Текст книги "В логове коронавируса"

15

В оставшееся до обеда время Сергей Анатольевич отправился в расположенный рядом с отелем мангровый парк, посмотреть, кто же там обитает. Быть в тропиках на морском побережье и не изучить мангровый лес, было бы для него непростительно. Поэтому, увидев ещё на первой утренней прогулке уличный указатель «Мангровый парк», он при первой возможности пошёл смотреть на непонятные мангры – особенные деревья, прибрежными полосами растущие вдоль рек Санья и Линьчунь.

Около моста через речку Санья в тени мангровых деревьев на мелководье прогуливались две белые цапли, иногда заходили в частокол ходульных корней, где пряталась всякая водная мелочь пригодная для обеда. Издали их можно было принять за взрослую особь и её не подросшего ещё птенца. На самом деле это были две совершенно разные птицы. Одна – уже знакомая по утренним снимкам, сделанным накануне, малая цапля, вторая – краснокнижная красавица большая белая цапля. В принципе, если посчастливится, её можно увидеть и в Оренбуржье, но Лагунову повезло только на Хайнане.

Он любовался высокой величественной птицей и воображал её весеннее брачное украшение – длинные ажурные перья эгретки, сводившие с ума модниц девятнадцатого века. Ради роскошных плюмажей эти цапли были практически истреблены. И, конечно, пытался фотографировать. Ушибленный аппарат не хотел выдавать резкие снимки, и из сотни их более или менее успешными получились один-два, да и их показывать публике он не поспешил бы.

По пути в парк Сергей Анатольевич засмотрелся на подметавшую тротуар невысокую женщину в ярком оранжевом комбинезоне и в соломенной шляпе с опущенными широким конусом полями, какие встречаются на старых китайских миниатюрах. Яркий комбинезон подчёркивал стройную фигурку уборщицы. Работала она с неторопливым изяществом, плавно загребая длинной ручкой метлы, словно была гондольером с венецианских каналов. Чистота на улицах была заметна, и поддерживалась она довольно своеобразно – с помощью мобильных уборщиков, разъезжавших на грузовых мотороллерах, часто это были женщины, которые и творили опрятность городских кварталов.

Мангры росли довольно узкой полосой по пологому побережью. Двухметровые ходульные корни деревьев так заплели низкие пологие берега, что продраться меж них не было возможности. А, если честно, залезать туда и не хотелось: очень уж тревожно и неприютно выглядели эти корневые заросли.

Заметив узкую щель среди вечнозелёных зарослей, Сергей Анатольевич вошёл в неё, чтобы присмотреться к корням и сфотографировать их. Тропинка была покрыта кучками экскрементов, оставленных явно не собаками. Эта особенность прибрежного леса неприятно поразила. На входе в каждый парк обязательно установлены общественные туалеты – ряд синих кабинок, каждая с персональным входом прямо с улицы. Одну из них, с надписью «Администратор», Сергей Анатольевич поначалу принял за кассу, но оказалось, что туалеты бесплатные, а под личиной админа скрывается обычная уборщица. В кабинках было идеально, ему даже показалось, что нарочито, чисто. Почему местный народ не пользуется удобствами цивилизации, так и осталось не ясно.

В таких густых прибрежных лесах, как в Санье, обычно много комаров, мошки и прочей кровососущей братии, но здешние санитары их беспощадно уничтожили. Тюбик мази от комаров, предусмотрительно взятый в поездку, остался не востребованным.

Главное рукотворное украшение парка – каменные скульптуры, прославляющие традиционные семейные ценности и экзотических диких животных. В глубине парка из тишины крошечной, затенённой кустами и высокими вязами полянки слышалась китайская мелодия, исполняемая на щипковом инструменте. На одинокой скамейке сидел пожилой китаец в маске, и под оркестровое сопровождение, раздававшееся из небольшого плеера, играл на национальном двухструнном инструменте. Сергей Анатольевич специально прошёл мимо, чтобы посмотреть, желает ли музыкант вознаграждений за свой концерт, но ни коробочки, ни кепки, ни корзинки, или раскрытого кофра, как это бывает в переходах московской подземки, не увидал. Музыкант играл из любви к искусству, прежде всего, для самого себя, одновременно придавая, возможно и неосознанно, особенный колорит этой городской достопримечательности.

