Текст книги "В логове коронавируса"

34

Около выхода из парка, проходя мимо мелколистного вяза, Сергей Анатольевич боковым зрением заметил на стволе расплывчатое тёмное пятно. Он уже отошёл от дерева на несколько шагов, как вдруг совершенно чётко осознал, что пятно – это чёрный стриж. Вернувшись к вязу, он на самом деле увидел молодого стрижа, чёрного, с белым пятном на пояснице – стрижа белоспинного. Сергей Анатольевич удивился: возникло чувство, словно он услышал чью-то подсказку.

Может быть, такая ассоциация возникла оттого, что накануне, возвращаясь из столовой в гостиницу, он встретился со стайкой стрижей, родных, можно сказать, птичек, ежегодно два летних месяца без устали летавших-сновавших перед окнами оренбургской квартиры. Только в отличие от Оренбурга, где стрижи носились на уровне пятого этажа и выше, здесь они летали необычно низко, у самой земли. Он довольно долго стоял, прижавшись спиной к стене здания, а птицы стремительно носились прямо около него, на пространстве шириной с тротуар и в длину не больше десяти метров, будто какая-то невидимая стена замыкала эту территорию. Было обидно, что камера покалечена, он даже не стал её доставать. Птицы кружились – летали то в одну сторону, то в другую, едва не задевая его головы, даже опускались до уровня колен.

Сергей Анатольевич застыл в полном недоумении, поведение птиц было необычным, необъяснимым. Никогда он так близко стрижей не видел, и сколько хватало взора, нигде больше на пустынной улице эти стремительные птицы не сновали. Казалось, они прилетели именно к нему и чего-то от него хотят. Казалось, что ничего не стоило поймать какую-нибудь из них в горсть.

А теперь совсем молоденький белоспинный стриж сидел на уровне его лица, вцепившись в кору лапками, опираясь на хвост, обхватив ствол крыльями и опасливо на него поглядывал. Сергей Анатольевич начал фотографировать пташку, умоляя всевышнего, чтобы эти уникальные кадры обязательно получились. Стриж не двигался, потом медленно пополз по стволу вверх. Стратегия у него была верная, птенец чуял, что единственное его спасение – высота. Вероятно, он выпал из гнезда на землю, а это самое страшное, что могло с ним случиться. У стрижей такие короткие лапки, что с земли они взлететь не могут, даже взрослая птица на земле беспомощна. Скорее всего, он после падения подполз к дереву и, поднимаясь по стволу, пытался набрать спасительную высоту, сорвавшись с которой можно пуститься в настоящий полёт…

Помогая себе крыльями, короткими переползаниями стриж забирался всё выше, а Лагунов со всем сочувствием наблюдал за его стараниями. Примерно на четырёх метрах от земли птах решил, что высоты достаточно, и бросился в полёт. Полетел, как-то неловко махая крылышками, в сторону автомагистрали, отдалился метров на пятьдесят и начал терять высоту. Потом развернулся, снижаясь всё сильнее, понёсся назад и, словно бумажный самолётик, ткнулся в песок прямо у ног фотографа. Этому воздухоплавателю явно не хватило ни мастерства, ни сил, ни дружеской поддержки старших пернатых наставников. Птенец устал от своего недолгого неумелого полёта и лежал, распластав крылья, прикрыв веки и набираясь сил.

