Текст книги "Немец"

Глава тридцать первая

В «Штрандотеле Марчетти» не оказалось ни одного свободного номера. Антон снял комнату в гостинице с милым названием «Die Forelle». Изображение веселой рыбки тут встречалось на каждом шагу, и даже к ключу от номера, который наш герой получил на ресепшен, была прикреплена двухсотграммовая бронзовая форель.

Эту гостиницу построили на берегу озера Мильштатт во второй половине XIX века представители местной семьи Анивантер. Здесь имелся свой причал, открытый бассейн и ресторанная терраса, с которой постояльцы подкармливали белых лебедей. В связи с наступлением холодов в «Форели» готовились к закрытию сезона, так что Антон застал последние деньки ее работы в этом году.

Любой советский по рождению человек испытывает диковинное ощущение в первые минуты пребывания в гостинице на чужой стороне. Опьянение волей и иллюзия освобождения от всех на свете проблем неизменно охватывают постояльца, даже если окна его комнаты выходят на автостоянку. Когда Антон оказался на балконе своего номера, у него дыхание перехватило: синяя гладь озерной воды, уходящая к другому берегу, хоровод необычных красок здешней осени и чистейший воздух восторгом рвали душу на части. Противоположный берег облюбовали симпатичные домики с причалами для катеров. Наверняка в каждом из них имелись уютные гостиные с каминами, перед которыми так прекрасно сидеть холодными вечерами, попивать крепкие альпийские настойки, вспоминать хорошее и мечтать.

В который раз Антон ощутил острое желание не возвращаться из-за кордона. И тут же, в который раз, понял, что это невозможно.

Внутренний голос вторил ему, произнеся это неумолимое слово «невозможно», а вслух очарованный райскими видами гражданин России почему-то произнес:

– Вот же засада!

…И набрал номер Игорька.

– Привет, дорогой, – в трубке прозвучал далекий и родной голос воронежского дружка.

– Здорово, братец. Ну вот, я в Австрии, стою на балконе, любуюсь горами и озером. Тут еще лебеди есть. Как ты там?

– Все в норме. Громилу того, что нас с тобой хотел уконтрапупить, посадят. Говорят, на нем штук десять разных дел.

– Значит, не зря мы все затеяли – хотя бы бандита помогли взять. Ты к тете Кате, в смысле к Екатерине Михайловне, не заходил? Проведай при случае.

– Есть.

– Слушай, я тебе перезвоню еще сегодня или завтра. Хочу набрать дяде Саше.

– Привет ему. Давай, до связи, не шали там.

– До связи. Шалить не буду.

Антон улыбнулся, поискал в телефонной книжке номер дяди Саши, позвонил ему.

– Александр Валентинович, здравия желаю!

– Привет, привет, – отозвался тот. – Ну, как там заграница поживает? Загнивает?

– Разумеется. Настолько, что нет сил отсюда уехать.

– Эй, ты это брось! Остаться решишь – найдем и вернем силой, – с напускной строгостью проговорил Александр Валентинович.

– Знаю, наблюдал ваши возможности. А в действительности, дядь Саш, я же все понимаю. Пусть сейчас это австрийские Альпы, а завтра будет Мюнхен или сад Тюильри в Париже – все это прекрасно, но это другой мир, в котором все не так, как у нас, то есть все, как у людей. Живет он по законам и правилам, к которым мы можем приспособиться, но никогда не сумеем принять… В этом беда наша, наказание. Наша земля держит и не отпускает.

– К чему такие красивые речи? Ты ведь не интервью даешь. И с чего такая меланхолия вдруг?

– Пейзаж навеял.

– Значит, скоро пройдет. И запомни: «Не бегству вверяй свое спасение, но перемене нравов».

– Кто это сказал?

– Иоанн Златоуст. Задолго до нашего с тобой рождения, а также основания Москвы, Воронежа и твоего любимого Мюнхена. Ладно, бывай здоров, если что – звони. Тебе, кстати, от Карена привет.

– Ему тоже передайте. Увидимся!

