Текст книги "В логове коронавируса"

32

Ночь терялась в лавандовых утренних сумерках. Лагунову всегда нравилось ощущение в себе этого цвета, которое длиться-то всего несколько минут во время пробуждения ясного весеннего дня, когда он, новый день, постепенно обретает краски, вырывается из тёмных чернильно-фиолетовых тонов ночи к светло-розовому оттенку раннего утра. Фары постепенно уступали в споре с наплывающим с востока светом. Наспех залатанные дорожные ямы привычно взбадривали уже набегавшуюся на своём веку «Ниву». Сергей выехал с рассветом, чтобы к началу рабочего времени быть на месте, быстренько сдать товар и пораньше вернуться домой.

Шёл девяносто седьмой год. До начала третьего тысячелетия, с приходом которого якобы должны были закончиться неудачи и огорчения всего уходящего века, оставалось четыре года. Хотелось, конечно, чтобы новое тысячелетие принесло по-настоящему добрые перемены. Наступивший год казался обнадёживающим. Это был его последний рейс – и с торговлей, слава богу, будет завязано. А начиналась эта въевшаяся в кишки коммерция в девяносто втором, когда развалилось их предприятие, которое они создали на волне перестройки. Небольшое собственное конструкторское бюро открыли в восемьдесят девятом году. Тогда стало понятно, что государство рушится, следовали задержки с выдачей зарплат, пенсий, затеялось братание с Западом, разоружение, и оборонка, казалось, должна упасть в первую очередь. Пошли разговоры о предстоящем большом сокращении сотрудников КБ. Лагунов мысленно представил себе эту процедуру, когда ему, как начальнику отдела, придётся составлять списки увольняемых, что-то объяснять своим сослуживцам, и решил, что сокращение штатов нужно начать с себя. В стране разрешили кооперативы, потом малые предприятия. Нужно было как-то выживать, и он, и ещё несколько человек, уволились из КБ и организовали предприятие «Оренконс», что значило оренбургский конструктор.

Разрабатывали оборудование для малого строительства. Тогда думалось, что в условиях свободной частной инициативы появятся небольшие частные предприятия, которые займутся строительством недорогих индивидуальных домов, и проблема с жильём в стране будет, наконец, решена. Идеей производства небольших установок по производству кирпича прямо на строительной площадке удалось заинтересовать министерство строительства России и областное руководство. На одном из заводов запустили производство разработанных ими установок.

Но случилась экономическая катастрофа: неудержимая инфляция, безумная эмиссия денег, начало приватизации, когда входящие во вкус чиновники и управленцы прибирали к рукам всё подряд, считавшееся недавно общенародным достоянием. Что было причиной крушения, что следствием, так и осталось непонятным. Денежные потоки пересохли, заводы останавливались один за другим. Строить собственное жильё из оренконсовских кирпичей обычным гражданам стало не на что, всеми правдами и неправдами они едва добывали денег на прокорм, и их замечательное малое предприятие приказало долго жить. Возвращаться в родное КБ практически никто не захотел: во-первых, распробовался сладкий вкус свободы от строгих заводских рамок, а во-вторых, что на заводе, что в КБ с деньгами было не густо.

Олег занялся строительством. Из оренконсовцев к нему присоединились Слава Морозов, с ним братья работали ещё в КБ, и Юра Доронин, в прошлом заводской технолог. Возведением коттеджей занялись удачливые бенефициары перестройки и новых реформ, получившие обобщённое имя собственное «новые русские». С ними Олег и работал.

Сергей торговал оргтехникой. Начинал с малого, с японских калькуляторов, они тогда уходили, что называется, влёт – многочисленные бухгалтерии дружно меняли свой основной инструмент – дедовские счёты на иностранную новинку. Торговал на свои, не занимая у знакомых и не залезая в банковские кредиты. Выручку в тот же день обменивал на доллары. Тем самым спасся и от инфляции, и от правительственных денежных реформ. Крутиться пришлось не щадя сил, не жалея времени, не строя планов, не заглядывая в будущее. Да заглядывать было и некуда: торговал от безысходности, развивать дело не хотел, понимал, что это не его стезя.