Однажды у себя в саду Сергей Анатольевич уже наблюдал такой полёт начинающего летуна. В то лето у него в винограде, изрядно запущенном и загустившемся, вывелись воробьи. Обнаружил он пернатое семейство, когда с секатором в руке подошёл к лозе, чтобы привести её в порядок. Из-за гнезда работы пришлось отложить. Буквально через два-три дня слётки уже сидели на заборе, а вокруг суетилась, крича и порхая, стайка взрослых птиц. Сергей Анатольевич решил, что виновницей суматохи может быть кошка, покусившаяся на слётков, присмотрелся, поблизости её не оказалось. Тем временем, один из птенцов, набравшись духу, сорвался с забора и неумело, беспорядочно трепеща крыльями, то и дело проваливаясь в воздушные ямки, полетел по направлению к яблоне. Мельтешащее воробьиное сообщество, словно неистовые футбольные фанаты, задвигалось, раскричалось ещё пуще. Взрослые птицы стремительно проносились под болтавшимся в воздухе птенцом, не позволяя ему опуститься на землю, наглядно демонстрируя, что такое настоящий полёт. И воробьишка сумел подняться и сесть почти на самую вершину дерева. Вместо того, чтобы радостно приветствовать победоносное завершение первого в жизни птенца перелёта, стайка смолкла и рассеялась по саду. Всё-то у этих воробьёв не по-людски, усмехнулся Сергей Анатольевич. Кровный братец успешного крылатого бойца так и топтался на заборе, пока не слетел в малину набираться сил и решимости для скорого подобного перелёта.

Юный стриж очевидно нуждался в помощи. Китай находился во владениях вируса, и, как ни крути, здесь все, даже самые отчаянные оптимисты об этом помнили. Кто разносит инфекцию и заражает ею других, было неведомо. Блуждавшие среди людей слухи только добавляли неуверенности и страха. Сергей Анатольевич смотрел на жалкую птичку и думал: «Может стрижёнок быть инфицированным? В принципе, а почему нет? Но не могу же я его, совершенно беспомощного, оставить распластанным на песке».

Пока недвижный «самолётик» отдыхал, Сергей Анатольевич его фотографировал, а потом поднял с земли, уложил длинные крылья вдоль тела и понёс на дерево. Напуганный птенчик вцепился коготками в ладонь, попытался расправить удерживаемые второй рукой крылья, но человек держал его крепко, хоть и, не сжимая пальцы. Около ствола он разомкнул ладони, но птенец и не подумал перебираться на кору. Пришлось опять укладывать крылья плотнее к туловищу, отрывать стрижа от ладони и сажать несчастного слётка на дерево. Снова оказавшись на древесной коре, птенец, видимо, осознал, что попал в руки тому, кого ему птичий боженька послал в трудную минуту, и успокоился.

Всё повторилось с начала: птица опять ползла, фотоаппарат выдавал нечёткие снимки. На второй раз стриж поднялся совсем невысоко и решил ещё разок полетать. Но высоты оказалось недостаточно даже для того, чтобы толком расправить крылья, и он рухнул на мелкий рыхлый куст, росший прямо под вязом. Положение стало совсем никудышным. Ползти по чахлым веточкам невозможно, падать на землю и ползти к дереву в голову, видимо, не приходило. Пришлось Сергею Анатольевичу во второй раз вмешаться в судьбу невезучего найдёныша, брать в руки и сажать на ствол. Стриж уже помнил своего спасителя и не дёргался. Третья попытка длилась долго. В конце концов, птица проползла на коготках почти до вершины, передохнула и пошла на третью попытку. Не даром говорят, что бог любит троицу: птенец в этот раз летел уверенней, не теряя высоты. Крылья прямо на глазах учились правильно отталкиваться от воздуха и, наконец, стриж скрылся в глубине парка, наглядно доказав, что птицы существа хорошо и быстро обучающиеся.

Это было ещё одно странное приключение Лагунова в Китае. Почему-то думалось, что они связаны между собой – эти две встречи со стрижами: с взрослыми птицами, кружившими около него на городской улице, и с желторотым слётком, попавшим в его руки на следующий день. Птицы будто знали, что назавтра он встретится с их юным отпрыском, попавшем в безвыходное положение, когда милосердный человек – единственная надежда…

Двадцать пять лет работы конструктором-испытателем, постоянный поиск неувязок в конструкции, анализ возникающих при испытаниях новой техники неисправностей выработали устойчивую привычку анализировать происходящее вокруг, искать причинно-следственные связи. Сергей Анатольевич пытался понять, что же произошло между ним и птицами. Проще всего было не связывать между собой эти два происшествия, расценивать их как случайно совпавшие. С птенцом всё было понятно, падение на землю, можно сказать, рядовой случай. Но поведение взрослых стрижей было из ряда вон выходящим.

