Текст книги "В логове коронавируса"

44

Собирая в отеле чемодан, Сергей Анатольевич на всякий случай проглотил таблетку парацетамола, но ни в отеле, ни в аэропорту никто у вылетающих температуру не мерил, казалось, что китайцы были рады избавиться от потенциальных вирусоносителей. Правда, уже в самолёте он случайно услышал, что в некоторых отелях температуру регулярно измеряли всем входившим в отель и всем выходившим. Добросовестность китайских отельеров показала себя величиной переменной.

Усевшись в самолётное кресло, закрыл глаза. В памяти всплыли недавние слова Кармен: «Прижми меня к себе. Как я любила твоё тело… Сейчас я с удивлением чувствую, что да, у тела есть память, оно тебя очень хорошо помнит. Я и в самом деле была ещё девчонка, ничегошеньки не знала. Настоящую страсть я ощутила только однажды, когда мы с тобой на третьем пляже переплыли целоваться в кусты на противоположном берегу Урала…»

На душе было неспокойно. Появилась горечь, сердечная досада на неосознанную ошибку молодости. «Надо было бороться за любовь – так, кажется, сейчас модно считать, – размышлял Лагунов. – А с другой стороны, что это за любовь, за которую надо сражаться? Любовь – это данность: или она есть, или её нет. Не зря же говорят, насильно мил не будешь».

Тогда, в молодости, Сергей был уязвлён тем, что его, как он считал, предпочли другому. Любил он Кармен по-юношески беззаветно, и несправедливость случившегося казалась ему очевидной и обидной. Побороть, пересилить тоску ему помогли жизненные обстоятельства того года. Впереди были выпускные экзамены в школе и вступительные в институт. Была твёрдая внутренняя установка, что стать студентом он должен во что бы то ни стало и именно тогда, сразу после школы. Идти в армию не хотел, считая, что сам процесс учёбы лучше не прерывать, но призыва не боялся и если бы не поступил в институт, то отслужил бы без проблем. Вырос среди простого люда, знал людей порядочных, сталкивался и с подонками, удивить чем-то особенным армия его не могла, да и физически был полностью готов, просто не хотел терять время. Хотелось через шесть лет стать самостоятельным человеком с хорошей специальностью, это и было целью жизни, всё остальное было не так значимо. Появление Вадима только разозлило его, сделало ещё более целеустремлённым.

Выпускной год попал в число нескольких немногих, в течение которых хрущёвское правительство проводило очередной неумный эксперимент над страной. Десятилетка сменилась одиннадцатилеткой: год предполагалось потратить на получение школьниками рабочих специальностей – токарей, фрезеровщиков, столяров, воспитателей, ткачих – дефицитных специальностей развитого социализма. Для Сергея это было неприятным сюрпризом, производственное обучение отнимало один год, который мог стать запасным в случае, если поступить в ВУЗ сразу после школы не получилось бы. Теперь поступать нужно было обязательно, вторую попытку власть отменила.

Два года Сергей вместе со старшеклассниками всей страны по вторникам и четвергам должен был ходить на завод вытачивать на токарном станке сгоны, муфты, растачивать цилиндры, протачивать пластины якоря электродвигателя и много ещё чего, обычного для ремонтного завода. Первые полгода было интересно, Сергей научился делать почти все работы, которые нужно было выполнять в цехе. Вторую половину года бесплатно токарил по четыре часа, в то время как штатный токарь, имея столь надёжного помощника, иногда у станка и не появлялся. К концу производственного года десятиклассникам такое обучение надоело, все сменили мастеров, и в одиннадцатом классе к станкам почти не подходили. Эксперимент с массовым освоением рабочих профессий очевидно провалился.

Но, не зря говорится, что нет худа без добра. Бесполезные вторник и четверг неожиданно послужили делу подготовки к поступлению в институт. Был у Сергея закадычный школьный приятель Валька Слободин. Подружились они в седьмом классе, когда отменили правило «мальчик должен сидеть с девочкой» и они сели за одну парту. Так вышло, что были они лучшими учениками в классе, но к учёбе подходили по-разному.

