Текст книги "Незримые старцы"

Итак, начали восхождение в половине седьмого утра, завершили – в начале четвертого. И вовремя: успели занять место под скалой у самого храма, с подветренной стороны. При нашей лёгкой экипировке, это весьма кстати. Слава Богу за все: познакомились с русским священником, отцом Михаилом из Новгородской епархии, который поисповедывал нас перед ночным причастием.

А народ всё прибывает, заполняет каждую площадку и щель между скалами. Внутри храма, как мы прикинули, даже если все будут стоять, плотно прижавшись друг к другу, поместится человек пятьдесят. Еще столько же – на площадке перед ним, вокруг колодца, точнее, накопителя дождевой воды. Поднялось же народу – не меньше двух сотен! А вот и еще показалась цепочка. Крестный ход из Лавры. Он идет с богородичной иконой. Богомольцы все ближе. Уже слышно довольно стройное греческое пение: идут размеренно и дыхание при подъёме почти не сбивается.

Солнце, окрасив все в удивительные закатные тона, быстро скрылось за горизонтом. Стало холодно. Так холодно, как, наверно, в открытом космосе! На фоне удивительного, возвышенного дня, который, мы, конечно же, не забудем никогда, напоминает о себе бытовая подробность: у нас для утепления – всего два байковых одеяла на четверых. Одно постелено на острые камни, вторым, плотно прижавшись друг к другу, накрываемся. До службы ещё несколько часов. С боку на бок переворачиваемся по команде. Делаем это аккуратно, – чтобы не сбилось одеяло, и мы не потеряли столь ценное тепло. Грустно поглядываем на людей, одетых в объёмные куртки «аляски». Выручает подарок от отца Михаила: обёрнутый в матерчатый чехол камень. Он раскален на спиртовке. Мы передаем его друг другу как грелку. Да, холодно и жестко. Зато когда открываешь глаза… Перед тобой не просто яркое южное небо. До него близко! Видно как много в нем самолётов и спутников. Они пролетают светящимися точками один за другим. На чёрной поверхности земли созвездия словно отражаются огнями праздничных афонских монастырей. Пятна иллюминации редки. Зато соседний полуостров Ситония сияет. Электрическая лента непрерывно тянется по всему побережью. Там – курорты…

Первые же возгласы начавшейся службы выводят из зябкого полузабытья. Не только в храм, но и на площадку перед ним можно попасть, лишь постепенно «ввинчиваясь» в толпу. И внутри от невероятной духоты долго не выстоишь. Поэтому все то входят в душную теплоту, то выходят на холод… Легко рассказать о том, что испытывало бренное тело. А что переживала душа! Что было с ней, когда в пятом часу утра вынесли Чашу, и мы причастились! Хочется верить, что Преображение Господне сегодня хоть в какой-то степени коснулось и наших душ, изменило их. А это, как говорит преподобный старец Силуан, и есть главное чудо. Прикровенное.

Говорят, что в момент причастия Тела и Крови Христовой человек свят. Увы, это состояние распыляется – таков сопромат окружающего нас мира. Вот и мы спускаемся вниз. Но не забудем, как близко было Небо. Не забудем и того, как внимательно мы всматривались с вершины вдаль. Говорят ведь, что в хорошую погоду, при склоне солнца к западу, отсюда виден Константинополь. Не увидели. Не та ещё погода на дворе.

Святогорский громоотвод

Вернёмся обратно – в 2012 год и в келью Кукувино. Здесь, как напоминание о Горе, я получил удивительную реликвию. Послушник Александр вручил мне выточенный из меди заостренный на одном конце цилиндр, похожий на модель ракеты. «Это старинный громоотвод, – пояснил Александр. – Он стоял на крыше предыдущего Преображенского храма. Отводил сильные заряды. На вершине ведь постоянные грозы. Громоотвод и освящался – многие годы в том храме шли литургии.

Есть ощущение: над Россией, Украиной, Белоруссией нависли тёмные тучи. Всем нам очень нужен молитвенный покаянный громоотвод».

Да, через покаяние решаются судьбы народов.

