Текст книги "Немец"

Ральф почти совсем оглох, но это обстоятельство его не расстраивало. Скорее наоборот – он желал на время полностью лишиться слуха, чтобы не различать доносящиеся до него будто издалека нестерпимые вопли раненых.

Наконец Ральф увидел Отто. Тот курил, высунувшись из траншеи. Ральф направился к нему, прихватив автомат. От прикосновения к замерзшему металлу сводило руки – выданные им перчатки были слишком тонкими, в них хорошо маршировать на параде, а на большее, судя по всему, они не рассчитаны. По дороге Ральф несколько раз зачерпнул снег и с его помощью попытался стереть с автомата кровь и грязь.

– Ральф, – позвал Отто. – У тебя есть выпить? Моя фляжка… Я потерял.

– Держи, – Ральф протянул ему флягу.

– Сейчас, наверное, пойдут на нас, – произнес Отто.

– Пусть только сунутся, – отозвался незнакомый солдат, сидящий на ящике с гранатами на дне траншеи, – мы им зададим жару. Сволочи! Идите сюда, я жду вас!

Ральф и Отто переглянулись.

– Нейбах убит, – сказал Ральф и, сделав большой глоток из фляги, вновь протянул ее Отто.

– Гауптмана задело осколком, отнесли в лазарет. Через минуту лазарета не стало, – сообщил Отто.

Неожиданно он вскочил на ноги и стремительно бросился к танцующему на бруствере Линдбергу. Тот уже снял шинель и теперь натирал снегом рукава кителя.

– Ты что делаешь, идиот?! – заорал Отто. – У тебя есть мать?

– Есть… – Линдберг растерянно уставился на Отто.

– Ты хочешь ее увидеть?

– Да.

– Тогда слезай с бруствера, скотина, и не подставляйся.

– Мне надо привести себя в порядок. На мне глина и кровь… – Линдберг явно был не в себе.

Отто несильно двинул ему кулаком в челюсть. Линдберг упал и скатился на дно траншеи, где его подхватили товарищи.

– Что с тобой? – спросил Ральф друга.

– То же, что и с тобой, – огрызнулся Отто. – Какая разница, если здесь все и закончится?

– Ну, это еще неизвестно, – Ральф пожал плечами.

– Все уже давно известно, Ральф. Все уже давно написано на небесах. Отсюда не возвращаются. Радует только то, что скоро этот ночной кошмар закончится, и мы попадем на небеса. Интересно, там кормят? Или тем, кто отдал концы, это уже все равно, а? Может, спросить вот этот кусок человека, что валяется за тобой? Эй ты, кусок дерьма, – крикнул Отто, обращаясь к распростертому невдалеке убитому пулеметчику, – как там у тебя на том свете – дают колбасу с картошкой или нет?!

– Отто, перестань… Ты же веришь в Бога.

– Верю, в том-то и дело. Ты знаешь, когда мы доставали ее из ящика, там, в деревне, я почувствовал, что скоро умру… и не испугался! Я не понимаю, как тебе объяснить, что я почувствовал. Наверное, впервые поверил в вечную жизнь. Хорошо бы только она была не всегда такой, как сегодня.

Со всех сторон послышались команды. Вдоль линии обороны бежали офицеры, посыльные, в окопы возвращались солдаты. Один из «сталинградцев» присел на корточки перед Отто и Ральфом:

– Сейчас иваны пойдут в атаку, – сказал он. – Обычно они идут сплошным строем, иногда – за танками. Держите линию обороны. Если попытаетесь удрать или доведете дело до рукопашной – вам конец. Они сытые, и им тепло. А в нашем состоянии драться станет только ненормальный. Не пускайте их в траншеи. Меняйте магазины вовремя, а лучше раздобудьте себе больше оружия, зарядите его и положите рядом. В бою обычно не хватает одного-двух патронов для того, чтобы остаться в живых.

– По-моему, он ничего не боится, – сказал Ральф, глядя вслед «сталинградцу», который уже инструктировал других новичков.

