Текст книги "В логове коронавируса"

– Та же Каргалка, которую мы пересекали в Подгородней Покровке?

– Как тебе сказать… и та, и не та, тут довольно занятная история. Эта, впадая в Верхнюю Каргалку перенимает её название, потом сливается с Нижней и Большой Каргалками и как раз перед Покровкой чудесным образом снова становится просто Каргалкой, убегает в Урал. Но это не всё, есть ещё одна Каргалка, которая впадает в Сакмару у Татарской Каргалы, есть Средняя Каргалка, Сухо-Пусто-Каргалка и я не уверен, что список исчерпан.

– Какая занимательная каргалография! А ты знаешь, что каргала в переводе с тюркского воронья?

– Да, знаю, получается, что самой почитаемой птицей у пращуров обитателей Оренбургского района была ворона.

Переехав Каргалку, поднялись на высокий холм, взросший над селом, и остановились на его темени полюбоваться репинской панорамой. На севере и востоке, как бы возмущённая своим слишком спокойным равнинным бытием, степная поверхность напухла жёлто-бурыми увалистыми холмами, нагромоздила их один на другой произвольно и живописно. С возвышенности дорога побежала вниз, на северо-восток и, проскочив небольшую низину, снова поднялась на гребень.

Далее степь, цвет которой задавался пожелтевшими злаками, медленно понижалась к контрастной ей, зеленеющей полоске леса, обозначившей скудный исток речки Верхняя Каргалка. По-над речкой возвысились оглаженные лысины невысокого складчатого вала, за которым просматривалась следующая лента деревьев, взросших около безымянного ручейка – левого её притока, а дальше, ещё выше, ещё серьёзнее поднялась водораздельная гряда между Верхней Каргалкой и речкой с, казалось бы, несуразным именем Типтярка. Будто древние топонимисты исчерпали запас определений к излюбленному названию «Каргалка» и выдали такое странное наименование. Тоня заинтересовалась названием реки:

– Слушай, какое-то неуловимо знакомое название. Чувствую, что слово слышала, но сформулировать не могу.

– Да, слово с тюркскими корнями. Были когда-то поселения людей разных национальностей, живших вместе, притом сохранявших свой язык и культуру. И звали людей – тептяри. Возможно, что на берегах безымянной речушки поселились когда-то тептяри, и стала она называться Типтярка.

– У меня в голове теснятся ассоциации, будто это какое-то выталкивание, вытеснение.

– Совершенно верно, это люди, изгнанные из своих родных мест, поселений. Существовали даже тептярские полки в царской армии.

– Откуда ты всё это знаешь? Не человек – ходячая энциклопедия.

– Да ничего я на самом деле не знаю, всё это мне рассказал тот же Завьялов, который посоветовал эту поездку. У него сестра одержимый местный краевед, он же от неё нахватался, а мне пересказал. А, если вдуматься, тептяри существуют до сих пор, например, в Оренбурге собрались люди самых разных национальностей, и многие оказались здесь не по собственной воле, значит, Оренбург – это гигантский тептерятник… – Сергей примолк, заметив, как недоумённо сложились складки на тониной переносице:

– Тептерятник… ты меня уморил…

– Ну да, смешно… а как звучит тептерник?.. Опять не то?.. Тептерия!

– Совсем другое дело! Выкинул уничижительный суффикс, и получилось уважительно, даже привлекательно. Можно хоть и Оренбургскую область переименовать в Оренбургскую тептерию. А что, топонимический шедевр!

– И ведь могут жить тептяри вполне себе согласно, без видимых конфликтов на национальной, религиозной почве, даже благополучно перемешиваться и в браках, и посредством неформальных союзов. А почему-то, как только людей объединяют в структуры наподобие государственных, церковных, начинаются конфликты, войны. Получается, что структура мира, основанная на государствах, порочна. И как исправить положение, человечество не знает.

– Бедные мы, несчастные… и что же нам, тептярям, так и жить без надежд на светлое мирное будущее? Я поражаюсь скачкам твоих мыслей: читал мне занимательную краеведческую лекцию и вдруг закончил заключением о безысходности человеческого существования. Государство худо-бедно, но наводит порядок на своих территориях, защищает от внешних врагов.

