Текст книги "В логове коронавируса"

29

Несмотря на нулевую температуру на берегу, в палатке было не холодно. С наступлением заморозков стали возить с собой тент, который надёжно защищал от дождя и ветра, а благодаря воздушной прослойке между ним и палаткой, создавался эффект термоса. Этот польский комплект Сергей привёз из очередной командировки по городам и весям и весьма гордился своим приобретением. Мужские тела, подогретые огненной водой, излучали тепло. Тоня лежала, будто обложенная двумя батареями отопления. До чего же тепло и спокойно было рядом с этими крепкими неразлучными мужчинами. Они, словно впустили её внутрь ранее неведомого, загадочного мира. Назывался он – мужская дружба. Ей было уютно состоять участником бесхитростных, добрых, слегка грубоватых ироничных отношений.

Утром, ещё до света братья вылезли из палатки. Перед уходом Сергей заботливо накинул на неё оба мужских спальника. Лежать под грудой ватина было тяжело и жарко, но забота была приятной. Октябрьская ночь позволила выспаться всласть, но выползать в холодную тьму не хотелось. Озябший кончик носа, будто чуткий ракетный датчик, давал объективные показания о не совсем приветливой осенней реальности.

Когда полиэтиленовые окна тента слегка просветлели, Тоня собралась с духом, вышла из палатки. «Сюда бы ещё тёплый ватерклозет, и было бы мне полное счастье. С мужиками природа обошлась гораздо гуманней». Завернувшись, как в халат, в спальник, Тоня побрела к костру. Съела кусочек вчерашней рыбы, выпила кружку горячего чая из оставленного на угольях чайника. На сумрачном обрыве маячила фигура Сергея. Братья поменялись берегами. Покой, царящий над речкой, красноречиво говорил об отсутствии клёва. Тоня подошла к Сергею, равномерно вращавшему ручку катушки, зябко передёрнула плечами:

– Приветик! Что, поймали кого-нибудь?

– Тишина. Цирк уехал. Такое чувство, что всё вчерашнее – это сон.

Утро светлело, набирало цвет. За спиной Олега поредевшие кроны деревьев замысловатым узором обрамляли снизу новую полоску зари. Наконец, громадное утреннее солнце обозначило свою блестящую кромку и начало уверенно подниматься над берегом, насыщая воздух золотистым восторгом. И тут же послышался первый всплеск, потом второй, третий. Урал взбурлил, задвигался, зеркало его разбилось на сотню осколков. Один из поводков резко пошёл под воду, натягивая и увлекая за собой основу. Рыбаки одновременно наклонили вперёд удилища, давая рыбе возможность надёжно заглотить наживку, и синхронно, словно две части отлаженного автомата, дёрнули спиннинги, подсекли. Поводок, как привязанный к чему-то неподъёмному, таящемуся в толще воды, не сдвинулся с места.

– Цирк вернулся! – радостно, словно ребёнок, захлопала в ладоши Тоня.

– Тихо, не пужай рыбаловку! – ласково притушил её восторг Сергей.

Утреннее представление, как и вечернее, длилось не более получаса. Небо ещё не утратило последние оттенки алого, когда, словно по мановению невидимой дирижёрской палочки, шлепки прекратились, фонтаны дружно опали. На этот раз успели вывести четыре жереха. Часок ещё для успокоения рыбацкой совести таскали поводки по безмолвной поверхности воды, потом воткнули удилища в землю, оставив поводки с наживкой болтаться около куги, что называется «на дурачка». Олег приплыл к обрыву и с рыбой поднялся наверх.

– А что ты её в садок не покидал? – удивился младший.

– Он ещё с вечера полный. Есть одна мыслишка. У нас в отделе Валерка Мастин работает, он деревенский, из Самородова. У его отца есть баня с коптильней. Валерка нас салом копчёным угощал, пальчики оближешь! Сейчас засаливаем жерехов, а в понедельник вечером отвозим в деревню. Валерка не откажет. А пару жерехов за работу оставим отцу. Давай, брат, готовь рыбу, а я лягушат свежих подловлю. И дров на вечер не худо было бы заготовить.