Вакен, так прозвали Вальку, был человеком добросовестнейшим до невозможности. Уроки учил всегда и все. А Серж добросовестность проявлял только в стенах класса: прослушав объяснение учителя в школе, домашними заданиями частенько манкировал, отдаваясь спорту, играл в хоккей и баскетбол, бегал на коньках и лыжах – и, конечно, много читал. Письменные домашние задания они с Валькой старались сделать ещё на уроке: выполнив классное задание, просили учителей огласить домашнее, и учителя шли навстречу лучшим ученикам. Если этот номер не проходил, Сергей списывал домашнее задание у Вакена перед уроками, справедливо полагая, что главное – это понимать то, что списываешь; а сам он, списывая домашний урок, успевал понять все тонкости задания.

Сергей здраво оценивал свои реальные знания, понимал, сколькими пробелами они полны, и поступил очень просто. Достал трофейный, привезённый из Кенигсберга чемодан, расстегнул багажные ремни, вынул дожидавшиеся своего часа учебники, разложил их по годам и предметам, взял первую попавшуюся стопку, это оказалась химия, и с первой страницы начал изучать науку заново. Повезло, что учебники тогда были толковые, репетиторов не требовалось, да и слова такого в те времена он не слышал. Всё свободное время с шести утра до десяти вечера Лагунов отдавал учёбе, всё иное, что раньше наполняло его жизнь, отступило, словно это была иная реальность.

Несмотря на то, что Серж с Вакеном были успешными и, без дураков, добросовестными учениками, они иногда устраивали себе выходной. Валька увлёкся пиротехникой, и друзья, вместо того, чтобы сидеть на уроках, в такие самоназначенные выходные мастерили и взрывали самодельные устройства, начиная от безобидной хлопушки до серьёзной мины. От опасного увлечения друзья отказались, когда бомба, которую они выточили на токарном станке, разорвавшись, осколком отвалила несколько кирпичей от заднего крыльца хлебного магазина, расположенного в ста метрах от места взрыва. Место было безлюдное, никто ничего не понял, тревогу не подняли – обошлось…

А свободный день получали очень просто: утром вместо школы шли в поликлинику, к любому свободному врачу, жаловались на какую-нибудь хворь. Доктор, естественно, ничего не находил, отправлял «больных» восвояси, но справку о посещении врача всё же давал. Время посещения не указывалось, и документ освобождал друзей от школы на целый день. Важно было не попасть к одному врачу дважды, чтобы симуляция не открылась, но врачей было много, а Серж с Вакеном своим патентованным методом не злоупотребляли и ни с кем из знакомых секретом не делились.

Однажды Сергей зашёл к хирургу – пожилому доктору, пожаловался на боли в ноге. Он действительно её ушиб, гоняя в футбол. Это был рядовой случай, на который обычно не обращал внимания. Врач был пожилым сухощавым мужчиной с седой профессорской бородкой. Сергею даже немного неудобно стало оттого, что отвлекает по пустякам такого серьёзного дядьку. К удивлению симулянта, врач долго озабоченно ощупывал левую ступню и заявил, что в ступне недостаточное кровообращение. Сказал, что ногу надо беречь, исключить большие нагрузки; а узнав, что пациент два дня в неделю по четыре часа выстаивает у опостылевшего токарного станка, немедленно выписал на весь учебный год освобождение от производственной практики, а заодно и от физкультуры. Нужно было только по вторникам посещать два часа теоретических занятий по токарному делу.

Удачливый притворщик не знал, радоваться ему или огорчаться: два свободных дня пришлись как нельзя кстати, давали возможность, не отвлекаясь на посещение завода, готовиться к экзаменам, но слабое кровообращение заставило призадуматься. Никаких неприятностей ступня не причиняла, она просто жила и работала как надо, наравне со всеми остальными частями молодого здорового организма. Время чувствовать отдельные органы было неведомо далеко, уроки физкультуры и тренировки на коньках Сергей пропускать не собирался, решив, что врач или сгустил краски, или нашёл необычную, но безвредную особенность его организма. Если ступня не болит, значит кровь находит туда иные нужные пути, только и всего.

Поступать они с Валькой решили в ленинградский институт. Сергей блестяще сдавал школьные экзамены и неожиданно для себя стал претендовать на медаль. После предпоследнего экзамена к нему подошла завуч Вера Павловна и сообщила, что у него может быть золотая медаль, надо только пересдать биологию. В годовых табелях Сергея всегда присутствовала парочка четвёрок, он не помнил, по каким предметам, и вообще о медали не задумывался. Неожиданный успех удивил будущего выпускника, но на самом деле, он больше думал о вступительных экзаменах в институт. Устал уже от того изнуряющего многомесячного марафона подготовки к испытаниям, что он сам себе учинил, и от самих, уже казавшихся бесконечными, экзаменов. Готовиться ещё и к необязательной биологии страшно не хотелось, и Сергей отказался, сказал, что его и серебряная устроит. Вера Павловна огорчилась; но, видимо, престиж школы в те времена значил много, и Серж повторно поражался своим победам, получая на выпускном вечере золотую медаль.

