчик украли. Однажды, проснувшись в поезде, мошенник обнаружил, что остался без багажа и надежных перспектив заработать на обратный билет. Самое досадное – он лишился респектабельной одежды. Хранимый в чемоданчике костюм-двойка был дорогой, но не броский, чтобы не выглядеть в нем как полный лох. Макс остался в чем спал – в спортивных штанах и футболке, хорошо, что куртка и туфли уцелели. В таком полубандитском прикиде он сошел на мухосранском вокзале, легкий и свободный, как ветер.

Впервые за плутовскую карьеру он чувствовал себя ничем не обремененным – ни багажом, ни условностями поведения, которые налагал представительный внешний вид. В кармане лежали ключи, носовой платок, паспорт на чужое имя и немного наличности. Делать аварийный запас финансовых средств Макс считал ниже своего достоинства. Он полагал, что деньги лежат повсюду, надо только не полениться их поднять.

Догадываясь, что выглядит своеобразно, и не желая быть принятым за гастролера, заехавшего покуситься на имущество обывателей, Макс рванул с перрона, укрывшись в толпе от глаз вокзальных ментов. Шагая по обсаженным липами тенистым улочкам, он почти не встречал автомобильного движения. По проезжей части можно было ходить, как по тротуару. «Садок с сонной рыбешкой, – думал жулик. – Только на что вас ловить без наживки?»

Макс прикинул, что наживкой может служить он сам. В конце концов, чем он хуже Остапа Бендера! Кем был герой «Двенадцати стульев», когда пришел в Старгород со стороны деревни Чмаровки? Двадцативосьмилетним босяком, который говорил ироническим тихим голосом. Остап являлся босяком в самом прямом смысле, потому что носков под штиблетами у него не было. Голодранец без рода, без племени, который из своей биографии сообщал только, что его папа турецко-подданный. У него не имелось ни денег, ни ключей от квартиры, где деньги лежат; самой квартиры тоже не было. В Старгороде Остапу довольно было приткнуться в дворницкой и поразмыслить о краже на доверии либо сомнительном проекте распространения ненаписанной картины, который может удаться, а может и нет. При этом вариант с многоженством привлекал своим мягким сроком наказания. Вот и весь простор для работы мелкого мошенника.

Макс не раз воображал себя великим комбинатором, но до мозга костей креатуры Ильфа и Петрова дошел только, когда сам оказался босяком. Впрочем, носки у него были. Не было приличного костюма, без которого Остап Бендер считал невозможным начать карьеру многоженца.

«Попробуем в прикиде санитара общества, – наметил Макс незатейливый план. – Здесь провинция, здесь нравы попроще. Надо найти точку, где собираются телки, и подыскать себе пару до завтрашнего утра. Обнести хату, пока возлюбленная спит, и на вокзал, с первым паровозом к родным колхозам. Нечего выдумывать великие комбинации. Примитивная игра на доверии – основа основ обмана. Самый простой способ всегда самый действенный!»

Прохиндей ошибся во всем. Аллея со скучающими женщинами нашлась, но попытки завязать знакомство не увенчались успехом. Отпугивал бандитский наряд приезжего сластолюбца. Барышни в глубинке требовали от кавалера импозантности, а нет ее – и чувств нет. Остап Бендер был прав. Джентльмену удачи никто не дал приюта. Ночевать пришлось на чердаке, свив гнездо из старых газет. Макс долго ворочался и дрожал (начало ноября теплой погодой не радовало), стараясь не шуршать, анализировал реплики, свои и барышень, и сделал вывод, что телки – дуры деревенские, бегущие прочь от долгожданного счастья.

«Так и будете прозябать в Мухосранске собственного духа, гусыни разборчивые! – думал он, скрипя зубами от голода. Булочка с кефиром мошенника не насытила, а последние гроши он берег на обольщение. – Вот приедет к вам принц инкогнито, которого вы все тут ждете, подойдет знакомиться, а ему от ворот поворот. Так уж вы устроены, тупицы, что останетесь у разбитого корыта, нарожаете таких же ушлепков, и продолжится эта порочная череда долбо…лобов на веки вечные. Быдло!»