Кто-то из заказчиков попросил Олега вместе со строительством дома обустроить участок, и он пригласил Сергея попробовать себя в строительстве сада, мотивируя своё предложение тем, что младший заядлый садовод и знает, как обращаться с растениями. Сергей опешил: само словосочетание «ландшафтный дизайн», казалось, обрушит его мозг. Он, в отличие от Олега, иногда бравшего в руки кисть, даже рисовать не пробовал. И отказался. Но старший проявил настойчивость, в сельхозинституте нашёл специалиста по садам, заказал у него проект и договорился, чтобы он погрузил Сергея в основы ландшафтного искусства.

И Сергей увлёкся. Собрал довольно большую специальную библиотечку. Зимой учился, рисовал посадочные схемы, делал чертежи различных садовых сооружений: беседок, пергол, арок, изящных опор для лиан, бассейнов, ручьёв. А летом строил. Почувствовал вкус творчества, познал наслаждение от результатов этой интересной работы. Заказчикам нравилось то, что он делал, добросовестность, скрупулёзность во всём, даже в мелочах, рекомендовали его своим знакомым, и проблем с новыми заказами не было. Организовалось небольшое предприятие, исчезло состояние внутреннего дискомфорта и подавленности, жизнь по-своему радовала, давала некую уверенность в будущем и оптимизм. Три года ещё, в основном зимой, поддерживал он вялую жизнь в торговом своём предприятии и вот, наконец, ехал исполнить последний заказ.

Поездка завершалась так, как и планировалось. Сергей удовлетворённо складывал накладные, и тут к нему подошла приёмщица и шёпотом спросила:

– Сазанчика не хотите, свеженького, муж вчера поймал? Совсем недорого. Килограммов десять. – Женщина вопросительно замолчала. Сергей не жаловал браконьеров. Было понятно, что ранней весной сазанов можно взять только в сети. Но рыба уже поймана, зло совершилось, отчего не оторвать по дешёвке сазанчиков на жарёху? Женщина давала понять, что хочет сбыть рыбу оптом. Десять килограммов ему было многовато, но он решил по сковородочке раздать друзьям и согласился:

– А где рыба?

– Дома, в бочке плавает. Здесь недалеко.

Дом браконьера был добротный, с широкими, крашеными цианом металлическими воротами. Хозяин, уважительно отметил про себя Сергей. Бочкой оказалась стоящая на козлах двухкубовая ёмкость для полива. Женщина подвела его к деревянной приставной лестнице и указала на шнур, привязанный к скобе:

– Залезай и тащи за верёвку.

Сергей поднялся по лестнице, потянул за шнур. Из тёмной глубины всплыло толстое полено с двумя заплывшими бусинками настороженных глаз.

– Так он один? – опешил Сергей.

– Ну да, я же так и сказала. – Женщина заговорила напористо, почувствовав неуверенность в голосе покупателя. Но Сергей не любил отступать от данного слова, расплатился, сунул рыбу в большой полипропиленовый мешок из-под сахара и пошёл к машине. Бросил мешок в ноги пассажирского места и покатил домой. Мешок периодически вздрагивал, и Сергей улыбался, вспоминая своё удивление при виде тёмно-золотистого чешуйчатого красавца. Выехал на дамбу, насыпанную в уральской пойме и ведущую к мосту через реку. Её строили долго, больше десяти лет, зато теперь за Урал можно было ездить не страшась половодья. Недавно прошло резкое потепление, последний снег начал бурно сходить с полей, и Урал стремительно поднялся. А потом вода также быстро спала. Внизу, под насыпью, по луговине в переполненные водой крошечные озёрца заглядывало солнце, словно радуясь решительно наступавшей весне.