– Всех солить или одного оставить?

– Соли всех. На обед уха есть, да и жареного жереха навалом осталось. А вечером будет видно. В крайнем, головы у этих ребят обрежем, да новую уху сварим.

Сергей достал из кармана свой бандитский складень, постоял минуту, раздумывая, потом пошёл в кленовые заросли. Вырезал молодой зелёный побег, вернулся и обрезал его по длине рыбы.

– Тебе чем-нибудь помочь? – Тоне было неудобно пребывать на рыбалке в качестве гостя, и она при каждом удобном случае старалась хоть что-то сделать своими руками.

– Вон там, на дереве, висит пустая авоська. Возьми её, спустись по руслу метров на сто и на песчаной косе нарежь лопухов, только выбирай покрупнее, и чтоб песок в них не попал. Столовый нож прихвати.

Когда Тоня вернулась, Сергей заканчивал копать довольно глубокую прямоугольную яму. Рядом лежала груда зелёных ивовых веток. Сергей сплёл из них четыре щита и укрепил стенки ямы, выстелил этот импровизированный погребок изнутри лопухами, оставшиеся прутики выложил на дно.

– Готово, – удовлетворённо оценил он свои старания. – Солить бы лучше в ящике, но за неимением такового обойдёмся этим нескладным сооружением.

– Отчего ж, очень даже аккуратная ямка получилась. Ты и дома всё сам делаешь?

– Конечно, не бегать же каждый раз в поисках мастера. Да и неизвестно, на какого алкаша нарвёшься. Все делают тяп-ляп, по-быстрому, за качество никто не спрашивает, чего ж стараться, если и так сойдёт. Не вpyбаюсь, что может заставить нашего работягу трудиться на совесть.

– А я знаю. Конкуренция.

– И конкуренция не поможет. Как говорила лихая, но справедливая в своих суждениях о жизни чкаловская бабка Анастасия, нашему брату лишь бы зенки залить. А конкуренция – это про капитализм, там такая причуда, ещё безработица и прочие безобразия, о чём в газетах пишут. А у нас всеобщая занятость, бездельника, никудышного работника, а порой и пьяницу уволить нельзя. Если бы люди держались за свои рабочие места, то и старались бы, а сейчас как шутют: «Сойдёт, не для себя же делаем…»

– Ну и шуточка… слушай, а может, ты мой утюг отремонтируешь?

– Конечно, для ласковой дамы, у которой ещё и глаза с поволокой, всё, что угодно, даже утюг! Пошли на берег, жереха потрошить.

Тоня с интересом смотрела, как Сергей своим острым ножом резал рыбу со спины вдоль хребта, выбрасывал потроха в воду, мыл, потом на клеёнке разворачивал рыбье тело в одну плоскость так, что получался почти круг, как втирал соль в свежую рыбью плоть.

– Какой здоровенный рыбный эллипс получился. А я думала, зачем такая широкая яма? Решила, что вы ещё двадцать жерехов поймать решили, чтобы её наполнить.

– Милая, считать не пойманную рыбу – последнее дело. Обязательно сглазишь.

– Странный у вас рыболовный кодекс. Разговаривать о рыбе нельзя, считать нельзя, а выпивать можно.

– Пьём из сострадания, а ещё благодарности ради.

– Что-то сострадания в ваших глазах я вчера не заметила, только охотничий азарт.

– Надо было копнуть глубже, в мужских глазах таится много чего интересного.

Просоленную лопату жереха Сергей положил на ивовые палочки внутренностями наверх, чтобы сок не капал на землю, а оставался на рыбе. Сверху слоями положил ещё семь таких же распластанных тел. Застелил пирамиду чистой тряпкой. Положил поперёк ямы несколько палок, прикрыл их мешками из-под лодки и палатки и придавил сверху двумя сухими комлями, принесёнными от костра. Получилось солидно и надёжно.

После обеда Олег собрал бамбуковую трёхколенку.

– Пойду с удочкой на берегу побалуюсь.

Едва трёхколенка скрылась за кромкой обрыва, Сергей перекатился на Тонин спальник, игриво пощекотал ей рёбра:

– Побежали скорее в палатку. Ну, кто первый?