Новый день принес проходимцу сплошные разочарования. Ничего не вышустрив на аллее любви, Макс вернулся к лежбищу, но обнаружил на чердачной двери амбарный замок. Пришлось идти в соседний дом, выуживать из почтовых ящиков газеты и сооружать подстилку. Газет наловилось мало, подстилка оказалась тонкая, ни о каком комфорте речи не шло – лишь бы одежду не запачкать. Бродяжный вид стал бы полным крахом авантюриста.

Проснулся Макс в восемь утра и, похрустывая молодым ледком, отправился на охоту, поклявшись до темноты покинуть город. Пасторальный край повернулся к ловчиле неожиданной стороной, показав если не зубы, то закованный в броню бок травоядного динозавра. До клыков, кстати, тоже могло дойти.

«Не мелочь же у магазина сшибать? – Макс брел по улице и встречал знакомые лица. – Город маленький, сейчас моя вывеска примелькается, и придется иметь дело с местной братвой или ментами. Сто пудов, что у вчерашних телок есть родственник-мент. Стукнут, мол, появился залетный черт. Мусора на аллее меня примут, доказывай потом, что перепутал этот город невест с Иваново. Нет, к бабам больше нельзя, они меня запомнили».

Дождавшись открытия торговли, Макс купил одноразовый станок и побрился в глухом проулке, соскребая щетину насухую. Вместо лосьона воспользовался ледяной водой из колонки. Заодно помылся и утолил жажду.

«Что я на телках зациклился, Казанова хренов? – пришло в голову аферисту. Очевидно, вода из колонки обладала волшебным действием. – Не срастается с ними – оставь карьеру многоженца, только два дня потерял. Вокруг полно непуганых идиотов, готовых пульнуть в меня миллионом-другим рублей, а я отираюсь по тернистым аллеям в поисках несбыточной мечты. Бабы до добра не доведут. Пора браться за дело всерьез!»

Макс мог навариться на человеческой наивности, жадности или безрассудстве миллионом разных способов. Во всяком случае, этих способов, вспоминая и перефразируя того же О’Генри, у него было не меньше, чем рецептов приготовления картошки у белоруса. Ничуть не менее прибыльной особенностью человеческой психики были страхи. Людям свойственно всегда чего-то бояться: мышей, темноты, китайцев, увольнения с работы или ядерной войны. Страхи гнездятся в каждом, и поделать с этим ничего нельзя. Макс использовал их как дверь для ввода клиента в страну заблуждений.

Подгоняемый зовом желудка, Макс свернул в забегаловку, у входа в которую, несмотря на ранний час, приткнулся красный «фольксваген-гольф-кантри», по самую крышу забрызганный глиной. Скромный, но приличный внедорожник понимающего толк в технике фермера.

Воодушевленный, Макс ввалился в кафе и сразу заметил сельского предпринимателя, мужчину лет пятидесяти, в пиджаке и брюках, понизу заляпанных приметной засохшей грязью. Кроме мужика, в зале больше никого не было. Мужчина разговаривал о чем-то с барменом, подставляя стопарь под новую порцию водки. «Терпила!» – прозвучал в голове Макса сигнал к бою.

Он выгреб из кармана жалкие тысячные купюры. Денег набралось аккурат на одну кружку пива. Макс взгромоздился на табурет возле стойки, бок о бок с лохом в испачканном костюме, который только сейчас заметил нового посетителя. Он пьяно и заторможенно сфокусировал взгляд на Максе, а Макс в упор смотрел на него, уже ничего не боясь и ни в чем не сомневаясь. Жертва была что надо!

Владимир Иванович Меньшиков считал себя настоящим коммунистом и всегда поступал так, как подсказывало бьющееся за партбилетом сердце. Когда Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Михаил Сергеевич Горбачев объявил о перестройке, гласности и прочей интенсификации, Владимир Иванович работал на ответственном посту директора лесопилки. Производство бруса и вагонки было налажено Меньшиковым на пять баллов, если оценивать с точки зрения личного дохода, или на пять лет, если подойти к вопросу с точки зрения сотрудника ОБХСС. Поэтому, когда правительство стало поощрять частное предпринимательство, Владимир Иванович всем сердцем принял новый курс партии и влился в кооперативное движение. Технология получения обрезной доски была изучена давно и прочно, а умение разбираться в людях позволило набрать рабочих в меру пьющих и почти не ворующих. За прогулы Владимир Иванович наказывал рублем, за воровство увольнял сразу и бескомпромиссно. Так подсказывала ему совесть коммуниста, и она не ошибалась. Совесть не подвела, когда наехали бандиты. Меньшиков договорился платить, а когда между областными группировками едва наметились признаки войны, Владимир Иванович легко сменил крышу и не оплошал: набирающее силу движение ветеранов-афганцев буквально за полгода слило мелкоуголовных бройлеров в клоаку истории. Совесть не позволяла платить партийные взносы сомнительной клике новых коммунистов. После путча Владимир Иванович партбилет сохранил, но с КПРФ решил не связываться. Затем подули ветры новых экономических веяний, встреченные Меньшиковым с подзабытым комсомольским задором. Он приватизировал лесопилку и стал развивать производство с капиталистическим размахом. И тут пришел «черный вторник»…

