Текст книги "Сокровища Массандры"

– Просто подстава какая-то, – равнодушно согласился Макс.

– Денег жалко потраченных, – вставила Майя. Ей действительно было жалко затраченных средств.

– Деньги… Что деньги! – воскликнул Юра. – Если хочешь знать, что Господь думает о деньгах, посмотри, кому он их дает. Ну ничего святого!

От тоски компаньоны решили нажраться в сопли. Юра метнулся в магазин, приволок две бутылки коньяка. Майя посидела с ними, потом ушла смотреть телевизор. На душе у нее было погано. На кухне подельники завивали горе веревочкой, но коньяк помогал пока слабо. Юра сделал последнюю попытку – набрал домашний номер Везоялка. Короткий разговор с младшей дочкой ничего нового не дал: папа подал на развод, уволился третьего мая и уехал покупать имение на Италийский полуостров.

– Скандал, развод и тумбочка между кроватями, в перспективе размен квартиры и продажа машин, – сообщил Юра, повесив трубку. – Мы его действительно доконали, только не так, как хотелось бы.

– Везоялк понял, что заигрался в Интернет, – мрачно рассмеялся Макс. – Жить телом в реале, а душой в виртуале оказалось пагубно для кошелька.

– Реальный он гад, – пожаловался Юра, налил по рюмке и опрокинул, не чокаясь. – Мы столько для него сделали…

– Представляешь, как он нас за это ненавидит?

– Мне вообще фиолетово на его чувства. Пусть он лопнет от злости у себя на Апеннинском полуострове!

Юра побагровел и готов был лопнуть сам. Он вливал коньяк, как не в себя. Макс тоже не отставал. Облапошенные жулики угрюмо нажирались, чтобы забыть позор и горькую обиду неудачи. Залезть в закрома не получилось. Чиновник одурачил их самым наглым образом. Он был богат и мог позволить себе встретить старость на солнечных виноградных холмах.

Размышления о виноградниках дали плоды, когда последняя бутылка показала дно.

– Ты как насчет винца? – осведомился потерявший осторожность Макс.

– Давай, – пожал плечами Юра, которому было уже все равно, что пить.

Макс вернулся из комнаты со старой грязной бутылкой и, криво улыбаясь, протянул подельнику. Юра взял ее и долго разглядывал, затаив дыхание.

– Там действительно то, что я вижу на этикетке?

– В самом деле.

– Ты серьезно прибарахлился. Не всякий лорд может себе позволить винный аукцион такого порядка.

– А мы не лорды. Чтобы пить хорошее вино, нам аукционы ни к чему, – гордо сказал Макс. – Мы нашли сокровища Массандры.

Глава восьмая,
в которой компаньоны сообразуются с обстоятельствами и отправляются на шопинг

Старинное вино пить не стали. Юра настолько обалдел от увиденного и услышанного, что протрезвел и отправился домой.

– Не трогай ее, – указал он на покрытую слоем пыли бутылку. – Это прибыльное дело. Я все устрою.

Устраивать он вернулся на следующий день.

– Я навел по Сети кое-какие справки, – доложил Юра, расхаживая по кухне. Вчерашние посиделки на нем никак не сказались: он был деятелен и гладко выбрит, от него пахло крепким табаком и хорошим одеколоном. – Из массандровской коллекции редких вин иногда выставляют раритеты на аукцион Сотби. В мае 2004 года в Лондоне прошли торги, на которых сто пятьдесят бутылок крепленых и десертных вин ушли почти за пятнадцать тысяч фунтов. Был отдельный лот из шести бутылок ручной выдувки мадеры «Братья Крон» с царскими печатями. Типа из царских подвалов. Лот ушел за четыре с хвостиком тысяч фунтов стерлингов. На другом аукционе в Нью-Йорке мускат белый «Массандра» продали за тысячу триста долларов. Бутылку какого-то древнего хереса на Сотби реализовали за тридцать одну тысячу девятьсот фунтов.

– «Херес де ла Фронтера», – промолвил Макс, которому было не так хорошо. Голова трещала, и настроение склонялось к нулевой отметке.

– Точно, он самый! По личному разрешению Кучмы продали одну бутылку из шести. Ты этого хереса, часом, в пещере не видел?