Покаяние русского народа отвело в своё время нашествие на Русь непобедимого Тамерлана. В наше время Старец Паисий говорит о том же: «Кипр будет освобожден тогда, когда покаются киприоты. Устраивайте на Кипре духовные военные базы, чтобы разогнать военные базы турок, англичан и американцев».

Впечатляющий урок покаяния преподносит нам священноначалие Элладской Церкви. Я имею в виду документ, опубликованный 24 декабря 2010 года.

Накануне Рождества Христова по новому стилю Архиерейский Синод Элладской Православной Церкви принял обращение к греческому народу, которое было прочитано во всех храмах страны. В этом послании священноначалие подвергло государственных деятелей Греции жёсткой критике за то, что они отдали будущее Греции во власть кредиторам. В документе, в частности, говорится: «По сути, наша страна уже не свободна, и уже управляется кредиторами (имеются в виду кредиты ЕЭС, предоставленные на определенных условиях). Налицо одновременно духовный, социальный и экономический кризис и упадок. Речь идет об искоренении многого из того, что считалось естественным для живущих в наших краях. Этого требуют наши кредиторы. Мы заявляем, что мы – оккупированная страна, исполняющая приказы своих господ», – заявили архиереи Элладской Церкви, честно признав в случившемся и свою часть вины…

Да и Россия – давно уже колонизированная, тоталерантная страна. На это нам не депутат Госдумы Федоров глаза открыл. Об этом еще несколько десятилетий назад писал Георгий Свиридов. [56]. Будущее России решается не «сходняками» на саммитах и не лукавыми «диалогами», а покаянием и исповеданием веры.

Гром давно уже грянул. Пора перекреститься. Это – лучший громоотвод.

Вольная борьба

1997 год был для меня судьбоносным. Большими трудами и с немалыми искушениями вышел первый номер журнала «Русский Дом». Появилась моя первая книга – «Стук в Золотые врата». И то, и другое требовало благословения – и оно было получено – от старца Николая Гурьянова. А еще я сподобился впервые побывать на Афоне… Прошли годы. Сколько раз с тех пор я был там? Сразу и не сообразишь. Надо посчитать свои диомонитирионы – афонские пропуска. Во всяком случае, их больше десяти. Недавно я вновь вернулся со Святой Горы… Спрашивайте.

Бороться до смерти

Еще геронта Паисий говорил о пятидесяти монахах, сосудах Духа Святаго, которые неприметно подвизаются в афонских обителях. Они несут свой подвиг в крайнем смирении. Порой и не догадаешься, кто из братии этот самый старец. Он ведь может не иметь седой бороды или всеобщего почитания. Он незаметен. Заботится о том, чтобы имя его вдруг не прозвучало слишком громко. «Будьте внимательны, чтобы не приобрести себе имени, потому что оно станет наибольшим врагом вашего безмолвия». [43, с. 201].

На Святой Горе, породившей целый сонм угодников Божиих, есть икона «Собор афонских святых». Она знаменательна. В первых рядах святые, чьи имена известны и написаны тут же, на иконе, а за ними – за их головами – сонм нимбов, не имеющих имен. Ликов не видно.

«Современный афонский старец иеросхимонах Ефрем Катунакский (Папаникитас; 1912—1998) описывает такой случай: «Один монах, когда искал место для постройки кельи возле Святой Анны, начал копать и нашел остов целого тела. Место благоухало. Он хотел сказать другим монахам, что нашел такое сокровище. Но во сне тот святой, чьи это были кости, явился ему и сказал: «Оставь меня спокойно там, где я нахожусь, и никому ничего не говори. Перед своей смертью скажешь, что нашел тело моё, которое благоухало. Ничего другого. Не скажешь, и где меня нашел… Святые прячутся и не хотят, чтобы их узнали другие»». [37, с. 195]. Может быть, это были мощи одного из незримых старцев? Он и после земной смерти пожелал остаться в сокровенности.