Владимир Иванович пил горькую. Сердце коммуниста болело за судьбу отечества, разворованного продажной бандой Эльцина – Березовского. О банде с таким названием он прочел на заборе в Санкт-Петербурге и с тех пор называл виновников народных бед именно так. Хотелось отдать их всех под суд. Жалко было денег. Скачок курса доллара сильно ударил по карману Владимира Ивановича, убив оборотный капитал и приостановив деятельность контрагентов. Работа замерла. Оставалось только пить. Квасить на лесопилке Владимиру Ивановичу было не совсем прилично, совесть коммуниста не позволяла подавать рабочим дурной пример, поэтому он бухал в городе, перемещаясь из бара в бар сначала за рулем, потом на такси. По заведенному распорядку он пил два дня подряд, а на третий отлеживался, чтобы совсем не сорваться в штопор. Сегодня был первый день.

С бодуна Меньшиков слегка притормаживал, поэтому подсевшего бандита заметил не сразу, а только когда рядом с ним поставили пивную кружку.

В зеркале за бутылками бара Макс разглядел свою свежевыбритую морду, на которой бешеным огнем сверкали голодные глаза. Его запросто можно было принять за ярого приверженца какой-нибудь идеи или просто сумасшедшего, что в принципе одно и то же. В кожане, футболке, с короткой стрижкой, он здорово смахивал на братка, и это делало внешность совсем пугающей.

– Твоя машина? – сначала надо было прощупать клиента на характер, на скорость реакции.

– Моя.

«Пуганый лох!» – Макс понял, что терпила – баран, совсем заколдырился в последнее время, а с таким за развод отвечать не придется, если только бармен никуда не позвонит.

– Что, козлина, слиться от нас хотел?! – гаркнул он, брызнув слюной в лицо сельскому предпринимателю, отчего тот моргнул и вздрогнул. – Хрен на рыло, гад!

Хребет директора лесопилки ощутимо дал прогиб.

– Да какие проблемы?..

– Проблемы? Это у тебя проблемы. Ты за свои косяки жопой отвечать будешь, если деньгами не хочешь. Становись, гребень, на четыре кости!

Владимира Ивановича затрясло. Похмельная опаска, когда нервничаешь по любому поводу и без повода, наложилась на алкогольную амнезию. Помнил он далеко не все, что творил спьяну. Неужели позавчера начудил такого, из-за чего за ним по всему району охотятся неизвестные бандиты? Похоже на то.

На лице Меньшикова отразилась сложная гамма чувств, которую Макс прочел как открытую книгу. Жулик возликовал, но виду не подал. Спешный темп импровизации не оставлял времени на гедонистические переживания.

– Очко бережешь, додик непроткнутый? Как вопросы закрывать будешь? Ты нам десятку задолжал.

– Ккр… – В глотке у Владимира Ивановича сдохла ворона. Он показал глазами бармену, что все нормально, и справился с собой. – Какую десятку?

– Бакинских. Десять тысяч долларов. Не помнишь? – взвился Макс.

«Где я попал? На чем? Проспорил? В карты проиграл? – погнал уже самостоятельно коммерсант. – Предоплата за пиломатериалы?»

– По старому курсу? – промямлил он, подразумевая расчет в рублях по докризисным расценкам месячной давности.

– По долларовому, – «разъяснил» гид по стране заблуждений, загоняя клиента дальше в непонятное. – В баксах.

