Текст книги "Всадник"

– А как ты отличаешь Живущих от Неживущих? Суть то одна.

– Это глупая игра словами, ведь было же сказано…

– А как ты разграничиваешь глупость и неглупость?

– Ты снова за свое…

– Я всегда за свое… И ты это знаешь.

– Я буду вынужден…

– Давай, а я вот на счастье свое или на беду ничего не вынужден. Это удел слабых…

И сказав так, он снова принялся за свою колючку.

х х х

И плакали в своих вонючих норах

От эстетичного экстаза

(Лесь Подеревьянський)

– Да известно ли вам, что Смерть единственный персонаж изображаемый у разных народов практически одинаково?

Да, да это так. Такое впечатление, что художники рисовали ее с натуры. Причем в разное очень разное время и все равно одинаково. Правда, насколько я знаю в один период времени, в Европе в средние страшные века, после того как черная чума выкосила население на четверть, к традиционной косе были добавлены крылья. И драконий хвост. А так все как обычно. Почему?

– Не знаю Карлыч и думать об этом не желаю, если честно…

– Зья, батенька, зья…– профессор нервно засмеялся, слушать его было страшно.

– Саша, вы одно поймите. Космос является цельной, упорядоченной системой, в которой поддерживается определенный порядок, и в котором работают некие законы, действие же их даже мы частично можем отследить на личных частных примерах. Существуют миры называемые астральные. Их суть невозможно постичь нашим человеческим разумом нашими приборами и средствами измерений и наблюдений. Но они существуют независимо от знаний о них тех или иных существ обладающих разумом.

– Ну и что тут такого, помолчи Карлыч, чего-то муторно мне…

– Неудивительно…

А чего удивительного? Ничего. Так и есть.

Карлыч молчать не мог. Видимо конституция у него такая. В минуты опасности, а опасностью так и пахло в воздухе.

– Несчастный монарх. Вы знаете, как его окрестили в народе?

– Ну, Николай. Какой там из них не помню, помню Кровавый был кто-то. Но вроде не этот.

– Эх, Саша, Саша. Кровавым его сделали большевики, вернее окровавленным, после того как расстреляли. А до этого его окрестили Окаянным. Николай отрекся от престола. Так вот. Как говорится, в здравом уме и рассудке. Вопиющий поступок с точки зрения приверженцев монархического уклада. Почему он не передал власть наследнику? Непонятно. Грубо говоря, Самодержец сам отрекся от самодержавия. Да и по отношению к церкви он лавров не снискал. Такой был человек. Своеобразный. Теперь вот современники желают причислить его к плеяде святых. Монархия входит в моду. Все повторяется Саша. Хотя не мне об этом судить. Как говорится, «не судите, да не судимы будете».

Вот же завелся старый черт. Ничего не хочу говорить по этому поводу. Действительно, не нам судить. У нас своих проблем выше крыши.

Жутко здесь, это да. А смысл…

А смысл, мне кажется действительно в том, что мы делаем в данный момент. И все. Именно в данную секунду, терцию, или что там еще…

Потому что возьмите, например, наше рождение. Вот ты родился, и нет смысла. Дальше. Или смерть. Умер и тоже, все, нет дальше смысла.

Потом еще, что интересно. Страх смерти. Что это? Почему он есть? Может не надо его? Вот родился человек, и страх смерти вместе с ним родился. Зачем? Непонятно. Или сразу он не родился, а потом появился, родители научили. Говорили туда не лезь больно будет, сюда не влезай убьет. А если бы не научили, а наоборот бы талдычили, не надо смерти бояться, дерьмо все это. Нету ее этой смерти и так далее, какие бы сущности тогда бы вырастали? Вот вы чувствую смеетесь уже, а смеетесь из-за этого самого страха, а сущности между прочим бессмертными бы и рождались, потому что не может с человеком произойти то чего он не боится…

И вообще страх этот, ни в коем случае не инстинкт самосохранения, это совсем другое, не нужно мешать грешное с праведным. Это качество приобретенное. Так мне кажется.

Чего-то мысли у меня скачут, и башка разболелась. Хотя чего удивляться.