…Пятнадцать лет назад в болгарском монастыре Зограф я познакомился с молодым монахом Антонием. Сохранилась фотография, сделанная в притворе соборного храма. Мы стоим рядом, а на фреске Святой Георгий Победоносец целит копьем куда-то позади моего левого плеча… Отец Антоний уже успел прочесть только что вышедшую мою первую книгу. Возможно, поэтому он и обратил наше внимание на шестиконечные звезды, в обилии рассыпанные чьей-то рукой в интерьерах зографских и вообще афонских храмов.

«На этом медном светильнике тоже были звезды, – показал он. – И ещё надпись: „Бафомет“. Всё это мы стёрли. А на мраморном полу, на фресках – изгладить труднее. Может быть, гексаграмму поместили на полу, в центре соборного храма для того, чтобы попирать её ногами? Тогда зачем в ее центре – двуглавый византийский орел?» (1).

Всё это отец Антоний показывал спокойно. Видно было, что он понимает суть войны символов и не боится её. Не было в нём той запуганности, которая надвигает на лица некоторых верующих маску мрачной сосредоточенности.

Напротив. Знавшие его монахи подтверждают: светлые глаза молодого агиорита всегда светились улыбкой. Он был простым, смиренным и пылким. Когда встречал друзей, высоко подбрасывал свою рваную скуфью. Русские иноки, немного подтрунивая над ним, начинали песенку: «Антошка, Антошка…» «Пойдем копать картошку…» – подхватывал он и смеялся. Мог даже, чтобы разогнать чье-то уныние, станцевать какой-нибудь народный танец…

– И это афонский монах?! – хмуро спросит «истинный православный».

– Да, это живой святогорец. И мне посчастливилось повстречать его, – отвечу без комментариев.

Как я понял тогда, монах Антоний имел такой помысел – уйти спасаться в пустыню. Уже позже мне стало известно о его прибытии на Святую Гору. Первым делом вместе со своим другом Константином он оправился к известному старцу – папе Яннису. Просить благословение на отшельничество. Тот сказал: иди в болгарской Зограф. Кто претерпит в монастыре до конца, обретёт венец великомученика Георгия. Иди и жди. Скоро из России приедет маленький Рафаил, он тебя утешит…

Какой еще «маленький Рафаил»?

Вскоре – шёл 1999 год – Антоний узнал, что на Афоне появилась новая русская братия. Быстро побежал к ним. Сначала увидел представительного монаха с окладистой бородой.

– Ты Рафаил?

– Нет. Отец Рафаил, вот он.

И Антоний увидел старчика. Маленький! Точно как папа Яннис сказал. Молодой болгарин аж запрыгал от радости. Нашел Рафаила, встретил его!

О том, есть ли старцы, спрашивают часто. Старцы есть, вот послушников не хватает. Отец Антоний был готов к послушанию.

К иеромонаху Рафаилу (Берестову), в зографскую келью апостола и евангелиста Иоанна Богослова, на исповедь, за духовным советом, зачастил тогда не только Антоний. Стали приходить сюда и другие молодые иноки из болгарского монастыря. Мы сами видели это необычное многолюдие рядом с убогой обителью.

Эх, братушки, братушки… Отступление

Конечно, враг отомстил. Может, и зависть старшей зографской братии сказалась… Уже потом отец Рафаил рассказывал мне о неприятных объяснениях той поры. «Подошёл один из старых монахов и сказал прямо: „Раньше мы дружили с Советским Союзом, а теперь дружим с Америкой. И не хотим, чтобы нашу молодежь воспитывали русские“». В обитель даже болгарский замминистра внутренних дел приезжал, пугал братию. Дескать, молодые монахи из России – это переодетый спецназ, и задача его – захватить наш древний монастырь. Один послушник, громадный детина по имени Лала, «раздухарился» не на шутку: пойдем, дескать, бить этих захватчиков. Пришли «братушки», начали выталкивать братию из кельи. Вскоре «аукнулось». Один сломал себе руку, а у Лалы на носу вырос рог. Ну, не рог, а четырехсантиметровая сухая шишка в виде рога. Побежал к «маленькому Рафаилу» прощения просить. Шишка и отвалилась. Тем не менее, пришлось «русскому спецназу» искать новое пристанище.