На другой парковой скамейке трое китайцев заканчивали завтрак. Освободившиеся упаковочные пакеты, бутылки, плёнку сгребли под скамейку и ушли. Люди явно ничего не знали о влиянии своих действий на экологию планеты. Это был первый дневной мусор. Дворников нигде не было видно, они недавно закончили приборку и ушли, побросав мётлы, лопаты, скребки прямо в кустах, в разных местах парка. Поведение дворников ещё можно понять: действительно, стоит ли убирать инструмент в ящик или кладовку, если он через несколько часов снова понадобится здесь же, на тех же лужайках и дорожках. Но зачем гражданам запихивать мусор под скамейку, при том, что рядом стоит красивая и пустая по случаю раннего часа урна?..

Здесь же, неподалёку от входа была устроена довольно большая спортивная площадка, оборудованная различными несложными тренажёрами. Обстоятельный, привыкший всё делать на совесть, Сергей Анатольевич порадовался за местных физкультурников: сломать спортивные снаряды, сделанные из толстой стали, надёжно закреплённые в бетонном фундаменте, даже самым отъявленным хулиганам не под силу. Нашим бы устроителям дворового досуга такое понимание жизни! На тренажёрах сосредоточенно упражнялись люди самого разнообразного возраста. Китайцы определённо умеют отрешиться от окружающего их мира. Ни пожилые спортсмены, ни музыкант и не думали смущаться возраста или своих явно невыдающихся способностей. Им просто нравились их занятия, и этого было достаточно.

После осмотра мангрового побережья Саньи Сергей Анатольевич повёлся на ещё один уличный указатель, направлявший неприкаянных гостей безлюдного города в очередной природный парк, поименованный как «Пейзажная зона Фэнхуанлинг», и решил в остававшееся до обеда время осмотреть и эту ландшафтную оригинальность. Идти нужно было по дороге, огибавшей высоту Линьчуньлинь, где он недавно получал всевозможные удовольствия от съёмок ночного города. Слева тянулась гора, справа раскрывалась книга быта-бытия простых хайнаньцев. Дорога следовала по склону горы, дома и дворы располагались ниже уровня асфальта, и он мог видеть всё, что обычно скрывают высокие заборы. Люди внизу привыкли жить на виду и не обращали на прохожих внимания, кто подметал двор или чинил автомобиль, кто готовил еду или толковал о чем-то с соседом.

Иногда уровень местности справа поднимался до асфальта дороги, и тогда вдоль тротуара, по которому брёл Лагунов, возникали высокие заборы из оштукатуренного кирпича, на которых висели большие плакаты. Исполненные в виде комиксов, они изображали трогательные сценки уборки мусора: маленькие китайские мальчики поднимали валявшиеся на тротуаре обрывки бумаги и несли их в урну, а мамы и папы умилялись деяниями своих отпрысков.

Лагунов улыбнулся наивной и доходчивой плакатной простоте, и вспомнил большой сберкассовский плакат, установленный около парикмахерской на Орлесовском шоссе, куда дошкольником бегал за один, ещё сталинский рубль обнулять свои выгоревшие на солнцепёке лохмы. Молодой счастливый мужчина сидел за рулём новенькой «Победы», а над головой у него ярко синела лаконичная и доходчивая строка: «Накопил – машину купил». Детская Серёжкина голова не воспринимала машину, как объект вожделения, неосознанно он чувствовал, что до машины ему очень и очень далеко, но идея накопления, как способ постепенно решать свои жизненные проблемы, накрепко запала в голову. В дальнейшем он всегда жил только на то, что сумел заработать. Его кредитная история так никогда и не началась, но и денежных катастроф в череде кризисов, коих пережить довелось множество, тоже не случилось. А некоторым, более молодым, поверившим в возможность обретения счастья в кредит, финансовые потрясения даже стоили жизни.

На собственном опыте Сергей Анатольевич знал, что здоровая пропаганда может воспитать в человеке положительные качества. Люди, которые видят нарисованные на стене комиксы, скоро не будут задвигать под садовую скамейку объедки и пустые пакеты, а отнесут их в урну. Учитывая традиционную восприимчивость китайцев к указаниям начальства, можно полагать, что так оно и будет. Возможно, после этого и поток иностранцев в Поднебесную потечёт широко и раздольно.