– В этом и заключается главный парадокс государственного устройства. С одной стороны оно нужно, чтобы не было анархии, а с другой – есть вопросы: какой порядок оно устанавливает, какими средствами, а главное!.. – в чьих интересах? Нынешние методы – и демократия, и автократия, как показывает история, не работают… потому что в итоге служат интересам узкой группы людей, элиты. Это может быть потомственная аристократия, как в царской России или случайный набор революционеров, как во Франции или в СССР.

– В общем, капец нам всем!..

– Не пугайся, чтобы навести порядок в мире и одновременно установить справедливость, нужны нетривиальные решения. Возможно, завтрашний день не такой уж и безнадёжный. Надо что-то сделать с так называемым человеческим фактором в системе управления. Или воспитать нового человека, чего до сих пор не получалось, или исключить его. Например, с развитием вычислительной техники, информационных систем возможна схема, когда человек из мировой управленческой структуры будет исключён, вырезан как бесполезный, но постоянно нарывающий рудимент-аппендикс. Человек ведь мнит себя равным богу, хотя это заблуждение. А если такой человек у власти, он укрепляется в своих заблуждениях и начинает считать равным богу только себя, а остальной люд он вправе использовать в собственных интересах. Научно-технический прогресс заставит его смирить гордыню, стать простым скромным исполнителем рациональной механической воли, а не субъективных повелеваний далеко не лучших представителей из человеческой среды, которые волею случая оказались на вершине государственной или корпоративной пирамиды. Исчезнут государства, их президенты и премьер-министры вместе со своими непостижимыми амбициями и жаждой власти, уйдут в отставку владельцы и управленцы корпораций и банков со своей непомерной жадностью. Командовать будет всемирная оптимальная производственно-распределительная система, конкуренция, как раздражитель конфликтов, сдохнет, выживет только её созидательная составляющая, воцарится глобальная справедливость, все станут просто тептерями.

– В общем, будущее за искусственным интеллектом… ура!

В одной из впадин дальней холмистой гряды Тоня разглядела неказистые бородавки скальных выходов. Решили, что это и есть искомые Благие камни. Скатившись к Верхней Каргалке, какое-то время ехали направо вниз по реке, через ещё одну трубу переправились на её левый берег. Затем дорога круто ушла наверх. Впереди через поле открылся ручей, украшенный очередной полоской зелени, а над ним во впадине следующей холмистой гряды уже отчётливо просматривались Благие камни. Через ручей перебрались традиционно – над закиданной землёй трубой. За ручьём дорога побежала к Тептярке, а Сергей по едва примятой неизвестным внедорожником колее выбрался на гребень гряды и поехал в сторону верховья к камням. Далеко впереди между грядами, словно в сложенных морщинистых ладошках спрятался родничок. Каким-то чудом холм выдавил сюда подземный источник влаги, вспоивший довольно высоко на склоне несколько худосочных берёз, сплотившихся в две небольшие, изо всех сил противостоящие нападкам жаркого оренбургского лета, группы.

Нагромождения красноватых, вылепленных из песчаника камней поразили Тоню:

– Ой, какие они хорошие, приятные, добрые… они живые, кажется, что они движутся, только так медленно, что глаз это не ощущает… Это минеральная жизнь, я где-то читала про неё и не поверила: как камни могут быть живыми, но теперь мне кажется, что такое действительно возможно… А как удачно выбрано место, смотри – в ложбинке жёлто-охристого вала… словно на сцене… играют красно-коричневые инопланетные актёры…

– У этого явления есть совершенное поэтическое, хоть и придуманное естественниками название: «Дефляция горных пород». Стихотворный размер – амфибрахий, замечательный звукоряд. На самом деле, здесь кроме дефляции, а это выдувание ветром рыхлых частиц, потрудилась её закадычная подружка корразия – это высверливание тем же ветром с помощью песчинок различных впадин, отверстий, щелей, проходов внутри камня.

