Текст книги "Немец"

– А вас за что забрали?

– За что? За то, наверное, что сестру не уберегла. Не уговорила с немцем не общаться. Да у них, кстати, не было ничего вроде бы… Так, встречались в клубе, дома он у нас был один раз. Эх, солдатик, такой уж он весь был положительный, чистенький, ухоженный, очень вежливый. Из-за него мы с Катей по лагерям мытарствовали. Она вернулась только в пятьдесят четвертом… Вы не думайте, я ведь не осуждаю. Но вот жизнь, а? Кто бы мог подумать…

Елизавета Михайловна вдруг всплакнула, но, устыдившись, махнула рукой, встала, быстро подошла к окну. Долго молчала, глядя на улицу. Потом повернулась к Антону и спросила с тоской:

– А что, дядя вашего знакомого живой?

– Он погиб уже будучи в плену, в Москве…

Женщина смотрела словно в никуда. Казалось, душа ее стремительно унеслась далеко в прошлое, в холодную зиму 1942-го, когда они с сестрой были совсем юными и наивными и оттого могли позволить себе совершать необдуманные и смертельно опасные поступки, не заботясь об их трагических последствиях.

– Как жалко… – вздохнула Елизавета Михайловна. – Он был красивый. И еще приносил нам тушенку и крупу. А однажды подарил… Катеньке цветы. Хотя, помню, я его так и не смогла принять. Для меня он все равно был враг, хотя и без рогов и клыков. А сестрице, той все было нипочем, потому что для нее и в войну все люди братья были. За то и пострадала.

В комнате вновь повисла тишина.

– Скажите, – рискнул нарушить молчание Антон. – Вы не помните случайно, этот солдат у вас ничего не оставлял, не просил ничего сохранить?

– Нет, ничего он не оставлял, ничего не просил. Не до того ему было, когда их после Сталинграда погнали. Хотя имущества побросали столько! И раненых многих оставили. Мы с пленными хоронили убитых немцев в парке. Их сотни были, а может, и тысячи. Не знаю, был ли там наш. Вряд ли.

– Елизавета Михайловна, а вы помните, как того солдата звали?

– Да что ты, сынок, откуда? Столько лет прошло… Я старая совсем, плохая, скоро уж и свое имя позабуду. Нет, не помню. Еще чайку подлить?

– Да нет… Спасибо вам. Значит, не оставлял ничего?

– Ничего.

– Извините, еще одна просьба у меня есть. Вы не можете дать телефон вашей сестры? Вы ведь знаете номер ее телефона?

– Знаю, конечно. Но вот что я тебе скажу: не беспокой ты ее, у нее сердце и так слабое, не тереби старое. Болит у ней эта рана до сих пор. Я-то уж знаю. Прошу тебя, сынок, оставь это дело.

– Эх, Елизавета Михайловна, я бы оставил, мне-то что, но вот друга моего жалко… Очень он хочет следы дяди отыскать, но никто нам помочь не желает. Вот и вы тоже… Ну, простите, если что не так, я потихоньку пойду.

Антон встал из-за стола, поднялась и Елизавета Михайловна. Она проводила его до двери, а потом вдруг задержала легким прикосновением к плечу:

– Сынок, а дружок твой, он где?

– Внизу, в машине сидит.

– То есть он что, тут?

– Конечно, а я вас разве не предупредил? Давайте он сюда поднимется. Я вас очень прошу! Сами ему скажете, что не стоит беспокоить Екатерину Михайловну, а то он мне не поверит. Пожалуйста…

– Ну что же, пускай поднимается.

Антон набрал номер Игоря и попросил его проводить Ральфа в квартиру. Через три минуты они были на пороге.

– Господи, – только и смогла прошептать Елизавета Михайловна, – Ральф…

Антон не верил своим ушам.

– Простите, Елизавета Михайловна, как вы сказали?

– Я сказала… Ральф. Он так на него похож… Видите сами, не удержалась старуха – вырвалось. Зачем вы только приехали?

Женщина опустилась на кожаный диванчик, подле которого стояла тумбочка с телевизором, накрытым большой кружевной салфеткой.

– Вам нехорошо?

Из соседней комнаты вышел зять хозяйки.

– Что с вами, Екатерина Михайловна? – спросил он встревоженно.

– Екатерина Михайловна?!

Антон наконец-то все понял. Перед ним та, ради кого они с Ральфом проделали путь от Баварии до Нечерноземья.