Происшествие подтверждало гипотезу, придуманную Сергеем Анатольевичем и предполагавшую, что сознание птиц связано с неким всеобщим информационным полем, где есть информация и о прошлом, и даже о будущем. Оттуда пернатые черпают многие знания и иногда делятся ими с людьми.

«Стрижи налетели на меня, кружили вокруг и рассказывали о будущей встрече с их птенцом, просили о помощи – так получается? – размышлял Сергей Анатольевич. – А я, к сожалению или к счастью, не могу читать чужие мысли. Птицы, видимо, не понимают, что общение напрямую, через сознание людям не доступно. Но, возможно, когда-то такие способности у человека и были, не зря же существует такая великая, но совершенно не определённая в границах штука – интуиция. Неосознанный взгляд в будущее. Предчувствие, благодарное для тех, кто прислушался и последовал ему, и часто жестокое к тому, кто не внимал ему, проигнорировал. Ведь почему-то осенило меня, что я не должен проходить мимо бедующего стрижёнка…»

Распрощавшись со спасённым птенцом, Сергей Анатольевич вышел в город. Контраст с предыдущим днём был разительный. Город обезлюдел. То, что своих туристов китайские власти разогнали по домам, было видно ещё за завтраком. Но и местные жители, видимо, избегая контактов с земляками, праздник отмечали за закрытыми дверьми. В редкой веренице прохожих теперь в глаза бросались европейские лица. Улетев за тысячи километров, сидеть в гостинице – это не для туристов из России. Правда, идти особенно было некуда. Большинство мелких магазинчиков и столовых, размещённых на первых этажах, ещё вчера работавших, стояли с опущенными белыми жалюзи, отчего казалось, что и улицы приуныли, поражённые вирусом. Работали продуктовые отделы некоторых супермаркетов.

Дома-«деревья» не напрасно считаются топовой достопримечательностью Саньи. Сергей Анатольевич поймал себя на мысли, что каждый раз, когда он оказывается около них, его подмывает подойти к стилизованным гигантам. Пространство перед домами опустело. Накануне сюда подъезжали автобусы с туристами, вокруг гидов грудились любознательные слушатели. Вирус эвакуировал туристов и отсюда. В отсутствии людей площадь перед входом в отель преобразилась. Стала видна вьющейся змейкой уложенная брусчатка, на которой выстроились ряды ярко-красных факелов – цветущих декоративных кустарников. Нижние, не цветущие ветки кустов прикрыли керамическими горшками с высаженными в них цветами, похожими на пеларгонии, такого же алого оттенка. Вместе с пальмами и красными фонарями всё это должно было стать хорошей декорацией новогоднего праздника. Увы, традиционных танцев льва и дракона китайские энтузиасты здесь не исполняли, всяческие массовки были отменены. Сделав несколько снимков, утомлённый фотограф пошёл на обед.

Пообедав, Сергей Анатольевич вернулся в гостиницу отдохнуть перед вечерними съёмками и глотнуть воздуха, отравленного последними новостями. В том, что ничего доброго не услышит, он не сомневался. На большой открытой веранде около административной стойки сидели Виктор и Вера, решая, идти им купаться или просто погулять по побережью. Январская температура и воды, и воздуха вполне допускали для них водные процедуры, но оставались сомнения в том, что при столь низкой облачности и небольшом ветерке получится какой-никакой пляжный праздник.

От них Сергей Анатольевич узнал: в интернете появилось сообщение, где какой-то ответственный российский надзорный орган рекомендовал туристам в Китае по возможности не покидать территорию отеля. Оставалось только позубоскалить над таким рецептом спасения от постигшей заразы, ибо исполнить совет было невозможно. Кроме завтрака в отеле хотелось ещё хотя бы два раза подкормиться. Впрочем, на улицах опасность не ощущалась, было почти безлюдно и заражаться не от кого. Редкие прохожие старались не подходить близко друг к другу.