– Я тоже ничего не боюсь, – ответил Отто, закуривая очередную сигарету. – А он, наверное, думает, что, если суждено было выжить в Сталинграде, здесь ему ничего не страшно. Вон Нейбах тоже воевал с тридцать девятого года, и что? Его время пришло, несмотря на все заслуги.

– Странно, а я дрожу весь, – Ральфа действительно колотило от холода и от страха перед ближним боем.

– Выпей. Интересно, не будь с нами в окопах шнапса, насколько бы сократилось количество героев войны?

– А русские тоже перед боем пьют алкоголь? – спросил Ральф, сделав два или три обжигающих горло глотка.

– Конечно, пьют, Ральф. Кому охота лезть под пули на трезвую голову? Кстати, а вот и они.

Цепь наступающих была уже хорошо различима. Все отчетливей слышался лязг танковых гусениц, и Ральф наконец понял, что имели в виду ветераны, когда говорили про мороз по коже и встающие дыбом волосы. Вид надвигающихся железных чудовищ внушал ужас и паническое желание убежать с передовой, скрыться в лесу, предать к чертовой матери все на свете, но выжить. Выжить хотя бы сегодня, а завтра… А завтра, может быть, хватит мужества не дрогнуть.

Но он не убежал. Он принял единственно правильное мужское решение и тем самым, скорее всего, лишил себя завтра.

Но как воевать, если у тебя нет завтра? Зачем? В чем великий смысл того, что сейчас будет происходить?

Мысли, одна неуместней другой, лезли в голову ефрейтора Мюллера, а между тем наступающие уже были на расстоянии прицельного выстрела. Фланговые батареи дали залп. Один танк завертелся вокруг своей оси, остальным все было нипочем. Второй залп также не принес особых результатов. Т-34 выдерживали прямое попадание 75-миллиметровых снарядов, но, как артиллерист, Ральф знал, что по танкам работали орудия большего калибра. Вражеские танки, напоминающие разъяренных быков, огрызались в ответ осколочными снарядами, пытаясь нанести наибольший урон на флангах, против которых действовали основные силы красной пехоты. Ральф уже видел лица наступающих. И удивился: люди, бежавшие к нему с винтовками и автоматами наперевес, скорее напоминали монголов, чем русских. «Наверное, те самые сибирские полки», – машинально подумал Ральф.

Почти никто не расслышал команды «Огонь!», но стрельба началась практически одновременно. Боеприпасы не экономили, оттого и пяти минут не прошло, как отовсюду послышались отчаянные крики, в которых звучали просьбы поделиться патронами. Ральф не успел воспользоваться советом ветерана и теперь старался вести огонь прицельно и экономно.

Атака русских остановилась. Они откатились назад, оставив на поле боя шесть танков, сотню убитых и раненых.

Вновь заработала артиллерия. У соседа Ральфа по окопу оторвало руку, а от взрыва ствол его винтовки «Маузер» завязало узлом. Ральфу стало казаться, что все происходящее не более чем дурной, страшный сон. Он уже не обращал внимания на гибель товарищей и особенно на то, как они погибали. Надо было раздобыть запасное оружие и убедиться, что оно заряжено и готово к бою. Очередной атаки не миновать, а значит, не избежать столкновения с врагом лицом к лицу. А выжить нужно во что бы то ни стало. Ральф даже проверил, не потерял ли нож, и, удостоверившись, что нет, сунул его за голенище сапога.

«А готов ли я применить его в бою? Нет, не готов, но холодное оружие под рукой не помешает».

Русские были уже на расстоянии ста пятидесяти – двухсот метров, то есть дистанции, вполне достаточной для того, чтобы вести прицельный огонь из МП-40. Ральф целился, нажимал на курок, менял магазины. Он не понимал, отчего так трудно попасть в эти фигурки, которые издалека отличались от мишеней лишь тем, что двигались, раскачивались и время от времени вели ответный огонь «с колена».

На левом фланге противник достиг траншеи. Там же его танки успели подавить артиллерию и теперь утюжили окопы. «Тигры» так и не появились.