– Я там мало какие этикетки разглядывал, – нехотя признался Макс. – Не до наблюдений было. Так… похватали первые под руку попавшиеся бутылки, замаскировали вход и умчались.

Юра остановился, пронзил его рентгеновским взглядом:

– Из чего я заключаю, что в пещере вы нашли нечто куда более ценное. Не спрашиваю, молчу-молчу. – Он выставил перед собою ладони. – Поинтересуюсь только, осталось ли там еще что-то помимо вин?

– Часы большие деревянные, но они совсем никакие, – пожал плечами Макс. – Там очень много бутылок. Если порыться, может быть, еще чего отыщем. Допускаю, что я мог не все разглядеть, ковырялся наспех с плохим фонариком.

У Юры загорелись глаза.

– Давайте решать, как мы будем ехать. Предлагаю на самолете рейсом «Петербург – Симферополь».

– Я боюсь летать, – сказала Майя.

– Лучше умереть от страха в самолете, чем от скуки в поезде. – Юра был непреклонен.

– Я за самолет, – поддержал Макс, которому не хотелось трястись в душном купе. – Два часа, и мы на месте.

– Знаете, мальчики, езжайте сами, – заявила Майя. – Довольно с меня приключений. В моем положении надо не летать, а вить гнездо. Вы долго намерены там пробыть?

– На все про все неделя сроку. – Юра накануне хорошо обмозговал предстоящую операцию. – В море купаться не будем, оно пока холодное. Заберем бутылки и в путь. Обратные билеты не нужны, на поезде нам везти антикварный винтаж не с руки.

– А как ты предлагаешь?

– Возвращаться с дальнобойщиками. Найдем и договоримся прямо там, в Крыму. В фурах всегда найдется, куда спрятать контрабанду. Шофера этим промышляют.

– А ну как не найдем?

– Че ты ноешь, найдем, – с пылом заверил Юра. – Денег предложим и договоримся. Нам нужно будет только бутылки к дороге вытащить. Как считаешь, поместятся они в два рюкзака?

– В два рюкзака вряд ли, – припомнил Макс бутылочные залежи в партизанской пещере. – Думаю, еще по паре баулов придется в руки взять.

– То есть на себе по-любому за раз утащим?

– С трудом.

– Добро! – ответствовал Юра. – Прибываем в Симферополь, оттуда в Щебетовку.

– На фиг Щебетовку! У нас прямо на месте палатка припрятана небольшая.

– Отлично! Все лучше, чем ОЗК шпеньками сшивать. – В памяти бывшего замкомвзвода ЛЭВС крепко засел полевой выход с ночевкой в горах, когда из плащей химзащиты делали подобие шалаша, разводили у входа костер и грелись. – Значит, из Симферополя едем прямо на место, осматриваемся, добываем, упаковываем, выносим к шоссе. Там прячем, ты караулишь, я еду с шоферами базарить. Возможно, придется подождать.

– Надо будет прямо в Симферополе подключиться к местному сотовому оператору и держать связь, – дополнил Макс. – В прошлый раз мы так и не собрались, поэтому надо сразу в аэропорту найти салон мобильников.

– Принимается! – внес коррективы в умозрительный план Юра и продолжил: – Будем держать связь, потому что черт знает, сколько времени займут переговоры-разговоры. Может, не один день, а надо будет ждать, когда подкатят другие шофера, более лояльные к честным нарушителям закона. Плюс дорога. Думаю, за неделю уложимся.

– Превосходно, – заключила Майя ледяным тоном. – Желаю вам хорошенько развлечься.

– Слушайте, я машину не закрыл! – встрепенулся Юра и заспешил к дверям. – Ща, ненадолго, проверю и вернусь.

Он выскочил из квартиры как ошпаренный.

– Ну что ты? – сказал Макс с укоризной, беря Майю за руки. – Мы же не на танцульки едем. В самом-то деле. Прилетаем, забираем, находим извозчиков и уматываем взад. Действительно неделя. Из Крыма еще катить через всю Россию. Сама посуди.

Уговоры давались ему с трудом, но Макс находил поддержку в армейском постулате: «Есть такое слово „Надо“!»

– Мне страшно. – На глаза подруги навернулись слезы. – Я буду за тебя волноваться, а мне вредно. Вдруг тебя на границе возьмут? Как я буду одна?