Постепенно, по мере продвижения вдоль бесконечного забора до Сергея Анатольевича стало доходить, что само по себе наличие дорожного указателя не подразумевает близость объекта, на указателе обозначенного. В очередной раз в душе шевельнулась досада на то, что спрашивать что-либо у китайских прохожих бесполезно, лингвистические особенности наших языков настолько далеки, что выручить может только жестикуляция. Правда, и жестикулировать было не с кем, он уже давно шагал в полном одиночестве. Пришлось развернуться и искать остановку, чтобы сесть в автобус до гостиницы.

16

Сергей поднял глаза на Борину, снявшую трубку с проснувшегося телефона. Зина выслушала короткое сообщение и, положив трубку, кивнула Сергею: «К Костюкову». Заходя в кабинет и здороваясь, он не сразу обратил внимание на сидевшую спиной к двери женскую фигуру. Это была Тоня.

– Привет, фома неверующий, присаживайся, – кивнул Костюков в сторону свободных стульев. По его ухоженному лицу, обрамлённому начинавшей седеть шевелюрой, эффектными волнами накатывающей на ворот костюма, пробежала хитрая улыбка. – Знакомить вас не нужно. Принимай Сергей Анатольевич, к себе в группу молодого специалиста. Надеюсь, с твоей помощью она вырастет в отличного инженера нашего непростого профиля. У тебя это получается. Проводи Антонину Николаевну на рабочее место и возвращайся. Разговор есть.

– Привет, молодой специалист, – Сергей улыбался Тоне, шагая с ней по коридору. – А я, честно говоря, не ожидал тебя увидеть. Думал, с мамой останешься.

– Почему? Я же распределена в ваше КБ. И мне здесь понравилось. У вас приятная товарищеская обстановка.

– Это хорошо. На самом деле, я рад твоему возвращению. Сидеть будешь за своим столом, его никто не занял. Работать – с Зинаидой Ивановной, по её теме. Думаю, сработаетесь.

Весь последний месяц Тоня думала об этом моменте, как Лагунов её встретит, попадёт ли она в его группу, не терпелось снова его увидеть. Был он в той самой рубашке в синюю полоску с короткими рукавами, в которой провожал её на вокзал после защиты дипломного проекта, в которой представал в её воображении весь отпуск в Казани. И ей было приятно слышать, что он рад её возвращению, хотелось думать, что не только потому, что в группе не хватает инженеров.

В комнате сектора, работники тоже слегка удивились приезду недавней дипломницы, но приняли её тепло. За время написания проекта Тоня приятельски сошлась со многими. Сергей сообщил, что Тоня будет работать с Бориной, распорядился помочь ей с оформлением необходимых допусков к документам и в цеха, а также в изучении документации. Зина обрадовалась Тоне, она уже давно просила начальника дать ей ещё одного помощника.

Когда Логунов вернулся к начальнику отдела, тот выглядел уже не столь добродушным:

– Слушай, я сейчас на оперативке наслушался всякого-всяческого от начальника производства, словно помоев наглотался. Ты же знаешь, как он любит размазывать по полу подчинённых и всех прочих. Наш Генеральный опять сорвал сроки корректировки оригиналов документов. Заказчики остановили приёмку. Отказываются продлять срок действия наших временных извещений, хотят нагнуть Москву, чтобы в бумагах навели порядок. А крайние, как всегда, мы. Собирайся в Москву, надо срочно закрывать этот вопрос.

Костюков был возбуждён недавней перепалкой. Вопрос с корректировкой документации опытных изделий, так из соображений секретности называли ракеты, предназначенные для лётных конструкторских испытаний, был постоянной головной болью. Заказчики – офицеры из Военной приёмки – устали ждать, когда москвичи погасят временные документы, не стали подписывать акт сдачи очередной ракеты. Конструкторы из головного КБ задержки в корректировке документации объясняли недостатком времени, нехваткой конструкторов, занятостью в других проектах.

– А что я могу сделать? Я ж не заменю собой целый отдел. Пока кальки в Москве, так и будем виноватыми. Выйдем на серийное производство, получим кальки, проблемы кончаться. По-хорошему, нужно отправлять наших людей в столицу, чтобы они вводили изменения в оригиналы.