Да и место было довольно неприятное. Понятно, казнь императора российского само по себе событие из ряда вон… Но тут же кроме всего еще присутствовали и дети… Карлыч правда предупредил, что ни тел ни костей нам встретиться не должно, ибо останки в свое время были перевезены и перезахоронены, но кто знает, чего они там пиарщики долбанные на самом деле перевозили… Вобщем, несмотря на развитой цинизм эпохи развитого социализма, вся эта обстановка серьезно действовала на мои расшатанные алкоголем нервы…

– Тсс, кажется, это здесь…

Мы, наконец, добрались до дальней стены этого ужасного подвала. Света разумеется не было. Ни отраженного, никакого… музей, блин.

Превозмогая непонятное оцепенение, охватившее все мои члены без исключения, я чиркнул зажигалкой…

– Как он там говорил?

– Не спешите, Саша… Сейчас…

Пламя обожгло плоть и … Нет, не может быть!..

На стене проступало нечто. Огонек погас, потом вспыхнул вновь, и буквы поползли по стенам, словно змеи…

1921 год от Рождества Христова

Здесь по приказу тайных сил, Царь был принесен в жертву для разрушения Государства. О сем извещаются все народы.

–Что это? – раздался шепот в наступившей тьме, правда в тот момент мне казалось, что тьма никогда и не рассеивалась, с того самого дня, двадцать первого года…

Нет ребята, я никогда не был отъявленным монархистом и монархистом вообще… Но знаете… Нет не знаете вы ничего. Я понял как ни странно всех этих энергетов или как их там. Это было действительно сильное место, куда там ацтекам и прочим, личностям типа Кастанеды. Детские игрушки. Место это было… Опять не хватает слов. Меня, помнится, еще резанула мысль о цинизме Хранителя, хотя для подобного рода сущностей, как я понял, таких понятий не существовало вовсе, это с моей недалекой точки зрения я мог оперировать подобного рода понятиями, да и чего там с нас простых… Ну вы поняли. Я знал очень важных товарищей, которые буквально лопались от сознания собственной значимости и величия. И вещи эти подчас были только по их мнению, и не всегда совпадали с мнением окружающих. А по мнению этих самых окружающих было все совсем не так, но товарищам этим было наплевать на чужие мнения, им было не наплевать только на собственную значимость.

И знаете смешно наблюдать подобную публику, когда она или он попадает, например, в толпу разъяренных матросов. Тем более революционно настроенных, или под наркотиком, не важно. Или просто прохожих, но чем-нибудь серьезно расстроенных. И что тогда мы наблюдаем? Правильно, ничего хорошего. Наши раздутые идиоличности, почему то хотят в этот момент, стать ужасно маленькими и незначительными, а лучше всего незаметными, чтобы не стать мертвыми. И этот страх живет внутри них. Значит внутри они мертвецы, вот такой       я сделаю для вас неожиданный вывод. И самолюбование их исчезает куда-то и прочая надуманная самогордыня. Ох и термины я сегодня выдаю, самогордыня, идиоличности. Надо же!

Нет, ребята это было страшно. Действительно, страшно. Меня не обступали призраки невинноубиенных особ царского… Нет… Это было нечто, как же сказать. Это было соприкосновение с Нечто, или нечтом. Причем соприкосновение такой силы воздействия, что хотелось немедля лететь, левитировать, трансплантировать… короче подальше…Я не пытался в тот момент разбираться в своих чувствах, нет. Я просто сжал изо всех сил руку Карлыча и шепнул:

– Валим…

И мы повалили, тут даже ничего не пришлось загадывать и шептать, хотелось просто отсюда куда подальше, и причем не важно куда. На Чукотку, на Полюс, экватор, в Египет…

Откуда-то из туманного далека, долетел невинный и как всегда своевременный вопрос от Карлыча:

–А вы знаете батенька, как арабы называли христиан?

И тут же последовал не менее быстрый ответ:

–Назара…

«Ну и что?»

Помолчал, потом спросил:

– Вы, Саша стихи любите?

«Ага, ужасно. Как институтка», – подумал Саша про себя, а вслух промолчал. Карлыч молчание мое принял видимо за согласие и продекламировал, с тоскливым выражением скорби на лице. Одухотворенно, получилось.