Тоня заворожённо бродила среди камней: присаживалась около череды невысоких голов, которые упорный степной ветер приподнял по плечи из скалистой, общей для всех постели, ласково трепала их по непричёсанной макушке; обходила кругом крупные, гораздо выше неё, округлые валуны, изрезанные, испещрённые многими щелями и раковинами, заглядывала в отверстия, осторожно прижималась к тёплым шершавым бокам.

Сергей тихо подошёл к ней, обнял одной рукой:

– Закрой, пожалуйста, глаза.

Тоня, улыбаясь, развернулась к нему, положила ладони на плечи:

– Сюрприз?

– Конечно, нужно, чтобы было совсем неожиданно, иначе это не сюрприз. – Сергей достал коробочку с золотым колечком, украшенным небольшой овальной печаткой, раскрыл её. – Можно смотреть… Дорогая, я очень хочу, чтобы мы стали мужем и женой, и прошу тебя согласиться с моим… таким вот предложением.

Тоня закинула руки ещё выше, обвила их вокруг шеи, прижалась всем телом:

– Ты не представляешь себе, как я ждала этого предложения. А ты ещё и место выбрал такое необыкновенное. Я когда-то прочитала, что Достоевский искал признаки рая в земном существовании, и с тех пор примеривалась к разным местам, где бывала: есть признаки рая или их нет. Сегодня я точно в раю. Только вот рай – это вовсе не место, это состояние души. Спасибо тебе, милый.

Сергей ласково гладил хрупкие девичьи плечи:

– Начитанная ты моя…

Из Репино заехали к Сергею домой, он познакомил маму с будущей женой. Долго сидели за столом, пили чай, разговаривали. В самом конце разговора мама сказала, чтобы в ЗАГС они ехали на своей машине, слава богу, теперь есть на чём, в Ленинграде ехали на такси, и по дороге машина сломалась. Её тогда как будто укололо в сердце – не к добру – так и вышло.

Свадьбу играли следующим летом. Сергей каждый месяц платил за автомобиль, и пока не рассчитался, залезать в новые долги не хотел. Где-то внутри него, не совсем осознанное, таилось беспокойство. С детства в нём жила убеждённость, что семейный союз – это состояние, задуманное как одноразовое. Питерская свадьба с Валентиной была по-студенчески лёгкой, полной весёлых импровизаций, казалось, вся жизнь сложится также свободно и безоблачно, но реальная семейная река потекла по другому руслу: взаимопонимания, взаимной поддержки, взаимовыручки не получилось. И теперь затаилась душевная настороженность: «А как получится в этот раз?» Видимо, ещё и поэтому свадьбу непроизвольно затягивал.

И в разговоре с Олегом предположил:

– А что, может быть, устроить скромную свадьбу в узком домашнем кругу? Не хочется свадебного балагана, не пацан уже.

На что Олег ответил категорично:

– И даже не думай! Всё должно быть по-настоящему – с выкупом невесты, с фотографиями на Урале, с застольем на два дня. Тебе-то по второму разу это может и ни к чему, а ей хочется праздника, так что потерпишь, пусть девочка почувствует себя самой счастливой. Она ведь, как я понимаю, один раз замуж выходит и на всю жизнь.

Столы накрыли в просторном дворе родительского дома, над ними сколотили навес, спасающий от солнца. Народу было много: многочисленные родственники, друзья, сослуживцы, тонины подруги, несколько человек приехали из Казани. Открыло застолье прозвучавшее из динамиков «правительственное» сообщение о запуске на орбиту нового космического объекта, а именно, молодой семьи с двумя космонавтами на борту – Антониной и Сергеем. Была оглашена программа полёта, предусматривающая, в том числе, уникальный, первый в мире эксперимент по удвоению экипажа комического аппарата собственными силами космонавтов и прямо на орбите. Молодожёнов наградили медалями на алых лентах, преподнесли отлитую заводскими умельцами «золотую» подкову на счастье, вручили паспорт молодой семьи, невесте подарили рукавицы с наклёпанными дюймовыми гвоздями, имитирующими ежовые колючки, жениху – нарядный передник, чтоб не забывал дорогу на кухню. Всё это сопровождалось стишками, частушками, тостами.