– Все нормально, Гришенька, все нормально, – успокоила она мужчину. – Ты подожди еще немного, я поговорю с ребятами.

Григорий кивнул и вышел.

– Ну да, Екатерина… Вы простите меня, откуда мне было знать. Но он так похож на Ральфа… Подойди сюда, сынок, сядь рядом.

Ральф подошел к Екатерине Михайловне, присел на край дивана. Неожиданно она дотронулась до его волос, погладила по голове.

– Господи, будто и не было ничего. Кажется, это он, мой Ральф, только без формы. Шестьдесят годков прошло, а я не забыла. Вы представляете, я ведь так замуж и не вышла… Сначала лагерь, там я заболела, ну а потом как-то было не до того. И вроде забуду его, а по ночам приходит. Только в последнее время все реже. Как зовут-то тебя, сыночек?

Антон собрался перевести, но Ральф каким-то образом угадал суть вопроса и тихо ответил:

– Ральф.

Екатерина Михайловна вопросительно взглянула на Антона и Игоря.

– Это правда, – пояснил Антон. – Его назвали в честь дяди, поэтому он тоже у нас Ральф Мюллер.

– Да, теперь я понимаю, теперь я вам верю. А сначала подумала, опять искатели сокровищ явились.

– Искатели сокровищ?

– Вот что, сыночки, – Екатерина Михайловна вдруг преобразилась. Пожилая, разбитая печальными воспоминаниями бабушка превратилась в деятельную и энергичную женщину. – Вчера вечером заходили ко мне двое… Один наш, воронежский, а другой, старичок, по-русски не говорит. Я сразу не поняла, немец или англичанин. Скорее всего, немец.

– Немец?! – Антон был поражен.

– Немец, точно. Но говорил по-английски, одно лишь, не так хорошо, как ты. Рассказал, дескать, историк он, ищет бумаги, которые Кате Зайцевой должен был оставить немецкий солдат по фамилии Мюллер. Очень обходительный. Но мне они все равно не понравились. Я, знамо дело, сказала, что не понимаю, о чем они говорят. Рассказала про Америку, как и вам. Тогда мне деньги предложили, а когда я отказалась, этот, который из наших, воронежских, вроде как и угрожал мне.

– И что?

– Ушли ни с чем. Но мне что-то боязно. Не понравился мне этот «переводчик». А старик ничего вроде, мирный, интеллигентный, только очень нервничал. Потому-то, когда вы пришли, я думала поскорей отделаться от вас. Но когда увидела Ральфа, поверила.

– Елизавета… Екатерина Михайловна, – Антон боялся спугнуть удачу. – Так что, действительно Ральф Мюллер оставлял у вас какие-то бумаги? В письме он про них писал. Да что там говорить, Ральф, копия письма дяди у тебя?

– Да, вот оно.

Ральф протянул Антону письмо. Антон взял его и передал Екатерине Михайловне. Она бережно развернула и стала читать. По щекам покатились слезы.

Антон сам растрогался до глубины души. Ему еще не приходилось быть в такой ситуации. Он чувствовал себя героем мелодрамы. Однако сообщение о пожилом посетителе, и особенно о его спутнике, Антона и Ральфа встревожило.

– Екатерина Михайловна, – спросил Ральф. – Антон, переведи…

– Не надо, Ральф, говорите на родном языке, я, наверное, пойму, – перебила его женщина.

– Гут, – Ральф старался говорить медленно. – Скажите, как выглядел этот пожилой господин?

– Очень подтянутый, несмотря на возраст. Думаю, что ему не меньше семидесяти пяти. А может, и все восемьдесят, – ответила Екатерина Михайловна и снова перешла на русский. – Все позабыла… На нем была синяя куртка. Он седой весь, и что-то с левым ухом.

– А что именно?

– Вроде как нет его, уха-то.

– Это серьезная примета, – Антон задумался, взглянул на Ральфа.

Тот кивнул в ответ.

– А наш, воронежский, здоровый такой, высокий, под два метра, лицо широкое, в черном весь, вот как друг ваш Игорь. Только Игорь, вижу, добрый, а тот какой-то… неискренний, что ли? Добра от него не жди.

– Екатерина Михайловна, то, что они искали, действительно существует? И что это вообще такое, что за бумаги?