День начался великолепно, слепящие забавы вешнего светила только ещё сильнее поднимали настроение, и в ликующей Серёгиной голове незаметно и неожиданно родилась озорная мысль рассказать приятелям фантастическую историю поимки сазана в баклуше, образовавшейся после резкого спада паводка. Хотелось происшествие представить так, чтобы оно казалось абсолютно правдоподобным, и он начал обдумывать детали своего рассказа. Самое сложное было определить место действия. Наиболее реально смотрелась дамба, но она была достаточно высокой, вдоль дамбы петлял старый грейдер, и убедить слушателей, в том, что где-то здесь, глядя сверху, можно приметить рыбу, было невероятно. И всё же Сергей нашёл подходящее место. Около моста через речушку Заживную есть зелёные лощинки, вплотную подходящие к дамбе, и там в одной из ямок действительно мог бы обретаться его красавец-пленник. К приезду в город он настолько вжился в зажигательную свою придумку, что уже сам поверил в возможность такой случайной рыбалки. Возбуждение переполняло грудь, грозя вырваться сквозь межрёберные промежутки. Как говаривал в таких случаях его одноклассник Толька Журин, выучившийся на врача и любивший щегольнуть медицинскими терминами и латинскими афоризмами, это тяжёлый случай эмоционального интеркосталиса.

Войдя в квартиру, первым делом выпустил рыбину в ванну. На удивление, сазан был ещё жив. Ощутив себя в воде, зашевелил жабрами, сделал слабую попытку двинуть хвостом. Историю необыкновенной рыбалки Сергей решил опробовать на домочадцах. Это был короткий, конспективный рассказ. Тоня поверила безоговорочно, мама ничего не сказала, лишь в глазах мелькнул проблеск недоверия. Зато только что вернувшийся из школы четырнадцатилетний Валерка был в полном восторге, недвижная золотистая рыба, растянувшаяся в ванне, казалось, на целый метр, его завораживала. Репетиция придала рассказчику новые силы. Вторую версию уже гораздо более вдохновенно он излагал соседям по лестничной площадке Игорьку Смагину и его жене Люське, которых для убедительности затащил в ванную.

– Смотрите, какой красавец! – Ударение на последнем слоге должно было усилить впечатление от увиденного.

– Почём брал? – деловито спросил Игорь, как будто сазанья туша в ванне была самым обыденным зрелищем.

– Х-ха! Купил… Поймал!

– Да ну? – в глазах слушателей появились первые проблески интереса.

– Руками! – выложил главную бомбу хозяин чудо-рыбы.

– Да, ла-адно… – В голосе Люси слышалось недоверие.

– Ездил сегодня за Илек. Качусь по дамбе, смотрю – пойма полна водой. Как жара установилась, снега с холмов тут же и сошли, всё резко затопило. Море разлилось – красивое, но мутное, рыжее. А когда возвращался, вода уже опала, только баклуши в лугах остались. Подъезжаю к Заживной, вижу в луже какое-то волнение, шевелится кто-то. Остановился, присмотрелся… вроде есть движение. Спустился с дамбы, подошёл поближе. А в мутной воде – тень здоровая, похоже, что рыба…

Соседи слушали, как заворожённые, в глазах читалось осознание ими необыкновенной удачи соседа и едва ли не восхищение им. Сазан медленно ворочался в наполненной наполовину ванне. Предоставить более реального свидетеля происшествия не смог бы самый безупречный правдолюб. Примерно на этом месте первый, уже прозвучавший вариант повествования заканчивался. Но обладатель трофея уже ощущал, как соседи превращаются из слушателей в соучастников приключения, и воодушевлялся всё пуще, справедливо предполагая, что нехорошо было бы оставить их без ещё более захватывающих подробностей:

– Лужа-то хоть и мелкая, но большая, метров шесть. Я быстренько разделся до трусов. Вода ледяная, понятно, а что делать? Заскочил, попробовал схватить руками, да где там, изворачивается, уходит. Пришлось накрывать чуть ли не всем телом. С третьей попытки только получилось, схватил под жабры, ну и выполз вместе с ней на сухое. Азарт такой, что забыл про холод, ничего не чувствовал. Только на берегу понял, что ведь замёрз.

При этих словах по спине его и вправду пробежала дрожь, словно он действительно только что принял ледяную ванну. Рассказчик сам этому удивился: система Станиславского, оказывается, работала не только у профессионалов. Знаменитый реформатор театра в одночасье заслужил глубочайшее его уважение. Валерка с блестящими от азарта глазами восторженно внимал второму варианту отцовского рассказа. В свои подростковые лета он уже был полноценным членом мужских вылазок на рыбалку.