– Бедствовать не будешь. Денег хватит на тебя, и на ребенка, и мне на передачи. Дождешься, когда я освобожусь. По-любому, за контрабанду много не дадут, если вообще не условно. Да что я гоню! – Макс суеверно постучал по столу, спохватился, что столешница пластиковая, за неимением дерева побарабанил костяшками пальцев себя по голове. – Приедем, заберем и уедем! Все просто. Контрабанду водилы постоянно возят и не палятся. Это же просто как дважды два!

– Не верю я тебе, Никитин, – пробормотала Майя и заплакала.

– Начинается утро в колхозе! – вздохнул Макс и ляпнул: – Даже если я сяду, тебе ничего не сделается. Ты обеспечена на годы вперед. Будущее в любом случае у всех нас есть, и хорошее.

– Тогда зачем ты едешь? – возразила Майя. – Милый, не рискуй! У нас же всего хватает.

– Зачем добру пропадать? Лишние деньги не помешают, – наскреб Макс пару убедительных и разумных доводов.

«С одной стороны, бешеной собаке семь верст не крюк, – думал он, сам того не сознавая, обидными словами Майи. – С другой – черного кобеля не отмоешь добела, засиделся я на жопе ровно. Неплохое выйдет развлечение, да и наваримся круто. Аукцион Сотби – это тебе не в транспорте щипать, дорогая!»

Верещагин быстро освоился с крупными масштабами преступной деятельности, которые открыл перед ним компаньон. За своим подельником Макс почитал многие полезные качества, однако Юры, честно говоря, побаивался. Из-за тех же полезных качеств. Они хороши, когда играют на руку, а когда против, то очень даже вредны. Посвятив подельника в тайну, включить обратный ход Макс не мог.

– Ладно, Никитин, поступай как знаешь, – сдалась Майя. – Только помни, что я тебе говорила. Все это добром не кончится.

– Не каркай, а? – ласково попросил Макс. – Всего неделя. Семь дней. – Он показал на пальцах. – Семь. Приезжаем, забираем, уезжаем.

У Майи опять потекли слезы.

Деликатный компаньон гулял под окном до тех пор, пока Макс не позвонил ему на трубку и не сказал, что спускается.

***

– Ваши дети взрослеют. Дайте им больше свободы. Радиобраслеты «Сименс»! Свободные дети, счастливые родители!

В машине играло радио, в перерывах между песнями неся всякую чушь. Компаньоны ехали по Московскому проспекту в магазин за снаряжением в дорогу.

– Еще супов надо будет купить китайских, в пакетах, будем варить, и китайской лапши.

– Не люблю китайские пакеты, – пробормотал Макс, привалившись к окну.

– В них химикалии нажористее!

От этих слов Верещагина чуть не стошнило. Юра покосился на него и заржал.

– У меня есть коньяк во фляжке. Будешь «Хеннесси»?

Компаньон протянул плоскую флягу в коже, граммов на двести. Макс отвинтил крышечку, запахло хорошим коньяком.

– Давай, поправься.

Макс поправился. «Жить стало лучше, жить стало веселее, – отметил он. – Товарищ Сталин, который это сказал, небось в коньяках разбирался и умел похмеляться с утра».

– Как ты собираешься выйти на аукцион Сотби? – Макс живо интересовался движением в высших слоях общества и не хотел упустить возможности познакомиться с элитарными скупщиками незаконно добытого, коли такой случай представился.

– Зачем нам аукцион? – удивился Юра. – На Сотби я просто посмотрел уровень цен. Нам ориентироваться имеет смысл не на сумму продаж, а на стартовый прайс. Есть у меня знакомец в Москве, который работает в винном бутике. У него есть постоянные клиенты, любители хороших вин, серьезные люди с деньгами. Не какие-нибудь черти, которые покупают шампанское «Дом Периньон» в кабаке и держат весь вечер бутылку этикеткой к случайному зрителю, чтобы он заметил, какое такое не для всех они пьют. Не это убожество, а нормальные люди, которые ценят вино и готовы заплатить за винтаж. Они же, кстати, на Сотби первые покупатели. Так что мы без аукциона отлично обойдемся. Главное, через границу провезти.

– И с шоферами боками разойтись.

– Что да, то да. – Юра кивнул, помолчал, тряхнул головой. – Разойдемся!