– А посуду мыть? Как всегда, Пушкин?

– Посуда не протухнет, не жарко, а скоро зима, вовсе можно не мыть, вымерзнет до абсолютной гигиенической праведности.

В палатке их ожидало оранжевое лето. Солнце нагрело воздух и окрасило его в цвет тента. Олег уходил на берег не меньше, чем на два часа, давая время молодым налюбиться всласть. Сергей с удовольствием следил за переменами, происходившими в своей молодой подруге. Тоня постепенно становилась всё более чувственной и умелой. Любила она искренно и самоотверженно, и Сергей это ощущал. Его сердечная привязанность нарастала постепенно, как пробуждение после изнурительного трудового дня накануне. Чувствуя, что Тоне хочется нежности после разлуки, он не спешил, медленно гладил её шею, грудь, касался их губами:

– Два месяца не видел тебя, не целовал, не ласкал, скучал.

– Правда? Да нет, это я целых два месяца не могла дождаться дня, когда снова увижу тебя, думала, куда же мы поедем с тобой? Совсем не ожидала, что на рыбалку…

В осеннем лесу было тихо, и замкнутое пространство палатки делало эту тишину умиротворяющей, по-домашнему близкой. Тоня лежала рядом с Сергеем, удобно умостив голову на широком мужском плече.

– А что это ты вчера об интеллекте рыб заикнулся?

– Не только рыб, вообще животных. Я раньше, как научили в школе, верил в то, что у животных возможны только рефлексы. Разум, чувства – удел исключительно человека, венца творения. Разуверил меня в этом обыкновенный рыжий кот, который и по сей день живёт у Олега, по прозвищу Амфибрахий. Прирождённый завхоз с замашками семейного диктатора.

– Удивительное имя. Главное – редкое. А почему Амфибрахий?

– У деда фронтовой товарищ был, поэт. Стихи деду читал. Погиб. После него у деда остался поэтический словарь, он в него из любопытства иногда заглядывал. Как-то, уже вернувшись с фронта, принёс домой кота. Из ямы или из щели какой-то спас. Назвал Амфибрахием. Удивительный кот был, умница, любил с дедом поговорить. После него все коты в семье были только Амфибрахии, независимо от гендерных особенностей. Вот и у Олега кот Амфибрахий. Может быть, седьмой, может, десятый, никто их не нумеровал.

– Знаю таких завхозов, они обожают обходить все домашние закоулки, осматривать и обнюхивать. Если что-то принесёшь в дом, обязательно проверит, обнюхает, в сумку залезет. Был у нас такой, только кличка у него кошачья была – Пушок. Моя мама работала в больнице и, проводя большую часть жизни в операционной, можно сказать, страдала манией стерильности. В доме всегда всё было идеально чисто, на комоде, на тумбочках белели обвязанные кружевами салфетки, кровати были застелены белыми или очень светлыми покрывалами, а поверх под тюлевыми накидками прятались пирамиды подушек в белых наволочках.

– Знакомо, словно танки под маскировочной сеткой. У нас в доме поддерживался такой же военный порядок. Не могло быть и речи о том, чтобы, наигравшись в школе в баскетбол, полежать на этом великолепии. Теперь я удивляюсь, как можно было жить, отдыхая только на стульях-табуретках.

– Да? И правда, такое впечатление, что мы жили в одном доме, только почему-то не знали друг друга. Видимо так жили многие, это был стиль той советской жизни. Один только Пушок не желал признавать заведённый порядок, сколько его ни гоняли, он упрямо ложился на мягкое ложе моей ну прямо идеальной кровати. А кот много времени проводил во дворе, где только не шастал, и то место на кровати, где он лежал, быстро становилось серым. Тогда мы придумали положить туда светлую подстилочку, которую легко можно было заменить и постирать. Первоначально Пушок не понял нашей идеи и с неудовольствием укладывался рядом с подозрительным новшеством, но стоило всего два-три раза переложить спящего кота на тряпочку, как он понял, чего от него хотят, и потом спал только на ней. В этом нашем споре с Пушком получилась замечательная ничья: каждый считал себя вроде как победителем.