Хозяйка вздохнула и начала свой рассказ:

– Когда немцы начали отступать, Ральф пришел ко мне. Я была одна дома. Мы не могли говорить, потому что понимали – расстаемся навеки. Потом он достал небольшую такую папочку коричневой кожи и сказал: «Катя, я здесь описал удивительные события, которые со мной произошли, на всякий случай, если вдруг не увижу больше родных. Понимаешь, я не мог писать правду в письмах, потому что письма теряются или попадают не по адресу, а мне очень важно, чтобы мои записи попали к близким людям. Здесь, и вообще на этой войне, у меня нет ближе и родней человека, чем ты… Сохрани эти бумаги. Там еще есть рисунок, план, ты его береги пуще всего. Молю Бога, чтобы пришло время и мы снова встретились. Но если этого не случится, обещай, что ты или передашь бумаги кому-то из моих родных или, если поймешь, что пришло время, прочитаешь их сама».

Екатерина Михайловна перевела дух.

– Вы понимаете, тогда я не придала значения его словам. Мне все время плакать хотелось, в горле ком… Что делать, куда бежать, не знала. Думала, вот угораздило дуру влюбиться в немца, во врага! А еще эти его слова, дескать, «передай родным»… Ну как я могла серьезно слушать такое? Можно подумать, родные его жили в Ельце или в Ефремове. Но бумаги взяла. Потом пришли наши. Ох, не знаю, как и рассказать, что я чувствовала! И радость – ведь скоро войне конец, и печаль, что я совсем одинокая. Мне ведь даже не с кем было поделиться – сразу бы осудили. Сестренка, Лизонька, та, само собой, делала вид, будто сочувствует, но я-то знала, что она меня осуждает. Вокруг праздник, веселье, но и горе у тех, кого немцы убили. А я по ночам одна своего немца вспоминаю и мысленно все его целую. Бывало, ненавидела себя за это. Когда первый допрос был, поняла, что не простят меня. Вспомнила про бумаги, в мешковину завернула, положила в железную банку из-под конфет и вечером тайком понесла ее в церкву прятать…

– В церковь? В Воронеже?

– Конечно. А куда же еще? Потом был лагерь. Вернулась домой только через десять лет. Про бумаги даже не вспоминала. Каюсь, забыла, но люди и не такое забывали. А еще Лизонька через меня погибла. Из-за моей любви окаянной! После того как ее выпустили, сестра прожила еще два года и померла. Тяжело, не могу об этом говорить…

Екатерина Михайловна помолчала, потом поднялась с диванчика, подошла к старому, видимо, еще дореволюционному, комоду, открыла ящик и вытащила прозрачный полиэтиленовый пакет. В нем были выцветшие фотографии.

– Вот Лиза моя, а это родители. Папа был георгиевский кавалер. Фотокарточка сделана в 1916 году, как раз в тот день, когда он вернулся с войны по ранению… Мама еще маленькая, с бабушкой. Вот я, еще до войны. Это в тридцать девятом году в Репном, на субботнике. А фотографий Ральфа у меня нет. Честно говоря, я его забыла за столько лет, только образ неясный оставался. А когда увидела вас, – женщина кивнула в сторону приятеля Антона, – так сразу вспомнила.

– Екатерина Михайловна, а в какой церкви вы спрятали документы? – подал голос Антон.

– Так в этой, в Адмиралтейской… Там службы не шли, наверное, с сорокового года.

– Это на набережной, – пояснил Игорь, – где Петр строил корабли. Мы там были с тобой и с Юркой, когда вы ко мне приезжали на юбилей.

– Я помню, – Антон взял чашечку с чаем, сделал глоток. – А как вы думаете, есть шанс их найти?

– Документы-то? Не знаю. Правда, я точно помню, где спрятала. Другое дело, что Адмиралтейскую не раз реставрировали, но хуже всего, что фундамент затопляло. Все уж сто раз могло пропасть. Ну вот, я когда прибежала в церкву, там никого не было. Помню, ветер гуляет, темно внутри, а мне все нипочем, не страшно. Там, прямо под иконостасом, между полом и стеной пустота. Я рукой пошарила – вроде можно, и положила коробочку. В самой серединке. И так ее далеко постаралась задвинуть.

– Так, наверное, давно уж кто-нибудь нашел вашу коробочку.

– Не думаю. Пол крепкий, разбирать бы не стали. Если только плитку сверху положили. Грешна я, в церкви той с тех пор не была ни разу, не знаю. А в тот вечер, когда выходила из нее, вдруг солнышко появилось, а до того неделю метель мела. И так на кресте засверкало ярко… Мне, как бы вам сказать, так стало благостно на душе. Подумалось: «А, будь что будет, все равно ведь – конец один, а Бог на небе есть, он меня рассудит». Видно, мне Господь послал силы тогда, чтобы я все вынесла. И ведь вынесла бабка, всех пережила!