На второй день жених с невестой поменялись ролями – Тоня стала «женихом», нарядившись в форму лейтенанта, которая всеми забытая висела у Сергея в шкафу, Сергей приоделся в белое мини-платье «невесты», из-под которого торчали длинные мужские трусы ярко-жёлтого окраса в красных яблоках сорта «Макинтош». Натанцевавшись и надурачившись, Сергей вместе с мужиками, решившими покурить, вышел за калитку. Проходившая мимо старушка соседка узнала его и в изумлении пролепетала:

– Ой, Серёженька, милёнок, что же ты делаешь?

Сергей деланно удивился:

– Что делаю?.. Замуж выхожу!

31

Проснувшись утром на третий день путешествия, Сергей Анатольевич неожиданно почувствовал лёгкое першение в горле; жара, слабости не ощущалось. Накануне вечером стало пасмурно, температура воздуха немного понизилась, ночью похолодало ещё сильнее, а спал он, как истовый любитель свежего воздуха, с открытой балконной дверью. Банально надышался охлаждённым воздухом. Этот диагноз он сам себе и поставил, назначив соответствующее лечение: две таблетки парацетомола и таблетку лавомакса. Парацетомолом надеялся задушить простуду в самом её зарождении. Чем хорош лавомакс, не проверял, но сноха перед поездкой рекомендовала его как хорошее профилактическое средство, и этого было достаточно. То, что это мог быть первый симптом новой болезни ему и в голову не пришло.

За завтраком почти не оказалось китайцев. Судя по всему, правительство Поднебесной действовало решительно: хайнаньское направление закрыли, а китайских туристов, проживавших в одном с ними отеле, незаметно, но сразу же вывезли на континент. Утро выдалось пасмурное, наконец-то начал сбываться оренбургский прогноз хайнаньской погоды. Столы и кресла на веранде стояли мокрые, и все туристы завтракали в большом зале, обменивались последними известиями с поля сражений нового вируса с населением планеты.

За столом солировала Ася. Она поведала о способности вируса передаваться контактным путём, обычное рукопожатие чревато передачей новой инфекции. Говорили (какое красивое выражение: «говорили» – ни к чему не обязывающее, но солидно звучащее), что любую вещь мог трогать кто-то инфицированный, человек или животное, поэтому лучше никого и ничего не касаться. Не рекомендуется употреблять не только уже опороченные морепродукты, но любую пищу животного происхождения.

Валя рассказала занятную историю о том, почему наша жизнь на острове стала столь однообразной, лишённой экскурсий и развлечений. Оказывается, на Хайнань, живший спокойно, будучи изолированным со всех сторон водой, спасаться от вируса приехали два больных китайца, которые, чтобы скрыть повышенную температуру, наглотались жаропонижающих таблеток. Таким способом преодолели все проверочные кордоны, и сдались уже хайнаньским медикам.

– Странная версия, – заметил Сергей Анатольевич, – но чего только не говорят досужие голоса в стране, переживающей эпидемию. Я думаю, скоро появится слух о том, что в американском городе Вирусотауне решили построить небоскрёб на нехорошем месте и, когда рыли котлован под фундамент, раскопали кувшин. Открыли его, а оттуда вылетели вирусы и распространили пневмонию по всему миру. Китайские врачи первыми нашли причину, но вирус на самом-то деле повсюду.

– Или нам расскажут, что вирус занесли инопланетяне, потому что человечество чересчур увлеклось размножением и скоро весь кислород на земле кончится, а они заправляют свои корабли земным кислородом, – усмехаясь, поддержал его Виктор.

Позавтракав, всей компанией дружно пошли на административный этаж вызволять свои деньги, а заодно за новостями. По пути Ася горестно поведала, что её попытка переселится в номер с более достойным видом из окна успехом не увенчалась, её нагло динамят. На что Виктор резонно заметил, что коль скоро китайцы уехали, должны появиться свободные номера, а также множество дефицитных холодильников и сейфов. Нужно проявить настойчивость.