– Правильно. Надо оформлять соответствующее решение. От механиков едет Степанов, от нашего отдела – ты. Встречайся со Степановым, набрасывайте проект решения, вечером обсудим, а в понедельник вы должны быть в Москве.

– Игорь Дмитриевич, – Сергей немного замялся, не зная, как продолжить. – Мне надо бы ещё и в Ленинград заскочить. У них проблемы с выпуском эксплуатационной документации, сроки срывают. На нашем заводе входной контроль их аппаратуры от этого может зависнуть. Заскочу, поговорю с мужиками, сделаем специальный график поставки документации для нас и для завода. Может быть, придётся какой-то временный документ выпустить.

– Что, по Питеру соскучился? – усмехнулся Костюков, – ладно, оформляй, только в неделю уложись.

Костюков насквозь просекал подноготную этой истории. У Лагунова были налажены дружеские отношения с питерскими коллегами, и все вопросы можно было решить по телефону. Не стал возражать, понимая, что хороших работников как-то надо поощрять. А возможностей было не очень много: почётная грамота да благодарность. Повышенную премию никогда не выписывали, только урезали имеющуюся за малые и великие прегрешения.

– Игорь Дмитриевич, побойся бога! Две столицы всё-таки. Я, конечно, постараюсь быстренько проскочить, здесь тоже работы невпроворот, но ведь неизвестно, как пойдёт. Оформлю десять дней, чтобы не продлять командировку, а обернуться постараюсь за неделю.

17

Домашний вечер был посвящён очередному обсуждению карьерных возможностей Оренбурга и улучшению материального благосостояния семейства. Валентина снова пыталась вправить мозги непутёвому мужу. За ужином сообщила, что муж Вики Малимоновой из заводского парткома перевёлся в горком партии.

– Они теперь отовариваются в спецмагазине. Ты бы посмотрел, какие там пайки! Тебе надо вступить в партию и делать партийную карьеру. Ещё не поздно. Проторчишь всю жизнь в конструкторах, так ничего и не добьёшься.

Сергей от неожиданности потерял дар речи. Потом оправился:

– Валёк, ну какой из меня партийный функционер? Я два слова перед аудиторией связать не могу. А их основная работа – языком молоть.

– Не называй меня этой собачьей кличкой! Ничего сложного нет. Вызубришь цитаты из решений съездов, постановлений ЦК и будешь повторять их по каждому поводу. В конце концов, у них тоже специализация: одни по идеологической работе, другие по промышленности, третьи по сельскому хозяйству. Будешь работать в промышленном секторе.

– Да не могу я! Меня мутит от одного вида кремлёвских партайгеноссе. Страну довели до ручки, жрать нечего! Элементарной бытовой техники – и той не хватает.

– Вот ты бы и наладил производство!

– Ага, Госплан под себя подомну. Насмотрелся я и на наших партийцев, та же тошниловка. У нас в КБ в моде открытые партсобрания. Все беспартийные начальники любого уровня должны там присутствовать. Добровольно-принудительно. В прошлую среду было очередное такое собрание. На повестке дня – персональное дело начальника планового отдела Сухова Виктора Александровича. Ему кто-то из московских друзей или родственников привёз из-за бугра видеомагнитофон. Есть у них там, оказывается, такая диковинка. И кассеты с американскими фильмами. Он их смотрел с семьёй, друзьям показывал. А у него племянник в зенитном училище учится. Тот посмотрел и друзьям из училища показал. Кто-то из пацанов стуканул куда следует. Органы, как я соображаю, разобравшись, поняли: сажать не за что, но сигнал отработать надо, в отчёте пунктик добавить и галочкой отметить тоже не повредит. Поручили парторганизации проработать Виктора за пропаганду антисоветчины и порнографии. Уж не знаю, смотрели ту порнографию в парткоме или поверили особистам, но на партсобрании в первичной организации велели пропесочить.