Проводив благодарных слушателей, Сергей подошёл к телефону, сиротливо стоявшему на тумбочке в прихожей. Телефон, когда его поставили, был для него самым ценимым благом цивилизации, означал конец скитаниям в поисках работающего таксофона, необходимости постоянно держать в загашнике монетки для звонка. Иметь телефон в те, советские, годы было привилегией, причём труднодостижимой. Чтобы так вот запросто переговорить с другом, обменяться новостями, договориться о рыбалке или о походе на футбол, многие квартиросъёмщики могли только мечтать.

Квартиру Сергей с мамой получили перед перестройкой в обмен на снесённый родительский дом. Квартира располагалась на седьмом этаже в панельной девятиэтажке, так называемой, «тольяттинской» планировки. Через много лет, в эпоху мобильников и интернета он из любопытства заглянул во всемирную паутину, и оказалось, что такая планировка действительно была, но в Тольятти она называлась «старо-московская». Это было первое жильё, возводившееся в городе автомобилестроителей. В Оренбург проекты попали переименованными, а может быть и незначительно доработанными. Как бы то ни было, автоград, вольно или невольно, славу московских архитекторов оттяпал.

Новосёл радовался новеньким квадратным метрам, но телефон оказался мечтой недостижимой по причине отсутствия свободных жил в кабеле, подведённом к дому и номеров на телефонной станции. Не помогло и ходатайство заводского руководства: Лагунова нередко срочно выдергивали на работу поздним вечером, а бывало и по выходным. Неожиданно проблема оказалась не такой уж и неразрешимой: мама стала обладателем счастливого билета на право внеочередной установки телефона как ветеран Великой Отечественной Войны.

В первые послевоенные годы все поголовно были участниками войны или тружениками тыла. По этой причине льготы полагались только Героям Советского Союза и инвалидам войны. И само празднование Дня Победы на государственном уровне не было так сильно раскручено, как позже, когда выросло новое послевоенное поколение, а многие победители ушли невозвратно. Сразу после войны это был скромный народный праздник. Каждую семью затронула война, и люди собирались семейными компаниями за незатейливо накрытыми столами, поминали и радовались одновременно. Радовались больше, все хорошо осознавали, что значило пережить глобальную мясорубку, как им повезло. В брежневскую эпоху начали чествовать поседевших уже ветеранов. Постепенно участникам войны давали кое-какие привилегии, и вот дошло дело до права внеочередной установки телефона.

Александра Андреевна пошла в райком компартии и написала соответствующее заявление. Оказалось, что телефон поставить можно. Был такой способ подключения – «через блокиратор». Абонент получал индивидуальный номер, но телефон подсоединялся к телефону соседей, и разговаривать можно было только по очереди. Соседи были недовольны появление нежданных телефонных партнёров, но переть против воли партии во времена оны не решались даже большие полномочные начальники. Впрочем, опасения были напрасны, конфликтов не было, все оказались людьми порядочными, на телефоне не зависали. Потому и стоял аппарат в прихожей, а не около располагающего к трепотне кресла.

Сергей решил позвонить брату, обкатать ещё и на нём свою потрясающую легенду, позвать полюбоваться на превосходный трофей, а заодно и обмыть необыкновенную удачу. Олегу с телефоном удивительно повезло. По-соседству с его новой пятиэтажкой ввели в строй то ли новую телефонную станцию, то ли её очередную секцию, и чтобы загрузить созданные телемощности, телефоны поставили всем, кто не поленился написать заявление с этой нескромной просьбой. А писали не все, многие даже не помышляли о таком благодеянии со стороны городских властей.

Но Олег, обычно отзывчивый на предложения посидеть по-братски, отказался – поздно. Наверное, уже принял – подумал Сергей и не стал настаивать. Сладкий вечер его «рыбацкого триумфа», действительно, подзатянулся, третье повторение истории завершилось бы практически ночью.

Самодеятельный мистификатор вошёл во вкус и весь следующий день увлечённо повествовал друзьям и знакомым о потрясающей рыбалке, благо, с наступлением недокапитализма телефоны появились почти у каждого. С каждым новым пересказом врал всё более вдохновенно, добавляя такие красочные детали, что и сам поражался своим неожиданно открывшимся художественным способностям. Подробности перекликались, ловко дополняли одна другую, доставляя рассказчику всё большее наслаждение. Кто ещё, покупая обыкновенную рыбу, получал столько удовольствий в придачу?