Через несколько минут наступающие русские и обороняющиеся немцы уже стреляли друг в друга в упор. Немолодой усатый солдат в ушанке уже готов был спрыгнуть в окоп, но Ральф успел его уложить. К несчастью для себя, в горячке и со страху он выпустил в русского все патроны и теперь лихорадочно и безуспешно пытался сменить магазин. В эту минуту сверху на него свалился огромный детина в коричневых ватных штанах и телогрейке, но тут же обмяк и повалился на бок. Тут Ральф заметил, что рядом с ним сражается его друг Отто. Ему-то он и обязан своим счастливым спасением.

Ральф успел перезарядить автомат перед тем, как в траншее завязалась жестокая борьба. Противники схватились врукопашную. Ральфу лишь дважды приходилось драться: один раз – в киндергартене, в детской столовой, а второй раз ему безнаказанно дали в ухо после футбольного матча в Мюнхене, куда он ездил до войны с друзьями из Ландсхута. Но страх за свою жизнь разбудил в интеллигентном и ранимом Ральфе Мюллере дикое животное. Он ударил кого-то ножом, после чего нож так и остался в теле врага. Ральф размахивал автоматом, удары наносил с яростью и силой, на какие только был способен.

Обе стороны дрались насмерть, отбиваясь друг от друга ножами, прикладами, стреляя в упор из пистолетов. В ход шли куски металла, каски, саперные лопатки и даже камни. Стоял страшный шум, раздавались отчаянные крики, всхлипывания, ругательства, выстрелы.

Вдруг Ральф услышал, как кто-то закричал: «Тигры!!!» И действительно, откуда-то донесся лязг гусениц и звуки стрельбы из тяжелых крупнокалиберных пулеметов.

Русских не становилось больше. Значит, атака захлебнулась, а те, что остались в траншеях, отстали от своих, так как не могли слышать команды на отход. Им ничего не оставалось, как продолжать драться.

Но силы обеих сторон иссякли. Оставшиеся в живых тяжело дышали. Многие сидели на земле по обе стороны траншеи, уставившись друг на друга. Человеческая натура заставила солдат объявить неофициальное перемирие. Чудовищная усталость вытеснила все чувства, даже ненависть. Усталость примирила врагов – она была столь невыносима, что некоторые из выживших в жестокой схватке, используя даже этот неподходящий для отдыха момент, тут же засыпали не в силах заботиться о своей безопасности даже в непосредственной близости тоже утомленных, но все-таки врагов.

Напротив Ральфа полулежал молодой русский солдат с коричневым от грязи лицом и что-то ему говорил. Не до конца понимая, что делает, Ральф протянул русскому флягу с остатками спирта. Русский настороженно посмотрел на него, и тогда Ральф просто швырнул флягу к ногам своего врага. Тот поднял ее, открутил крышечку и сделал глоток. Сидящий рядом русский – лет ему было не меньше сорока – грубо толкнул молодого солдата в плечо.

Откуда-то донесся запах табачного дыма. Противоборствующие стороны, сидя в окружении убитых и раненых, устраивали совместный перекур.

Через несколько минут все стихло. Противники начали подниматься, но было видно, что большинство не понимает, как дальше поступить. Неловкая ситуация продолжалась недолго. Русские осторожно перелезали через бруствер и, оглядываясь то и дело, отходили к своим. Молодой солдат, которого Ральф угостил водкой, задержался на краю траншеи, достал что-то из кармана и бросил Ральфу.

Это была пачка папирос с изображением всадника, скачущего на фоне белой горы. Ральф обратил внимание, что вблизи эти парни совсем не похожи на варваров. Ему запомнился лихой чуб, торчащий у русского солдата из-под шапки, и лукавые, смеющиеся глаза, в которых не было ни страха, ни ненависти.

Русские удалялись от окопа, все мельче становились их фигурки. Они вновь превращались в подвижные мишени. Отсюда, с уже приличного расстояния, не было видно, как у них изо рта идет пар, не доносилась их речь… Но Ральфу все еще хотелось, чтобы они дошли до своих.