И вот наши коммунисты по списочку встают и порицают Виктора Александровича: как же так, не к лицу, мол, коммунисту пропагандировать американский образ жизни… Вроде нормальные мужики, а несут полную хрень. Потом беспартийный Жора Новиков поднялся: я, говорит, не понимаю, о чём мы тут ведём разговор. Я смотрел много американских фильмов: «Великолепная семёрка», та же «Серенада солнечной долины». Мне понравилось. Давайте устроим коллективный просмотр, а потом уже обсудим… Народ смеётся, а секретарь парторганизации своё: не надо, товарищи, устраивать балаган, дело-то серьёзное…

Ещё один защитник нашёлся, Чёботов Юрий Иванович. Тому, конечно, терять нечего: военный пенсионер, подполковник в отставке, из военной приёмки в КБ пришёл подработать. Он серьёзно вполне высказался, что нельзя осуждать товарища по партии, не зная существа вопроса. Если в районном комитете знают суть дела, пусть они и решают, а нам следует воздержаться. Коммунист Сухов всегда был на хорошем счету.

В конце дали слово обвиняемому. А тот сказал, что в кассетах только детективы и боевики – например, «Рембо». Никакой порнографии, на его взгляд, там нет. Но ведь всё равно проголосовали за выговор. И ты хочешь, чтобы я организовывал подобные шапито? Это как раз по промышленной части? Нет уж, уволь.

– А как по-другому ты хочешь обеспечить семье достойное проживание? Прогнёшься перед начальством лишний раз, не сломаешься. А Сухову ничего не станет. Через год выговор тихо снимут, и всё позабудется. Такие правила игры, и все умные люди это прекрасно понимают. Зато у партийных работников и столовая отличная, и в больнице обкомовской обслуживаются, и санатории специальные.

– Ну да, для себя коммунизм они уже построили. А всем остальным лапшу на уши вешают, а чтоб идеологическая работа поразнообразней была, ещё тюльку втюхиивают. Красивые лозунги придумывают, зажигательные: «наше поколение будет жить при коммунизме!» Народ ухохатывается больше, чем над Хазановым. Полгода осталось до победы коммунизма, но что-то об этом обещании сейчас стыдливо не вспоминают. Как будто Никита от своего имени сболтнул, а не от лица партии.

– Ты бы меньше мыслил масштабами страны, а больше думал о собственном кошельке.

– Уж, какой есть.

– И ещё на открытом партсобрании эту речь толкни. Переведут в рядовые инженеры на сто рублей или вообще с работы выгонят…

18

В понедельник, к обеду, прямо с утреннего рейса Сергей уже вошёл в сектор систем управления московского Центрального КБ, с которым постоянно работал, с сотрудниками которого много лет был хорошо знаком. За первым столом в правом ряду Вадим Старовойтов и Коля Синицын мирно обсуждали какую-то схему. В противоположном углу Леночка Иванова методично отстукивала одним пальцем на пишущей машинке срочную служебную записку. Аннета Устинова и Людмила Захарова у окна разбирали принесённые из столовой продовольственные наборы, Валентина Петровна Сухотина методично дробила крышкой выдвижного ящика своего письменного стола скорлупу грецких орехов, в среднем ряду Маргарита Леонидовна Смирнова маникюрными ножницами аккуратно освобождала от плёнки дольки грейпфрута. Остальные столы были пусты. Кто-то был в командировке, кто-то на испытаниях в цехе, кто-то ушёл к заказчикам.

«Живут же люди, – подумал Сергей, – благость какая. Небось, и не подозревают, что нашей обороноспособности угрожает почти неотвратимая опасность. Завод в Оренбурге стоит».

В ответ на его приветствие всем присутствующим Маргарита Леонидовна подняла голову и замахала ножницами:

– Здравствуй, Серёженька, проходи, угощайся. У нас в наборе очень вкусный розовый грейпфрут.

– Спасибо, Маргарита, Леонидовна, у меня сегодня на него аллергия.

– Что-то случилось?

– Заказчики у нас в очередной раз всё остановили. А где ваш ротный?

– У начальника отдела. От вас какая-то срочная бумага пришла, они её обсуждают.

– Очень кстати. Я как раз по этому вопросу и приехал.

Вопрос с корректировкой документации решился на удивление быстро. Предложение корректировать кальки силами оренбургского подразделения москвичи приняли с удовольствием. Дополнительную смету расходов на командировки и сроки корректировки документации согласовали с Военной приёмкой, оформили соответствующее решение. Во вторник вечером Лагунов уже сидел в купе ночного поезда, спешащего в Питер.