– Все бы конфликты заканчивались так счастливо! Ты первой привела пример кошачьего интеллекта. И никакой это не условный рефлекс, на мой взгляд, а проявление разумного поведения Пушка. Но случай с Амфибрахием гораздо интересней и показательней. Сидели мы как-то с Олегом у него на кухне, выпивали по чуть-чуть, беседовали о вечном, и вдруг нам, дело понятное, не хватило. Купить уже негде, взгрустнули было, но внезапно Олега осенило. В соседнем подъезде тётка водкой по ночам приторговывала, выручала страдальцев, у коих слишком быстро кончалось. Как истинная альтруистка, за незначительную мзду. Пошёл братец на промысел, а ко мне кота вбросил, чтоб жене с дочкой спать не мешал, и дверь закрыл. Это потом уж выяснилось, что Амфибрахия часто закрывали в кухонном изоляторе, я-то этого не знал. Кот прошёлся по полу, немного посидел на подоконнике, потом на холодильнике. Слишком уж добросовестно относился он к своим обязанностям домового смотрителя, чтобы долго засиживаться на одном месте. Лимит времени пребывания на кухне истёк, рыжий сел у двери и молчаливо начал на меня посматривать. Я старательно строил из себя идиота, интересующегося только квашеной капустой; и действительно, с чего бы я стал входить в его положение, если он полностью меня игнорирует? А кот, к слову сказать, когда-то отнёс меня в разряд временных и незначимых.

– Да уж, все коты вольнолюбивы и терпеть не могут покушений на свободу перемещений в виде запертых на защёлку дверей. Я их очень понимаю. – Тоне явно было жаль несчастного Амфибрахия. – А мне казалось у тебя хорошие отношения с животными.

– С собаками. С кошками хуже: мои попытки установить контакт через ласковое почёсывание за ушком и предложение сочного кусочка жареной рыбы никак не делали Амфибрахия менее равнодушным. Он прекрасно понимал, если хозяин выдворил его на кухню, то помогать ему я не буду, но не хотел упускать даже невеликий шанс на освобождение. Кот дал мне достаточно времени на проявление благородства и когда убедился в несбыточности надежд, решил действовать самостоятельно. Сосредоточился, напрягся, прыгнул на бронзовую ручку дверной защёлки и повис на ней. Ручка подалась было вниз, размыкая защёлку, но кошачьи лапы не удержались на полированной поверхности, соскользнули, и животное шлёпнулось в исходную позицию. Оказавшись на полу, он укоризненно посмотрел на меня, ища сострадания. Меня заинтересовало необычное поведение рыжего, но я сделал вид, что занят исключительно рыбой, и проблема запертой двери меня не касается.

– Вот поэтому кошки тебя не любят: ты их не жалеешь.

– Всех не пережалеешь. Самым интересным было то, что дверь открывалась внутрь кухни. Передохнув, кот повторил прыжок, на этот раз ему удалось подольше продержаться на скользкой ручке и слегка сдвинуть дверь на себя так, что защёлка вышла из пробоя. Затем лапы снова соскользнули, и он очутился на полу. Однако первый успех его был столь очевидным, что котяра даже не стал оглядываться, безвозвратно зачислив меня в разряд ни на что не годных существ, каких бесполезно просить о помощи. Уверенные действия настырного проходимца показывали, что он не в первый раз проделывает эту, я бы сказал, уникальную для котов операцию. Отдышавшись и подумав, Амфибрахий в третий раз прыгнул на ненавистную ручку, подлость которой, я думаю, была хорошо ему известна: ведь она легко могла снова защёлкнуть кухонную дверь. Но в этот раз обошлось, ручка окончательно освободила защёлку, а задние ноги, упёршись в косяк, оттолкнули дверь вместе с висящим на ней котом. И ты представляешь, к моменту его приземления щель уже была достаточно велика. Раздвинув её головой, кот пуститься в обход квартиры.

– Конечно, эти позаброшенные комнаты совершенно к тому времени пропадали без хозяйского надзора. Амфибрахий просто молодец!