Конечно, через некоторое время они вновь будут пытаться убить друг друга, но сейчас… Сейчас наступил перерыв во всем этом безумии, будто невидимый врач накормил всех участников чудовищного и противоестественного спектакля сильнодействующими таблетками против коллективного помешательства.

Со стороны германских позиций, откуда-то с правого фланга, застучал пулемет. Один из русских вскинул руки и упал. Остальные залегли. Ральф опустился на дно траншеи и только сейчас увидел, что весь в крови. Он чувствовал кровь повсюду – на руках, на губах, во рту. Скорее всего, его ранили во время рукопашного боя. Но боли он не ощущал. А может, это была чужая кровь.

В воздухе раздался свист. Послышались частые разрывы – началась очередная волна артобстрела. Ральфу показалось, что барабанные перепонки сейчас обязательно должны лопнуть.

Ему очень хотелось уйти с линии огня. Оказалось, что в этом желании он не одинок. Сквозь свист снарядов и грохот взрывов доносились команды на подготовку к отходу с позиций. Уже было видно, как по траншейным ходам солдаты спешно ретировались на дальние линии обороны, ползли, пятились, перепрыгивали из окопа в окоп. Ральф и Отто бок о бок, плечо к плечу, уже не заботясь ни о чем и не ощущая ничего, кроме желания как можно скорее покинуть это пекло, побежали к лесу. Оттуда навстречу им, вырываясь из маскировочных сооружений, выдвигались германские танки.

– Танки! Наши танки будут прикрывать отход! – прокричал Отто. – Уверен, они хотят дать нам возможность уйти!

И тут, словно опровергая его уверенность, откуда ни возьмись перед ними вырос офицер. Его лицо, искаженное яростью, перепачканное сажей, заставило друзей остановиться.

– Куда?! – прокричал офицер, брызгая слюной и потрясая перед их лицами вальтером. – Назад! На позиции! Кто будет большевиков останавливать? Расстреляю за трусость! Ефрейтор, где ваш взвод?

Ральф испугался офицера, готового в любой момент совершить самосуд, но сильней страха было нежелание возвращаться в траншеи и неминуемо отдать жизнь ради того, чтобы русские задержались на этом рубеже на какие-нибудь полторы минуты. Именно в эту минуту, впервые с лета 1941 года, Ральф, не столько умом или сердцем, сколько всем своим человеческим существом осознал, физически ощутил бессмысленность бойни, в которой ему довелось участвовать.

Троица представляла собой довольно странную картину, которая категорически не вязалась с окружающим пейзажем. Офицер угрожал Отто и Ральфу пистолетом, требуя немедленно вернуться на позиции, а в это же время мимо них пробегали десятки солдат, ища спасение в лесном массиве, откуда, в свою очередь, выползали все новые и новые стальные машины с крестами на бортах, медленно двигаясь в противоположную сторону.

Ральф почувствовал, что офицер вот-вот выстрелит. Скорее всего, бедняга свихнулся от пережитого ужаса. Решение пришло быстро. Резким ударом в челюсть силач Отто свалил его в снег. Отбросив подальше вальтер, друзья побежали прочь вместе со всеми.

Как гром среди ясного неба, налетела русская авиация. Штурмовики заходили со стороны поля и безнаказанно атаковали отступающие войска. Обстреляв из пулемета упавших на землю немцев, Ил-2 совершил боевой разворот и выпустил два реактивных снаряда в направлении танковой группы. Башня одного из танков, будто срезанная сверхмощной пилой по металлу, отлетела в сторону, под гусеницы соседней машины.

На правом фланге, в отдалении, на опушке леса, Ральф увидел русскую пехоту. Он уже отчетливо различал их полушубки и шапки со звездами. Авиация Красной армии прекратила атаку этого участка, видимо, опасаясь, что по ошибке от авианалета могут пострадать свои. Солдаты опять побежали в сторону леса. Некоторые падали, словно спотыкаясь о проросшие из земли корни деревьев, но так и не поднимались снова. Ральф понял, что наступающая русская пехота ведет прицельный огонь.

Он огляделся по сторонам и не заметил друга. Однако уже через секунду нашел Отто. Тот полулежал, прислонившись к дереву.