…Вдоволь насладившись видами озера и Альп, Антон спустился в лобби отеля. Отсюда был прямой выход к Мильштаттерзее. Дорожка, что вилась по еще зеленой лужайке, привела его к озеру. Солнце садилось, был полный штиль. Невзирая на прохладу, Антон, умиротворенный, почти счастливый, целый час простоял на берегу.

Сегодня вечером он увидится с Ритой. Вот бы еще встретиться с Ральфом… Странное дело, но в свои сорок лет он приобрел друга, настоящего, надежного, интересного. В какой-то момент Ральф перестал быть для Антона «немцем Ральфом», а стал ему просто другом.

Да… сегодня свидание с Ритой. Антон уже не раз представлял себе их встречу, и счастье теплом накрывало душу. Сердце трепетало, как у восемнадцатилетнего. Любовь возвращала Антона к настоящей жизни, которую он чуть было не растерял в нескончаемой рутине. Он верил, чувствовал, что Рита – это навсегда. И впервые в жизни слово «навсегда» не пугало, не настораживало и не вызывало сомнений. Он знал теперь, что у него есть шанс изменить свою жизнь. Наблюдая, как солнце исчезает за горными хребтами, Антону было легко не думать о том, любит ли его Рита и как может сложиться их общая жизнь. Он просто ждал вечера. И вечер наступил.

Они договорились встретиться в его гостинице, за ужином в ресторане. Рита пришла ровно в семь часов. Антон заблаговременно спустился в лобби и с показным интересом разглядывал старинное фото отеля, когда она его окликнула.

Они сидели в одном из залов ресторана, где через широкие окна открывался вид на озеро Мильштатт. Администратор, а по совместительству местный сомелье с гренадерской выправкой и гордым нравом швейцара из московского «Националя» времен СССР, не долго думая порекомендовал им самое дорогое вино, и Антон с понимающей улыбкой сообщил ему, что всецело доверяет его вкусу. Несмотря на отмеченную нами ранее славянскую красоту, Рита все же оставалась практичной немкой, и такое ненужное расточительство ей было непонятно. Она еле заметно покачала головой и, улыбнувшись, посмотрела на Антона.

Тот, в свою очередь, не переставая удивляться поворотам судьбы, глаз не сводил с Риты. В этот вечер она показалась ему еще очаровательней, чем во время их первого свидания в Мюнхене и встречи в аэропорту. Он волновался, но волнение было приятным, долгожданным.

– Расскажи, что ты делаешь в этом городе? – спросил Антон, разглядывая бокал с вином.

– Да тебе не будет интересно, – ответила Рита, махнув рукой. – Впрочем, расскажу чуть позже. Очень хорошо, что тебе удалось вырваться. Мне обязательно нужно было тебя увидеть…

– Мне тоже очень хотелось увидеть тебя, – произнес Антон. – Знаешь, в эту самую минуту я ощущаю такое спокойствие, будто все плохое осталось навсегда в прошлом. Мне даже иногда кажется, что я сплю. Причем просыпаться совсем не хочется.

– Антон, я должна тебе сказать… То, что было в Мюнхене… В общем, со мной до тебя такого не случалось. Я повела себя слишком спонтанно, мне кажется, тебя это могло насторожить.

– Что ты имеешь в виду?

– Это трудно объяснить. Послушай, давай уйдем отсюда, погуляем и поговорим.

– Давай здесь поговорим, – возразил Антон. – Тебе тут не нравится?

– Нравится, очень нравится, не в этом дело… Ну, я прошу тебя…

– О’кей, разумеется, – Антон слегка растерялся, попросил счет.

В душу закралось нехорошее предчувствие.

Они прошли по набережной вдоль небольшого причала, где легкая волна чуть нежно плескалась о борта лодочек, поднялись к главной дороге, пересекающей городок от начала до конца. Перед ними выросли стены старинного бенедиктинского монастыря.

– В этот час можно в монастыре гулять? – спросил Антон.

– Конечно, тут можно гулять где хочешь, круглосуточно, – ответила Рита. – Как раз сейчас там тихо и, должно быть, никого нет. Ведь уже почти десять часов вечера. Пойдем!

