Текст книги "В логове коронавируса"

38

Пообедав, Лагунов вернулся в номер, принял душ и прилёг отдохнуть, а заодно посмотреть, чем утешила его неладная аппаратура. Неожиданно в дверь постучали, что вызвало неподдельное его удивление: до сих пор никто к нему не наведывался. «Уж не эвакуаторы ли принялись за своё?» – подумал Сергей Анатольевич. Поинтересовался, кто стучит. Ответила Ася. Сергей Анатольевич после душа лежал в плавках. Натянув брюки, открыл дверь. Свой неожиданный визит Ася объяснила тем, что не смогла дозвониться по телефону. Телефон в номере не звонил, скорее всего, связь, как и холодильники, была здесь слабым звеном.

Заинтригованный Лагунов пригласил Асю войти, предложил нарезанный дольками ананас. На этот раз она была в длинном зелёном платье и традиционном платке. Оказывается, они вместе с «Два В» только что отобедали и за столом решили посетить центр китайской медицины, а теперь приглашают в компанию оренбуржца. Машина в центр уже заказана. Ася, как знаток, рассказала, что Хайнань не только место круглогодичного пляжного отдыха, но и место, где можно поправить здоровье, а потому многие иностранцы едут сюда с надеждой подлечиться. В тур входит бесплатное посещение центра и диагностика возможных заболеваний у светил китайской медицины, которые, только щупая пульс пациента, каким-то специальным способом могут диагностировать десяток различных заболеваний.

Всё это Сергею Анатольевичу было известно, но, планируя поездку, посещать центр он не собирался. Все его болячки и без того были известны, все они типичны для его возраста, и здоровье в случае нужды он подправлял в обычной районной поликлинике. С возрастом постепенно увеличивались номенклатура прописанных докторами лекарств, это, к сожалению, неизбежная и неумолимая парадигма жизни каждого пожилого человека. Четверть века назад он удивлялся размерам аптечки своей мамы, теперь пришло время удивляться его детям, и подобная печальная преемственность, как правило, соблюдается во всех семьях. Каких-либо открытий от китайских диагностов он не ожидал, а лечение выявленных или уже известных хворей наверняка проводится здесь по приличным ценам. Но с крушением предполагавшегося графика поездок по острову высвободились время и деньги, и Лагунов согласился.

Несмотря на возраст, он пытался хоть как-то сохранять развитый в спортивной молодости атлетизм и, чтобы не набрать жирку на животе и на бёдрах, старался не переедать. Во время разговора вдруг заметил, что Ася оценила достоинства его тренированного плечевого пояса: глаза собеседницы заблестели, взгляд стал озорным, посыпались задорные шутки. «А пробило тётку, – мысленно усмехнулся Сергей Анатольевич, – жалко, что я уже не рысак, который готов за любой кобылкой по степи гоняться. Интересно, как с такими истово верующими любовь крутить? Неужто и аллах снисходителен к неформальным связям?»

В холле медицинского центра сидели исключительно соотечественники – ожидавшие первого для себя вызова к восточному эскулапу и уже познавшие тонкости местной медицины. Всей четвёркой подсели к столику, у которого совершенно бесплатно можно было выпить свежего, хорошо заваренного зелёного чая. Рядом сидели молодые люди – мужчина и две женщины, они уже закончили визит и ждали машину, на которой их должны отвезти в отель. Виктор поинтересовался, довольны ли они лечением, на что мужчина с некоторым изумлением ответил, что ехали из любопытства: бесплатно узнать чего-нибудь нового о своём здоровье и сделать недорогой массаж. Но как-то незаметно для себя сделали ещё иглоукалывание или поставили банки, кого на что уговорили. В итоге на троих вышло почти десять тысяч рублей. Главный развод тех клиентов, кто ничем не страдает и ничего особенного делать не собирается, происходит как раз во время массажа.

В это время после процедур с банками в холл вышла высокая эффектная женщина, которую тут же обступили её знакомые с расспросами о впечатлении и о последствиях лечения. Дама оказалась без комплексов и показала всем присутствующим свою, прямо надо сказать, очень красивую спину с двумя рядами растянувшихся вдоль позвоночника круглых кровоподтёков. Присутствующие онемели.