– Екатерина Михайловна, – Ральф аккуратно взял женщину за руку. – Можно вас попросить об одной вещи?

– Конечно, сынок, конечно, что такое?

– Можно взять одну из ваших фотографий?

– Да, конечно, можно. Берите любую.

– Можно я возьму эту, довоенную? – Ральф отложил карточку, на которой молодая воронежская девчушка дерзко улыбалась фотографу. – Какая вы красивая!

– Так, дорогой Ральф, твой дядя неспроста со мной любил поговорить… Впрочем, что я несу ерунду, старая карга. Давайте лучше еще чайку согрею.

– Нет, спасибо вам, Екатерина Михайловна, – Антон поднялся и сделал своим спутникам знак последовать его примеру, – нам пора.

– Ну раз пора, значит пора. Я провожу.

У самой двери женщина остановилась, посмотрела поочередно на друзей и обратилась к Антону:

– Будьте аккуратней. И его берегите. Все-таки немец, гость, мало ли чего, ладно? Я ведь чувствую, не удержитесь, полезете в церкву… Помните, это прямо посередине иконостаса. С богом!

В церковь решили проникнуть поздно вечером. Когда сгустились сумерки, участники «операции» вышли из «Арт-Отеля», где располагался их временный штаб. Антон то и дело озирался по сторонам, опасаясь слежки со стороны загадочного немецкого старичка и его широколицего спутника.

Игорь припарковал машину прямо на набережной, у монумента, установленного в честь колыбели русского флота. Шесть куполов церкви, как и сто лет назад, возвышались над местностью и казались незыблемыми, вечными. Трудно было поверить, что во время войны Адмиралтейская, а точнее, Успенская церковь была наполовину разрушена: обвалилась крыша, сгорело несколько куполов, потрескались стены. Но самая старинная ее часть, где располагался иконостас и где, по преданию, сам царь Петр Алексеевич любил петь в хоре на клиросе, не пострадала. Она пережила пожары, войну, разливы реки.

– Игорь, у тебя есть идеи, как аккуратненько и незаметно туда проникнуть? – спросил Антон, когда заговорщики подходили к церкви.

– Видишь, что это? – Игорь достал из кармана большой висячий замок, который в России традиционно называют амбарным. – Там такой же. Ломиком его скинем, а после этот поставим. Сторожа нет, но может, правда, ездить патруль. Периодически.

– Ломиком… Ну, что ж, давай попробуем.

Замок не хотел поддаваться без шума. Он отскочил и упал с таким грохотом, что всем показалось, будто сейчас к Успенской церкви нагрянет вся милиция города и области. Выждав какое-то время в стороне для верности, Игорь и Антон зашли внутрь. Ральфа на время разведки было решено оставить на улице, «на шухере».

В действительности же Антон не хотел вовлекать иностранного гражданина в возможные ситуации с участием представителей власти, нагрянь они сюда неожиданно. Он попросил Ральфа прикрыть за ними дверь, повесить на нее новый замок и следить за происходящим, но ни при каких обстоятельствах не вмешиваться.

– Если нас поймают, жди десять минут и возвращайся в отель. И ничего не предпринимай, – строго проинструктировал он Ральфа и скрылся за дверью церкви.

Свет от фонарей причудливо скакал по церковным стенам. Было ясно, что средств на полную реставрацию внутреннего убранства этого замечательного храма не хватало. Антон и Игорь стояли напротив иконостаса в самом дальнем приделе. Пол в этом месте был действительно покрыт плиткой и перед самым иконостасом возвышался на несколько сантиметров.

– Баба Катя сказала, надо искать прямо посередине, – прошептал Игорь. – Но мне кажется, братишка, надо линять отсюда, потому как мы ничего не найдем. Тут все давно перестроено-переделано.

– Игорек, прости, но не могу. Себе не прощу, если не проверю. Вдруг найдем, а?

– Даже если найдем, бумага истлела давно. Ладно, давай плитку ломать. А то я уже замерз.

После некоторых усилий плитка, непосредственно прилегающая к стене, поддалась, и оказалось, что между стеной и бетонным возвышением имеется небольшой зазор. Друзья уже добрались до земли, когда на улице раздался странный звук. Выключив фонари, они притаились.