На ресепшен Софья раздавала своим подопечным из России маски по одной на нос, это была инициатива их представительства в отеле. Все китайцы, в отличие от европейцев, на улицах уже ходили в масках. В аптеках масок не было, а захватить их с собой, отправляясь в страну, где начинала распространяться новая инфекция, почти все туристы не догадались. Сергей Анатольевич не пользовался своими оренбургскими запасами с одной стороны из солидарности с соотечественниками, а с другой – считал, что заразиться можно в замкнутом помещении, но не на воздухе, особенно, если ни с кем не сближаться. В парках людей почти не было, на улицах тоже пустынно – с какой же стати перестраховываться?

Сидевший в холле народ обсуждал, казавшиеся фантастическими, истории о той безумной цене, которую просили за маски встречавшиеся в городе спекулянты. Говорили, что в соседних аптеках масок нет, однако, на самом деле они есть, но, поскольку этот район сугубо китайский, их втихаря продают только китайцам. Зато в Дадунхае, в аптеке, где торгует русская девушка-провизор, наоборот, бледнолицым можно купить одну маску докризисной стоимости, но тайно, чтобы китайцы не знали, и не набежали за дефицитом. Такое своеобразное око за око, в вирусной действительности означавшее: маску за маску, на самом деле вызывавшее у Сергея Анатольевича лишь саркастическую усмешку. Кто-то высказывал мнение, что маски бесполезны против новой эпидемии. Другие с ними соглашались, но только потому, что маску нужно регулярно менять, а для замены масок как раз и не было. Нигде никто не слышал, чтобы страждущим от вируса туристам кто-то из России подогнал партию спасительных средств защиты. Но никто не истерил из-за нехватки масок, большинство наших граждан не верили в возможность заражения вообще и масок не надевали. Были, конечно, и сомневающиеся в собственной неуязвимости, внешне это проявлялось только в том, что такие люди активно добывали маски и в них постоянно ходили, но их было явное меньшинство.

35

Ночное фотографирование с вершины «пагоды» доставило Сергею Анатольевичу столько удовольствия, что хотелось повторения и закрепления пройденного. Радовало то, что длина светового дня около экватора примерно равна тёмному времени суток. Здесь не нужно, как в Оренбурге, летом вставать, не успев хорошенько уснуть, чтобы заснять восход солнца, а уличную вечернюю подсветку, независимо от времени года, можно начинать фотографировать уже около восьми вечера. Первая съёмка в темноте дала ему представление о том, как освещён город. Сверху казалось, что с моста через речку Санья открываются интересные перспективы на все четыре стороны, а вода – это всегда зеркало, которое добавляет фотосюжетам дополнительную интригу. К мосту он и решил ближе к ночи направиться.

Оставшееся до съёмок время придремнул, посмотрел сделанные фотографии, удалил неудачные и заведомо неизлечимые, писал пометки в дневник. В какой-то момент снял очки, положил их на тумбочку, поднялся с кровати, чтобы съесть кусочек плода хлебного дерева. А когда вернулся на кровать и взял в руки очки, правое стекло выпало. Открутился винт оправы, и обескураженный Сергей Анатольевич попытался его найти: ползал под кроватью, отодвигал тумбочку, осмотрел тщательно постель. Всё оказалось напрасным, окружающие его продукты технического прогресса, похоже, упорно отказывались ему служить. Читать, писать и просматривать фотографии, прижмурившись и через одно стекло, будто через монокль, конечно возможно, но очень непродолжительное время.