К немалому удивлению Сергея Анатольевича на ресепшен толпились ничего не подозревавшие новички китайского туристического сезона из России. О том, что они прилетели на остров, где уже сутки не доступны все посещаемые места и их туристические чаяния не осуществимы, они узнали только здесь и сейчас…

Гид Андрюша выглядел обескураженно, но изо всех сил демонстрировал уверенность в завтрашнем дне. Возвращая полученные накануне деньги, успокаивал скорее самого себя, чем своих клиентов, рассуждениями о чрезмерной перестраховке властей, надеялся на то, что через три-четыре дня всё закрытое благополучно откроют.

Тёплый незначительный дождь отступил, и Сергей Анатольевич, прихватив толстовку и зонт, собрался в ещё один общественный парк, узкой полосой растянувшийся вдоль русла реки Линьчунь. Ася напросилась в компанию. Два предыдущих, более или менее солнечных дня она провела на пляже, а в пасмурный день решила посмотреть на тропические растения. Парком служила узкая, благоустроенная и, видимо, дополнительно озеленённая декоративными растениями полоска земли между невысокими домами и рекой.

Перед тем, как войти в парк, прошли на мост через речку Линьчунь посмотреть на белых цапель. Гуляющих по мелководью птиц не было видно. Но в отдалении на вечнозелёных прибрежных шпалерах там и там, слово яркие снежки, угадывались отдыхающие после завтрака цапли.

Прогулки по паркам стали превращаться в привычный ритуал. На входе в парк самодеятельный саксофонист старательно солировал оркестру, звучавшему из переносного проигрывателя, на спортивной площадке несколько граждан раскручивали руки-ноги, разрабатывая суставы, растягивали мышцы.

Сфотографировав музыканта, физкультурников, возвышающиеся на противоположном берегу дома-«деревья», Лагунов заменил объектив камеры и решил поискать экзотических тропических птиц. Но роль первого существа, вызвавшего изумление, выпала не желанной нектарнице, а ещё одному самодеятельному творцу народного китайского искусства. В разрыве мангровых зарослей на крытой деревянным настилом площадке, выходившей к реке, под громкие звуки народной мелодии из проигрывателя самозабвенно танцевал не молодой уже, стройный мужчина.

Вблизи было заметно, что его яркая артистическая униформа слегка выгорела: голубые шаровары и алая, новогоднего тона футболка с нарукавниками чёрного цвета претерпели многие и многие выступления танцора. Под узкую красно-жёлто-синюю вязаную полоску, обрамлявшую короткие седеющие волосы, была подсунута веточка вечнозелёной канделии. И в своеобразном болеро на китайский манер, и в образе этого чудака было что-то трогательное, некая едва уловимая уязвимость, внутренняя незащищённость. Сергей Анатольевич смотрел на него и удивлялся отсутствию в себе привычной своей иронии много чего уже повидавшего человека.

Рядом, на мраморных ступенях беседки старик китаец в строгом европейском костюме размеренно макал конец длинной бамбуковой трости с закреплённым на нём поролоном в баночку с водой и сосредоточенно рисовал строчку иероглифов. Неизвестно, что писал престарелый каллиграф, может быть, гениальные стихи – которые на глазах зрителей, испаряясь, становились причастными вечности… И это соседство писца и танцора казалось ему вовсе не случайным, а естественным и уместным.

Уже несколько раз Сергей Анатольевич выходил на фотоохоту на птиц, и каждый раз возникало ощущение, что пернатых в городе, столь богатом тропическими растениями, должно быть гораздо больше, чем он наблюдал. Видимо, тотальная борьба с кровососущими насекомыми лишила птиц корма и они улетели в места глухие, где не распыляют инсектициды.

Но кроме насекомоядных, на счастье фотографов, существуют летающие любители растительного стола. В этом парке Сергей Анатольевич, наконец, понял, как нужно фотографировать птиц в Санье. Заметив нескольких пичуг в кроне высокого дерева, ветки которого были усыпаны мелкими плодами, издали напоминавшими российскую ранетку, фотоохотник остановился и едва успел сделать несколько снимков, как южные непоседы улетели. Было интересно, что натворил с образами тропических экзотов его повреждённый аппарат, и фотограф начал рассматривать только что сделанные снимки. Увы, если ландшафты, особенно со штатива, он приспособился фотографировать, то птичьи снимки не задались: засвеченные и нерезкие, они годились только на выброс.