Они перешли дорогу, проследовали через низенькую арку и оказались на территории монастыря. Первое, что увидел Антон, – металлические фигурки козлят. Подобно этим странным скульптурам, все здесь было неподвижным. Казалось, время остановилось, и не было за воротами обители суетливого мира. Посреди монастырского двора рос огромный дуб. На лавке, ожерельем опоясывающей старинное дерево, мирно спала белая кошка.

Пройдя через древнюю галерею, заложенную, как гласила надпись на мраморной доске, аж в 780-м году, Рита и Антон оказались на Площади Иезуитов, перед воротами, ведущими к монастырской церкви. Ее живописные башни всегда были визитной карточкой, символом Мильштатта.

Справа от ворот находилась ниша, которая привлекла внимание Антона. В ней разместились две мемориальные доски, а над ними были начертаны годы двух мировых войн: 1914–1918 и 1939–1945. Венчала композицию картина, изображающая Иисуса в розовом хитоне, склоняющего голову над умирающим солдатом.

В этой картине одновременно было столько скорби, боли, но и утешения, всепрощения и надежды, что Антон остановился как вкопанный, не в силах оторвать от нее взгляда.

Подул легкий ветерок, зашелестела листва. Антон и Рита вошли на территорию церкви, которая одновременно служила местом для двух десятков старинных захоронений.

– Очень необычная картина, – промолвил Антон, в задумчивости оглядывая пейзаж.

– Ты про фреску в нише, перед входом?

– Да.

– Что в ней необычного с твоей точки зрения? Это просто памятник австрийцам, которые не вернулись с войны, да и все…

– Понимаешь, Рита, я еще никогда не видел памятников, как бы это сказать, простым солдатам стран, с которыми мы воевали… Очень странное чувство.

– У тебя это вызывает протест?

– Разумеется, нет. Просто надо к этому привыкнуть. Ты вот знаешь, например, что немецкая речь у нас до сих пор на каком-то подсознательном уровне воспринимается через рассказы, фильмы, воспоминания о войне? То есть настораживает.

– Правда? Очень странно. Столько лет прошло после войны. А потом – солдаты есть солдаты… Они идут воевать, потому что кто-то развязывает войны – у простых людей никогда не было выбора. Но у каждого из них был и есть Бог, и только он один утешает, приходит на помощь в самый трудный час… Это и есть главный смысл картины. Это же не памятник фашизму, в конце концов…

– Это я понимаю, скорее даже чувствую. Знаешь, хорошо бы сделать общий памятник павшим солдатам всех воевавших армий, потому что для Бога все равны.

– Да, хорошо бы… – проговорила Рита сдержанным тоном, слегка пожимая плечами, словно хотела послать Антону вежливый сигнал, что тема эта ей не кажется уместной на свидании.

– Хорошо, только невозможно, – подумав, добавил Антон. – Даже памятники, бывает, продолжают воевать. У нас в каждом селе почти что… Впрочем, ладно, действительно хватит.

Они молча гуляли по монастырю. Наконец уселись на лавку под дубом, где дремала местная кошка. Антон взял Риту за руку. Она придвинулась к нему.

– Рита, – заговорил Антон, – у меня такое чувство, что ты хочешь мне что-то рассказать, но никак не можешь решиться.

Рита убрала руку, слегка отстранилась от Антона:

– Ты угадал…

– Тогда говори, не бойся. Что произошло?

Рита глубоко вздохнула и заговорила:

– Антон, я знаю, зачем ездил в Россию твой приятель Ральф Мюллер. Я знаю про ваши похождения в одной русской деревне. Мне известно, что за вами следили спецслужбы и что вы в итоге так и не нашли то, что искали…

Во многих книгах читал Антон фразу «как гром среди ясного неба», но только сейчас понял, что же на самом деле она означает. Действительно, слова Риты прозвучали для него словно гром среди ясного и чистого альпийского неба, в этом райском дворике под старинным дубом. Обида и разочарование охватили все его существо.

Однако на смену минутной слабости и отчаянию пришли тупое спокойствие и уверенность. Он несколько секунд разглядывал Риту, а после спросил:

– И что с того? Если ты так много знаешь, тебе должно быть известно, что дело это теперь прошлое. Решили поиграть в детектив, и у нас ничего не вышло. Жизнь, оказывается, очень прозаичная штука.