Я хочу себе построить трон

На огромной холодной горе,

Окруженный человеческим страхом

Где царит мрачная боль.

-Как вы думаете, чье это творение?

«Никак я не думал. Оно мне надо?»

–Карл Маркс, раннее…

«Оппа!»

– А так он еще и поэт? С претензией на генитальность?

– Пытался, по молодости…

– Как все мы.

– Ох, что-то и мне нехорошо,– Карлыч старчески пошамкал губами, а потом вдруг запел неожиданно чистым голосом, негромко, но убедительно.

Боже, Царя храни!

Сильный, державный.

Царствуй на славу нам!

Царствуй на страх врагам,

Царь православный;

Боже. Царя храни!

Боже. Царя храни!

Славному долги дни

Дай на земли!

Гордых смирителю,

Слабых хранителю,

Всех утешителю

Все ниспошли!

«Ага, Карлыч, ты еще и монархист! Тот еще крендель. Пласидо Доминго, Шаляпин, а все туда же, золотая рота, ей богу!»

А профессор меж тем продолжал. От его пения потихоньку, полегоньку, а становилось не по себе. Хорошо не услышит нас никто.

Перводержавную

Русь православную,

Боже, храни!

Царство ей стройное,

В силе спокойное!-

Все ж недостойное

Прочь отжени!

Нет, ну правда, представьте, стоит хлыщ принародно, можно сказать, и орет, что баклан, штаны на коленях вытянуты, манжетки черные, очечки треснутые, а в глазах чисто радуга сияет. Залюбуешься, если близко не знаком. У меня аж мурашки по телу поскакали от этой картины Шишкина, маслом по стекловате. Блин!

Воинство бранное,

Славой избранное,

Боже, храни!

Воинам мстителям,

Чести спасителям,

Миротворителям-

Долгие дни!

У Карлыча прям слезы ручьем по лицу рванули. А он рукавом их вытер и знай свою линию ломит… Я понял, что пока он до конца не допоет не успокоется горемычный…

Будь нам заступником,

Верным сопутником

Нас провожай!

Светлопрелестная

Жизнь поднебесная,

Сердцу известная,

Сердцу сияй!

Тут, наверное, чего-то наложилось одно на одно и ноздри мои впервые за последние несколько лет втянули в себя горячий воздух пустыни…

х х х

Nessun dorma Nessun dorma

Tu pure o Principessa

Nella tua fredda stanza

Guardi le stele

«…Мертвецы правящие нами питаются нашей жизнерадостностью, превращая нас в живых мертвецов».

От этой неожиданной фразы Вера очнулась. Где это было сказано? Кем? Во сне или уже здесь. Она уже твердо поняла, что ВСЕ имеет значение…

В дверцу экипажа вежливо, но настойчиво стучали. Вера быстренько привела себя в порядок, мельком выглянула в окно, там не было ничего кроме придорожной рощицы, и после этого выглянула наружу.

Перед ней стоял незнакомый мужчина, лет пятидесяти, с холодным, и малопривлекательным лицом. Одет он был по-военному строго и если бы не уродливый нос и неприятный лиловый цвет лица, то его вполне можно было бы считать весьма привлекательным. Чуть поодаль гарцевали на черных кобылах неопределенного вида молодые люди при полном вооружении.

Он почтительно подал Присцилле руку и негромко сказал:

– Попрошу вас мадмуазель следовать за мной.

Вера беспомощно огляделась ни ее сопровождающего, ни слуг, ни кучера в пределах досягаемости видно не было.

– А где мои спутники? Сэр…

Лицо незнакомца приобрело невообразимый оттенок и от всей его фигуры вдруг повеяло неземным холодом.

– Они в аду, мадемуазель… Попрошу вас.

Вера сделала пару шагов чисто автоматически, и взгляд ее упал на дорогу за каретой. Сердце ее застучало и замерло, потому что еще несколько человек не особо спеша, раскладывали на обочине тела ее спутников и спутники эти были безоговорочно мертвы.

– Хорошая работа, не правда ли? – ухмыльнулся лиловолицый незнакомец. – Ведь Вы даже не проснулись, как тихо и быстро все это закончилось…

– И что дальше? – Вера сглотнула неприятный комок, застрявший в горле.