– А я-то как поразился разумностью действий рыжего бродяги! Понятно, что ни Олег, ни Леночка, ни тем более Светка не играли в уголок Дурова. Не стояли у ручки с кусочком свежего аппетитного мясца, чтобы понудить кота прыгать на гладкую ручку и виснуть на ней, испытывая неудобства и раздражение при неудаче. Никто не предлагал пахучую уральскую сигушку за то, чтобы упирался он задними ногами в косяк, потянул дверь на себя, приоткрыл… Классическая теория условных рефлексов, удостоенная в своё время Нобелевской премии, рухнула на моих глазах.

– Бедный Павлов! Если бы он сейчас сидел в этой палатке, отказался бы от Нобелевки в твою пользу. А Олег наблюдал, как его кот продвигался к разрушению теории условных рефлексов?

– Конечно! Когда он вернулся с чекушкой самогонки, водки у бабы не оказалось, подробно всё рассказал. Мы за это время чекушку как раз и опростали. Кот, оказывается, учился открывать дверь несколько месяцев. Но ведь сначала нужно было подглядеть, как это делают люди, понять принцип отпирания защёлки… каково? Какие тут рефлексы? Проявление интеллекта в чистом виде. Разобравшись с теорией, он перешёл к практике. Прыгал на ручку, срывался, злился, с остервенением выцарапывая на себя низ двери, пытаясь открыть её когтями. Снова прыгал, падал, в отчаянии вновь выцарапывал понизу, ну и так далее. Однажды получилось, и это Амфибрахия несказанно вдохновило. Первое время ему приходилось делать до тридцати прыжков, чтобы открыть дверь, но постепенно он прочувствовал технологию процесса и запомнил её. В итоге открывал дверь уже в два приёма. И эти два прыжка различны по исполнению: первый отпирал защёлку и выводил её из пробоя в косяке, второй отводил полотно двери. В моём случае первый прыжок был незачётным, кот просто сорвался с ручки.

– Здорово! Олег мог бы и диссертацию написать, будь он биолог. Ты так интересно рассказываешь. Столько уже всего рассказал, и каждый раз находятся какие-то новые занятные истории. Это прямо как наркотик, ты меня на него подсадил.

– Знаешь, на самом деле, я молчун. Разговорить меня трудновато. Просто ты мне очень нравишься, и я стараюсь заранее приготовить для тебя какую-нибудь историю. Чтобы ты не разочаровалась во мне. Рано или поздно, они закончатся, и ты узнаешь моё истинное лицо. Такая вот грустная откровенность.

– К тому времени мы не сможем жить друг без друга, и найдётся равноценная замена твоим сказам.

Сергей удивлённо приумолк. «Девочка несётся вперёд как на реактивном лайнере. Всё-то ей уже понятно. А я ничего ещё не решил. Не перестаёт удивлять. С одной стороны – современная девица, не робкого десятка, порой может и циничную шуточку отпустить, а с другой – вроде и не повзрослела до конца. Вообще-то, ей очень идёт образ наивной девчонки с этими удивлённо распахнутыми глазками. Интересно, сознательно она его эксплуатирует или это её органичное состояние? Скорее всего, истина где-то посередине».

Отношения Лагунова с женой находились ещё в подвешенном состоянии. Он честно отдавал Валентине положенную четверть своей зарплаты, на выходные частенько забирал сына к себе или целый день гулял с ним. Бабушка каждый раз радовалась внуку, просила чаще его приводить. Иногда, когда Сергей возвращал сына жене, ему казалось, что Валентина хотела бы, чтобы он остался, но возвращаться к старым семейным разборкам не было никаких сил.

– О чём ты думаешь? – Тоня этим привычным своим вопросом всегда заставала его врасплох. Иногда он откровенно раскрывал подноготную, иногда, как сейчас, неудобно было озвучивать свои не очень-то романтичные размышления. Секунду помедлив, он выкрутился:

– Да вот думаю, если бы не поленился утром кузнечиков наловить, пошёл бы сейчас на рыбалку, а так – придётся целый час самому прыгать, вылавливать в сухой траве этих попрыгунчиков.