– Отто, тебя задело?! – Ральф в два прыжка преодолел расстояние.

– Похоже, пуля в ноге… – прохрипел Отто. – Острая боль, идти не могу.

– Давай, хватайся за меня, попробуй допрыгать до леса! – Ральф с трудом приподнял раненого, который теперь стоял на одной ноге. – Нам нельзя оставаться здесь, давай, еще немного. Эй! Стой!

Ральф окликнул пробегающего мимо рядового, но тот или не услышал, или не захотел остановиться. К счастью, кто-то из отступающих все-таки подхватил Отто, и вдвоем с Ральфом они увлекли его за собой в лес.

Только здесь они поняли весь трагизм положения. Судя по всему, русские вклинились в оборону их полка, зашли с флангов и, вполне возможно, уже завершали его окружение.

Спрятавшись за обрубком дерева, Ральф попытался осмотреть рану Отто. Дело было плохо. Раненый уже потерял много крови, и, перевязывая его, Ральф видел, что тот вскоре потеряет сознание.

– Ральф, дай мне водки, – Отто смотрел на друга с очень странным, спокойным выражением лица. – Тут у меня, во фляге…

– Сейчас, один момент, – Ральф достал флягу, открутил крышку и подал Отто.

– Что происходит вокруг? Я почти ничего не слышу, – Отто сделал несколько глотков, его взор прояснился.

– Ничего хорошего, приятель, ничего хорошего, – ответил Ральф, возвращаясь к перевязке. – Нам с тобой надо встать и идти.

В дерево ударил свинец, несколько пуль пролетело у них над головой.

– Нас убьют, Ральф, или возьмут в плен. Где мой автомат?

– Ты бросил его.

– А, ничего, у меня есть пистолет. Я не хочу в плен. И умирать не хочу…

– Тогда вставай и пошли!

– Ральф, мне отчего-то очень больно. Я останусь здесь. Тихо тут полежу. Они не заметят меня. А ты иди и, если сможешь, вернись за мной с санитарами.

– Отто, не говори глупости, сейчас надо встать и идти!!! То, что тебе больно, – это хорошо. Так доктора говорят.

Отто только покачал головой, но попытался подняться. Ральф и сам не понимал, куда идти. Стрельба была повсюду, и русские могли оказаться уже где-нибудь за ближайшими кустами.

Именно оттуда они и вышли – человек восемь, все с винтовками наперевес. К винтовкам примкнуты штыки. Ральф не успел выстрелить – автомат лежал рядом, но он не нашел в себе сил протянуть руку в страхе, что это спровоцирует русских и они их уничтожат. В одно мгновение Ральф осознал, что у него остался последний шанс выжить и когда-нибудь вернуться домой. Или хотя бы в Воронеж, к Кате… Он знал, что именно сейчас наступил момент выбора: либо воспользоваться этим шансом, пусть даже он будет совсем ничтожным, либо умереть от пули или удара штыком и быть похороненным здесь, в братской могиле, в чужой земле вместе с остальными «героями тысячелетнего рейха».

Ральф Мюллер поднял руки вверх.

– Гутен морген, гутен таг, бьют по морде, бьют и так, – сказал русский громко и, как почудилось Ральфу, приветливо, после чего мощный удар сапогом в живот свалил его на землю.

Русские обыскали их, отобрали у Отто пистолет, конфисковали документы и фляги со спиртным. Потом заставили друзей подняться. Превозмогая боль, опираясь на Ральфа, Отто все же сумел встать. Один из солдат с восточным лицом знаком приказал им идти. К захватившим их в плен русским присоединились еще двое с автоматами. Они конвоировали пятерых немецких солдат и одного гауптмана.

Глава двадцать третья

Шел второй час, как Ральф и Антон парились в бане.

Александр Валентинович свое дело знал. Некоторое время назад между ним и Ральфом имел место своеобразный поединок. Хозяин поддавал на каменку, парил гостя веником, заставлял подолгу плескаться в ледяной купели, погружаться туда с головой и «тренировать дыхание». Ральф выдержал, чем заслужил уважение отставного офицера и сдержанную похвалу:

– Нормально. Держишься…

Ральф пожал плечами и вопросительно взглянул на Антона, словно хотел узнать, будут ли еще проводить какие-нибудь эксперименты с его здоровьем или все уже закончилось.