Игорь услышал шепот Антона:

– Пойду проверю, может, что с Ральфом. Сиди тихо.

Он подкрался к двери и прислушался. Явственно доносились звуки музыки и работающего двигателя. Потом он услышал непонятный треск, но тут же понял, что это работает милицейская рация. Антону пришлось ждать полчаса, прежде чем машина уехала. Он тихо постучал в дверь и через минуту услышал ответный стук.

– Ральф?

– Да.

– Все нормально?

– Все ок.

– Хорошо, мы продолжаем. Сиди тихо.

Антон вернулся к Игорю.

– Игорек, все в порядке. Был патруль да уехал.

– Ты не поверишь… – пробормотал тот и включил фонарь.

В руках у него была ржавая металлическая коробка.

– Вот это да! Где была?

– Там, под плитой, в земле, достаточно глубоко. Пришлось еще плитки ломать.

– Тогда уходим отсюда.

– Ага, уходим. Нехорошо мне как-то на душе, завтра же деньги на ремонт пожертвую.

– Правильная мысль. Я с тобой. Пошли!

Со стороны входа раздался стук, скрипнула дверь, и храм озарился светом мощного фонаря. Хрипловатый приблатненный голос скомандовал:

– Эй, клоуны, ну-ка стоять.

Друзья застыли как вкопанные. Антон почувствовал, что на лбу выступил холодный пот. Выходит, запаниковал. Скверно.

– В чем дело? – Игорь старался придать голосу уверенность и спокойствие.

– Коробочку поставь на пол, а сам отойди к стене.

– С чего это? – вступил в разговор Антон.

Незваный гость направил фонарь на себя, и в его свете блеснул ствол револьвера. Кроме того, было видно, что он не один – у двери маячили неясные очертания человеческой фигуры.

– Вот с чего, – пояснил владелец револьвера. – Только тихо ставь, отходи к стене и жди два часа. Если не поняли, я ща объясню так, что вас, козлов, тута будут скоро отпевать.

От двери послышался голос. Бандит, не сводя глаз с Игоря и Антона, ответил ему на ломаном английском.

– Мой товарищ хочет с вами говорить, – недовольно буркнул он.

В трех-пяти метрах от них стоял пожилой человек. Похоже, тот самый дед, о котором рассказывала Екатерина Михайловна и чье имя упоминал в разговоре Михаил. У Антона мелькнула несколько запоздалая догадка: ведь, должно быть, именно этот гражданин был у него в номере в «Кемпински» и у Ральфа дома, в Ландсхуте. Это он украл записную книжку и письмо Мюллера! Похоже, старик стоит целого взвода спецназа.

– Вы говорите по-английски, Антон?

– Вы знаете, как меня зовут? Могу поинтересоваться, как зовут вас?

– Зовите меня Курт. У вас есть вещь, которую я очень долго искал. Сейчас я ее заберу. У меня же имеется к вам вопрос, на который надо ответить, чтобы остаться в живых. Простите, но это так, и у меня нет другого выхода.

– А вы уверены, что другого выхода нет у меня?

– Если вы надеетесь на вашего друга Ральфа, я вас разочарую. Он на нашей стороне, и мне горько вам это говорить. Молодой человек, сейчас век отсутствия принципов. Не понимаю, как вы могли поверить человеку, с которым познакомились на улице, да еще и в монастыре… Итак, ваш бывший друг Ральф Мюллер уже едет в гостиницу, чтобы организовать наш спешный отъезд из этого унылого городка.

Игорь, не принимавший до того участия в разговоре, вдруг оживился и спросил Антона:

– Что этот подосиновик говорит про город?

– Елки зеленые, Игорь, ты же английский не знаешь, как догадался?

– Секунду, а в Турции и в Таиланде я на чем с ними разговаривал, ты как думаешь?

– Хорошо. Ему не нравится твой город.

– Вот козел старый…

– Потише там, хрен ушастый, – из темноты раздался окрик обладателя револьвера.

– Че это я ушастый…

– Игорек, погоди, все и так уже напоминает цирк, – вмешался Антон. – Итак, Курт, а почему я должен верить, что Ральф с вами заодно?

– Потому что об этом говорят факты. Его с вами нет, он просил передать вам привет, а также сообщить, что очень сочувствует вам, Екатерине Зайцевой, которая, как он нам рассказал, на самом деле живет здесь, а не в Америке… Вы очень доверчивы. Но не будем терять время. Мне надо знать, какую роль в этом деле играют русские спецслужбы. Вам везет начиная с Мюнхена. А я в везение не верю, молодой человек. Я верю в хорошее прикрытие и покровителей.