Дома у Владимира Ивановича лежало даже больше. На черный день. Этот день, похоже, настал. Обращаться за помощью к крыше было решительно невозможно. Накатив водки на старые дрожжи, Владимир Иванович ничего не помнил и, перенервничав, уверенно чувствовал за собой косяк. Как объяснить афганцам проблему, если сам не знаешь, о чем идет речь? Однако наезжали явно по делу. Вина налицо, и, если привлечь крышу, придется платить еще и ей. Искушенный бизнесмен знал, что бандиты меж собой договорятся и выдоят барыгу досуха, ибо времена настали голодные, а аппетиты остались прежними. Дешевле будет заплатить и забыть.

– Хорошо. – Сердце коммуниста давно подсказывало забытое слово «экспроприация», но отшибленный страхом мозг не внимал. – Раз договор был, заплачу, конечно. Вы здесь посидите, я деньги привезу.

– Вместе поедем, – обрезал базар Макс.

Они сели в «гольф» и через несколько минут остановились возле кирпичного особнячка.

– В машине посидите? – угодливо спросил Меньшиков, которому не хотелось вести бандита в дом.

– Че ты дуркуешь? – ухмыльнулся Макс. – Куда я тебя отпущу? Для твоего же блага стараюсь, чтобы тебе в голову не пришло за плетку хвататься. Тогда придется тебя делать на глушняк. Сам посуди, ты дохлый, я без денег, оба в проигрыше, так?

– Да, да. – Сердце коммуниста подсказало, что купцу негоже спорить с террористом.

Владимир Иванович провел незваного гостя в дом, ругнул жену, высунувшую недовольное жало из кухни, поднялся на второй этаж в кабинет. Облокотившись о косяк, Макс наблюдал, как хозяин опускается на карачки и шарит под книжным шкафом с застекленными дверцами. Что-то там было прилеплено скотчем ко дну. «Сейчас достанет пистолет и как влупит мне в пузо». – Макс отклеился от притолоки, прикинул, как ловчее допрыгнуть, если в руке коммерсанта появится черный предмет, но дергаться не стал, чтобы не пугать клиента и не позориться самому.

«Хорошо, что жена не видит, – думал Владимир Иванович, нащупывая пачку стодолларовых купюр. – А вдруг он меня по башке? Надо было Клаву позвать. Нет! Хорошо, что Клава не видит».

Вместо черного предмета в руке лоха появился серо-зеленый. Макс расслабился. Клиент преподнес гиду по стране заблуждений честно выкруженный заработок. Ушлый малый доиграл роль до конца: разорвал банковскую упаковку и пересчитал деньги.

– Пойдем, на вокзал меня подвезешь, – барским тоном распорядился он.

Расплатившись с долгом, Владимир Иванович успокоился и подобрел. Они спустились вниз, к забрызганному «гольфу». Чтобы у потерпевшего не появлялись скользкие вопросы, Макс всю дорогу дудел ему в уши, в основном за братву, кто как кого покарал и с кем из известных барыг работал. Античные мудрецы считали красноречие признаком развитого интеллекта. Если так, то голодный Макс обладал невероятно высоким IQ. Владимир Иванович вел машину, как завороженный, будучи не в силах не то что возразить, а даже повернуться к несмолкающему «певцу». За пятнадцать минут голова Меньшикова принялась клониться к земле под тяжестью навешенной на уши лапши.

На вокзале Макс был краток:

– Ништяк у тебя машина. Продаешь?

– Нет-нет, – замотал головой Владимир Иванович, чувствуя, что песец незаметно подкрался особенно близко. Свой «гольф-кантри» он любил.

– Тогда удачи. – Мошенник захлопнул дверь и удалился.

Директор лесопилки так и не узнал, за что задолжал неизвестной банде. Владимир Иванович снова поступил так, как подсказывало сердце коммуниста. Сердце коммуниста подсказывало, что надо драпать. И Владимир Иванович унес ноги. Вернее, дал по газам. А Макс купил билет, перекантовался в привокзальном буфете, занял свое место в купе и вернулся в Санкт-Петербург.

Из этой странной в смысле фарта поездки Макс привез нечто большее, чем деньги. Он понял секрет управляемого страха: это когда кто-то один боится, а другой – нет. И еще он прочно усвоил, что страх – неотъемлемое свойство любой натуры и победит тот, кто изначально меньше боится противника или умеет страх вовремя одолеть.

***

– Денег осталось два чемодана, – заключил Макс, пересчитав наличку, и с энтузиазмом заметил: – Впрочем, мы на курорте, а он, по определению, заповедник терпил с набитыми карманами. Разживемся!