– Антон…

Рита смотрела на него как-то странно. Ему даже показалось, что в ее глазах появилась жалость, и это взбесило.

– Рита, можно ведь было обойтись без всей этой игры. Или как?

– Послушай, в этой игре я всегда была на твоей стороне.

– Что ты говоришь? Каким же образом? – Антон взял себя в руки.

– Я тебе все расскажу. Ты только слушай меня и верь мне, хотя я понимаю, что это нелегко… – говорила Рита. – В «Хофброе» я появилась не случайно. Мне необходимо было завязать с тобой знакомство и понять, на чьей стороне ты играешь…

– Это понятно, что не случайно. Скажи мне сначала, на чьей стороне ты играешь сейчас?

– В общем, я играю на стороне «хороших парней». Я работаю в агентстве БНД. Тебе знакомо это название, надеюсь?

– Твою мать… Я хотел сказать, этого мне только не хватало, – Антон покачал головой. – И как же мне везет в последнее время на спецслужбы!

– Итак, что сказано, то сказано, – вздохнула Рита. – В последние месяцы нам не давала покоя странная активность, которую развил некто Курт Шерхорн, личность неординарная, в свое время игравшая не последнюю роль при выполнении специальных миссий так называемого Института по изучению наследия предков…

– Ага, чертов институт «Аненербе». Жил себе и не думал, что буду это название повторять по десять раз на дню.

– «Аненербе». Господин Шерхорн стал следить за семьей Мюллеров из Ландсхута, интересовался историей Мюллера-старшего, сгинувшего во время войны где-то на Восточном фронте. И тут неожиданно появляешься ты. Нам поначалу показалось, что ты из русской разведки, но догадка не подтвердилась.

– Похож на шпиона?

– Если мы говорим о киностереотипах, то ответ утвердительный… После мы предположили, что ты одиночка, что-то ищешь в частном порядке, ведь подозревать тебя в сговоре с Шерхорном у нас оснований не было. С русскими коллегами связались… Мы с ними в последние годы активно сотрудничали по проблеме реституции. Ну и с этого момента стали с ними обмениваться информацией о ваших «захватывающих» приключениях, не теряя при этом из виду Курта Шерхорна. Когда его, по согласованию с нами, безнаказанно выпустили из России, я отправилась по его следу, потому что выяснилось, что его путь лежит в Чехию, в замок Либенштайн – во времена национал-социализма это была одна из тайных резиденций спецслужб, которые курировал рейхсфюрер СС. С Шерхорном я там разминулась. Он поехал к себе домой, в Мильштатт…

– А, теперь понимаю, зачем ты здесь. Но я-то тут при чем, если наши с тобой отношения – всего лишь часть твоей работы?

– Не торопись, пожалуйста… Все же вы, мужчины, бываете чрезвычайно нетерпеливы. И вот я здесь, в Мильштатте, в двух кварталах от места, где обосновался Шерхорн.

– Смотри, не упусти дедушку. Того и гляди, сбежит опять в Россию.

– Не сбежит. Лишь бы только был жив и здоров. Он – последняя ниточка к разгадке большой тайны.

С неба упали несколько больших дождевых капель. Зашелестела листва над скамейкой. Некоторое время они сидели молча, игнорируя дождь.

– Рита, – прервал наконец молчание Антон, – и все-таки зачем я сюда приехал?

– А ты не понимаешь? Хотя, конечно, можешь не верить мне, тем более после того, что я тебе рассказала. Но обещаю, с этой минуты между нами не будет никаких недоговоренностей, никакой лжи.

– Если, конечно, между нами все еще что-то будет, – проворчал Антон, чувствуя, что она говорит правду.

Рита придвинулась к нему, а Антон почти машинально накрыл ей голову капюшоном.

– Промокнешь.

– Мне нет до этого дела.

– Я, ты знаешь, почувствовал уже тогда, в аэропорту, будто мы с тобой знакомы сто лет. Ты показалась мне очень близким и родным человеком. Не суди меня строго, мне действительно так показалось. Говорю вещи, которые сплошь и рядом звучат в любой мелодраме, но ведь других слов не придумано. Я наивный и глупый мальчишка, простой русский романтик. Человек прошлого.