– А я верю в пулю, – отозвался подельник Курта, который все это время держал Антона и Игоря на прицеле. – Будешь молчать, я серьезно говорю, получишь маслинку в живот.

– Не перебивайте, – старик недовольно покосился на бандита. – Итак, расскажите мне, Антон, отчего такой интерес к вам и ко мне со стороны вашего КГБ или ФСБ, как оно теперь называется? Это, впрочем, неважно. Мне кажется, за мной следят. Странно, правда, что только в Москве. Наверное, дело в экономии бюджета…

Антон молчал. Ему не хотелось верить, что Ральф их предал. И он не верил. Что-то тут не складывалось. В горле пересохло, а сердце щемило тоской. Антон некстати вспомнил Риту. Ему очень хотелось жить, а между тем подручный Курта был явно не в себе и мог в любой момент спустить курок.

– Курт, а что нужно вам? Почему вы считаете, что эта коробочка ваша?

– Потому что она приведет меня к тому, ради чего я чуть было трижды не отдал богу душу в самом расцвете сил, и это самое «то» очень дорого стоит. Больше скажу – оно бесценно. Надеюсь, вам понятно. Мне же невдомек, зачем вы ввязались в эту историю? Может, у вас было задание вашего начальства встретиться с Ральфом? Расскажите мне, не бойтесь, и я вас отпущу.

– Че он сказал? – прошептал Игорь. – Лет ю гоу? Не, не отпустит!

– Может, и было задание, только где гарантия, что, если я вам что-нибудь расскажу, вы нас отпустите?

– А вот гарантий нет. Если не скажете, мы вас можем убить, ну в крайнем случае покалечить, а если скажете – у вас есть шанс. Нам решать…

Вдруг с чудовищной силой хлопнула входная дверь. Бандит и старик обернулись, и этого оказалось достаточно. Игорь и Антон бросились на врагов с отчаянием вырвавшихся из клетки львов. Фонари попадали на пол, удары сыпались направо и налево, чаще не достигая цели.

– Come on, guys!

К радости своей, Антон узнал голос Ральфа.

Они бросились на голос и через секунду оказались на улице.

Вдогонку прозвучали выстрелы.

– Скорее, Ральф, замок! Окна с решетками, если дверь закроем – им не выбраться! – Антон держал массивную стальную дверь, которую пару раз качнуло так, словно кто-то очень сильный стукнул по ней кулаком. Удары гулко отдавались в ночной тишине.

– Осторожно! Стреляет толстомордый! – прокричал Игорь, подпирая дверь плечом.

Наконец Ральф отыскал замок, и с десятого раза они его защелкнули.

Пока бежали к машине, Игорь набирал номер знакомого опера, а после, уже когда маленький джип «Хонда» выскочил на улицу Софьи Перовской, успел проинформировать, что, гуляя по Петровской набережной, слышал, будто кто-то возится в Успенской церкви. После этого связь резко прервалась. Сигнал пропал. Выругавшись, Игорь свернул в Бауманский переулок и тут в зеркале заднего вида заметил проблесковые маяки.

– Люстра, – пробормотал он.

– Что? – переспросил Антон.

– Мигалки. ГАИ или ППС. И связи нет. Что будем делать?

– Уйдем?

– Можем, они далеко.

– Лучше уйти. А то пока объясним…

– Там что, полиция?! Если полиция, лучше бы остановиться, – воскликнул Ральф, оглядываясь.

Но его призыв остался без внимания.

От Университетской площади автомобиль Игоря помчался вверх по улице Платонова, оставив милицейскую машину далеко позади.

– Они, скорее всего, на уазике, – прокомментировал он, не сбавляя скорости на перекрестке с улицей Кирова. – Там подъем. Надо уходить в переулки. На проспектах догонят. В этом они мастера.

– Номер не заметили?

– Не должны, далеко было!

«Хонда» пересекла Кольцовскую, ушла вправо, в сторону Московского проспекта. Через пять минут беспорядочного петляния в переулках Игорь остановил машину у дома номер 47 по улице Задонской.

– Ну чего, ушли? – спросил с волнением Антон.

– Кажись, – ответил Игорь.

Ральф в разговоре участия не принял. Глядел в пустоту и вздыхал.