Им, всем ученикам одиннадцатого класса, не повезло не только в том, что их заставили учиться лишний год, но ещё и отменили льготы медалистам. Раньше с медалью дорога в институт была открыта без экзаменов, ради медали стоило напрягаться, а теперь она даже преимуществ при поступлении не давала. Когда речь заходила о жизненных достижениях, Сергей впоследствии шутил, что его успехи отмечались в основном ненаграждениями, школьная золотая первая в их числе: медаль дали, но предварительно обесценили.

Второе ненаграждение пришлось на студенческие годы. Сергей тогда с удивлением узнал, что в Советском Союзе существовал строгий бюрократический порядок награждения отличившихся граждан. Выписать медаль передовику просто по результатам трудовых побед было нельзя, существовали правила и условия, которые следовало исполнять. На стипендию тогда жить было трудно, и Сергей, памятуя ещё оренбургский опыт, когда он подрабатывал на тяжёлых работах, и в Ленинграде тоже разгружал вагоны с сахаром для кондитерской фабрики, а летом ездил на студенческие стройки. Трудоголик по натуре, чем бы он ни занимался, всегда это делал с полной отдачей. После второго курса оказался на строительстве железной дороги Гурьев-Астрахань, да ещё и неожиданно для себя стал бригадиром. Там-то и пригодился школьный опыт работы путейцем. Сергей знал многие хитрости тяжёлого труда на железке и применял их так успешно, что бригада всегда была лучшей, даже местные мастера, руководившие стройкой, удивлялись темпам работы его ребят.

После трудового семестра принято было награждать лучших студентов. Стройка считалась целинной, и командование комсомольского стройотряда выдвинуло Сергея на награждение медалью «За освоение целины». Но, как оказалось, лучшим быть недостаточно, нужно было обязательно побывать на целине не менее двух раз, а Сергей в качестве целинника дебютировал. Медаль досталось номеру второму, а Сергею вручили почётный знак ЦК ВЛКСМ. Так он стал дважды ненаграждённым.

Третий раз его не наградили за разработку и постановку на вооружение нового ракетного комплекса. Работать действительно пришлось много: и за конструкторским столом, и порой по две смены подряд на испытательных стендах, и в воинских частях. Что называется, по вкладу в общее дело руководство конструкторского бюро выдвинуло Лагунова на награждение орденом «Знак Почёта». Но для награждения орденом нужно было предварительно наградиться медалью. В итоге орден достался начальнику отдела, а он получил медаль «За трудовую доблесть» и после этого острил, сравнивая себя, трижды ненаграждённого, с Брежневым, которому уж повезло в жизни, так повезло: к тому времени Леонид Ильич был трижды Героем труда.

Полёт прошёл незаметно. Сидел Сергей Анатольевич около выходных люков, там же располагался довольно просторный холл, в котором некоторые пассажиры ожидали, когда освободится туалет, и там же несколько мужиков с флаконами кока-колы обсуждали нюансы недавней зимней рыбалки, прошедшего отдыха, травили анекдоты. По мере приближения лайнера к родине беседа становилась оживлённее, рассказываемые истории всё курьёзней и смешнее. Время от времени собеседники отлучались на своё место за новой бутылочкой колы, и связь между колой и уровнем весёлости компании делалась всё очевидней, не ясно только было, как они умудрились пронести в салон столько веселящего напитка, при том, что перед посадкой весь пластик с любыми жидкостями изымался. И до Логунова дошла гениальная простота ответа на вопрос, как нескучно провести целых восемь часов полёта. Нужно зайти в магазин дьюти-фри, купить там столько коньяка или вина, сколько душа просит, купить столько бутылочек кока-колы, сколько нужно, чтобы туда вместился весь потребный для души алкоголь. Выпить или, если не жалко, вылить колу, а в освободившуюся тару перелить коньяк или вино, и перелёт пройдёт на высоте не только физической, но и эмоциональной.