Был и еще один знаковый случай: «Однажды два болгарских журналиста, написавшие на Духовника и братию клеветническую статью о вооруженном захвате русскими Зографа, пришли в гости.

– Благословите, – сказал один. Духовник благословил его, и он упал в обморок. Второй журналист очень испугался». [19, с. 10].

«– Монах Антоний юродствовал, – вспоминает отец Рафаил. – Вид у него был странный. Носил одежду шиворот-навыворот, швами наружу. Глубоко на глаза надвигал камилавку и тогда смотрел на собеседника как бы исподлобья. Ботинки его всегда «просили каши», но он словно не замечал этого.

Когда надо было, чтобы он поехал с братией в Салоники, его одевали поприличнее. Стеснялись, что он имеет такой вид. Когда ему расчёсывали волосы или подтягивали ремень, конец которого висел как сабля, отец Антоний смирялся. А ему ещё тащили куртку и обувь – поновее.

– Почему ты так одет? – спрашивал я его.

– Я смеюсь миру.

– А не смеётся ли враг над тобой?

– Нет, я смеюсь миру…

Ещё он как-то сказал:

– Отец Рафаил, я так люблю Христа! Я так люблю Христа!

С таким чувством это было сказано, что я подумал: да, а у меня нет такой любви»…

Можно сказать, что отец Антоний избрал путь благодарения. Он за все благодарил Господа, потому-то, наверное, и был так радостен… Да, мы все время клянчим у Господа каких-то придуманных благ, а за очевидные дары благодарить забываем. И ещё удивляемся, почему остались у разбитого корыта!

Несмотря на молодые годы, ему был дан дар рассуждения. И дело не в том, что он много прочёл, хотя книги у него были везде – на столе и на стуле, на кровати и под кроватью, в карманах, за пазухой и даже в камилавке. Дело не в том, что он закончил Софийскую духовную академию и знал семь языков. Понимание сути вещей и объём знаний – разные вещи…

Отступление о Божественной науке

Вот слова, написанные игуменом Ватопедской обители отцом Ефремом о старце Иосифе Исихасте: «Старец Иосиф с мирской точки зрения был неграмотным – у него было всего два класса начальной школы. Но, богонаученный, он был мудрым в вещах божественных. Университет пустыни научил его тому, в чем мы главным образом нуждаемся, – вещам небесным». И еще: «Мой старец не изучал богословия, однако богословствовал с большой глубиной. Он пишет в одном из писем: «Истинный монах, когда в послушании и безмолвии очистит чувства и успокоит ум, и очистится его сердце, тогда принимает благодать и просвещение ведения и становится весь – свет, весь – ум, весь – сияние и источает богословие, которое, если и трое будут записывать, не будут успевать за потоком благодати, текущей волнообразно…«» [25, с. 6, 12].

Прп. Максим Исповедник говорит нам из древности о том же: «Есть два вида знания. Одно – научное; оно бесполезно, поскольку не стремится к осуществлению заповедей. Другое знание – деятельное и действенное, которое подлинно печётся о постижении сущего посредством духовного опыта».

Современным примером на сей счет является история появления книги «Трезвенное созерцание», изданной на русском языке. Её автор – исихаст, иеромонах, подвизался в XIX веке в келье монастыря Ксенофонт. По его признанию, он был малограмотным. Однако содержание книги выдает, что написана она боговдохновенным человеком. Господь открыл эту рукопись, как лекарство для больных душ, в наше трудное время.

Да, наступает пора говорить о молитве Иисусовой, как об основе божественной науки, «во всех подробностях, без всяких сокрытий, ради пользы молящихся. Опытные сильно оскудели, почти не осталось знающих умное делание… Поэтому ныне весьма потребно разрешать недоумения ищущего ума, дабы души искателей, скорбя и унывая, не впали бы в отчаяние». [2]. По-видимому, пишет современный исследователь, аналогичные проблемы появлялись уже в XIII веке. Именно с этим следует связывать появление трактатов с описанием способов молитвы. Да, и прп. Паисий (Величковский), и свт. Игнатий (Брянчанинов) обращали внимание на то, что появление исихастских трактатов совпадало с периодами упадка, дабы не была утрачена традиция, передававшаяся до этого из уст в уста. «Прп. Григорий Синаит, живший в XIV веке, когда прибыл на Афонскую Гору, то нашел там, между тысячами монахов, только трёх, которые имели некоторое понятие об умном делании. К XIV и XV векам относится большинство писаний об Иисусовой молитве». Так гибнущая Византия готовилась передать свое наследство.