Рита достала из кармана куртки пачку сигарет, закурила. Эта скамейка, осенний дождь и смешивающийся с озоном аромат табачного дыма отчего-то напомнили Антону его деревенское детство с бесконечными ночными посиделками. Стало легче дышать, будто вновь открылись миру усыпленные «жизненным опытом» части сознания.

– Антон, – прошептала Рита, – я не совсем уверена в себе, но ты меня послушай еще немного, а после уж сам решай, было между нами что-то или нет. – Рита достала из пачки вторую сигарету.

– Дай мне тоже, – попросил Антон.

– Вот, пожалуйста… Мне действительно поручили вполне конкретное задание, связанное с тобой и твоим другом, причем это был мой первый опыт подобного рода… Я ведь служу не в оперативном отделе. Впрочем, это уже действительно не важно. Скажу только, я сама напросилась. Изучение проблемы реституции, то есть возвращения культурных ценностей, связано с работой в архивах, в том числе в архивах «Аненербе». А в этом вопросе мы очень рассчитывали на наших русских коллег, потому что большая часть документов института оказалась в конце войны в СССР. Но всерьез эти бумаги у вас долго никого не интересовали, кроме, пожалуй, одного человека по фамилии Погоний…

– Карен Федорович, – спокойно заметил Антон.

– Да, Карен. Именно благодаря его усилиям Шерхорну сошли с рук все его подвиги в России. Мы понимали, что, находясь за решеткой, он вряд ли сумеет привести нас к тайне, за которой охотился.

– Хорошо, это более-менее понятно, – заметил Антон. – Но отчего две могущественные спецслужбы так заинтересовались историей простого ефрейтора Ральфа Мюллера?

– Ничего удивительного, – Рита улыбнулась. – В поисках реликвий, культурных ценностей, утраченных раритетов не бывает мелочей. Так и приходится по крупицам добывать информацию. Бывает, что самый незначительный на первый взгляд документ в итоге приводит к разгадке. Именно мелочи помогали совершать величайшие открытия и находки. У нас говорят «es kommt doch endlich an die Sonnen».

– Что это значит?

– «Все тайное в итоге становится явным», примерно так можно перевести на английский.

– А у нас говорят: «Сколько веревочке ни виться, а кончику быть».

– А как это переводится?

Антон попытался дословно перевести эту пословицу на английский язык.

– Образно… Кстати, хотела тебе еще раз сказать, что мне очень нравится, как звучит русский язык. Ты мне читал, я помню.

– Я тебе водительские права свои цитировал. Но, если хочешь, потом чего-нибудь… нормальное почитаю, – ответил Антон и улыбнулся. – Продолжай, пожалуйста.

– Хорошо. Итак, в самом начале любого расследования никто не знает, к чему приведет эта самая «веревка», как ты говоришь. Быть может, мы нападем на след Янтарной комнаты или отыщем пропавшие картины, а может быть, напишем новую страницу в истории самого Священного Грааля.

– Ты знаешь, что Шерхорн рассказал нам в деревне?

– Да, в общих чертах… Он говорил про Копье Судьбы?

– Точно, мы даже нашли его копию.

– Меня удивляет всеобщая уверенность, что это копия. Впрочем, если там был Карен… Он большой специалист в этих делах. В любом случае, все документы по экспедиции, в которой числился Шерхорн, находятся у вас, в России…

– Бог с ним, с Шерхорном, Рита. Если честно, мне жаль только, что мы так и не отыскали следов дяди моего друга. А в копья, граали и другие чудеса я не верю. У нас в России чудеса были запрещены несколько десятилетий. Вот и повывелись. Остались только лешие и ведьмы, которых мы зовем бабами-ягами. Да, а как ты узнала, что мы с Ральфом отправимся в «Хофброй»? Вы что, прослушивали наши телефонные разговоры, следили за нами?