Вспоминая далёкие школьные годы, Сергей Анатольевич удивился, в какие дебри памяти его завели воспоминания, он даже не покемарил. Перед приземлением в Уфе пассажирам раздали анкеты, где они должны были указать номер паспорта, прописку, номер телефона. Бортпроводники объяснили, что это нужно сделать, чтобы не задерживаться на выходе в город. Пришла эсэмэска от водителя такси, который должен отвести прилетевшего клиента в Оренбург, с просьбой позвонить после приземления. Самолёт прилетел по расписанию, подрулил к телетрапу, пассажиры в нетерпении начали перебираться в проходы между креслами, но выходной люк не открывался. Затем в телетрапе появились люди в вишнёвых кителях, и бортпроводники объявили, что пассажирам нужно сесть на свои места, поскольку представители Роспотребнадзора должны осмотреть пассажиров перед выходом из лайнера.

Народ нехотя вернулся в свои кресла. Вошли служащие надзорного органа, все весьма преклонного возраста. Лагунову показалось, что это первая вылазка работников ведомства на историческую битву с распространителями злостной пневмонии, и руководство выехало лично провести мероприятие. Он даже пожалел этих специалистов: жили, как у Христа за пазухой, сидели спокойно всю жизнь над пробирками, о возрастном профессиональном цензе, по всей видимости, не слышали, получали хорошую зарплату, пенсию, и – оба-на! новый непонятный вирус! Трудно даже представить, во сколько нервов теперь обойдутся им предстоящие события.

Работали не спеша, размеренно, словно боялись сбиться и что-нибудь пропустить. Сергей Анатольевич поневоле улыбнулся, вспомнив, собственную, увы, старческую сосредоточенность, как он сам тщательно старался следовать инструкции туроператора в аэропорту Саньи после приземления на Хайнане. Сначала один дед обошёл пассажиров с дистанционным термометром. Все пассажиры, словно молодые призывники в военкомате, оказались молодцами, проверку выдержали. Потом всем раздали по две анкеты, одну для заполнения персональными данными, её нужно было сдать человеку в вишнёвой форме. Вторую, с согласием сдать мазок на проверку наличия вируса, нужно было сдать медикам вместе с мазком. Ранее заполненные анкеты оказались никому не нужными.

Сергея Анатольевича раздражала медлительность проверяющих, он боялся, что такси уедет в Оренбург, его не дождавшись. Позвонил водителю, но тот всё ещё был в городе, видимо, искал недостающих пассажиров или решал ещё какие-то вопросы, с отъездом не торопился. Наконец, раздав памятки, где сообщалось, что инкубационный период новой болезни составляет два-три дня и что в течение этого времени следует ограничить контакты с другими людьми, их выпустили из самолёта. В первом же зале, после прохода по телетрапу, стояли несколько столов, за каждым из которых находились две женщины в белых халатах и в обычных масках. Одна разбиралась с бумагами, вторая брала мазок, работали споро. Пенсионеры из потребнадзора, хотя и не шибко торопились сами, но всю процедуру организовали хорошо.

45

Приехав домой, Лагунов засел за разбор фотографий, сделанных в Китае. Дети, как они сами выразились, были рады его вызволению из ада, приготовили еды, запасли продуктов, так что выходить из дома не требовалось. Сидя у телевизора и компьютера, он с удивлением узнавал, как за прошедшую неделю разгорелись страсти вокруг вируса. Живя в Санье оторванным от информации, он чувствовал себя скорее в безопасности, нежели обитателем острова несчастий. СМИ передавали всё увеличивающиеся цифры заболевших и новых жертв инфекции в Китае. Сроки инкубационного периода увеличили до четырнадцати дней и больше. Китай закрывался всё плотнее, российские авиакомпании одна за другой отменяли рейсы. В Поднебесной обстановка становилась всё хуже, а Россию будто бог оберегал: несмотря на протяжённую границу и очень большое количество туристов, её пересекавших и в одну, и в другую сторону, пострадавших почти не было. Вспомнив одну из услышанных на Хайнане версий о происхождении вируса, он встревоженно подумал: «А может быть, действительно, это агрессия против жителей Азии?..»

Снимков скопилось много, большинство такого качества, что их оставалось только удалять. Но были и такие, которые с помощью фотошопа удавалось вытянуть на приемлемый уровень. Небольшую коллекцию азиатских пейзажей всё-таки удалось составить. Получились парочка снимков молодого, ползавшего по стволу вяза, стрижа, сорочий шама-дрозд лучше вышел на отдельных кадрах видео, чем на фотографиях, порадовала малая белая цапля. Просмотренные снимки только укрепили желание ещё раз съездить в Китай.