Незнакомец равнодушно смотрел в сторону.

– Дальше? Пойдемте со мной. Эй! – крикнул он работающим на укладке трупов,– Ко мне, живо, – а потом продолжил, обращаясь уже непосредственно к Присцилле. – Можете молиться, если желаете. На меня это не действует…

Вера беспомощно огляделась. Кровь бешено стучала у нее в висках.

« Что же делать? Неужели это все… как глупо».

Но ни то, что бежать, даже размышлять было некогда. Двое уже подскочили, стали по бокам. Один ужасно пахнущий наклонился, очень близко и связал руки кожаным ремешком. Потом другой бесцеремонно взял под локоть и потащил, по-другому и не скажешь в сторону от дороги по мягкой траве, туда, где виднелась верхушка небольшой часовенки.

Присцилла хотела упасть в обморок, но кто-то, быть может, Вера не дала этого сделать. И маленькая Присти стала молиться за двоих, ибо дитя современности Вера Одинцова молитв не знала, и молилась горячо и убежденно, глядя наполненными слезами глазами в хмурое британское небо…

х х х

НАЛОЖЕНИЕ ПЕРВОЕ

Fide, sad cui vide

Что-то типа, смотри, кому доверяешь…

Небо сегодня действительно было как в старину. Не знаю, почему, но это словосочетание намертво застряло у меня в голове, а значит, это было действительно так, потому что жизненный опыт мне подсказывал уже неоднократно. Что если чего-то привязывается ко мне, то все неспроста, а я жизненному опыту привык доверять. Мне с ним хорошо, уютней. Что ли…

Джереми, несмотря на наше возможное избавление, по-обыкновению бесился. Ну и пусть его побеситься на свежем воздухе это даже бывает полезно. Что за человек. Как начнет варианты перебирать, с ума можно сойти.

«Идиотская привычка из всего делать пули, а потом ими же себя и расстреливать. То не так это не так…» Я не выдержал и заявил вслух:

–Знаешь ты кто?

Он тупо на меня воззрился.

– Ирод Галилейский!

– Почему?

– Потому что методы решения проблем у вас с ним сходятся…

– Сволочь, вы сударь. Я с вами буду стреляться, – сплюнул он желчью, прямо трава задымилась.

– Не получится,– нагло заявил ваш покорный слуга. – Лицом не вышли… Сударь. И вообще долго мы тут сидеть будем.

Виконт подтянул штаны, осмотрелся по сторонам и сказал:

– Действительно.

Вот это я понимаю. Вот это я узнаю прежнего Дже.

Некоторое время мы молча вдыхали воздух свободы и осматривались. Пейзаж был может быть несколько странный, но в целом ничего особенного, луг вскоре закончился и мы вошли в лес. Погода только, как-то резко поменялась и не в лучшую сторону, потому что явно стал накрапывать дождь. Преследователи наши пропали, как в воду канули, и пока у нас не было тому рационального объяснения. Но это было даже приятно. Видимо все-таки заботиться о нас природа по мере сил, ибо мы ее часть неотделимая и потому весьма важная, что мне, если честно весьма льстит. Собственно и заповеди Христовы в этой связи и даны нам. Просто как законы благополучного существования нашей с вами души. Это в них в первую очередь и изложено.

«Не убий, не прелюбодействуй…»

Тут важно интонацию правильно уловить. И как мне кажется, сказано все это, прежде всего с любовью к нам грешным, а трактовать по разному можно. Сколько нас в свое время святые отцы пугали: «Не укради…» Хм…Богу, в смысле законам природы что? Наплевать по большому счету. Кради сколько влезет, да только платить за это придется и не обязательно деньгами. Не верите? Так спросите у тех, кто украл, все ли в их жизни бренной гладко да приятно? А Бог от этого и предостерегает с любовью к детям своим. Да и прочее… Не надо напрягаться чрезмерно, никакой энергии не хватит на ваши страсти. По сути ведь если разобраться, то и не надо человеку ничего сверхъестественного. От дьявола все это, и красота чрезмерная и уродство и богатство…Золотая середина вот что приоритетно с мировой точки зрения, но ни в коей мере не усредненность, а скажем так достаточность, ибо все в природе стремиться к равновесию, вот о том и гласят те заповеди, однажды услышанные. А выше или ниже от этой богом данной нормы – уже путь к Диаволу, если хотите, который по сути своей и сам является неким сводом вполне успешно работающих законов и правил, только других. А как те законы назвать дело вообще десятое, понятия Бога ли Сатаны человеком придуманы. Символизм во всей своей красе. Человек вообще животное забавное, на символах этих задвинутое, в большинстве своем ни мыслить абстрактно, ни анализировать не обученное, вот и рисует себе картинки позабористее, да страху нагоняет и себе, и грядущим поколениям.