– Не усложняй, пожалуйста, Антон, – Рита засмеялась. Она смеялась впервые с того момента, как они встретились в лобби гостиницы «Форель». – Во-первых, у нас не было санкции на прослушивание разговоров…

– Рита, Рита, не говори мне только, что ваши спецслужбы действуют только в рамках закона. Они тогда ничего и никогда не могли бы добиться…

– Антон, наверное, все-таки не очень важно, как мы узнали, что вы будете обедать в «Хофброе». Или тебя это интересует в первую очередь?

Рита сделала ударение на фразе «в первую очередь».

– Ладно, не буду спрашивать. Пока не буду, – ответил Антон, улыбаясь.

– И правильно. В ресторане я тебя сразу узнала, хотя у меня была не очень качественная фотография…

– Раз у тебя есть моя фотография, для восстановления справедливости мне понадобится твоя.

– Увы, со мной лишь водительские права, и мне придется либо отдать тебе их, либо отложить восстановление справедливости на потом… Так вот, я тебя узнала, а потом ты подошел ко мне. Подошел почти сразу, что меня, как сотрудника, выполняющего задание, должно было обрадовать, но в действительности немного расстроило.

– С какой стати?

– Ты показался мне довольно симпатичным и интересным. И вдруг действуешь, словно тривиальный ловелас.

– А какая разница, если я всего лишь «объект» для разработки? Все-таки женщины устроены по-особенному, даже женщины-разведчицы… Рита, признаться тебе, когда в последний раз я вот таким или похожим образом знакомился с девушкой?…А, так тебе неинтересно? А я все равно скажу: это было десять лет назад! Так что мой поступок – это исключение, а не правило.

– Похоже на правду. Как можно тебе не верить, если ты до сих пор не разучился краснеть?

– Брось, когда это было?

– Да вот, например, сегодня при встрече в гостинице!

– Ну, о’кей, может быть. Хорошо, что сейчас темно…

Рита взяла его за руку, прошептала, крепко сжимая пальцы:

– Не так темно, чтобы не видеть твои глаза… Самые красивые глаза на свете… В тот вечер мы с тобой ужинали, гуляли, разговаривали и, к своему стыду и ужасу, я поняла: со мной что-то происходит. И я сразу почувствовала, что ты-то как раз не можешь быть на стороне «плохих парней». Меня это порадовало. К тому же я сто лет ни с кем так долго не разговаривала на разные темы. Мне было с тобой очень интересно, а потом, если честно…

Она замолчала.

– Договаривай уже.

– Ah, so! Ну ладно… если честно, ты мне просто очень понравился.

– Ты, наверное, вся в работе, все время занята в своих архивах, а тут парень из России…

– Хочешь сказать, подвернулся русский, что еще нужно немецкой архивной ratte?

– В смысле, «крысе»? Не говори так, Рита, ведь знаешь, что ты уникальная, ты… ты очень красивая. Впрочем, это все не то, хотя, конечно… Ты необычная, ты умница, я таких не встречал. И достойна ты самого лучшего на свете принца, а не русского пьяницы.

Рита крепко сжала его руку в своих ладонях. Антон мог поклясться, что в эту самую минуту он прочел в ее глазах нечто большее, чем секундный «приступ нежности».

– Кстати, пьяница, – прошептала Рита, – мне что-то холодно. А ты меня совсем не обнимаешь сегодня. Может, пойдем где-нибудь посидим, кофе выпьем?

Антон обнял Риту и поцеловал в щеку.

– Зачем же кофе? – произнес он. – Я тут прихватил с собою кое-что – это тебя согреет.

И с этими словами он достал из кармана куртки небольшую бутылочку местного бальзама «Ягерти». Седобородый охотник лукаво подмигивал с этикетки.

– И как тут не поверить, что все русские – пьяницы, – Рита всплеснула руками. – Что это у тебя? Дай-ка взглянуть… Ого! Шестьдесят градусов! За кого ты меня принимаешь?

– Я принимаю тебя за германскую разведчицу, выполняющую секретное спецзадание. Если хочешь еще что-то у меня выведать – пей!

– Хорошо, ты прав, – Рита решительно взяла бутылочку в руки. – Пускай это будет частью моей работы, тем более что ты еще не все мне рассказал, верно?

– Далеко не все, – кивнул Антон.