Никакие мастерские не работали, магазины закрыты. И Сергей Анатольевич начал копаться в вещах, чтобы найти хоть какой-нибудь выход. В сумке для туалетных принадлежностей нашлась чёрная резинка от женских бигуди. Когда и зачем эта часть аксессуара ещё из советской действительности попала в дорожный набор, он не помнил. Каждый раз, собираясь в поездку, удивлялся, не понимая, для чего он эту резинку возит, но не выкидывал. И вот пробил звёздный час случайной попутчицы. Вставив стекло, он сжал оправу и натянул на оправу резинку. Сдвинутая в сторону, она не закрывала обзор. Вид у солидного пожилого туриста в очках с перехваченным резинкой стеклом был нелеп, но, зато он снова стал зрячим. И эту пакость, как очередную, ухмыльнувшись, записал в актив неутомимого Хули-цзина.

В восьмом часу вечера он вышел из гостиницы. Через некоторое время, пройдя метров пятьсот, почувствовал смутное беспокойство: где же река? Но мозг, поглощённый фантазийными сюжетами будущих съёмок, не включился, и Лагунов продолжал идти непонятно куда, пока интуиция окончательно не взбунтовалась и не понудила его остановиться и попытаться сориентироваться. Он категорически не понимал, где находится. Выйдя из отеля, должен был идти дорогой, которой ходил ежедневно, а в иные дни и не единожды. До места съёмок от гостиницы недалеко, и он давно уже должен быть на месте. Получалось, что свернул куда-то в другую сторону. Попытался вспомнить, в какую сторону пошёл, и не смог. Выйдя из отеля, он неторопливо прогуливался, что называется, на автопилоте по местам хорошо известным, где не нужно задумываться о выборе направления движения, и в какой-то момент забылся, должно быть, свернул не туда – и вот заблудился…

Не будучи топографическим тупицей, Сергей Анатольевич обычно хорошо ориентировался в незнакомом городе, особенно, если хотя бы немного познакомился с его картой. И тут такой конфуз! Ладно бы, если это случилось где-то далеко от отеля, на незнакомой территории; да, это было бы простительно, но только не здесь, где всё было исхожено вдоль и поперёк. На самом деле, это оказался не первый случай его дорожного помешательства. Была уже странная ситуация, когда по пути из отеля в ближайшую столовую он внезапно потерял ориентацию, будто его телепортировали в другой город, После этого случая старался, отправляясь на прогулку, сразу же в районе гостиницы, сориентироваться, определить нужное направление, а потом ещё и перепроверял себя. А в этот раз, увлечённый предстоящей съёмкой, замечтался.

Вспомнился сосед по гаражу Виктор Григорьевич, сам из-под Пскова, осевший в Оренбурге после службы в армии, который однажды во время посиделок за стопочкой яблочного самогона рассказывал, как в его деревенском детстве они с отцом ночью заблудились в трёх верстах от родной деревни: «Возвращались мы как-то домой, и на хорошо знакомой дороге свернули не в ту сторону. Не сразу, но через некоторое время поняли, что едем чёрт знает куда, совсем не в направлении дома. Начали поворачивать в разные стороны, пока не оказались на том же месте, у перекрёстка, где начали плутать. Вроде, всё хорошо, вышли в понятное место, стало быть, нашли дорогу! Но снова в темноте повернули не туда, куда следовало, опять сделали круг – и, знаешь, вновь вышли на исходную позицию, туда, где уже дважды были! Остановились, огляделись, – ну вот же она, наша дорога! Поехали, и опять не по нужной дороге. В народе про такие случаи говорят: леший кругами водит. Тут, по счастью, начало светать и мы, наконец, разобрались с заколдованным этим перекрёстком…»

С досадой Сергей Анатольевич констатировал, что неприятности у него связаны не только с аппаратурой, с экскурсиями и очками, но и с ориентацией, а следовательно нужно быть начеку постоянно. Неизвестно, что ещё приключится, сам полез в Китай, никто на верёвочке не тянул. «Нет, – подумал Сергей Анатольевич, – нашим лешим в вирусный Китай путь заказан, выходит, потешается надо мной всё тот же Хули-цзин. Наш лешак, может, из-за лени, может, по незлобию один раз пошутит и отвяжется, а китайский дух достаёт и достаёт, который день без передыху. Иронизировать по поводу проделок Хули-цзина, конечно, прикольно, но реальность надоедает разными пакостями уже не на шутку…»