– Интересно, когда рассосутся? – вопросила, как ни в чём не бывало, носительница впечатляющего наспинного узора. Китаянка, регистрирующая прибывающих пациентов, сказала, что ничего страшного, через неделю всё рассосется.

Доктор медицинского центра, мужчина лет пятидесяти, по внешнему виду больше похожий на обыкновенного каменщика, нежели на светилу мирового класса, добросовестно осмотрел Сергея Анатольевича, ощупал, периодически задавая только один вопрос: «Больно?», поколдовал над пульсом и выдал перечень типичных для возраста известных ещё по Оренбургу болезней. Говорил по-китайски, переводила женщина, заполнявшая медицинскую карту. Рекомендовал массаж, иглоукалывание. Просто из любопытства пациент пошёл на массаж. Как он уже услышал, это первая стадия развода клиентов на дальнейшие процедуры и, соответственно, на деньги, было интересно посмотреть, как это бывает.

Молодой, крепкий, с некоторым излишком веса массажист уверенно принялся мять и крутить расслабленное тело. Разговаривал на русском, и чувствовалось, что далеко за пределы профессиональных интересов знание языка не распространяется:

– Мышцы твёрдый, кровь чёрный, такой густой, и мышцы очень твёрдый…

Сергей Анатольевич решил, что это похвала. Несмотря на возраст, летом он активно занимался трудом физическим, поэтому мышцы и в самом деле пребывали в тонусе. Но он ошибался, это был диагноз, к тому же неблагоприятный. То, что кровь густая и чёрная, было известно по кровотечениям, которые иногда случались из-за порезов во время летних работ на даче. Это его действительно огорчало и понуждало принимать утром по таблеточке кардиомагнила.

– Мышцы очень твёрдый. Кровь чёрный, густой, надо банки. Банки чёрный кровь уберут.

Что такое банки, Лагунов знал не понаслышке. Во времена его молодости комплект банок был в каждом доме, и ставили их часто. Китайские специалисты ставят банки, предварительно слегка надрезая кожу, поэтому процесс сопровождается отсосом некоторого количества «плохой» крови, а следы после процедуры остаются более тёмные по сравнению с теми, что засели в памяти.

От банок Сергей Анатольевич отказался, и дело даже не в синяках, продемонстрированных очаровательной незнакомкой; он знал, что банки противопоказаны людям с сердечнососудистыми болячками, а в его возрасте такие проблемы в разной степени присущи каждому. Странно было от специалиста слышать предложение поставить банки человеку пенсионного возраста. Работал очень простой принцип, а вернее уловка: если человек приехал в центр – значит, готов платить, и служащие центра должны помочь пациенту решиться на возможно большее число процедур. Массажист ещё несколько раз повторил свои заклинания, и когда Сергей Анатольевич в очередной раз сказал своё «нет!», чуть ли не с облегчением выдохнул:

– Ну, ладно, очень не хочешь, вижу, не хочешь, ладно, не будет банки.

Массаж оказался продолжительным по времени и добросовестным по исполнению. Мышцы, суставы размялись, согрелись, растянулись. Некомфортно было только икроножным мышцам, более всех остальных поработавших в этой жизни. Трудились они и во время конькобежной юности, и во времена блужданий по возвышенностям с фотоаппаратом, и теперь ладони специалиста несли им ощутимую боль. С массажем Сергей Анатольевич решил впредь не экспериментировать, в его возрасте после таких процедур недалеко и до отрыва какого-нибудь случайного тромба.

Виктор и Вера тоже ходили на массаж, который им понравился, экономная Ася дальше консультаций у врача не продвинулась. Когда подъезжали к отелю, Сергей Анатольевич поделился своими планами вечером фотографировать остров Феникс. Все трое его компаньонов загорелись желанием участвовать в съёмках.