– Дже, так все-таки, мы не закончили наш спор…

– Отстань…

– Нет, ты скажи, Готфрид иудей или как?

– Или как… – огрызнулся виконт, но, тем не менее, дал втянуть себя в дискуссию.

А речь шла о великом Готфриде Бульонском, крестоносце и по совместительству первом синамбрском магистре. А ведь всем известно. Что франки, они же синамбры дали нам право называться французами. Но если копнуть глубже и вспомнить о том, что некий Давид, в иудейском происхождении которого наверняка никто не сомневается, как раз и дал начало роду первосвященников-царей или наоборот, кому как нравится. А там уж Ваал, ни Ваал. Короче все мы птенцы племени Вениаминова.

Джереми знал о моих аргументах, но по-обыкновению начал хамить, не умеет он честно спор вести. Плебей.

– Давай, запел! Первосвященники… Ты еще Монсегюр сюда приплети, 1244 год от Рождества Христова.

Ну, вот и началась приятная богословская беседа. Немного ереси будет в самый раз.

– Смотри что получается, все цари суть короли имеют часть иудейской крови, ибо помазаны на царствие, скажем так представителями некой иудейской общины. Можно я так это назову.

– Нельзя…

– Спасибо. И при этом инквизиция по указу католической церкви сжигает евреев на кострах, иногда только за то, что они евреи. Или я чего-то не понимаю или тут противоречие… Они молиться должны на евреев и беречь их как богом избранный народ.

– Тебе надо ты и молись.

– Нет, Дже, ты или не понял или не хочешь понимать. Дело не в евреях, а в противоречии. Ладно, черт с тобой, ты скажи, хотел бы быть царем?

– Лучше первосвященником, – хитро прищурился Дже.

– Тьфу, на тебя! Какая разница?

– Для меня огромная,– с чувством произнес виконт.

– Ладно. Ну, хотел бы?

– Сударь вы меня утомляете, и, прежде всего тем, что задаете риторические вопросы. На них не существует ответов. Чего ты вообще от меня хочешь, не пойму. Ну, хотел бы, допустим, дальше что?

– Ага!

– Или не хотел бы, какая разница вообще. Кому до этого дело. И что в мире изменилось бы, суть стань я Монархом?

–Я кивал с важным видом на ходу, мне нравится, когда Джереми злится. Я чуть выждал, а потом продолжил:

– Ладно, по крайней мере, согласись, что царем быть неплохо. Не правда ли? А здесь в глуши погляди что твориться. Тут, что ни чин то царь…Вот это царство так царство. Все друг перед другом кланяются, кланяются… Представишь допустим картину, аж дрожь пробирает. Возьми того же де Флери, кто он для местных крестьян своих? Король далеко, а он близко, вот и думай кто им главней. Вот допустим я тоже король, захочу казню, захочу помилую. Или вот сяду на трон и вызову крестьянку какую-нибудь и спрошу со всей строгостью:

« А что Люси или Шарлотта. Или вообще не знаю имени твоего, батюшка ваш или муженек в армию не собираются?» А батюшка меж тем сидит на теплой печи, сам себе король в семье, заметь, но при слове «королевская» у него судороги начинаются с возможным смертельным исходом.

« Нет», – говорит Люси или Шарлота, и в слезы. Ну, нам королям на слезы женские начхать, усмехаемся мы и говорим сладким голосом:

«Ну чтож, сделаешь мне приятно, не трону батюшку!» Ну и дальше понятно. Нет, не плохо быть царем, не плохо…

Чего это меня понесло? Такую дурь наговорил.

Виконт посмотрел на меня выразительно и даже пальцем у виска крутить не стал.