В Ленинград он всегда ездил с удовольствием. Любимый город манил и тревожил, как незатихающая страсть. Хотелось подышать невским воздухом, встретиться с однокашниками, посидеть за дружеским столом, попеть старые студенческие песни. Вопрос в ленинградском КБ был пустяшный, много времени не требовал.

Традиционно один вечер командировки принадлежал романтическому путешествию по любимому городу. Едва Сергей ступал на питерскую твердь, как в груди поднималась волна юношеского воодушевления. Трудно было предполагать в провинциальном инженере, который напряжённо крутится в чёртовом колесе производства, отбиравшем, казалось, все душевные и физические силы, подобный щенячий восторг, но Сергей не противился ему, ибо считал, что чуточку очищается, этак вот воспаряя. Обычно он приезжал на станцию метро «Невский проспект», поднимался по Невскому до Елисеевского магазина, обходил кругом памятник Екатерине и останавливался на несколько минут перед Александринкой. Его удивляло пристрастие ленинградцев к старым названиям улиц, театров, магазинов. Город помнил старые имена, как бы, пытался законсервировать время, перемешав старинные и новые смыслы и звучания, подвергал сомнению бесспорность и обязательность происшедших в нём социалистических перемен.

Минуя императорский театр, проходил на улицу Зодчего Росси. Здесь он задерживался, гармоничный архитектурный ансамбль знаменитого архитектора действовал магически. Малолюдная молчаливая улица будто отпускала душу на волю. Дышалось легко, голова наполнялась едва ли не весенней свежестью, досада на суету, среди которой он вынужден существовать, внутренняя усталость исчезали, будто их и не бывало. По Фонтанке возвращался на Невский, благодарно касался ладонями пьедестала, на котором, словно приветствуя его, ещё молодого, восторженного, дыбились кони Клодта. Спускался назад по Невскому до Садовой, проходил по Итальянской улице на площадь Искусств. Отдыхал на скамейке около Пушкина, вбирая в себя пустое успокоительное пространство огромной площади, которое покровительственно обнимал простёртый за массивной чугунной решёткой, строгий портал Русского музея.

А затем мимо Европейской гостиницы возвращался на Невский, огибал колоннаду Казанского собора и брёл до Адмиралтейства. Через Александровский сад проходил к Петру, вдоль Невы возвращался на Дворцовую площадь и, постояв там, завершал путь благодарной памяти своей на стрелке Васильевского острова.

Поезд прибыл рано утром. До Фонтанки, где обитало семейство Славки Поленова, шёл пешком. Не хотелось будить прежде времени институтских приятелей. Славик приехал из Новгородской области. Невысокий, с большой кучерявой головой, он обладал несильным, но приятным бархатистым баритоном, был открытым парнем, всегда готовым поддать и попеть в дружеской компании. И неожиданно для всех проявил недюжинную расчётливость, распределившись в ленинградский городской Водоканал. Остаться после института в Питере мечтали многие иногородние студенты, но мало кому это удавалось. Обосновавшись в городе, женился на Светке Молостовой, с которой познакомился в студенческом стройотряде в Подпорожском районе Ленинградской области, где строили узкоколейку для вывоза с делянок спиленного леса. Света со своей подругой Галкой Черновой работали на кухне. Обе высокие, крепкие, они были единственным исключением в сугубо мужском отряде.

Слава был на четыре года старше своих одногруппников, отслужил срочную и по старой армейской привычке первым делом застолбил дорогу на кухню. Светка была на полголовы выше и вообще крупнее Славки, в школе она успешно занималась гандболом, и отрядовский народ за их спиной не зло посмеивался над необычной парочкой. Ухажёр по-своему принимал комичность ситуации и шутливо прозвал повариху тёткой. При виде Светки он по-доброму щурил глаза и масляно улыбался. Много молодого девичьего тела возбуждало и радовало, полненькие были его давней страстью. Он привык сходиться накоротке с женщинами старше своего возраста, чаще всего слегка располневшими в силу этого самого возраста. С ними получалось быстро и результативно. Но Светке удалось прочно заякорить около себя любвеобильного повесу. Поленовы обрадовались Серёгиному появлению в их двадцатипятиметровой комнате в коммуналке, обретённой благодаря заботам могущественного водоканала. Выпили чаю, договорились о встрече на вечер и разбежались по своим делам и конторам.