Александр Валентинович разлил по кружкам квас, потом встал и поставил компакт-диск с концертом Высоцкого. Вернувшись за столик, улыбнулся, взглянул на Ральфа и продолжил, тщательно подбирая английские слова:

– Да… В общем, действительно держишься. Сейчас еще два-три захода. Потом водки выпьешь и будешь у меня как новый.

Ральф вздохнул и посмотрел на Антона с видом человека, которого несправедливо приговорили к наказанию розгами.

Антон только руками развел:

– Будешь, как сказал Александр Валентинович, like brand new. Ради этого стоит потерпеть.

И вот теперь, пройдя через все «круги посвящения», Мюллер отдыхал с блаженным видом, укутавшись в огромное полотенце с изображением Микки-Мауса.

Антон рассказывал о воронежских приключениях. На следующий день после истории, случившейся с друзьями в Адмиралтейском храме, Игорек справлялся у знакомого капитана милиции о результатах операции по его наводке.

Милиционерам удалось задержать гражданина Австрии Курта Шерхорна и его спутника, нигде не работающего Василия Григорьевича Кондакова. У последнего нашли испанский револьвер «Астра» – вещь в России чрезвычайно редкую. Поразительно: если Кондаков очень заинтересовал местных воронежских следаков, то от Шерхорна решили скорей избавиться, порекомендовав ему валить из города и из страны подобру-поздорову.

– Антон, интересно, они что, так его и отпустили? Он же преступник, нам угрожал, хотел убить!

– Все просто, Ральф. Им не хотелось впутываться в историю, которая усложнит их и так непростую жизнь. Понимаешь, спецслужбы начнут лезть к ним с расспросами… – Антон взглянул на Александра Валентиновича, словно искал поддержки.

– Дело в том, – отозвался Александр Валентинович, – что Шерхорна отпустили по приказу сверху. Хотят посмотреть, что он дальше предпримет.

– Вы уверены, дядя Саша?

– Значит так: уверенность тут ни при чем. Просто я это знаю, вот и все.

– Но откуда? Нам важно понимать, что делать дальше.

– Точно, – вступил в разговор Мюллер, – нам это важно, потому что нас уже пытались убить. И я не горю желанием оказаться в аналогичной ситуации еще раз…

– Ну хорошо, – Александр Валентинович выключил музыку. – У меня есть хороший друг, работает в одном из управлений ФСБ. Его зовут… В общем, это как раз не важно. Недавно с ним приключилась неприятная история – он попал в больницу. Представляете, подростки на улице избили. Украли деньги, документы и еще кое-что. А ведь мы с ним в свое время… Поскольку в больнице ему делать нечего, он стал очень разговорчивым и поведал мне кое-что про эту историю. Ну а я рассказал, что знаю Антона Ушакова. Оказалось, что некий Антон Ушаков уже некоторое время на крючке у «конторы» вместе со своим германским товарищем Ральфом Мюллером. А вокруг них уже давно порхает легендарная личность – господин Курт Шерхорн, который «контору» интересует уже непосредственно и по вполне конкретному поводу.

– И какая между нами связь? – спросил Антон.

– Такая, что, по всей видимости, вы и Шерхорн ищете одно и то же, только относитесь к предмету поиска по-разному.

– Как так? – одновременно воскликнули Ральф и Антон.

– А так. Вы не представляете, что ищете, а Курт Шерхорн охотится за чем-то вполне конкретным.

– А известно, что он ищет? – Антон задумался, вспомнив названия на карте, оставленной Мюллером-старшим в Воронеже.