– Ты я вижу совсем плох становишься, сударь. Мелешь что попало. Найдем мы тебе женщину, не переживай.

– Да я не про то…

– Я понимаю, мон Шер, понимаю. Если не про то, то значит, ты съехал на банальщину. А это непростительно. У меня. Говоришь прописными истинами, а значит, считаешь присутствующих полными идиотами. Но я понимаю, это ничего, это бывает, дай только до деревни какой-нибудь добраться, а уж там я тебе мозги прочищу.

– Барашком …

– Кулаком, а сейчас прости, не могу, вы сударь можете мне понадобиться и, причем в полном здравии на случай отражения вражеской атаки. Кстати, потрудитесь обзавестись каким-нибудь оружием.

– Каким?

– Каким-нибудь…

Мысль была резонная, но непонятная, я никакого оружия здесь не видел. Но Дже сегодня решил, видимо, меня удивлять. Он становился и выломал два неплохих дубка, которые мы уже совместными усилиями очистили от веток и тем самым превратили в подобие палиц.

После этого разговор плелся слабо. Не знаю, виноваты ли в этом наши дубины, или что иное, например, происки высших сил, но факт остается фактом, мы двигались в молчании.

Лес стал редеть, дождик поутих и мы примолкли.

– Дорога недалеко,– вдруг промолвил Джереми.

– А?

– Дорога говорю недалеко.

Пришлось поверить ему наслово, тем более что впереди послышался неясный шумок, напоминающий человеческую речь. Мы, не сговариваясь, шлепнулись в листву и поползли. Вскоре нам открылась картинка из рыцарских романов. Пара злобных аспидов истязала несчастную девушку в синем плаще. Ну не то чтобы истязала, конечно. Скорее готовились приступить, а пока играли у нее на нервах. Один прилежно копал какую-то яму. А второй поигрывал довольно острым с виду клинком. Девушка молилась стоя на коленях, на аспидов внимания не обращая. А они не обращали внимания на нас, что было в данной ситуации совсем неплохо и увеличивало наши шансы. Рыцарей на картине не было. Они думали.

Я, например, думал, как было бы здорово иметь в данной ситуации четырехствольный мушкет. О чем думал мой друг и соратник я не знаю, но надеюсь о нечто подобном. Мы переглянулись. Девушка была симпатичной.

– Тебе правого, мне левого… – шепнул Дже. И рассуждения закончились. Дубина против клинка и лопаты не ахти, какая вещь, но внезапность решила все. Заскучали, видимо рыцари без ратного дела. Вскоре оружие наших противников перекочевало в наши руки, а прежние хозяева один со свернутой шеей, а другой проткнутый кинжалом несчастной девы валялись на дне недовырытой могилы. Кинжал у девы выхватил я, когда она внезапно вскочила при нашем появлении и попыталась оказать, скажем, так посильную помощь. Помощь мы не приняли, а кинжальчик пригодился. Она видимо им в процессе молитвы пилила свои узы.

Потом она нам чего-то сказала, типа «мерси», но я ничего не понял. Говорила она явно не по-французски. Я сказал:

– Потом,– и мы все трое скрылись в придорожных зарослях.

х х х

…………………………

В себя капитан пришел уже на улице. Он снова куда-то брел, бездумно и бессмысленно. Пока не уперся в огромный рекламный щит, на котором была изображена некая рекламная мерзость на фоне трех пирамид. Тут он отдал себе приказ стоп. Присел на бордюр, как многие окружавшие его бродяги самого бомжового вида и стал собираться с мыслями. Пора было выдвигаться, но что-то удерживало на месте. Словно сухой африканский ветер шептал:

«Не спеши…»

«Немного отдохну и пойду»,– решил Коновалов и принялся разглядывать бродяг, тем более вид большинства из них был весьма живописен. От этого увлекательного занятия Коновалова отвлек благообразный бомж вполне европейского вида. Этот типаж был наряжен в военного покроя кацавейку без рукавов и военную же кепи с козырьком цвета хаки. Притом имел при себе бороду, неприятный запах и сумку, типа авоська набитую всяким хламом.

– Привет землячек, – вежливо поздоровался он и приземлился рядом.