Рита сделала глоток, сморщилась, Антон протянул ей заранее заготовленную шоколадку – он прихватил несколько штук из вазочки на стойке регистрации отеля.

– Майн гот! – прошептала она, протягивая бальзам Антону. – Ваша очередь, товарищ.

– Охотно. Кстати, я заметил, что, когда ты пьешь крепкое, всегда переходишь на немецкий, почему?

– Ты тоже не замечаешь, как иногда ругаешься по-русски, я же слышу.

Антон выпил, и ему стало тепло.

– Ты больше ничего не хочешь мне сказать, Рита? – спросил он.

– Много всего… Когда я провела с тобой ночь, это еще могло выглядеть как смелое оперативное решение с моей стороны, но мой поступок в аэропорту Штрауса… Об этом стало известно. Я не знаю, каким образом. Но тем не менее меня не поняли, пришлось объясняться. Хорошо, что кредит доверия еще не был исчерпан…

– Как же ты решилась приехать меня проводить? Ты же знала, что за мной могли следить?

– Это был импульс. Мне очень хотелось тебя увидеть еще раз. Я была уверена, что больше мы с тобой не встретимся. А мне так хотелось, чтобы ты знал: все, что произошло, было абсолютно искренне…

– Не знаю, зачем я тебе все это говорю… А, ладно! Я просто жил нашей встречей, мечтал о ней, правда, в перерывах на общение с почтенным Куртом Шерхорном и еще с его подручным, полуживотным. Я тебе несколько раз звонил…

– Знаю, но я не снимала трубку, потому что мне обязательно надо было тебя забыть.

– У тебя кто-то есть?

Рита не ответила.

– Ты любишь кого-то? – не унимался Антон.

– Есть у меня парень, родителям нравится. Из простой семьи, но очень хороший, мы еще со школьных времен дружим. Но я его не люблю. И никогда не полюблю. Обычная история: для меня он как брат, а себя считает моим женихом и на каждом углу про это болтает… Антон, я прошу, проводи меня до машины и отпусти. Мне предстоит многое обдумать. К тому же… к тому же есть кое-какие незавершенные дела в этом городе.

– Шерхорн?

Она молчала. Потом встала со скамейки. Антон тоже поднялся. Понимая, что ей нужно идти, он не хотел ее отпускать. Конечно, можно было продолжить разговор и уговорить ее остаться. Но для чего? Еще одна ночь вместе, а после – никакого будущего, тоска и пустота.

Она взяла его под руку, и они направились к монастырским воротам, за которыми жил своей размеренной жизнью маленький город Мильштатт.

На стоянке гостиницы «Форель» они расстались.

Машина Риты скрылась за живой изгородью, отделяющей территорию отеля от дороги, а Антон остался стоять на месте. Совсем один. Пока к нему не подошел огромный черный кот, скорее всего, хозяин здешней территории. Обнюхав Антона, кот уселся рядом. Антон погладил кота, встал и, отыскав на стоянке свою машину, сел в нее и включил радио. Порывшись в «бардачке», достал привезенный из России диск Визбора. Над притихшим городом зазвучали добрые стихи о чистых и наивных порывах…

Через час Антон сидел на балконе своего номера, закутавшись в одеяло. Рядом на столике стояла неначатая бутылка бурбона Maker’s Mark. Антон купил ее в гостиничном баре, вспомнив, что когда-то, много лет назад, во время командировки в Америку, этот напиток поразил его своей эффективностью и отсутствием неприятных утренних последствий.

Но вот уже полчаса Антон не мог решиться открыть бутылку. Напиться и забыть обо всем – слишком стандартное решение, в большинстве случаев беспроигрышное лишь на короткое время. Антон услышал, как что-то тяжелое плюхнулось в озеро, и вскоре до его слуха донеслись всплески воды, словно кто-то решил поплавать в озере, вот-вот готовом превратиться в каток. Антон подошел к краю балкона и увидел, как из воды вышел подтянутый пожилой джентльмен, обмотал себя полотенцем и резво засеменил по каменной дорожке к отелю.

«В сауну побежал, – подумал Антон. – А что если пойти попариться, искупаться в озере?»