Пока Сергей Анатольевич стоял и сокрушался по поводу своей невезучести, птицы вернулись и продолжили трапезу, а он фотоэксперименты. Подвижные пернатые то садились на верхние ветки, где снимки получались засвеченными, то слетали пониже и снимки выходили слишком тёмными. Менять выдержку вручную он не успевал, и автоматика камеры не справлялась с фокусировкой. Но делать на инфицированном острове всё равно было нечего, и эксперименты продолжались в надежде на то, что хоть одна из сотни попыток да окажется удачной.

Ася бродила неподалёку, фотографировала цветы, редких гуляющих китайцев, иногда просила спутника запечатлеть её на свой смартфон. Но, когда он на полчаса застыл у одного дерева, ей стало скучно и, попрощавшись, она пошла в город заниматься полезным делом: поискать что-нибудь из того, что заказали земляки и родственники.

А Сергей Анатольевич на целый час перебрался под цветущее дерево, куда прилетели те, ради кого он и пустился в рискованное путешествие: настоящие жительницы тропиков – сначала желтобрюхие нектарницы, а за ними восточная белоглазка. Постепенно он увлёкся и забыл, что снимает камерой-инвалидом с весьма неопределённым результатом. Нащёлкав немыслимое количество кадров, любитель пернатых направился назад, к выходу. Около пальмы, не обращая ни на кого внимания, стоял и справлял малую нужду очередной принципиальный противник достижений цивилизации в области санитарии. «Какая-то животная простота во нравах, – подумал Лагунов. – Интересно, как компартия будет вразумлять таких дикарей? В некультурную страну туристы вряд ли поедут толпами. Впрочем, нечто подобное, помниться, наблюдалось и в России. Пережили же. Сейчас у нас и культурней, слава богу, и чище. Образуется всё и в Китае, тем более что количество бесплатных туалетов на один квадратный километр городской территории у них существенно выше, чем в России. Беспокоиться за китайцев не стоит».

На обратном пути около беседки Сергей Анатольевич снова услышал музыку. Калиграф, видимо, покончив с отпущенным на текущий день горним, удалился к земному. Но танцор с прежним старанием выписывал свои плавные размашистые па. Внешний облик он слегка поменял, поверх алой футболки была надета лёгкая голубая рубашка с абстрактным рисунком. Может быть, он и странноват, этот танцор, ищущий в танце секрет вечной молодости, но в возрасте под шестьдесят почти никто кроме него не может похвастать фигурой молодого атлета.

Удивлённый танцевальным марафоном, Сергей Анатольевич остановился, начал фотографировать, потом снимать видео. Подошли три старенькие китаянки, достали телефоны, тоже начали фотографировать. Исполнитель воодушевился, заскользил по площадке с ещё большим энтузиазмом. В какой-то момент он слегка споткнулся, отбросил шлёпанцы и продолжил танцевать босиком. Широкие раструбы рукавов блузки, раскрашенные синими волнами, похоже, выписывали неистовый шторм в Южно-Китайском море. Воображаемые волны безжалостно трепали небольшой плоскодонный сампан, управляемый прекрасной и бесстрашной хайнаньской девушкой, конечно же, победившей стихию, – так растроганный не на шутку Сергей Анатольевич интерпретировал танец. Музыка умолкла, зрители дружно зааплодировали, польщённый артист улыбался и кланялся.

Лагунов собрался уже уходить, но танцовщик жестом попросил его задержаться, достал из кучки своих вещей телефон, сделал с ним cэлфи, радостно поблагодарил за снимок и пошёл общаться с китайскими бабушками. Наблюдая за танцующими, поющими, играющими на музыкальных инструментах китайцами, Сергей Анатольевич утвердился во мнении, что китайцы занимаются этим, конечно, в собственное удовольствие, но при этом не лишены честолюбия: в кайф им, как говорит молодёжь, именно публичное самовыражение, особенно, поддержанное аплодисментами зрителей. Такое своеобразие местного менталитета.