Чем хорош Московский проспект, так это обилием магазинов. Там как в Греции – все есть. А чего нет, то можно купить на прилегающих к Московскому проспекту улицах. Умные купцы свозят товары со всего света: обувь китайскую, посуду немецкую, технику итальянскую, табаки кубинские и гондурасские, чаи грузинские, цейлонские и китайские опять же, вина испанские, французские и китайские (куда без них), электронику корейскую, тайваньскую и подмосковную – китайской сборки, телефоны мобильные из Арабских Эмиратов и Китайской Народной Республики. Знают купцы, что почем, и торг ведут с великой прибылью, а простой люд и рад: разметает всю байду, какую в рассрочку, а которую за наличные. Деньги для среднего класса как навоз – сегодня куча, завтра воз. Денег не жалеют, отдают охотно в обмен на материальные блага. Седьмой год третьего тысячелетия сулил радость потребительства даже неимущим. Банки с легкостью раздавали кредиты, позволяя любому желающему войти во вкус настоящего шопинга.

Компаньоны слегка замаялись скакать из магазина в магазин, однако приобрели все необходимое для вояжа. Юра предпочел купить все сразу, включая сотню полиэтиленовых пакетов, которые намечал первым делом надевать на бутылки, дабы сохранить драгоценный слой грязи как доказательство подлинности. Пыль веков поверх древних сосудов являла собой ценность едва ли не большую, чем содержимое.

– Чем больше козырей, тем легче выиграть, – изрек он, руля в транспортном потоке. – Флэш-рояль и шесть патронов в кольте гораздо лучше, чем просто флэш-рояль.

Машина свернула на Вознесенский проспект и устремилась в кассам Аэрофлота.

Билеты купили на послезавтра. По случаю внесезонья их было хоть отбавляй, бери в любом количестве на любой день. В холодное время года надменные петербуржцы презрели Крым, лицемерно предпочтя Черному морю Балтийское.

– А если сразу купить все билеты на обратный рейс? – предположил Макс первое, что пришло в голову. – Тогда можно с дальнобойщиками не договариваться.

– Не окупится, – мгновенно прикинул Юра общую стоимость билетов и возможную выручку от реализации вин. – Кроме того, в аэропорту обыщут с особым пристрастием. Увы, для возвращения на родину придется поступиться комфортом.

Макс готов был на такую жертву. Более того, он с восторгом предвкушал тяготы и лишения предстоящей авантюры. Пора было размять ноги и глотнуть свежего воздуха. Привыкшему рыскать бусым волком искателю приключений изрядно докучала оседлая жизнь, грозящая превратить его из хищника в травоядную скотину с пивным животом и ленивыми мыслями.

– Ерунда, обойдемся недельку без удобств. – Макс стрельнул глазами по терпилам возле касс на предмет легкой наживы, впрочем, стрельнул вскользь, больше для проформы. – Что нам неделя, какие наши годы! Хоть отдохнем чутка после питерской зимы.

– Поднимем деньжат, свози Майю в Египет, – посоветовал Юра. – Там сейчас не очень жарко, самый сезон для северных людей.

– В Египет? Клевая мысль! Посмотрим на мумию Клеопатры, поплюем с вершины пирамиды на сфинкса, прокатимся на лодке по Нилу. Я думаю, она будет только за.

***

– Милый, давай ты никуда не поедешь? У меня плохое предчувствие.

Весь вечер Майя клевала ему мозг и определенного результата добилась. Макс погрузился в мрачное оцепенение. Он поначалу спорил, но теперь больше отмалчивался, набираясь сил для редких контратак.

– Мы уже билеты взяли, – в который раз выдавил он, глядя в угол.

– Да черт с ними, с билетами. Ты пойми, у меня предчувствие, что, если ты уедешь, мы никогда больше не увидимся.

«Совсем крыша потекла, – тоскливо констатировал Макс. – Чем дальше, тем хуже. А когда ребенок родится, что будет?»

– Никитин, останься! – взмолилась Майя. – Если мы расстанемся, то навсегда. Я так боюсь…

Верещагина передернуло.

– Ладно! – Он хлопнул по столу. – Остаюсь. Пусть будет по-твоему. Все! Договор. Я никуда не еду.

Глава девятая,
в которой все пугаются, имея на то веские основания, однако справедливость торжествует

Кустодиевская женщина бальзаковского возраста спросила:

– Где здесь туалет?