– Тогда я предлагаю достойно подготовиться к выходу на ночную природу: купить вина, фруктов, пирогов, организовать коллективное распитие, после чего съёмка наверняка пройдёт гораздо удачнее, чем на сухую, – предложил фотограф, – тем более, знакомы уже целую вечность, а за столь содержательную поездку ещё ни разу не приняли.

Супруги охотно согласились, но Ася сказала, что у неё подходит время молитвы, поэтому готовиться она будет по индивидуальному плану, а их будет ждать в холле третьего этажа в восемь вечера.

Трое собутыльников спустились в подземный супермаркет за вином и фруктами, в знакомой кондитерской купили пирожных и поднялись в номер, где жили 2В. Комната, точно такая же, как у Сергея Анатольевича, вмещала в себя в основном кровать. По бокам оставались тесные, на ширину прикроватной тумбочки проходы, пространство между кроватью и третьей стеной было занято узким длинным столом и двумя стульями, занимавшими проход, так что пройти, не потревожив сидящих, было невозможно.

– Комната не очень-то приспособлена для дружеских посиделок, – констатировал Виктор, когда они с Верой завершили сервировку стола и разлили вино по принесённым из супермаркета пластмассовым стаканчикам, – но настроение такое, будто вернулись в студенческие годы.

– В общежитии посреди комнаты стоял большой стол, за которым удобно было играть в преферанс, а во время сессии готовиться к экзаменам. Да и застолья там были замечательные, – мечтательно закатил глаза Сергея Анатольевич, – такие уж невозможны.

– Ничего, – уже устроилась на стуле и пробовала вино Вера, – зато здесь уютней, чем на веранде на третьем этаже. Не умею есть, а особенно выпивать на глазах у посторонних, поэтому и рестораны не люблю.

Виктор пристроился на кровати и, жестом приглашая Сергея Анатольевича присесть на стул, спросил:

– Вы, наверное, профессиональный фотограф? С таким увлечением и так много снимете…

– Любитель, не более. Но фотографировать мне интересно. В молодости у меня был «Зенит», одно время я делал семейные фотографии, любил снимать пейзажи. Но слишком уж много мороки вокруг процесса: все эти проявители, закрепители, многочасовое бдение в запертой ванной комнате наедине с увеличителем… К тому же, чёрно-белые снимки довольно условны, а появившиеся цветные плёнки требовали ещё более героических усилий, чем монохромные, ну я и сдался. Совершенно другая фотосъёмка сейчас. Получаешь настоящее удовольствие – без сверхусилий, без нервотрёпки, без ограничения числа дублей.

– Вкусное вино, – заметила Вера, пододвигая свой пустой стакан к мужу, – налей мне ещё, пожалуйста. И давайте добавим свежего воздуха. Никто не возражает? – Вера встала, отодвинула створку раздвижной балконной двери.

– Мне удобнее, – Сергей Анатольевич налил Вере, заодно пополнил стаканчики Виктора и свой. – Да, неплохое вино, и если даже это местный продукт с испанским брендом, претензий китайским товарищам выдвигать не хочется. А свежий воздух, как и вино, оживляет беседу.

– Спасибо, Сергей Анатольевич, – Вера взяла стаканчик и сделала небольшой глоток. – А знаете, вирус обсуждают уже везде. Вчера звонила маме, она была на проповеди в церкви. Священник говорил, что мир погряз в стяжательстве, люди думают только о плотских удовольствиях, обогащении. И вирус пришёл на землю, чтобы образумить человека.

– Он сказал то, что должен говорить священник, – заметил Сергей Анатольевич. – К богатству у нас прорвались случайные люди, ранее ездившие в обычном трамвае, обедавшие в простой студенческой столовой, сидевшие в очереди в районную поликлинику, сами себе делавшие маникюр. И вдруг они начали грести деньги лопатой. Работа лопатой, я утверждаю, как землекоп со стажем, будит в копателе азарт. Глядя на работающих по соседству таких же счастливцев, они поневоле втянулись в соревнование: кто больше нароет? Работая своим обогащающим инструментом, они забыли о боге, если вообще когда-нибудь в него верили, о совести, о том, что столько денег, сколько гребёт их лопата человеку вообще-то не нужно. Но нет – копают, копают и копают… А чтобы привести их в чувство, нужно попросту отобрать неправедно добытую лопату, и вирус здесь ни при чём. Если бы бог хотел покарать бессовестных олигархов и прочих стяжателей рангом ниже, он бы проявил избирательность и не карал обычных граждан, как и в былые годы сидящих в очереди в районной поликлинике.