Задавая вопрос, Тоня всегда внимательно смотрела ему в глаза, ожидая ответа. На этот раз в зрачках метнулся всполох сомнения и тут же угас. Она снова опустила голову на плечо, медленно провела ладонью по мужской груди, как бы разглаживая невидимые неровности, и тихо сказала:

– Я знаю, что всё будет хорошо. – Помолчала и уже другим, весёлым голосом продолжила. – Теперь часто думаю: какое это счастье – любовь!

– Ну да, при одном немаловажном условии – любовь должна быть счастливой.

– А моя любовь и есть счастливая.

– Круговорот счастья вокруг девочки Тони.

– Вокруг нас с тобой. И вообще, ты раньше, до меня, замечал, что жизнь прекрасна и стоит того, чтобы её прожить?

– Конечно, нет, до тебя мне это в голову никак не могло прийти… романтик ты мой неудержимый. Слушай, а почему это слово – романтик не имеет женского рода? Какая-то гендерная несправедливость.

– Наверное, потому что женщины гораздо прагматичней мужчин, это им наказание за расчётливость. Хотя, это природное свойство, ведь женщина – продолжательница рода. Так… занимайтесь своими мужскими делами, а я, как существо прагматичное, приготовлю ужин, сделаю для вас кулламу.

– Никогда не слышал такого слова, что же это за блюдо?

– Хорошо, что не слышал, вечером узнаешь.

30

Когда Сергей вернулся с бутылкой, внутри которой шевелились, ползали друг по другу кузнечики, над горевшим костром на перекладине уже висел большой котелок с мясом, а Тоня, вбивала яйцо в муку, начинала замешивать тесто. Отметив, что приготовление крутого пресного теста требует больших усилий, он предложил Тоне в помощь свои грубые мужские руки. Но она ответила, что, поскольку её к рыбе не допустили, то и она в ответ на дискриминацию женщины в рыбацком быту справится без помощников. Из-под обрыва вернулся Олег, присел на пенёк рядом с братом, а узнав, что у костра творится новое неведомое блюдо куллама, тоже предложил свою помощь в приготовлении ужина, и получил такой же дипломатичный отказ, как тот, коего удостоился Сергей. Тоня достала бутылку водки, протёрла её полотенцем и раскатала ею тесто в большую тонкую лепёшку, потом нарезала лепёшку на небольшие ромбики и отложила их на просушку.

Рыбаки решили, что раз их помощь в приготовлении ужина не нужна, значит, пора проверить намерения жереха на вечер, и потянулись на обрыв. Рыбацкая удача, оцененная в цифрах, пошла на убыль. Урал задарил только три рыбины. Когда мужики, оставив пойманных жерехов в садке, подошли к костру, у поварихи уже всё было готово, и стол накрыт. На перекладине парил котёл с бульоном, в малом котелке на углях томился снятый с кипящего бульона верхний слой жира, в тарелке отливал белизной нарезанный кольцами лук. Тоня шумовкой переложила из котла в тазик отваренные ромбики, сверху разложила горячее ещё, порезанное мясо, на мясо рассыпала луковые кольца, все это присыпала смесью специй и ошпарила кипящим жиром из маленького котелка. В три специально привезённые пиалы налила горячий бульон, перемешала содержимое тазика и торжественно провозгласила:

– Кушать подано! Национальное татарское блюдо куллама!

Братья попробовали, Олег восторженно застонал:

– Божественный запах, и мясо изумительное! Где ты достала такую вкусную говядину?

– Это не говядина. Настоящая куллама готовится из конины.

– М-м-м… – Сергей постанывал в унисон с братом. – А что, в Казани все девушки угощают друзей кулламой?

– Конечно, тем более, что я наполовину татарка. А что же вы не наливаете сегодня? Куллама без водочки совсем не куллама.

– Во истину справедливые слова и вовремя сказанные, – засуетился Олег, разливая в кружки водку. – А что, конину тебе из Казани прислали?