Макс хотел было не расслышать, чтобы не связываться с дурой, и даже отвернулся, но тут в разговор вклинился Юра:

– Вот здесь. Обходите очередь, заворачиваете к двери служебного входа, заходите в нее и по коридору направо, увидите таблички. Этот сортир как бы не для всех, но туда можно, если приспичит. Или идите в платный туалет на улице.

– Спасибо, – сказала дама.

Выходить на улицу и платить ей хотелось гораздо меньше, чем нарваться на возможный скандал. Она дернула за ручку чемодан на колесиках и устремилась к служебному входу.

– Да пребудет с тобой святая диарея, – пожелал Юра, когда кустодиевская женщина отвалила за пределы слышимости.

– Пошли, сейчас здесь ругань начнется. – Макс дернул его за рукав и потащил прочь.

Друзья вышли из здания симферопольского аэровокзала, оставив за закрытыми дверями оглушающий гомон пассажиров и бесконечные объявления, транслируемые по громкой связи доброжелательными барышнями на всех языках.

– Ничего себе пекло. – После кондиционируемого воздуха аэропорта контраст ощущался ярче, чем при выходе из самолета. – А говорили, весна, весна.

– Реально. – Юра сплюнул. – Прямо как наше северное лето, карикатура южных зим, мелькнет и нету.

Дул сильный ветер, но снег полностью сошел. С небес палило солнце, тело в зимней куртке быстро прошибал пот.

– Оказывается, май месяц, – обалдело вымолвил Юра, засовывая куртку в баул. – У нас дубак, а здесь пекло.

– Добро пожаловать в Крым, – сказал Макс.

Настоящие хозяева Крыма бросились им навстречу через несколько шагов, когда друзья пересекли невидимую линию, за которой включалось внимание таксистов.

– В Феодосию едем?

– В Севастополь?

– В Ялту, молодые люди?

Компаньонов окружили таксисты-частники. Макс хотел, как год назад, отшить их неумолимым отказом, но Юра снова опередил.

– В Судак, – отрубил он. – Кто везет в Судак?

Таксисты примолкли. Двое сразу утратили интерес и отчалили. Немного помявшись, взялся отвезти мужик с наколками на пальцах, который предлагал Феодосию. Компаньоны уже сели в машину, по трепанную «семерку», когда водила зарядил двести гривен.

– Сколько? – У Макса глаза полезли на лоб. – Да ты обалдел. Чё так дорого?

– Вы ж на самолете прилетели, – с железной логикой рачительного крестьянина ответил водила: в его понимании не развести таких жирных лохов было дурным тоном. – Двести гривен нормальная цена. До Феодосии двести. В Судак обычная цена для вас двести пятьдесят.

– Для кого «для вас»? – вспыхнул Юра. – Слышь, чё ты пальцы гнешь, я тебе в натуре говорю, синий? Сейчас вообще за пятьдесят поедешь. Сотня для тебя нормальная цена.

Таксист хотел было рыпнуться, арестантское воспитание приучило быстро отвечать на борзянку, но шоферский опыт склонял к покорности. Водила покосился на холеного туриста, и на ум почему-то пришли ледяные питерские «Кресты».

У сидельца была хорошая память малограмотного человека, не привыкшего доверяться записям, и он вспомнил. Пассажир был ему знаком по истории с Бойцом. В ту пору турист носил погоняло Мошенник, по статье. Судьба свела их в январе 1998 года на «пятерке» – в пятом корпусе следственного изолятора, куда таксист зарулил по обвинению в краже, прибыв на гастроли в северную столицу.

***

В хату 555 таксист заехал с Бойцом, двадцати пятилетним упертым пацаном, тупым, как все, кто вырос на малолетке. Таксист жил, как мышь серогорбая: спал днем на третьем ярусе и бодрствовал ночью, сменяя Бойца, к которому арестанты отнеслись с сочувствием. Первые дни Боец приглядывался, потом обжился и стал соваться в беседы камерного коллектива. Особенно его интересовала русская литература: видать, недобрал человек классики в своей спецшколе за колючей проволокой. За жизнь писательскую тер в основном Мошенник, обитавший на первой шконке и ни с кем не менявшийся. Он кумекал во всяком искусстве и любил за него потрещать. Таксист грел уши и в базары не лез: на чужбине, без поддержки с воли, он чувствовал себя неуютно.