– Замечательная версия, изящно сформулированная, – улыбнулся Виктор, – на самом же деле ни подтвердить, ни опровергнуть слова священника невозможно. Он верит в то, что сказал, верит в бога. Неправедность сегодняшнего бытия стала вопиющей, а люди не желают это понять и исправить. Только это и хотел сказать священник. Справедливость распределения благ – это благородная, но недостижимая мечта. Коммунисты ликвидировали классы вместе с теми привилегиями, которыми они обладали, провозгласили идею равенства между людьми, но сами же и не справились с тяжестью этой задачи. Привилегии для руководящего состава были введены с самого начала эпохи правления большевиков. Но привилегии – это как медяки нищему на паперти, постепенно большие начальники решили, что им необходимо настоящее богатство, провернули смену государственного строя, так что народ ничего не понял. Ельцин возродил классовое общество. Теперь задача сформулировать определения новых классов ждёт своего очередного классика – продолжателя теории, заложенной Марксом. Расслоение общества по доходам и возможностям у нас просто катастрофическое.

– А мне кажется, человек должен просто верить, не сомневаться и не придумывать какие-то условия, а мирские дела должны решать миряне, – задумчиво произнесла Вера. – Пора собираться, дело к восьми.

– Да, впереди у нас замечательные съёмки, и чтобы они получились, нужно провести их с хорошим настроением. Последний сегодняшний тост: чтобы погода не подвела, чтоб нам улыбалось счастье. Существуют же фотографы – любимцы богов. Чтоб мы не стали исключением! – Заключил посиделки Лагунов.

В восемь часов, забрав на третьем этаже Асю, пошли фотографировать остров Феникс. В ночной темноте высокие стеклянные корпуса расположенных на острове отелей напоминали паруса входящих в порт романтических яхт. Паруса приветствовали город яркими цветными, сменяющими одна другую картинами, славящими наступление нового счастливого года. Неизвестно ещё, каким будет окончание года, но начало явно не соответствовало чаяниям дизайнеров светового шоу. Пляж был пуст, изредка небольшими группами и поодиночке проходили молчаливые прохожие.

Погода стояла необычная, какой на Южном Урале не встретишь. Периодически возникал дождь, редкий и мелкий настолько, что из-за высокой температуры воздуха морось эта, едва коснувшись тела, испарялась, и кожа почти не ощущала влаги. Не намокала и одежда, лишь светящиеся конусы уличных фонарей, внутри которых яркими звёздочками серебрились микрокапли, выдавали эти странные погодные неурядицы.

39

Несмотря на усталость, приходящую после длительных прогулок, спалось плохо. Долго снился фильм «Спасибо, что живой». Сергей поначалу был зрителем, потом непонятно как оказался рядом с Высоцким, жил как бы среди героев фильма. Клинической смерти знаменитого артиста и барда во сне не случилось, не было и драматичных моментов, связанных с кознями чекистов, и сам сон был незамысловатый и светлый о простосердечных мужских отношениях. Сергей сразу и без труда сошёлся с Высоцким, вместе с ним возвратился в Москву и даже два дня жил в его квартире. Володя по-дружески с ним обходился, обещал посмотреть его стихи. Его участие в кино оборвалось на середине. Сергей по-прежнему спал, и обида от случившегося пришла к нему ещё во сне, когда он осознал, что от участника событий вернулся к роли зрителя фильма, продолжавшегося уже без него.