Эта идея показалась ему более продуктивной, чем выпивка в одиночестве. Быстро собравшись, Антон уже через пять минут входил в помещение местного спа-центра. Здесь пахло благовониями, звучали успокаивающие этнические мелодии.

Антон сбросил халат и залез под душ. В сауне, поддав воды на камни и забравшись на верхнюю полку, он решил выйти отсюда, только когда организм решительно попросится пробежать стометровку до спуска в ледяную воду озера Мильштатт и окунуться в это самое озеро с головой.

Антон видел, как в соседнюю сауну вошли три совершенно раздетые женщины. Несмотря на почтенный возраст, держались они очень уверенно. Минуту спустя какой-то господин заглянул в парилку, где нежился Антон, но тут же принял решение последовать за женщинами. Скорее всего, его спугнули плавки Антона, который не мог привыкнуть к тому, что в германских и австрийских банях принято париться нагишом.

А между тем в соседнем помещении наблюдался бесспорный аншлаг. За некоей молодой парочкой туда же последовал низенький дедуля в длинных черных трусах. Через секунду дедушка пулей вылетел из парилки, решительным движением скинул с себя трусы, повесил их на вешалку рядом с халатом Антона и вернулся в парилку.

Наблюдая диковинную картину, Антон подумал, что ему сейчас очень не хватает друзей. С другой стороны, ему иногда нравилось оставаться одному – наедине со своими мыслями, чувствами и привычками.

Вернувшись в номер, Антон открыл бутылку бурбона, налил полстакана и, поставив его на столик перед кроватью, включил телевизор.

Дождь на улице давно прекратился. Появились звезды, по озеру пролегла лунная дорога. Антон спал. В недопитом стакане с бурбоном растаял лед.

Где-то около часа ночи в дверь номера постучали. На пороге стояла Рита.

– Gruss Gott. Какой же у тебя домашний вид и волосы растрепанные! – сказала она, улыбаясь.

…Они лежали обнявшись и смотрели на уходящую луну.

– Знаешь, о чем я думаю? – подал голос Антон.

– О чем?

– Эта земля намного ближе к раю, чем все другие края, где я был.

– А знаешь, о чем я думаю?

– Говори.

– О том, что эта комната намного ближе к раю, чем все земли, в которых я побывала.

За окном уже совсем рассвело, Рита приподнялась на локте и, глядя Антону в глаза, прошептала:

– Ты обещал мне почитать что-нибудь по-русски.

– Я знал, что ты вернешься…

– А я тебя попросила мне почитать, разве нет?

– Я помню, подожди, дай немного подумать…

– Хорошо, только недолго, пожалуйста.

– Ты спешишь?

Она молчала.

– Вернулась, чтобы снова уйти? Говори как есть, я пойму.

– Мне действительно пора уходить…

– И что так скоро?

– Мне надо, Антон.

– Стоило ли возвращаться?

– Я вернулась к мечте, которой не сбыться. Не могла не вернуться. Ты ведь ждал меня, верно?

– Да, я ждал тебя.

Пять, десять, пятнадцать минут… А может быть, и все полчаса комната звенела тишиной. И даже природа за окном за это время не издала ни единого звука.

Рита поднялась с кровати, прошлась по комнате, нашла свой халат и, набросив его, села в кресло.

– Антон, дорогой Антон… ты не понимаешь. У меня очень непростая работа. И чем дальше я буду впутываться в эти отношения, тем трудней мне будет сохранять их в тайне. Надо понимать, что, встречаясь с тобой, с человеком, за которым мне поручено следить, я подвергаю опасности свою карьеру.

– Карьеру? Рита, как ты можешь говорить о карьере, когда речь идет об отношениях между людьми? Впрочем… извини, я забыл… Ты же не русская, ты ведь немка, трезвый расчет, все такое… – И добавил по-русски: – Это я, как говорится, в омут с головой.

Рита подошла к Антону. Тот сидел на краешке кровати, разглядывая бокал с бурбоном.

– Антон, пойми меня, пожалуйста, я тебя очень прошу, – глаза Риты кричали и молили его понять то, что понять он был не в силах. – Еще немного, и я действительно в тебя влюблюсь! Что будем делать? Ты же взрослый человек…