В тот вечер разговор затянулся. Начали с питерских наводнений, по аналогии с ними Мошенник вспомнил кусок «Медного всадника» да еще приплел научный анализ тартуской школы, с которым ознакомился аккурат перед посадкой. В общем, Мошенника несло, а все, включая таксиста, с интересом слушали. Потом базар свернул на эпопеи, в частности на «Тихий Дон» и «Войну и мир», а завершился почему-то космонавтикой. К полуночи Мошенник завалился спать и едва закемарил, как его осторожно разбудил Боец.

– Слышь, а кто «Войну и мир» написал? – шепотом, с деликатностью, которая вырабатывается только продолжительным пребыванием в заточении, спросил он.

– Юрий Гагарин! – пробурчал Мошенник.

– А не Шолохов? – Видимо, Бойца мучили сомнения.

– Нет, Шолохов украл, – брякнул знаток литературы и провалился в сон.

Таксист лежал на третьем ярусе и все слышал. В полночь Боец согнал его на бесячью вахту, вытянулся на матрасе и призадумался о хитросплетениях культурной жизни.

Тогда никто и предположить не мог, во что это выльется.

Через пару недель, в ритме плановой ротации, Бойца перевели в другую хату. Она помещалась напротив, так что бывшие сокамерники могли по утрам приветствовать друг друга через кормушку. Боец у Мошенника понаслушался всякого и начал уже сам с понтом задвигать базары о шедеврах литературы, руководствуясь цепкой памятью и недобитой на малолетке смекалкой. В этом он преуспел, о чем вскоре узнал перекинутый в ту же хату таксист.

Приобщившийся к культуре Боец вздумал порассуждать, когда настал подходящий случай. И толкнул речь о величайшем произведении русской литературы «Война и мир». И его авторе – Юрии Гагарине.

– Так Гагарин вроде первым космонавтом был, – после долгого раздумья предположил кто-то из братвы, сразу не въехавшей, что ей прогнали откровенный порожняк.

– Ну, был космонавтом, – согласился Боец.

– А чего ты за роман говоришь?

– Ну и что, человек и в космос летал, и книжки умные писал, – нашелся Боец. – Солженицын тоже, вроде нас, по зонам чалился, а потом откинулся и написал «Архипелаг ГУЛАГ».

Аргумент с Солженицыным, подкрепленный решительным нравом тупого Бойца, заставил многих пересмотреть заученную в школе догму.

– Вообще-то «Войну и мир» написал Лев Николаевич Толстой, – робко встрял в разговор недавно заплывший в камеру «ботаник» с третьей шконки.

Боец только удостоил его презрительным взглядом, но потом решил, что промолчать будет не по понятиям: не ответил, значит, признал правоту.

– Толстой твой украл у Гагарина, – процедил он, и спор прекратился.

На беду опрометчивого умника, Боец тормознулся в хате надолго, а глупый «ботаник» времени зря не терял. Всего через какой-то месяц библиотекарь принес заказанный кирпич «Войны и мира». Вопрос об авторстве поднялся вновь.

– Вот, смотри, «Лев Николаевич Толстой»! – гордо сказал «ботаник», видимо, решив не столько посрамить Бойца, сколько отстоять свою, чем-то ему так дорогую правду.

Боец хмуро полистал книгу:

– Ну, и где написано, что это Толстой все сам написал?

– Да вот же…

После всех своих лекций признать ошибку означало для Бойца потерю авторитета.

– Где это написано? Я тебе толкую, что он у Юрия Гагарина украл, ну, может, от себя кое-что добавил. Здесь об этом не сказано, потому что книга при коммунистах издана, а ты гонишь, как тебя научили. Ты что, тоже за коммунистов что ли?

Боец пер буром, и «ботанику» заткнуться бы, но он, имея на руках железное доказательство, проявил характер. Замутился спор на интерес. Дошло до смотрящего.

– Я говорю, что «Войну и мир» написал Лев Николаевич Толстой, – стоял на своем «ботаник».

– Че ты за него мазу тянешь? – возмутился Боец. – Ты видел, как он это писал?

– Ты видел? – спросил смотрящий.

– Нет, – выдавил «ботаник».