Проснулся Лагунов среди ночи, удивлённый тем, что в одном сне оказался сразу в двух ипостасях, взволнованный сюжетной интригой многослойного сна. Долго ворочался, пытаясь уснуть. Снова нахлынули воспоминания: короткие эпизоды осеннего выезда, события, последовавшие после этой рыбалки. Уже не навязанные волей неуступчивого сна, а вызванные живой собственной памятью, они, словно кадры увиденного во сне фильма, всплывали и исчезали беспорядочно, торопясь до рассвета попасть в короткую ночную ленту.

Уезжать, как всегда, не хотелось. Сергей последним вынул внутренние колья из своей старой и многое помнящей польской палатки, собирал и складывал в мешочек колышки растяжек. Перед лицом над свергнутым оранжевым полотном плавно проплыла паутина – нежная ложь ускользавшего погожего дня.

Когда уже все рыбацкие причиндалы нашли себе место в машинах, собрались на обрыве над причастившейся янтарным теплом водой. Предвечерняя тишь обняла Урал, даже перекат обессилел, не всхлипывал своим привычным гортанным причитанием. Кто-то из детей крикнул: «Прощай, дедушка Урал!» – и короткое эхо резким дискантом пронеслось над его зеркалом, лишь подчеркнув тишину. Прощались до следующего лета. С пустынной медлительной грустью.

Разошлись по машинам, неторопливо и неохотно вытянулись в колонну. Вперевалку выбрались из неглубокого клина приречного леса, прокатили по жалостным скошенным лугам, осторожно проползли увалистыми, тоскующими по ремонту улицами хиреющей станицы. Колёса машин ожесточённо наваливались на непросыхающие осенние лужи, тщась передавить в их зеркалах замирённые облака, три дня назад извратившие своим пролившимся содержимым все составные части прежде сухой дороги.

За деревней грейдер поднимался на пологий угор, обрамлённый золотистым кокошником берёзовой лесополосы. Перед посадкой традиционно остановились, вышли из машин попрощаться со станицей, ставшей родной за многолетние поездки сюда, на небольшую уютную полянку на берегу, сокрытую в уральской пойме. С годами всё острее казалось, что время ускоряется, но на рыбалке, которая по-прежнему оставалась любимой утехой, время если не сдавало назад, то притормаживало.

Внизу повдоль Урала летела очередная стая чёрных гусей. Сильные, откормившиеся за лето птицы, казалось, не ведали сомнений, неслись к только им ведомой цели.

Строки потекли, как и обычно, рано утром, воспроизводя в словах пережитое, прочувствованное накануне. Ещё там, на берегу проявилось спокойное ожидание этого стихотворения.

Почти за гранью человеческого слуха

Хрустальная звенела тишина.

Примолк Урал в предчувствии разлуки:

Не скоро к нам пожалует весна.

Всё убедительней осенняя осада.

Растратил ясенник пурпурную листву.

Снялись пернатые, не слышно их надсада,

Увы, не все пройдут обратную версту.

Могучий тополь, страж лесных порядков,

Участник заполночь тянувшихся бесед,

К утру наклеил на промокшие палатки

Сердечек жёлтых незатейливый привет.

Последним золотом своей короны зыбкой

Сорил на нас, уже побитых сединой,

И будто ободрял спокойною улыбкой:

– Дождётся вас Урал грядущею весной.

Когда Сергей вчитывался в записанное, полоснула где-то по сердцу последняя строка второго четверостишия: «увы, не все пройдут обратную версту…» Невнятное предчувствие-предупреждение шевельнулось в глухом уголке его человечьего смысла. Только ли птиц касается это чувствование? Почему светлое, спокойно-радостное настроение осеннего дня должно омрачаться неясным предположением трагедии? Стоит ли об этом писать? Что кроется за этим намёком? Давно уже с наступлением холодов переживал он тайное внутреннее неспокойствие. Почти все близкие ему люди умирали почему-то зимой, и похорон прошло уже много. Зачем в строках, которые должны быть наполнены чистой печалью, трагические оттенки? Но строка казалась ему живой и поэтически честной, вымарывать не поднималась рука. Есть ведь и компенсация – последняя строка стиха полна убедительного оптимизма. А птицы – это всего только птицы. С тяжёлой и непредсказуемой судьбой мигранта. Жизнь есть жизнь.