Знакомые рыбаки отнюдь не жили замкнуто, они общались не меньше, чем футбольные фанаты, и скоро Серёгины рассказы и звонки стали удивлённо натыкаться на встречные подробности собственноустной его повести. Неопытный творец рыбацкой легенды был удивлён скоростью, с какой занимательные анекдоты обзаводятся бородой. История обошла все мыслимые окрестности и даже стала накрывать самого сочинителя отбойной волной новых деталей происшествия. Больше разводить было некого, звёздная пора оказалась несправедливо короткой. А ведь азарт успешного рассказчика, имеющего благодарных слушателей, успел проникнуть в его кровь и отравил её жаждой новых почитателей. В нём взрастало бередящее сочинительское начало, в сознании исподволь складывалось продолжение происшествия – сценарий будущего саморазоблачения.

Месяца два выжду, помариную лопушков, а потом признаюсь, решил он. Посмеёмся вместе над такой классной шуткой. Сергей с наслаждением строил сюжет этого события. Окончание рыбалки. Мужики подтягиваются к разложенной около костра скатёрке. Нарезается закуска, наполняются вечерние кружки. Идёт обыкновенная беседа о сошедшем с крючка жерехе, не оправдавшей надежды ловца блесне и прочих, чарующих своей простотой прелестях совместной рыбалки. Раскалываться надо после третьей, когда в зрачках речных охотников угаснут последние дикие искры рыбацкого азарта, тела расслабятся, и окружающая благодать окончательно заселится в их сердца. Плавно и ненавязчиво, как осенняя паутина, должно опуститься признание. Первая реакция, конечно, – это изумление. Следом – смех. Неуверенный такой и нервный. Потом – лёгкое возмущение, но против чего – непонятно. И, наконец, – осознание. И обсуждение. Действительно, чтобы дорасти до десяти кило, рыбе нужно пройти через многие испытания стихии, избежать хитроумных ловушек человека, коварных атак хищников. Должна случиться нелепая случайность, чтобы чуткая, опытная рыба попалась в браконьерские сети. Затеряться в баклуше, подобно жадному щурёнку, такому сазану не к лицу. И всё же, практически невероятному удалось прикинуться возможным. Доверчив человек, провести его, что червячка на крючок насадить. Конечно, сам сазан гипнотизировал, да и рассказчик не имел репутации злостного выдумщика. Хоть и слабенькое, но это было объяснение, как и почему все сочли такое возможным. Вот так и мечталось – легко и длинно, со всякими предвкушениями. Эмоции пребывали в жёлто-оранжевом спектре, душу грело творческим вожделением.

Сазана пожарили, но огромная рыба была слишком жирной и неожиданно невкусной. Лучше были приняты рыбные котлеты, а на третий день мама сварила уху из головы. Это было последней каплей, переполнившей терпение лагуновского желудка, не выдержавшего сазаньева жира. Два дня он жил на горячем чае с сухариками, пока Люська, прослышав о нездоровье соседа, не занесла ему свою заначку левомецитина, который навёл порядок в пищеварительной системе сочинителя. А покарал всё-таки господь за враньё, думал Сергей, только что-то уж очень шибко, сроду так не гнало, чуть не загнулся.

Три дня больной был отрешён от внешнего мира, а ещё через день до него дошли слухи о том, что Олега застукали гаишники: то ли выпивши, то ли с похмельным запашком и отобрали права. Допрыгался поддавальщик, рассердился Сергей. Олег бравировал своей стойкостью к алкоголю. Он каким-то одному ему понятным способом высчитывал дозу спиртного, какую можно принять, дабы организм успел переварить выпитое ко времени выезда, и чтобы люди с полосатым жезлом ничего не почуяли. Сергей давно уже пенял брату за то, что тот излишне рискует, садясь за руль с похмелья. К раздражению примешалась досада. Неприятно было узнать о происшествии от посторонних. Разговор с Олегом ничего не прояснил, он не хотел обсуждать эту тему. Это и понятно: перспектива остаться пешеходом на целые полгода оптимизма не добавляла.