Коновалов отрешенно взглянул на него. Беседовать совершенно не хотелось, но бить мирного «туриста» пока тоже не было необходимости. Но звоночек какой-то сработал, капитан решил не спешить и потому ответил ровно:

– Привет.

– Табачком не угостишь, землячек?

– Бросил, не курю…

– И давно?

Бомжик порылся в своей авоське и выудил оттуда сигаретку.

– Ох, не наш ты землячек, не наш…

Коновалов удосужился открыть один глаз.

– Слушай, по добру прошу. Шел бы ты от греха.

Бомжик ухмыльнулся и прикурил, щелчка зажигалки капитан не услышал и звоночек зазвучал громче.

– От греха не уйдешь. Верно, капитан?

«Понятно»,– успел подумать Коновалов,– «Нашли. Интересно, из какого лагеря птица? Тоже мне вырядился».

Он отчетливо фыркнул, просто так. Бомжик усмехнулся.

– Верно. Быстро ты меня определил.

– А чего тебя определять. Может я вообще определяю инородца по цвету ресниц.

–А ты и впрямь хорош – почти не удивился. Владеешь собой. Спецназ?

– Можно и вас. Холи удивляться, ко мне последнее время только такие и подходят.

–С кем поведешься…

– А, ну-ну…

Помолчали.

Бомжик пыхнул и выпустил причудливое облако.

– Как тебе тут, снова?

– Отвали…

– Развели тебя капитан, ох развели…

Коновалову захотелось сказать что-нибудь резкое, но он взял себя в руки, ограничившись коротким:

– Ну, ты и гад!

– А что такого, Гад нормальное еврейское имя,– засмеялся бомж.

– Веселишься? Дальше что?

– Дальше? Кто ж его знает. И не веселюсь я, плакал бы, наверное, с удовольствием, если б мог… Ты не в моей компетенции. Но зла тебе не желаю. Поговорить хочу.

«А он шутник, этот кукловод. По чину не меньше полковника в Их иерархии. Серьезная птица не меньше Архангела. Кто там у них был? Гавриил… Михаил… Труби Гавриил труби, хуже уже не будет… Жаль, что досье не снабдили. На небесный ОМОН».

«Полковник небесного ОМОНа», между тем продолжал:

– Ты знаешь капитан, мы не вмешиваемся, вы уж тут сами… Разберетесь. Но не напрямую… Вопрос у меня к тебе. Вечный.

Он помолчал.

– А вот скажи мне человек, как ты думаешь, почему до сих пор никто до Хроник этих не добрался?

Капитан молчал, а что говорить? Все говорено…

– Понимаю, Защитник. Понимаю. Миссия выполнима и пошли они все. Слово дал, выполню. Все знаю и все равно я тебе подсказочку одну сделаю, насчет методов воздействия. Как в спецслужбах. Имею право.

Коновалов молчал.

– Я представляю, что ты чувствуешь сейчас. Тебе наплевать по большому счету на эту работу, но ты будешь ее делать и будешь ее делать честно. Правильно, делай. Тут схема простая. Вас будет трое, Идущих. Задача проста как перст. Дойти. Потом в определенный момент появляется Охотник. Тут полное разнообразие вариантов, но не это суть важно. Будет стычка, тебе не привыкать, на напарников своих ты положиться не сможешь, самому придется, ну да ладно, тебе не впервой. Если убьют тебя, все миссия провалена, остальные могут расходиться. Допустим, убьешь ты его, и как тогда быть с заповедями, насколько чисты окажутся помыслы Идущих, которые позволяют себе убийство?

Ты вообще представляешь, во что ввязался? Эти Хроники будь они неладны, окажут воздействие на вашу долбаную цивилизацию, – тут бомжик прервался на секундочку и смачно сплюнул, похоже недолюбливал он цивилизацию, по личным мотивам недолюбливал.

Наплевавшись, он продолжил:

– Короче смотри, я предупредил, а большего сказать не могу. Сам решай. Всегда так было. Не нам правила нарушать. Но учти одну вещь. Лично я бы согласился на ничью. Понял. И все при своих.

Капитан криво ухмыльнулся и неожиданно для самого себя проговорил:

– За место возле Него, переживаешь?