Длинная, исполненная оттепелями, словно разуверившаяся в своём предназначении зима, в конце концов, завершилась. Весна навалилась необычно многими неуправляемыми заботами, рыбалка долго не задавалась. Выбрались только в июле, пропустив весенние рыбацкие радости, когда жара уже ожгла и ожелтила землю неминучим пеклом.

Сергей, Олег и Тоня выехали первыми на «Ниве» младшего Лагунова. Стартовали в пятницу, с утра пораньше, чтобы застолбить своё заветное место, пока его не заняли такие же любители диких уральских берегов. Никита с Машей не поехали, сославшись на срочные дела. Светка уже давно, как она сама выражалась, вела оседлый образ жизни и в рыбацких вылазках не участвовала.

Алла Доронина взяла на работе отгул на пятницу, и на обрыв их семейство подъехало практически сразу за машиной Лагуновых.

Олег выглядел неважно, ссутулился, отяжелел лицом. К полудню, когда настырное степное солнце заставило всех раздеться, лишённое защитного укрытия тело его явило взорам удручающую худобу. Сергей удивлённо оглядел брательника:

– Что-то ты стал похож на бухенвальдского страдальца. Надо показаться врачу, обследоваться. У тебя, гляжу, недобор веса килограммов десять, если не больше.

– Некогда сейчас, заказ интересный мужики подкинули – вантовый мост через овраг перекинуть. Чертежи сделаю, тогда и схожу к врачу. – И, видя недоверие в глазах брата, добавил: – Да не парься ты, хорошо я себя чувствую, ничего у меня не болит.

– Знаю я, как ты таблетки от головной боли пригоршнями жрёшь. И давление постоянно скачет. Хоть бы пил поменьше. Подумай, куда гонишь… хочешь на полотенца?

– Не нагнетай, всё нормалёк. Пошли под обрыв, с удочками посидим. Или ты на карася собрался?

– Нет, на озеро не хочу, жарко. Здесь хоть искупаться можно. Давай побалуемся, потаскаем мелочишку. Спиннинговать тоже что-то неохота.

Спустились под обрыв, прошли по глиняным, ещё весенним оползням немного ниже по течению реки. Поставили по паре спиннингов для ловли со дна, в сторонке присели с поплавочными удочками ловить живцов. Олег увлечённо рассказывал, какой интересный он придумал мост, подробно описывал, как они будут его строить, устанавливать. Рассказ прерывался не частыми, но и не редкими кликами бубенчиков, заколотых на вершинках спиннингов. По очереди ходили снимать некрупных окуньков, изредка попадались голавчики. Потом Сергей спросил, как дела у Димы и почему они с Наташей не поехали с ними. Олег досадливо посопел, потом всё же начал поверять очередные свои тайны:

– Институт бросил.

– Что, во второй раз? – Не удержавшись, перебил брата Сергей. – Хотя… я ещё в прошлом году хотел тебе сказать, что зря ты в деканат ходил. Коли не хочет – учиться не будет, да дело уже было сделано. Понимаю, не мог ты доченьке отказать. Каждая мать хочет, чтоб дитя образование получило.

– Говорит, они с Натальей посовещались и решили, что ему нужно на автомеханика выучиться. Самая востребованная специальность.

– Ух, ты! А он хоть раз к тебе с гаечным ключом подошёл? Предложил тот же глушитель поменять? Какой из него автомеханик! Слушай, а чем он целый год занимался? В прошлом году музыканил, сочинял рок или рэп, не знаю что, а в этом? Если не учился, значит надо работать.

– Пробовал работать менеджером по продажам бытовой электроники. Надоело, да и за копейки вкалывать, видите ли, менталитет не позволил. Ушёл. Сейчас дома сидит у матери на шее.