– Нет, конину добыла на центральном базаре. Я ещё в первый приезд, когда диплом писала, зашла на базар и поговорила с продавщицей мяса по-татарски. Она удивилась, говорит, впервые вижу русскую, так хорошо говорящую на нашем языке. Я объяснила, что у меня кровь смешанная, и русская, и татарская, а сама я из Казани. Разговорились, она меня пригласила приходить к ней за мясом. Вот я и пришла, попросила приготовить кусочек конины для кулламы на субботу.

– Божественное блюдо! И где же ты, золотко наше, постигла искусство приготовления, а главное, правильного употребления этого, по-видимому, древнего блюда? – Сергей приподнял свою кружку. – Предлагаю выпить за подвижницу национальной кухни, так успешно продвигающую необычные блюда в наше посконное рыбацкое обчество.

Тоня пригубила из своей кружки, слегка закусила. Она почти не ела, с удовольствием наблюдая, с каким по-мужски откровенным аппетитом Лагуновы вкушают её продукт, и неторопливо начала рассказывать:

– Научила меня бабушка, Фируза аби, мамина мама, она чистокровная татарка, работала учительницей начальных классов в татарской школе. Русский у меня папа. Когда я была маленькая, мама частенько отправляла меня погостить к бабушке в деревню. На праздники обычно бабушка с дедушкой, их деревенские друзья-соседи садились на подводы и ехали на кумысню. Ставили телеги под деревья, распрягали коней, пускали их пастись неподалёку, разжигали костёр, подвешивали над ним большой казан, варили мясо. Женщины замешивали тесто, делали салму – это те ромбики из теста, что я нарезала ножом, а Фируза аби отрывала их от раскатанной лепёшки большим пальцем, быстро так, ловко; получались запятые из теста. Потом расстилали на траве клеёнки, ковры, садились, и начинался пир. Ели кулламу, пили кумыс…

– И водку?! – С улыбкой добавил Олег.

– Конечно! Потом дедушка брал в руки аккордеон, сосед его, дядя Малик – скрипку и вся компания начинала петь татарские песни. Запевала бабушка, у неё был очень сильный низкий голос, она даже в клубной самодеятельности пела, на конкурсах побеждала. А мы, детвора, бегали вокруг, лазили по деревьям, купались в речке, катались на лошадях… Детей было много, чуть ли не по четыре ребёнка в каждой семье. Мой двоюродный брат, он тоже жил в Казани, очень любил рисовать и обычно с мольбертом уходил куда-нибудь в сторонку, маслом писал лошадей, речку. Я иногда за ним увязывалась, здорово у него получалоь, мне нравилось. Как-то раз даже позировала ему, но это оказалось так трудно, что в следующий раз я не согласилась. Однажды, когда я гостила в деревне, бабушка в лотерею выиграла ковёр – большой, красивый, с мягким ласковым ворсом. Я так радовалась, что бабушка подарила мне этот ковёр, он до сих пор у мамы на полу лежит.

– Некоторые детали твоего рассказа напоминают картинки из нашего чкаловского детства, – задумчиво сказал Сергей, – только вместо кулламы были пельмени, вместо лошадей и кумыса, были полёты в санях с горы на волжский лёд и парное молоко, а песни пелись русские народные и частушки кричались подперчённые тем же – русским – матерком. Я тебе настоятельно рекомендую закусить, а то от кулламы скоро ничего не останется…

После ужина, уже в окончательно освоившей речные окрестности темноте братья вышли на берег. От воды по-осеннему тянуло холодом, лёгкий лепет подсушенной листвы привычно перекликался с негромким говорком усталого переката. Олег встал с подветренной от брата стороны, чтобы дым сигареты не попадал на него, закурил:

– Какова девочка, а?.. Не ожидал… Такой ужин учинить!.. И ведь как всё продумала – даже пиалушки привезла, не поленилась! Слушай, а чего ты резину тянешь? Ждёшь, когда её у тебя какой-нибудь пацан уведёт? Я смотрю, многие на неё западают, даже активисты из заводского комсомольского комитета повадились захаживать в КБ, сроду такого не было, приходят лично комсомольские поучения ей передать.