– Ваш Шерхорн – личность непростая. Этот господин в войну числился сотрудником института «Аненербе», специализировался по российской проблематике, а до этого активно и искренне искал… Святой Грааль. Есть информация, что он сопровождал главного археолога рейха Отто Рана в одной из экспедиций в замок Монсегюр, где катары-альбигойцы якобы прятали Грааль. Еще говорят, будто именно Шерхорн мог быть любовником Рана, ведь тот славился нетрадиционной ориентацией. По крайней мере, Шерхорн ни разу не был женат.

– Получается, наш странный дедушка еще и голубой?

– Ну это ладно… Это их дело. Мне понятно, что Шерхорн мог поддаться истерии в те времена и верить в существование реального предмета, способного творить чудеса. Но с тех пор прошло столько лет! Тем, кто хотя бы кое-что знает про Грааль, уже давно известно, что поиски бессмысленны.

– Почему? – спросил Антон.

– Грааль – это символ, а не чаша, куда Иосиф Аримафейский собрал кровь Иисуса Христа после распятия. Грааль не материален. Впрочем, сам Отто Ран некоторое время считал, что это священный камень, благодаря которому возможны перемещения в иные миры.

– А вот Дэн Браун…

– Так, Антон, не расстраивай меня. Мы сейчас говорим не о литературе, а о жизни, где есть ФСБ, ЦРУ и иже с ними, сумасшедший дед, у которого под мышкой должна быть татуировка с группой крови, а может даже Hakenkreuz, или «крючковатый крест», как немцы называли знак, который во всем остальном мире именовали свастикой, рядом со сдвоенным зигом. Еще у нас имеется отмороженный Васька Кондаков, стрелявший в вас из пистолета, который можно найти только в специальном справочнике…

– А почему Отто Ран считал, что Грааль – камень?

– Не думаю, что у него не было на этот счет сомнений. Грааль представляли и в виде чаши, и в виде камня, иные считали, что это книга, корабль (потому что его изображают в виде полумесяца, который часто напоминает очертаниями лодку) или даже череп. Но есть легенда о камне Lapis Exilis, или изумруде из короны Люцифера. Архангел Михаил выбил его из короны во время священной битвы, а по прошествии времени из камня был сделан сосуд, который нарекли Чашей Грааля. В Средние века в Англии был создан культ чаши, из которой пил Иисус и его ученики во время Тайной вечери. Нацисты придали поискам Грааля новый импульс. Поскольку сам фюрер был неравнодушен к легендарным предметам старины, то институт «Ане-нербе» занимался их поисками вполне серьезно. Правда, Гитлер старался на людях не высказывать свою заинтересованность в археологических раскопках, но его с успехом заменил обожавший все мистическое Гиммлер, который и был фактическим руководителем «Аненербе».

– А зачем, по-вашему, нацистам были нужны все эти сокровища? – спросил Ральф.

– Во-первых, в Германии тридцатых годов некоторые влиятельные персоны всерьез считали, что святые сокровища наций – это источник дополнительной оккультной силы. Во-вторых, результаты находок интерпретировались таким образом, чтобы доказать превосходство нордической расы. Это было частью процесса «восстановления исторической справедливости», а чаще всего – простым переписыванием истории. Я думаю, немцы легко принимали на веру любые чудовищные фальсификации, лишь бы только они помогли им забыть унижения Версальского договора.

– Стоп, а какую священную силу хотели почерпнуть идеологи рейха с помощью чаши, из которой пил вино еврей Иисус Христос? – перебил Антон рассуждения Александра Валентиновича.

– С тобой не соскучишься. Впрочем, вопрос интересный. Я где-то читал, что самое удачное оправдание поискам и возвеличиванию истории Грааля в рейхе придумал любимый композитор Гитлера Рихард Вагнер. Он заявил, что в жилах Иисуса текла арийская кровь! А после все, видите ли, переврали историки. Отсюда, в свою очередь, вытекало, что рыцари Грааля должны были принадлежать к германской расе, а значит, поиски Святой Чаши или священного камня есть внутригерманская одиссея, призванная восстановить истину. Истину при этом можно было восстановить только с помощью активного и дорогостоящего изучения «наследия предков».

– Поистине, сам Господь вмешался в эту историю и затмил их разум, – вздохнул Ральф. – Грааль не достался нацистам, а его поиски в итоге привели их к гибели.