– Что-то с совестью у подрастающего поколения стало не тово… ненормально. Мы с тобой с четырнадцати лет, как отца не стало, работали… не продавцами на рынке, а вкалывали, где потяжелее. Копейки пусть зарабатывали, но у мамы на мороженое, на кино и на танцы-манцы не выпрашивали. Откуда такие перемены? Что, воздух в Оренбурге другим стал?

– Наташка в этом году кончает институт, хочет уехать на заработки за границу. А Димка будет там механиком.

– Круто! Ай, да Натаха! Классная у нас родня будет! – И тут же сбросил с себя нарочитую весёлость. – Я, думаю, она осознала зряшность попыток выковать из парня инженера. Хочет, чтоб он получил хоть какую-нибудь спецуху. Просто она по наивности, по молодости не знает, что такое настоящий механик. Думает, ПТУ, или как там оно теперь именуется, кончил, и – спец. Но содержать она его не будет. А внучек с его новым менталитетом так и норовит попробовать себя в роли альфонса, так я предполагаю. Нет, не будет она нашей снохой. Бросит оболтуса.

– Да, жалко. Наталья хоть и некрасивая девчонка, но хорошая, с правильным стержнем.

– Я надеюсь, ты из-за этого обормота не сильно переживаешь? Так похудеть – уму непостижимо. А Светка куда смотрит? Она что, тоже голого тебя только на общественном пляже видит?

– Слушай, она меня уже запилила, ты-то хоть пожалей.

– Запилила… заездила она тебя. Не пилить надо, а силком тащить к доктору.

– Всё. Закрываем тему. Я же сказал: мост сделаю, схожу в поликлинику.

– Ты знаешь, странные мысли меня посещают в связи с ментальностью нашего внука. Он ведь не один такой, я знаю ещё несколько подобных примеров. Дело швах с такими. А в чём причина? Причины, мне кажется, в новой нашей жизни. Давай посмотрим на их отцов. Вовка, зятёк твой, учился в институте, бросил, перестройка случилась. Инженеры никому не нужны, зарабатывают гроши. Попробовал заниматься музыкой, не получилось. Хорошо, что сейчас у тебя на стройке сварщиком пристроен. Заработок хороший, предприятие у вас успешное, к тому же, своё, карманное, доходы справедливо делите. Если бы пахал на дядю, столько бы не заработал. Мой Витюля поступил в ВУЗ, где я учился. Там на кафедре мои однокашники работают. Казалось бы, учись, внедряйся в научную среду, помогут. Не захотел. Четыре года полз на моих телефонных звонках институтским приятелям; те помогали, тянули за уши с курса на курс, я от стыда не знал, куда деваться. Уговаривал: «Возьмись за учёбу, не позорь отца». Обещал, но к следующей сессии всё повторялось. Кроссовками торговал, стройматериалами. Деньги зарабатывал. В конце концов, сказал мне: «Учиться сейчас не обязательно. Диплом ничего не даёт». Бросил институт.

На дальнем спиннинге особенно напористо заверещал бубенчик, Сергей прервал свой спич, побежал по береговой осыпи, схватил удилище, подсёк. Вывел довольно крупного окуня. Снова забросил спиннинг, вернулся возбуждённый:

– Горбач, красавчик! Помнишь, как однажды зимой в Казахстане на Булдырты рыбачили, как на стайку таких же ребят напали? По полному мешку рыбы тогда домой увезли. Одной только икры трёхлитровую банку я, помнится, насолил.

– Н-да, стареем, среднего окунька за настоящего горбача принимать начали. Нет, казахстанские раза в полтора крупнее были. Мы, чудаки, улов в одну кучу складывали, радовались, как гора окуней растёт, пока другие рыбаки эту кучу не разглядели и не нагрянули к нам помогать в рыбалке, а ведь сидели от нас, почитай, метах в ста! Из таких, как тот, что ты только что вытащил, приметную гору не наберёшь.