Вечером в комнате на Фонтанке вместе с хозяевами его дожидалась ещё одна старая знакомая – Галка Чернова. Приехала она из Архангельска, и Сергею импонировал её добрый мягкий, свойственный северным женщинам, характер. Приветливая и отзывчивая, держалась Галка, тем не менее, довольно замкнуто. В студенческие годы Сергей замечал, что она явно выделяла его в их студенческой компании, он даже подумывал, не начать ли с ней встречаться, но когда он учился на втором курсе, в общежитии появилась Валентина, сразу и безоговорочно заявившая своё право на оренбургского парня. Стройная брюнетка с красивыми правильными чертами лица и ярким макияжем, делавшим её старше своего возраста, напористая по характеру, она легко покорила сердце Сергея.

Галка вышла замуж за парня с их факультета, учившегося на год позже. Мужа, как когда-то Сергея, призвали на срочную службу и теперь он служил лейтенантом в Прибалтике. Работы в военном городке ракетного полка традиционно не было, и Галка осталась в Питере. Светка по секрету шепнула Сергею, что семейная жизнь у подруги не задалась: муж приохотился после работы заскакивать в рюмочную горло промочить, с мужиками потрепаться. От развода спасла, а, может быть его только отсрочила повестка в армию. Знала Светка и об аварийном состоянии семейного корабля Лагуновых и возможно не до конца осознанно пыталась свести двух своих не очень удачливых в супружестве друзей.

Женщины уже приготовили ужин. Сели за стол, обменялись новостями, выпили изрядно. Славка запел «Лыжи у стенки стоят…», остальные подхватили, потом был «Париж» Кукина, что-то ещё из привычного репертуара. Снова выпили, потом решили танцевать. Сергей прижимал к себе мощный Галкин торс и, повернувшись спиной к танцующим Поленовым, вспомнив их взаимную студенческую симпатию, поцеловал партнёршу в уголок губ. Губы не возражали. Ещё какое-то время чередовали песни, выпивку, танцы с поцелуями, которые от танца к танцу становили всё горячее, с нашёптанными в ушко комплиментами, которые становились всё откровеннее и воспринимались со страстью, со всё более тесными ответными объятиями. Наконец пришло время угомониться. Галку уложили на диван, Серёгу – на раскладушку.

Хозяева спали в небольшом аппендиксе, который отдельной комнатой не считался, но, отгороженный занавеской, служил хозяевам спальней. Выждав, когда в квартире установится сонная тишина, разгорячённый Сергей скользнул к Галке под одеяло. К его немалому удивлению Галка его не приняла. Она отвернулась, зажалась, и ни ласковый шёпот, ни поцелуи не помогали. Повозившись понапрасну и разозлившись, Сергей убрался назад на раскладушку. Утром проснулся первым. Мужское начало жаждало реванша. Он снова нырнул под одеяло, рука осторожно легла на тёплый плоский живот – и неожиданно женское тело отозвалось страстной дрожью… Вибрации мгновенно нашли отклик в мужском естестве. Серёга мухой перелетел через высокое крутое бедро в мягкое пространство разомкнувшихся ног. Всё тут же и свершилось. Подивился ощущениям, у него ещё не было таких крупных женщин. За занавеской зашевелились, зашептались хозяева. «Вовремя я», – подумал Серёга и тихо перебрался на раскладушку.

Неторопливо все встали, умылись, пили чай. Сергей уже начал обдумывать, как ему с Галкой на сегодняшний вечер договориться, но та замкнулась, разговаривать не пожелала.

«Чего обижаться? – думал он. – Не поймёшь этих баб. Если хотела, надо было вчера все удовольствия и получать. А не хотела, неча было целоваться, а потом динамить как школьника. И был бы я сейчас полным ослом с опухшими яйцами… А вообще-то, интересно получилось… взлетел, как Брумель на два двадцать восемь. Едва успел. Завела, зараза, вечером донельзя. Впрочем, видать, и сама загорелась, только ломалась чересчур долго, не рассчитала. Не думала, что я так быстро отступлюсь, свалю на раскладушку. Ну, да бог с ней, зато выспался. В общем, может и могли, может и хотели, да не сошлись в одно, не сосватались наших два одиночества».