– Да вроде всё нормально у нас… любим оба… регулярно друг друга ставим об этом в известность. Отношения тёплые, развиваются помаленьку…

– Всё юморишь… регулярно ставите в известность… развиваете помаленьку. Пора уже развивать стремительно, как это делал маршал Рокоссовский! Что нужно женщине? Тепло, уверенность, семья. Так обеспечь. Или хочешь кого-то получше дождаться?

– Да вроде не хочу… что-то ты напорист сегодня, брат.

– Ладно, я свой братский долг выполнил, дальше сам решай. Просто я на вас с Валентиной насмотрелся, хочется, чтоб у тебя сложилась лучшая семейная судьба. А этот, мне кажется, тот самый случай, что нужен.

Жерех ловился ещё три дня, постепенно уменьшая норму вылова. Следующий выход принёс снова три рыбы, потом два раза ловились по две и, наконец, попалась единственная. Такая прогрессия как бы подтверждала слова Сергея о наличии разума у жереха. Вываживания пойманных соплеменников не остались без внимания их близких. Рыба бросалась на наживку, но в последний момент отвиливала, меняла намерение, и поводок с кузнечиком продолжал свой беспечный безрезультатный танец среди бурунов, взбиваемых азартными рыбьими хвостами. В четверг и вовсе ничего не поймали, жерех ушёл. Зато повезло с грибами: набрали валуёв – некрупных крепеньких близнецов, разбуженных обильными осенними росами.

Вернувшись с рыбалки, Сергей зашёл к Валентине поговорить об оформлении развода. К его удивлению она согласилась без какого-то обсуждения условий. Что это с ней, поняла, что была не права, что неправильно построила отношения в семье, подумал Лагунов, на какое-то мгновение ему даже стало жалко бывшую жену; а может быть, у неё у самой кто-то есть на примете… ладно, дай бог, чтоб второго мужа не довела до разрыва отношений.

Вскоре после развода он стал счастливым автовладельцем. Троюродный брат Игорь Царёв поменял своего москвичонка на новые «Жигули» и прежнего коня уступил ему – по-родственному недорого и в рассрочку. Со следующей весны они, как правило, втроём, хотя иногда брали с собой Витюшку, а изредка к ним присоединялась и Светка, осваивали неизвестные рыбацкие горизонты. Появился азарт путешествия по новым, ранее недоступным местам, Южный Урал как бы неторопливо и чувственно раскрывал для них природные свои красоты. И уже неясно было, ездили наловить рыбы или полюбоваться пейзажными откровениями Предуралья. В июле Олег уехал в командировку в Москву, Витя отдыхал в пионерском лагере, и Сергей решил вдвоём с Тоней съездить на Благие камни, покоящиеся на пологом склоне холмистой гряды всего-то в полсотни километров от Оренбурга. Каждая возвышенность в целом равнинного края сулит интересные пейзажи и Сергей надеялся, что его ожидания не окажутся тщетными. Про живописные виды в районе Репьёвки и необычные каменные валуны в её окрестности ему рассказал Пётр Васильевич Завьялов начальник техбюро сборочного цеха, выходец из этого небольшого села.

Выехали рано утром, что называется, по холодку, проскочили завод «Гидропресс», выехали к мосту через Сакмару, проехали речку Каргалку, в Холодных Ключах повернули направо. Слева открылся эффектный урбанизированный ландшафт, главным субъектом коего был новый газоперерабатывающий завод. Время от времени Сергей рассказывал о местах, которые они проезжали. Всё пространство до вспученного очередными холмами горизонта, было расчерчено яркими зелёными лесополосами на участки невероятно неправильной формы преимущественно жёлтого цвета. Пылающие – цветущего подсолнечника, и притушенные – зреющей озимой пшеницы. Создатель определённо испытывал творческий подъём, обустраивая стык Оренбургского, Переволоцкого и Сакмарского районов диковинными ландшафтными композициями.

В Репино, миновав магазин, попали на переезд через ручей – толстостенную стальную трубу, вкопанную поперёк дороги и пропускающую внутри себя вялый летний поток.

– Что за ручеёк? – поинтересовалась Тоня.

– Это не ручеёк, это целая речка – Каргалка, здесь неподалёку её исток.