Они сидели в своей комнате, пользуясь комфортом, пока их не попросят освободить курятник. Дверь была открыта. Почему-то при закрытой двери в комнате ощущалась сырость. Майя вытряхнула сумочку на койку и перебирала дамские побрякушки. В углу валялся пустой рюкзак – вестник предстоящих тягот и лишений. Смотреть на него не хотелось.

– Пойдем на пляж. – Макс потянулся и зевнул. – Пожаримся на гальке, будем ворочаться, как тюлени.

– Тебе вроде пляж не нравится.

– Так и есть. – Макс давно заметил, что в наблюдательности подруге не откажешь. – Однако по сравнению с тем, что нас ждет в ближайшие дни, даже такой отдых у моря – просто рай, надо радоваться, потом его не будет.

Он подумал о кабаньих тропках, о куче, сотворенной калидонским вепрем, об археотуристах, вознамерившихся составить конкуренцию, и настроение упало до нуля. Макс помрачнел, повесил на плечо котомку и вышел во двор. Сел за стол под навесом. Захотелось накатить стакан, плевать, что жарко и развезет.

В этот день боги Крыма были милостивы к нему.

– Вино. Домашнее вино. – Во двор зашла немолодая и прожженная тетка лет сорока пяти с авоськой двухлитровых пластиковых бутылей, наполненных чем-то красным.

– Сколько стоит бутылка? – приценился Макс из чистого любопытства.

– Эта, изабелла, двадцать семь рублей, вот эта, каберне, двадцать пять.

– Хорошее вино?

– Хорошее. Домашнее. – Тетка гордо выставила пару пузырей и присела за стол напротив.

– Разрешите продегустировать? – вежливо осведомился Макс.

– Брать будете?

– Возьму, если нормальное.

– Тогда не надо, – заторопилась тетка.

– Как хотите, – равнодушно сказал Макс. – Я бы взял обе, пить что-то хочется.

– Ну, если немного, – поколебалась обуреваемая приступом жадности разносчица.

– Самую малость. – Макс выставил чайную чашку. – Буквально капельку.

Тетка отвинтила крышку и плеснула действительно самую каплю, так что еле прикрыло дно. Из бутыли не убыло.

Макс залпом опрокинул чашку в рот, чтобы мизерное содержимое не размазывалось по стенкам, и поморщился от ударившей в нос сивухи.

«Немного вина, спирт, вода и пищевой краситель. За кого нас тут держат, совсем за лохов что ли? – возмутился Макс. – Хотя если отдыхающий, то по определению лох. Местные их за достойных людей не считают и смотрят на приезжих исключительно как на источник денег. Тупая, жадная скотина».

– Возьму, пожалуй, – одобрительно кивнул Макс, набулькав себе до краев.

Тетка дернулась было, но опоздала.

– Ну-ка… Тьфу, гадость!

Он разом засадил целую чашку, проглотил и закашлялся. Притворяться не было нужды, красная жидкость драла горло.

– Да что это за херня такая! – откровенно возмутился Макс. – Тут спиртяга с водой, какое на хрен вино?

– Что вы мне голову морочите, молодой человек, – заверещала тетка, резво подымаясь из-за стола и подхватывая баллоны с паленым вином. – Сказали, что будете, а теперь не будете.

– Нет, – севшим голосом сказал он. – Спасибо. ЭТО я брать не буду.

– Берите, раз уж пили, – попыталась настоять торговка, но натолкнулась на вытаращенные глаза Макса. Дрянь оказалась крепкой.

– Ты че мне тут впариваешь? – прохрипел он. – Дегустаторша хренова! Стоило глотнуть как следует, как от сивухи чуть не сдох!

– Какой сивухи? – затараторила разносчица. – Нет у меня никакой сивухи…

– До свидания, – сухо ответил Макс.

Тетка с видом оскорбленной невинности выкатилась со двора, не рискнув задержаться, чтобы предложить продукт соседям.

– Не понравилось? – Майя выглянула из-за двери, одетая в шорты и легкомысленный пляжный топик.

– Я знаю, что такое домашнее вино, – с важным видом ответил Макс. – Напился его в армии. Всякого каберне, изабеллы и «Черного доктора» – всего попробовал. Думал, что вспомню старые времена, а тут дрянь паленая, спирт и «Юппи». Набодяжила у себя в погребе и впаривает туристам. Никому верить нельзя!

– Пошли на море, – сказала Майя.