Бомжик понял намек, вскинулся:

– Дурак, ты капитан, дурак. Ничему тебя ни жизнь, ни смерть не научили. И учти, я изначально был против твоей кандидатуры. Понял?

Пойми, Тебе, не знаю в какой момент внушения, поставили фишку, тебе подарили веру в то, что после выполнения, успешного и честного твоей миссии, тебя… Наградят. Так?

Коновалов открыл глаза и глянул на бомжа-полковника в упор.

Тот выдержал взгляд капитана и расплылся в улыбке.

– Кинули они тебя действительно, кинули без всяких для тебя перспектив. Такая тут война. Ты зомби, кэп, высокоорганизованный, запрограммированный и очень правильный зомби. Но это не Ты. Понимаешь не Ты… Прощай. Я тебе свою фишку кидаю. Может сработает. Короче разберешься по ходу. Заболтался я тут с тобой.

Тут ни с того, ни сего за спиной у капитана, что-то хлопнуло, он инстинктивно дернулся, а когда повернулся назад, бомжика и след простыл, словно и не было его.

– Марево, блин…– процедил Коновалов и про себя усмехнулся.

«А видимо у нас действительно есть шанс, не зря они так забегали… Да и в конторе у них похоже согласия нету».

Голова капитана должна была в этот момент взорваться, но нет ничего. Он устало прикрыл глаза, а когда открыл их. Рядом уже никого не было, валялась только пачка сигарет, наполовину пустая.

«Или наполовину полная?» – пронеслось в воспаленном мозгу и внутренний комп не решил проблемы.

Коновалов сжал пачку в руке вместе с сигаретами и бросил ее в направлении рекламных пирамид…

х х х

Человеки бывают пернатые,

Человеки бывают рогатые…

Голые стены, низкий потолок. Я внутри этих стен. Душно, наверное, из-за одежды, напяленной и тесной. Видения отступали, стихли навеянные транс… блин… Как же все это у них сложно. И вообще, зачем нам все это. Нет, я не имею ввиду нас с Карлычем, я как обычно, глобально, за все человечество. Тоже мне страх смерти, страх жизни. Смысла – то похоже, все-таки нет. Хоть паши всю жизнь на дядю, хоть на диване валяйся до наступления голодной смерти. Один хрен. Сознание это… Зачем оно? К чему? Ей богу, такое впечатление, что задача ставилась не просто на уничтожение, а на конкретно, садистское издевательское уничтожение, медленное и разумеется весьма печальное.

« Медленный огонь жизни» надо запомнить, по-моему, у классиков насколько я их знаю, еще не встречалось. А с другой стороны зачем? Что мне делать с этой красивой, быть может с чьей-то неведомой мне точки зрения фразой? Что?

Оставить для грядущего когда-нибудь роман, который я быть может задумаю писать под старость… Чтоб жизнь моя пустая и грешная наполнилась великим смыслом, а какой-нибудь подлый Азум, будет жадно питаться моими эманациями. Тьфу… Гадость. Не напечатает ведь никто. И ладно и не надо, мы не гордые. Но опять же смысл? Где ты? На хрена мне все это. Ладно, выполню миссию, наградят меня золотые рыбки, или птички. Скажут чего хочешь, падло?

«Славы»– отвечу, писательской!

« На!!»

« Даешь!» И будет мне счастье? Неа… Врядли, ну нажрусь как свинья, девок куплю, чего там еще у нас по плану развлечений? Отож…

Грустно все это, пошло и глупо. И нет в человеческом языке слов, способных передать мою печаль. И что самое интересное не будет в конце никакого страшного архангела с карающим мечем в такой же деснице, а судить нас будет та пресловутая бабушка из электрички, которой мы когда-то не уступили место. Такие-то дела…

Вот субъективный идеализм это вещь. Субъективный идеализм почти по Гегелю, открыл глаза и видишь двух клоунов, закрыл, и клоунов нет, исчезли куда-то.

Вот, например люди, подверженные каким-либо идеологическим предрассудкам с законопаченными лозунгами мозгами, меня не поймут ни в жизнь. Скажут:

«Ты – идиот, ты ничего не понимаешь. Жизнь надо прожить так-то и так-то. А умирать надо соответственно…»