Сходив в фотомастерскую, Сергей Анатольевич понял, что ремонтировать старенький «Никон» смысла уже нет, нужно добыть современную модель. Замену фотоаппарата обсудили с сыном и решили сначала купить новую тушку – аппарат без объектива, попробовать снимать со старой оптикой, а потом принять решение о замене объективов. Сын, практиковавший покупку различной техники за границей через интернет, подобрал в Японии и на Тайване два недорогих «Никона» последних моделей. Остановились на тайваньском, и уже через три недели пришла новая камера.

На третий день после его возвращения Кармен и Катя прилетели в Питер, а ещё через два дня Кармен была уже дома, в Испании. Каждый день Сергей и Кармен общались по электронке, мечтали о встрече. Сергей Анатольевич отправил в Бенидорм книжку своих стихов, и Кармен ответила, что стихи ей понравилась, показалось даже, что некоторые адресованы ей, другие напомнили давние оренбургские времена, удивилась, почему его поэтические наклонности не проявлялись в далёкой юности, когда они встречались, общались на самые разные темы. Написала, что сама она никогда стихов не сочиняла, удивляется этим способностям у других людей, и совершенно не представляет себе, как вообще это происходит. А в те годы Сергей читал и прозу, и стихи, писал эпиграммы на одноклассников, легко и с удовольствием рифмуя, но написать лирическое послание любимой не догадался… Серьёзные стихи пришли позже.

Как гром среди ясного неба посыпались сообщения из Италии о массовых заражениях и смертях, потом запылала Америка. Все конспирологические суждения оказались несостоятельными. Когда пришли сообщения о массовых заболеваниях в Испании, Сергей не на шутку обеспокоился, он умолял Кармен спрятаться дома и никуда не выходить. Она отшучивалась, писала, что после хайнаньской встречи никто из них двоих умирать не имеет права.

В Россию вирус почему-то просочился не из Китая, а из Европы – в лёгких возвращавшихся оттуда туристов. Напуганные распространением и течением болезни в Европе, местные власти вводили строгие ограничения. Лагунов попал в так называемую группу риска, куда вошли люди старше шестидесяти пяти лет. Согласно указу губернатора нужно было сидеть дома, выходить разрешалось в соседний магазин, в аптеку. Дозволялось ездить на дачу в собственном автомобиле с близкими родственниками.

Сергей Анатольевич, как примерный гражданин, сидел дома, приводил в порядок запущенные фотоальбомы, записывал хронику своей китайской эпопеи, сочинял длинные письма в Испанию. Посматривая в окна или выходя за покупками, невесело констатировал, что люди напуганы и, вопреки его предположениям, сидели на самоизоляции. Городские улицы напоминали улицы Саньи, лишь изредка мелькали одинокие прохожие. По телевизору показывали пенсионеров, которым бдительные полицейские вежливо объясняли правила карантина.

Сидеть дома деятельному Лагунову было тошно. Попробовав проехаться по городу, убедился, что поездки престарелого водителя дорожную полицию не интересуют. Более того, вернулась подзабытая уже свобода перемещения на личном автомобиле, царившая в начале девяностых годов, когда предприятия стояли, а безденежное население не могло себе позволить покупку даже сказочно дешёвого тогда бензина. Он снова наслаждался ездой по опустевшим улицам, мгновенно забывшим былые пробки и такое раздражающее понятие, как «час пик».

А в середине апреля, когда сошёл снег и подсохли полевые дороги, решил съездить на Урал, порадоваться просыпавшейся после зимы степи, опробовать обновлённую аппаратуру. Над поречными лугами парили коршуны. Сергей Анатольевич обрадовался первой встрече с возвратившимися птицами, но решил прежде, чем увековечить первых пернатых, поснимать пейзажи в разных режимах с обоими объективами. В прибрежных кустах в лощине заметил две легковушки. Несмотря на запрет и перемещений, и весенней рыбалки, мужики по-тихому промышляли рыбу, и скорее всего сетями.

Лагунов проехал пониже рыбаков, сделал несколько снимков, потом поехал навстречу течению. Минуя машины, посмотрел на берег: у кромки воды сидели трое с удочками. «Кто же вам поверит? – усмехнулся Сергей Анатольевич. – А интересно, рыбнадзор сюда заглядывает»? Метров через двести от рыбаков около противоположного берега плавал одинокий селезень. Поснимав в различных режимах и птицу, и ландшафты, он решил переключиться на коршунов, но неожиданно увидел направлявшийся прямо к нему полицейский УАЗ.