Макс безропотно поднялся, и они, взявшись за руки, двинулись со двора, влившись в череду мужчин в белых портках и женщин в юбках-парео. Все шли вниз, туда, где шумели волны.

Вино ударило в голову и пробудило аппетит, поэтому еще на середине пляжной лестницы нос Макса обратился направо, откуда ветер доносил аромат жарящегося на углях мяса. Там было кафе. Там ждал сюрприз – бородатый руководитель археотуристов в окружении сподвижников. Он сидел за столом, положив на колени большой теплый живот.

«Тот самый Валентин Валентинович, который гадит, как калидонский вепрь!» – сообразил Макс. Он крепче ухватил под руку подругу, которая удивленно вскинула на него глаза: дескать, гонишь беса, Никитин? Макс отвернулся с озадаченным видом, не желая привлекать внимание, он знал, что люди чувствуют пристальный взгляд. Теперь он думал, как поступить, раз уж судьба свела его с конкурентами.

Майя поняла, что что-то произошло, и не сопротивлялась, когда Макс потащил ее вдоль пляжа. Он преобразился, ступал не быстро, но твердо и поедал глазами окружающих.

– Что думаешь об этих быках? – мотнул он головой в сторону троих круглоголовых с длинными острыми носами качков, по виду типичных украинских бандосов, может быть даже родных братьев. По их бледно-розовым телам было заметно, что отдыхают они, дай бог, день второй. – Не шибко центровые пацаны, а?

– Вот если бы ты с ними драться полез, – приценилась Майя к бандитским шортам, в карманах которых выпирали пухлые лопатники, – тогда бы нам не только на обратную дорогу хватило, но и в Питере на первое время осталось. Голову даю на отсечение, что всю наличку они таскают с собой. Подойди, заведись.

– Да ну тебя, – взвесил все за и против Макс. – Здоровье дороже. Шансов уцелеть нет ни одного.

– Боишься? – решила взять кавалера на «слабо» хитрая бестия.

– Нет, – твердо сказал Макс. – Не боюсь. Спрячься где-нибудь, не показывайся им на глаза. Я этим бычьем сам займусь. Дай мне сто гривен.

Майя растворилась в толпе, а Макс с самой жульнической рожей расположился возле братков, достал из сумки колоду карт, отобранную в поезде у старого шулера, перетасовал и как бы невзначай даванул косяка на самого жирного культуриста с апельсиновым ершиком волос на макушке.

Пацаны немедленно повелись. Перекинулись короткими фразами, подсели к Максу.

– О, катала! – обрадовался рыжий бандюган. – Играешь?

– Играть с вами? Моряк ребенка не обидит, – фыркнул Макс. – Что с вами играть, если вы не угадаете красную масть из двух карт красной масти.

– Шо ты гонишь? – завелся рыжий. – За базар отвечаешь?

– Отвечаю сотней гривен, – сказал Макс.

Культуристы расселись полукругом напротив залетного картежника, но так, чтобы наглый кацап не мог вскочить и сдернуть. Ничего хорошего москалю не светило: либо побьют, либо обыграют и все равно поглумятся.

Макс вытащил из колоды две червины, показал их спорщику:

– Видите карты красной масти?

– Вижу, и шо? – Бычара уже не улыбался, а настраивался драться.

Макс положил карты поверх колоды, подравнял со всех сторон, подстучал ее ребром о гальку, положил и накрыл ладонью.

– Э, катала! – предупредил культурист.

Макс тут же убрал ладонь.

– Ставлю сто гривен, – сказал он, – что вы не угадаете, красная карта лежит сверху или черная.

Корректный тон и шпилевая манера разговаривать произвели на качка должное впечатление. Спорщик неуверенно переглянулся с братвой, бандиты криво заулыбались, но как-то неуверенно.

– Спорим, – сказал он.

– Разрешите поинтересоваться, есть ли у вас с собой в наличии деньги? – подчеркнуто вежливо осведомился Макс.

– Есть, – буркнул спорщик.

– Не вижу основания вам не верить, – подогрел кукушку Макс. – Так какая, вы говорите, масть у верхней карты?

Качок уставился на колоду. Глазки его забегали. Наконец лицо озарилось хитроватой усмешечкой.

– Черная, – с апломбом заявил он.

– Значит, вы говорите, что сверху лежит карта черной масти и готовы ответить за свои слова сотней гривен?