Пришлось разворачиваться и топать назад, к отелю. Под навесом, на приподнятой бетонной площадке около большого закрытого магазина устраивалась ночевать группа местных бомжей. Расстилали соломенные и поролоновые циновки, доставали тёплые одеяла, в головах пристраивали дорожные рюкзаки. Где-то я уже наблюдал такую картину, думал Сергей Анатольевич; да… в центре Парижа, в центре Рима тоже. Что интересно, бездомные во всём мире похожи, замкнуты в себе, на проходящих мимо них людей не оборачиваются… у нас бомжики бросались в глаза в лихие девяностые, сейчас, слава богу, гораздо их меньше.

Больше всех выходкой китайского злыдня возмущались натрудившиеся за день ноги. Они даже запросились в обжитый номер на десятом этаже, но привычка доводить до конца задуманное вела искателя ночных пейзажей к заветному мосту.

Ночь уже полностью вступила в свои права. Облака к вечеру приподнялись, но звёзд не открыли. Небо над горизонтом потемнело и отдалилось так, будто его и не было вовсе. Подсветка на высотках была такой яркой, что доставала до облаков, застывших над ними. Сергей Анатольевич ещё в детстве усвоил: когда ночью видно небо, страшно не бывает. На душе стало спокойно, будто нечисть, преследовавшая его последние дни, наконец, отвязалась.

Съёмка удалась: виды на обильно подсвеченные высотки Дадунхая, в сторону домов-«деревьев» и в обратную сторону были интересны, не требовалось даже особенно выбирать точку съёмки, отовсюду снимать было удобно. Фотографировал с мостов, с набережной, не торопясь и не испытывая раздражения от присутствия пешеходов, обычно вставляющих в кадр свои размытые фигуры; людей в центре города не было, практически отсутствовали скутера и даже автомобили.

По набережной он прогулялся до соседнего пешеходного моста с волнообразной поверхностью, который туристические навигаторы называли на разный вкус кто горбатым, кто пьяным, а то и вполне романтически – мостом влюблённых. Лагунов долго стоял у нарядно подсвеченного моста, рассматривая меняющее цвет освещение, движущиеся цветные картинки, выбирал моменты для съёмки. Временами казалось, что архитекторы и осветители хотели уподобить обычную довольно маловодную, но вобравшую в себя все береговые отражения речушку райской реке Гихон, слишком уж щедро украсили светом стоящие по берегам высотки. На электроэнергии в курортной столице Хайнаня не экономили.

Поневоле вспомнился ночной Санкт-Петербург, город, студенческой молодости, который светомастера в последние годы изменили до неузнаваемости. Сам по себе красивый днём, ночью он становится потрясающим благодаря современной подсветке. И уже непонятно, когда лучше туда приезжать: летом на легендарные белые ночи или зимой, чтобы любоваться подсвеченными домами, высотками, мостами и стадионами. Конечно, Санью сравнивать с Питером невозможно, но в стремлении сделать город особенно привлекательным именно ночью, эти два города идут параллельными путями.

Возвращаясь в отель, он не сложил треногу и иногда останавливался сфотографировать уличные дома. Во время одной такой остановки расправил опоры треноги, приготовил аппарат для съёмки, а сам полез в сумку за очками. Вечер стоял тихий, но в этот момент, откуда ни возьмись, налетел порыв ветра и опрокинул треногу, «ноги» которой он по невнимательности не раздвинул достаточно широко.

Вечером лёгкое першение в горле всё ещё сохранялось, Сергей Анатольевич выпил ещё две таблетки парацетомола и решил до окончания своих китайских похождений – на всякий случай – принимать по таблеточке-другой ежедневно.