Пришлось ему спешно отправлять домой маляву с «ногами» (стоимость услуги – двадцать долларов), чтобы подогнали денег (проспоренные триста долларов плюс взятая в долг двадцатка). Сотку заслали смотрящему на общее дело, остальное прогуляли с братвой.

И еще не раз потом, выходя на прогулку или возвращаясь от адвоката, Мошенник через кормушку здоровался за руку с Бойцом, удивляясь его редкой благорасположенности и нескрываемому уважению. А таксист досидел до суда и получил трояк. Немного, учитывая прошлые заслуги, но в общем-то и немало за дамскую сумочку с кошельком и миллионом неденоминированных рублей.

Мошенник, по собственному признанию, украл у частных фирм значительно больше. Он был богат тогда и сейчас явно не бедствовал. Однако спорить с ним таксист не решился: обманет, запутает, выкатит предъяву, все правильно обоснует, и должен ему окажешься. Тем более, что крученый жулик прилетел в Крым с подельником, еще более мутным, чем он сам. Такие люди приезжают явно не в море купаться.

По всем прикидкам засиженного таксиста, в Судаке назревало какое-то гнилое дельце, в которое лучше не макаться. И водила не стал рисковать. Он даже не подал виду, что узнал Мошенника.

***

Юра жил в мире, где все было настоящим: мясо пряным, абсент качественным, табак крепким, а разговоры конкретными. Сторговались на ста пятидесяти.

– Вези в банк, надо деньги поменять, а потом в магазин, где продают ножи, – распорядился он.

– У нас там есть финка, – начал было Макс, но его шебутной компаньон не знал удержу:

– Нам нужен штопор.

«Недоброе замыслил», – испугался за винотеку Макс.

«Не хочет холодное оружие носить, а штопор зажал в кулаке, раз – и в глаз», – сообразил таксист, мрачнея с каждой минутой. В Судаке явно намечалась разборка с резней, и мутный подельник Мошенника уже схоронил где-то финку.

Таксист был сильно удивлен, когда, не доезжая до Судака десяти километров, Мошенник попросил остановить возле съезда в лес. У водилы задрожали поджилки, но прохиндеи рассчитались с ним, забрали из багажника баулы и проводили взглядом рванувшую наутек «семерку».

«Ну их к бесу», – решил таксист, зарулил в Судаке к знакомой бабе и напился вдребадан.

– Что здесь-то вылезли? – удивился Макс. – Доехали бы до Третьего КПП.

– Пройдемся, разомнем ноги, – благодушно ответил Юра, щурясь на солнце. – Заметим КПП, нырнем в заросли и пролезем через забор. Я здесь так давно не был… Навестим городок, нам продуктов надо купить. Ты говорил, там Паскуда где-то магазин держит?

Взвалив баулы на горб, друзья пересекли шоссе, свернули на горную дорогу и зашагали вверх, к Кизилташу. Путь показался на удивление долгим. С одной стороны, от сидячей жизни отвыкли ходить, с другой – все время ждали какой-нибудь подлянки вроде встречной машины с солдатами в кузове и любопытным офицером в кабине. Ну как остановят, что им плести? Дорога одна, ни пропусков, ни родственников в городке у мошенников не было, отвезут к особистам, и объясняйся с ними как знаешь. Кроме того, надо было не прошляпить сам КПП, а, как только он покажется из-за поворота, взять направление на два часа и уйти через заросли в лощину, чтобы спуститься лесом прямо к домам.

Разумеется, на КПП выперлись нежданно-негаданно. Юра матюгнулся, тормознул и, как включивший заднюю передачу робот, тут же зашагал спиной обратно.

– Валим-валим.

– Погоди-ка, – уперся Макс.

– Куда годить, сваливаем, пока не заметили, – засуетился Юра, но Верещагин чем ближе был к части, тем уверенней себя чувствовал.

– Не суетись, там нет никого.

– Нет, так выйдут сейчас.

– Похоже, вообще наряда нет, ворота открыты. – Макс перекинул лямки поудобнее и затопал к неказистому домику.