– Да! – бросил рыжий.

Он потянулся было к колоде, но рука дрогнула и замерла.

– Смелее, – подбодрил Макс.

Бандит перевернул верхнюю карту. Это была дама червей.

– Что ж, как я и говорил, вы не смогли угадать из двух карт красной масти красную, и по результату нашего спора разрешите с вас получить причитающиеся мне сто гривен.

Кожа на роже бандита до самых корней апельсиновых волос, как это бывает у рыжих, мгновенно налилась кровью, грозя превзойти по цвету червовую масть. На скулах вздулись желваки, еще секунда…

– Впрочем, – учтиво пресек конфликт Макс, – вы можете оставить деньги себе, если согласитесь немного мне помочь.

Проигравший замер.

– Есть одно маленькое дело. Мне одному не справиться, а вам будет нетрудно.

– Шо у тебя? – пробурчал качок.

***

Макс выхватил Майю возле лотка с сувенирами. Карманница слегка мотнула головой, мол, ничего не слямзила, а у тебя как?

– Делаю вещи, – похвастался Макс, беря ее под руку.

– Молотки и клещи?

– Типа того. Сейчас сама увидишь.

Прошлись вдоль палаток со шмотками. Почему-то в изобилии продавали леопардовой расцветки лосины, предназначенные туго обтягивать целлюлитные ляжки и ягодицы, по которым так смачно стрелять из рогатки. Макс делал вид, будто приценивается к барахлу, искоса поглядывая на археологов, собравшихся за столиком шашлычной. Конкуренты активно жрали, к ним было не подступиться. Время шло, и Макс начинал волноваться, как бы качки не остыли и не передумали.

Улучив момент, когда двое самых шустрых спутников отправились прикупить еще винишка, Макс бесцеремонно присел за стол археотурья, сложил перед собой руки в замок и уставился в упор на пузана.

– Здравствуйте, Валентин Валентинович, – голосом, похожим на обернутую войлоком колотушку, произнес Макс. – Как проходят поиски пещеры Лейхтвейса?

– Вы кто? – насторожился брюхач.

– Сотрудник охраны Кизилташского заповедника, – отчеканил Макс, окончательно входя в образ капитана Никитина. – Вы в курсе, что находится в урочище Кизилташ, уважаемый Валентин Валентинович?

– В курсе. – Авторитет не позволял руководителю археотурья ответить отказом, тем более в присутствии подчиненного, вылупившего глаза на диалог старших.

– Тогда найдите для прогулок другое место, – порекомендовал Макс. – Не пугайте кабанов и косуль. Достаточно того, что мы выстроили на территории технической зоны монастырь.

– Ах, монастырь… – ернически протянул руководитель археотурья, заметно сдуваясь. – Конечно, монастырь и монахи. Отдаете долг совести.

– Валентин Валентинович, – проникновенно спросил Макс, – вы что, не любите большевиков?

– Да, – печально согласился Валентин Валентинович. – Я не люблю большевиков.

– А может быть, Валентин Валентинович, вам еще и наша власть не нравится?

– Увы, – вздохнул Валентин Валентинович. – Мне не нравится ваша власть.

– А может быть, – припомнив «Собачье сердце», продолжил Макс, – вы не любите пролетариат?

– Да, – согласился Валентин Валентинович, – я не люблю пролетариат.

Младший археолог совершенно ошалел от их диалога и впал в прострацию.

– Это очень плохо, Валентин Валентинович, что вы не любите пролетариат и большевиков. – Макс скорбно поджал губы. – С такими взглядами невозможно чувствовать себя в безопасности поблизости от Кизилташа. Знаете, на море столько хулиганья приезжает, ужас просто. Вы лучше бы отдохнули в Балаклавской бухте, там из базы подводных лодок музей сделали, изгнали целиком и полностью дух большевизма, а здесь не надо ходить, здесь охраняемая территория. Нам хватает паломников.

– Понятно, – поставил точку в разговоре руководитель группы.

– Желаю хорошо отдохнуть, – радушно подытожил Макс, кивнул на прощание молодому археологу и удалился.

Навстречу ему бодрым шагом протопали культуристы, но Макс сделал вид, что их не замечает. Качки обступили столик кладоискателей, и проигравшийся бычара ткнул кулаком в плечо испуганно сжавшегося Валентина Валентиновича.

Макс не стал досматривать и увел Майю отдыхать.