Духовное преуспеяние связано с сокровенностью. И, напротив, этой самой сокровенности не может позволить себе время упадка. Поэтому и находившиеся под спудом рукописи, и незримых старцев Господь являет миру сейчас. И всё чаще.

Пришло время открывать сокрытое! Подтверждением этого стало обретение той самой Ксенофонтской рукописи. Она принадлежала, возможно, иеромонаху Харитону, подвизавшемуся в келье святого Афанасия Афонского. «Явившийся Господь повелел ему сокрыть написанный им текст, предсказав, что Сам откроет его людям в надлежащее время».

«Ещё одно свидетельство того, что наступает время изымать «светильник из-под спуда» и «поставлять его на свещницу», – первые публикации рукописи прп. Василиска сибирского «О благодатных действиях умно-сердечной молитвы». [38, с. 614, 615].

…Можно представить себе, какую сенсацию вызвало бы обретение знаменитой библиотеки царя Иоанна Грозного! Сколько шума поднимают вокруг хасидских рукописей из библиотеки Шнеерсона! А тут – такие жемчужины! Но тихо радуются их открытию лишь немногие. Господь послал новые учебники Божественной науки. Слава Богу!

Когда среди старцев Зографа возникали какие-либо споры, принимавшие порой, мягко говоря, весьма бурный характер, игумен говорил: позовите блаженного! Приглашали отца Антония, и он на удивление быстро прекращал разногласия. С его словами соглашались все. Несмотря на молодость, он входил в совет старцев обители. Был даже некоторое время экономом, но недолго: начал всё раздавать по доброте душевной. Вообще же его послушание было – делать свечи для храма.

«Однажды он пришел ко мне и огорошил:

– Отец Рафаил, я скоро умру. Плохо с сердцем.

– Да что ты говоришь такое? Есть врачи, подлечат тебя с Божией помощью.

– Нет. Прошу тебя, постриги меня в схиму.

Я засомневался, а он добавил.

– Есть благословение нашего игумена.

…Когда на постриге он полз и потом лежал у ног моих, я всем сердцем почувствовал трагичность и величие происходящего.

Он лежал.

– Антоний, вставай!

Он обнял мои ноги и зарыдал.

Ком подкатил к моему горлу, я еле сдержался, чтобы не заплакать.

В мантию он был пострижен во имя Антония Великого, а в схиму – во имя Антония Киево-Печерского. Когда новопостриженный схимник стоял в алтаре, я увидел, что над ним сгустился столб какой-то черноты. Самого его почти видно не было. Совсем близко враг подошел! Отец Антоний сказал: благослови, отче, бороться с ним до смерти!

Через два месяца после пострига, отец Антоний ночевал в Карее, на зографском подворье… Его нашли мертвым утром, в день памяти преподобного Досифея. Он упал, не выпустив четок из рук. До смерти продолжая победную борьбу. Говорят, сердце не выдержало…»

Насколько я понимаю, некоторые из братии реагировали на радостное состояние и юродство отца Антония не совсем правильно. Позволяли себе не всегда удачные шутки. Когда однажды он шел в распахнутом на груди подряснике, так, что видна была голая грудь, кто-то сказал: «Тебе на груди надо сделать татуировку – схиму»… Антоний ничего не ответил. Он был уже схимником. Но никто, кроме игумена его обители и отца Рафаила, не знал об этом. Когда усопшего хоронили в русском облачении схимника, многие были поражены.

Вскоре, рассказывал игумен Зографа, ему приснился сон: вышел он из храма и видит, как полиция связывает Антония. Игумен закричал: развяжите его, это мой монах! И стукнул жезлом. Полицейские отдали схимника… Отец Рафаил сказал игумену, что это враг его связал в смертельной схватке, но пришёл Сам Господь и освободил».