– «Приметную гору…» скептик хренов. Завидуешь, что мне довелось крупняка поднять. Не журись, твой гигант уже на подходе! Так я продолжу про молодёжь… С приходом капитализма не только в вопросах собственности коренные изменения грянули, в головах радикальный переворот случился. Так называемые младо реформаторы, которых Ельцин к власти поставил, не только отечественную промышленность практически угробили, в головах разруху учинили. Идёт одиннадцатый год нового века, в этом россиянском чудокапитализме, считай, выросло целое поколение людей. Детки наши, ньюбизнесмены хреновы, вроде пахали ради денег, во благополучие семьи, а детьми не занимались, некогда было.

– Раньше школа худо-бедно а воспитывала любовь к Родине там… ответственность вообще и перед семьёй… Нам внушали – береги честь смолоду. А сейчас в ходу понятие, типа – ничего особенного, только бизнес; то есть простительно совершить подлость ради бабла. Идеологию отменили, даже в Конституции об этом прописали, чтоб, не дай бог, не вернулись бы коммунистические постулаты. А что осталось? Пустота. А место пусто не бывает. И дети первые, чьё самоощущение идёт вразнос. Я где-то читал или слышал, есть у нас среди молодёжи уже и поклонники Гитлера. Как же, – великий человек, могущественное, лучшее в мире государство построил. Про холокост и не слышали.

– Ну да. Новая власть сначала эту самую идеологию отменила, а потом хватилась: распущенность, беспредел в умы попёрли, так и до пугачёвщины недалеко. Решила церковь подключить. Люди и вправду после капиталистического переворота массово в храмы пошли, а потом поняли, что капитализм пришёл не только на заводы и электростанции, но и в церковь, поглядели, как попы в «Мерседесы» сели, смекнули, что-то здесь не так, перестали туда заходить. Церковники сетуют, отток прихожан случился, якобы непонятно почему… А всё просто: народ святость в них искал, хотел отгородиться от волчьих законов, от безнравственности, что новый капитализм с собой принёс. Похоже, что не нашёл. Идеологическая работа во времена КПСС где-то даже доставала, с перебором шла. Устали от неё. Эта усталость тоже способствовала тому перевороту, что привёл к развалу Союза. Плохо то, что вместе с уходом идеологии утрачено… нет, скажу осторожно: не утрачено, но пострадало чувство порядочности у людей. Хочется думать, что честность, ответственность до конца не исчезли.

– А что сейчас с Виктором, как он?

– Да никак. Поработал директором магазина стройматериалов. Потом взял кредит, открыл своё предприятие, торговал разными промышленными плёнками, производственный участок организовал. Плёнку из рулонов разрезал на небольшие куски для розницы, какую-то плёнку сам делал. Всё нормально было. В 98-м году либерасты, как ты помнишь, устроили дефолт. Кредит у него был долларовый, а зарабатывал рубли. Доллар подорожал в пять раз. Кредит стал неподъёмный. Всё потерял, в том числе здоровье. Сейчас сидит на таблетках, работает товароведом, по-нынешнему – менеджером. Таких разорившихся бедолаг тогда было очень много.

Наверху послышался рокот подъехавшей машины. Потом мотор заглох, захлопали автомобильные дверцы.

– Кто ж это к нам пожаловал? Не лесник ли порядок проверяет? – Олег приподнялся, заглядывая наверх, на кромку обрыва.

– Нет, лесник обычно по субботам ездит, я думаю, Морозовы прикатили, Людмила, похоже, как и Аллочка, от своих производственных обязанностей откосила по случаю рыбалки. Садись, Славка сейчас сюда с удочкой заявится.

Действительно, вскоре под обрыв спустился Морозов. Олег обрадовался:

– Молодцы, что приехали, основной костяк рыбартели в полном составе. А мы ждали вас только к вечеру.

Поздоровались, Славка поинтересовался, как идёт рыбалка, о чём беседа. В ответ Сергей посыпал скороговоркой:

– Да я только что окунище с локоть длиной вытащил, а Олег его окуньком обозвал, говорит, рыба окончательно измельчала, а во всём виновата конституция, которая идеологию отменила. Без идеологии и окунь вес не набирает, и по телеку безнравственность пропагандируют: только и показывают, как новые русские алкоголь и наркотики в сериалах употребляют, а потом ещё и развратом занимаются.