Неизвестно, какой сюрприз поджидал браконьеров, но и Лагунову встреча с представителями власти не нравилась. Из подъехавшей машины вышли двое в штатском, представились. Спросили, чем он здесь занимается. Сергей Анатольевич простодушно поведал, что прилетели коршуны, и он хочет их сфотографировать. Полицейские заметно подивились неординарности ответа; видимо, престарелые любители пернатых встречались им далеко не на каждом шагу. Продолжился разговор неожиданным вопросом, не видел ли он грузовик или машину с прицепом. Сергей Анатольевич недоумённо ответил, что не встречал, но неподалёку видел две легковушки. Полицейские пояснили, что кто-то украл пасущихся в лугах баранов и они пытаются найти преступников. Но и бараны чудаковатому фотографу не встретились.

Сергей Анатольевич решил было, что незваные детективы от него отстанут, но разговор продолжился уже в нежелательном для него направлении. Приезжие поинтересовались, знает ли он о том, что граждане старше 65 лет должны соблюдать режим самоизоляции, на что он честно ответил утвердительно. Тогда полицейские напомнили, что гражданин его возраста должен сидеть дома, выезжать можно только на дачу, и его пребывание в лугах не что иное, как нарушение распоряжения властей. Читая в своё время распоряжение о самоизоляции, Сергей Анатольевич недоумевал, почему одинокому фотографу нельзя самоизолироваться в лесу, снимая какого-нибудь чёрного дятла, или одинокому рыбаку нельзя посидеть на берегу с любимой удочкой. Здравый смысл подсказывал, что пробежка в общественном парке одинокого физкультурника только способствует укреплению иммунитета. Видимо, работники надзора так боялись, что при наличии закрытых ресторанов и кафе народ массово ринется на многолюдные загородные пикники, что запретили любое общение с природой.

Многолетний жизненный опыт напоминал, если ты нарушаешь закон, с представителями власти лучше не спорить. Сделав обескураженное лицо, осторожно посетовал: мол, думал, что лучшей самоизоляции, чем в лугах, не придумаешь. Но дурачка сыграть не получилось, ему снова напомнили о букве закона: нельзя, значит – нельзя. Вели полицейские себя очень вежливо – видимо, должностная инструкция предписывала с пожилыми людьми разговаривать особенно спокойно, дабы разволновавшегося старичка ненароком не хватила кондрашка. Предложили нарушителю закона взять документы и пройти в их машину для заполнения предписания. Пояснили, что на первый раз это просто предупреждение, но при повторном нарушении будет штраф.

Сергей Анатольевич понимал, что полицейским нужно поставить ещё одну галочку в отчёте о проделанной работе, сам он не пострадает. Но абсурдность ситуации вызывала досаду. Медленно ковыряясь в разбросанных по салону вещах, долго не мог найти сумку с документами. Выручили бараны: полицейские решили, что тратить время на растерянного пенсионера не стоит, лучше проверить на берегу две соседние машины. Взяв с него слово, что немедленно уедет домой, поехали выяснять судьбу потерянных животных.

Вечером Сергей Анатольевич писал письмо в Испанию, выслал угрюмые фотографии не проснувшегося ещё леса, иронизируя по поводу встречи с полицейскими, рассказал об общении с ними в лугах. Кармен ответила, что их полиция тоже следит за соблюдением карантина, но при обнаружении нарушителей никаких предупреждений не оформляют, сразу штрафуют, а сама обстановка в стране тяжёлая: туризм остановился, безработица растёт, пособий на всех не хватает. Перед тем, как открыть каждое новое сообщение из Испании, Сергей молился, чтобы оно не принесло неприятных известий. Но время шло, ничего не происходило, и он постепенно успокоился.

Объектив из комплекта камеры пережил хайнаньские злоключения. Ночное падение с высоты треноги смягчила стоявшая на объективе бленда. Длиннофокусный, как ни странно, на самых малых фокусных расстояниях тоже работал хорошо, но стоило выдвинуть объектив ближе к середине диапазона, резкость терялась. Пришлось так же, через Интернет, заказать новую оптику с фокусным расстоянием до 300 миллиметров.