…Однажды на творческой встрече, после того как я рассказывал о схимонахе Антонии, ко мне подошли благочестивые люди и спросили: «Как можно говорить о победе отца Антония над диаволом, если враг убил его?»

А что, разве погибший на поле боя Пересвет проиграл схватку? Или завершил ее «вничью»? Или, когда враги застрелили казачьего полковника Наумова, он что, проиграл? (См. мою книгу «Иудиада»). А Женя Родионов? Он ведь не разгромил в одиночку, как св. Меркурий Смоленский, целое войско супостатов; он попал в плен и его убили! Духовная победа имеет особые признаки. Ты победил тогда, когда своей физической смертью создал лучшие условия для спасения других. Стал для них примером. И, самое главное, – диавол не склонил тебя к измене. Ты сам доказал бессилие лукавого, и Господь забрал тебя на Небо героем. Во всех названных случаях это было именно так.

«Духовная победа это победа не над внешним врагом, а над собой. Иначе говоря, смысл духовной победы – в преодолении собственной слабости, собственного страха, собственной греховности… И тогда этот духовный подвиг воодушевляет современников, служит им и потомкам живым образцом поведения». [58].

И потом, – даже если упал человек с остановившимся сердцем, это ещё не всё. Последняя схватка предстоит ему на воздушных мытарствах. «После смерти Антония, – продолжает отец Рафаил, – в начале литургии, когда я кадил в храме, вдруг услышал его энергичный и твёрдый голос. Он отвечал бесам, пытавшимся уловить отлетевшую душу. И чуть позже: «Отец Рафаил, отец Рафаил! Это я, Антоний. Я спасся! Я в раю».

…Между прочим, знаменитый Брюс Ли свою последнюю схватку проиграл. И даже не знал, с кем сражается. А никому не известный афонский монах – одержал победу. Об этом мы ещё поговорим. (2).

Схимонах Антоний и Брюс Ли

И вот я снова у отца Рафаила, среди его кочующей братии. Точнее, гонимой. Не буду описывать подоплёки этих гонений (здесь – тема отдельная). Перечислю только этапы их скитаний по Афону. После кельи Иоанна Богослова подвизались они в скиту Новая Фиваида; потом – в сербской келье, у русского схииеромонаха Иоанна; а теперь нашли пристанище в урочище Трех Братьев. Строятся. Бог даст, приживутся в этой пустыне.

Приехав к ним, я не мог не вспомнить об отце Антонии. И оказалось – удивительное дело! – что подвизающийся здесь иеромонах Авель знал Антония – в миру Тодора – еще по Болгарии.

«Он был талантлив во всём, и когда отец, в прошлом спортсмен, привел его заниматься вольной борьбой, сын стал быстро делать успехи. Заслужил звание мастера спорта, побеждал на международных соревнованиях. Но уже тогда у него появилось понимание, что не пьедестал почета, а престол Всевышнего должен приковывать всё внимание христианина. Отец был очень разочарован, когда Тодор оставил спорт и начал заниматься на богословском факультете. За то, что он всегда таскал с собой целую торбу книг, студенты называли его Тошку Торба»…

Отец Авель замолкает. Вспоминает. Я задаю вопросы. Мой собеседник отвечает не сразу. Кажется, он не оставляет молитву и во время разговора. В руках бегут четки.

Мы снова переносимся в Болгарию: «Мать будущего святогорца, которая и сына привела к Богу, была глубоко верующим человеком, но страдала одержимостью. Господь попустил ей эту духовную брань, дабы тело страдало, а душа спаслась. Она работала учительницей, и иногда даже во время уроков чей-то грубый, как бы мужской голос начинал вещать её устами. Господь с детства открыл будущему афонскому иноку страшную реальность. Опыт познания демонического мира. Опыт этот дан был настоящему борцу. Уже тогда, в юности, возник у него дерзновенный помысел посвятить себя духовной брани. Его ждало не спортивное баловство, а настоящая вольная борьба. Склонил свою волю к добру – выходи на схватку со злом.