– Очень даже может быть, – задумчиво произнес Александр Валентинович. – Я считаю, нет дыма без огня и существуют неподвластные нам энергии и центры влияния на события. Вот, к примеру, как объяснить, что великое пророчество, связанное с останками Тамерлана, в действительности сбылось? Ведь война между СССР и Германией началась именно через три дня после того, как могилу Тамерлана потревожили, то есть как и было предсказано…

– Но война так и так началась бы, – возразил Антон.

– Точно. Не факт, правда, что именно 22 июня… Все дело в причинно-следственной связи. События, поступки и даже намерения людей могут не влиять друг на друга непосредственно, но, накапливаясь, в итоге создают центры силы. Их природа пока неподвластна разуму большинства людей, но при их концентрации важна любая мелочь, любая деталь, любая мысль… Впрочем, это слишком сложно. О таких вещах в бане не говорят.

– Но ведь вожди рейха не могли не быть прагматиками? Они что, тратили деньги на бесполезные раскопки до конца войны исключительно для того, чтобы получать все новые и новые подтверждения величия прошлого Германии и главенства арийской расы в истории человечества? – не унимался Антон.

– Не совсем. С их точки зрения, подход был вполне рациональный. Они стремились создать новую веру, неоязыческую религию, где христианского бога должен был заменить новый бог – Адольф Гитлер. И он продолжал бы жить и после смерти. Об этом всерьез думали, готовили чертежи культовых сооружений.

– Как наш мавзолей?

– Думаю, значительно монументальней… Генрих Гиммлер и умы в его СС всячески пропагандировали новые ритуалы, в основе которых лежало поклонение огню. И это не спонтанный бред бесноватого фюрера или его спятивших товарищей по партии. Поклонение огню – культ древний, и его приверженцами были и египетские жрецы, и эллины, и средневековые алхимики, среди которых самым известным считается Фома Аквинский. Алхимики даже знаменитую аббревиатуру на изображении распятия – I.N.R.I. – расшифровывают не как «Иисус из Назарета, Царь Иудейский»…

– А как же?

– Сейчас… Igne Natura Renovatur Integra – «сущность полностью обновляема в огне». Так вот, у эсэсовцев, как передового отряда партии, даже свадьбы проводились по собственным правилам, которые наполовину походили на венчание, где вместо священника присутствовал «посвященный» офицер, а наполовину – на наш прием в пионеры. Так что в мире просто не должно было остаться ничего, кроме той новой религии, с ее собственными символами, вобравшими в себя самые удачные находки из древнейших верований. Ценные артефакты должны были укрепить мощь Третьего рейха, потому что там верили в их реальную силу.

– А вы сами верите в реальную силу священных предметов? – поинтересовался Ральф.

Александр Валентинович задумался на минуту:

– Мне такого права не дано – рассуждать на тему, верить во что-то или не верить. К сожалению, я не обладаю реальными знаниями… То есть я много читал, много общался с интересными людьми еще на прежней работе, но не принадлежу к какому-то братству посвященных. Felix qui potuit rerum cognoscere causas – «Счастлив тот, кто сумел постичь тайные причины», как говорил Вергилий.

– От вас я такое слышу впервые, честно говоря, – удивился Антон. – Вы обычно знаете ответы на все вопросы.

– Если серьезно, я несколько озадачен информацией, которую получил от своего друга из ФСБ…

– Который в больнице?

– Да. Понимаешь, какое дело… Курт Шерхорн участвовал в одной «археологической» экспедиции, которую курировал не кто иной, как сам рейхсфюрер Гиммлер. По легенде, они искали сокровища Ладожского озера…

– Что еще за сокровища?

– Была сказка, что в районе Ладоги спрятаны несметные богатства и что их охраняют водяные. Вскоре после прибытия на место экспедиция исчезла, но через два месяца вновь объявилась где-то в Смоленской области, а после – в Калужской. Опуская подробности, скажу только, что она там и сгинула, а единственным выжившим, по крайней мере исходя из официальной версии, числится Курт Шерхорн.