Юра неохотно двинулся следом, оглянувшись на всякий случай. Тот факт, что ворота оставили настежь, его нисколько не обнадежил. Бывший замкомвзвод сам не раз заступал дежурным по Третьему КПП и знал, как тут забивают на службу. Упившись местным вином, забывали не только о воротах, но и про сам КПП, сваливали в горы и спали на голых камнях. Правда, не средь бела дня, а ночью, но кто их знает, эти новые порядки…

Макс оказался прав. Наряд ушел, и ушел давно. В домике царило запустение: ни стола, ни кушетки, ни стульев, только ветер намел разный сор.

– А говорил, охраняют, – с укоризной сказал Юра.

– Сам видел в прошлом году. Или это только на Первом КПП наряд стоит? А с этой стороны открыто, что ли, получается? Ничего не понимаю…

Домик выглядел запустелым, но не ветхим. Плесень на стенах не выросла, и штукатурка не осыпалась. Значит, КПП забросили не позднее года.

– Может, «тигров» из Кизилташа вывели? – предположил Юра.

«Тигров» не вывели. Наблюдая за частью со склона, по которому вилась дорога, компаньоны рассмотрели фигуры в черной форме, снующие по центральной аллее и спортгородку.

– Вообще ничего не понимаю, – пробурчал Юра. – Часть оставили, режим сняли.

– А чего тут понимать, – пожал плечами Макс. – Двадцать первый век на дворе, эпоха глобализации и всеобщей открытости. Мир без границ.

– Куда это годится?

– В Евросоюз.

Юра не сразу нашелся, что ответить на этот убийственный довод.

– Как скажешь. Ладно, веди к Паскуде, – только и пробормотал он, сворачивая в частный сектор.

Грустил он, впрочем, недолго. Когда Верещагин взял направление на офицерскую гостиницу, рядом с которой, по словам Коляна, угнездился торговать Бескудников, компаньон снова воспрял духом, добыл сигару, чиркнул спичкой, подмигнул Максу:

– Сейчас мы ему устроим фильм «Рэмбо: первая кровь», – Юра усмехнулся и добавил утробным голосом гнусавого переводчика: – Режиссер Джордж Косматос.

– Даже не то чтобы Косматос, а прямо-таки настоящий Махрявичюс, – ответил Макс, предвкушая встречу с ненавистным старшиной. Он почувствовал приток свежих сил.

– В главной роли Сильвестр со столовой и Макс Верещагин в роли терминатора. В роли потерпевшего прапорщик Бескудников.

Бескудников свыкся с ролью потерпевшего. Его били сверхсрочники, когда Соединение выводили в Россию, а прапорщик оставался в Крыму. Его избили прапора, которые согласились присягнуть Украине, а Паскуда заявил, что дважды клятву не дают. Он уволился из Вооруженных сил и стал привыкать к гражданскому беспределу. Он разнимал драки в военторге, куда устроился разнорабочим. Он заискивал перед участковым, пока жил на птичьих правах в общаге, а потом женился и начал заискивать перед супругой. Ей принадлежало все: дом, участок, магазин, да и сам Паскуда, целиком зависящий от ее расположения. На него наезжали бандиты, внезапно появившиеся в режимном городке. Бескудникова били пьяные морпехи Первой отдельной бригады, занявшей казармы и техзону Соединения. Офицеры и прапорщики «тигров» его тоже били, но почему-то меньше. Зато Паскуду лупили дембеля, после службы приехавшие отдохнуть в знакомые места и случайно с ним встретившиеся. Это бывало не так уж редко, как можно вообразить, – Крым пользовался популярностью, а гадкий нрав Паскуды помнили многие служившие в батальоне.

Вот и сейчас, когда в магазин зашли двое приезжих, которых Бескудников определил по бледным лицам с характерным выражением суровой хитровыкрученности обитателей крупных российских городов, бывший кусок понял, что его снова поколотят.

Тот, кто курил сигару, бескомпромиссно сказал:

– Ну, здравствуй, Паскуда.

По старой кличке Бескудникова не называли уже лет пять. С того дня, когда в Феодосии его встретили отслужившие кизилташские моряки и наваляли по роже. Он хотел было вякнуть, но, всмотревшись в наглые хари, опознал в хамоватом курильщике бывшего заместителя командира ЛЭВС, а в его соратнике – батальонного писаря. Когда-то он их гонял по роте поганой метлой и приучал всасывать службу, а потом они уволились в запас, обрели на гражданке самоуважение и вернулись… Вернулись, чтобы…