Текст книги "Клуб «КЛУБ»"

Заседание четвертое

Этот рассказ должен быть представлен как расшифровка диктофонной записи, найденной в кармане выпавшего из электрички недалеко от станции Рижская Октябрьской железной дороги сотрудника управления МВД в городе Ямки Московской области, старшего лейтенанта милиции Степаненко Григория Семеновича.

Название басни:

Совещание

рассказчик:

Афанасий Полушкин

Диктофонная запись, приобщенная к делу о гибели сотрудника милиции, была сделана на каком-то совещании, возможно в здании ямкинского ОВД, незадолго до гибели Степаненко. Из дела она исчезла и непонятно как появилась в редакции, в одной из наших торопливых газет. После расшифровки и очистки текста от нецензурных выражений, запись была подготовлена к публикации, но решение об этом пока не принято.

Стенограмма:

– /первый голос/ … войти, тщ подполковник?

– /второй голос/ Заставляешь себя ждать, старлей. Самый занятый здесь <затерто при подготовке к публикации>? Молчи и садись.

– /первый/ Есть!

– /второй/ Молчи <затерто> значит, молчи. Без всяких «есть», пока не заставили <затерто> сесть. И <затерто> съесть. Сергей Иваныч, давай, докладывай.

– /третий голос/ Прежде всего попрошу не делать записей. Все здесь сказанное строго конфиденциально и, можно сказать, для внутреннего пользования. Планируемая на завтра операция нигде не фиксируется.

– /второй/ Хорош тянуть <затерто> за <затерто> Давай по существу.

– /третий/ По существу. Человек, которого нам нужно провести от станции железной дороги в Ямках, до станции метро «Комсомольская кольцевая», а желательно и далее, мужчина, слегка за пятьдесят, рост чуть выше среднего, лицо бледное, волосы светлые, давно и плохо стриженные, лоб низкий, нос мясистый, длинный, губы узкие. Он будет одет в светло-коричневый костюм, белую рубашку без галстука и коричневые сандалии из искусственной кожи.

– /второй/ Это точно?

– /третий/ Судя по нашей информации, можно сказать, что летом он всегда так одевается. По крайней мере, на работу.

– /второй/ Если бы ваша информация содержала фамилию и адрес, мы бы <затерто> не ковырялись бы сейчас со слежкой.

– /четвертый голос/ – Да кто ж его знал, что Никаноров <затерто> с четырнадцатого этажа сиганет!

– /третий/ – Не сиганет, товарищ капитан, а попытается спуститься по балконам. С перебитой левой рукой. Если б ты <затерто> пристегнул его наручниками к батарее, как было сказано, мы бы сейчас владели всей необходимой информацией.

– /четвертый/ Да… <затерто> <затерто>

– /второй/ Все, тихо. Что было, то прошло. И ничего не потеряно. Да, майор?

– /третий/ Так точно. У нас есть серьезные шансы завершить операцию уже завтра-послезавтра. Иначе придется ждать до весны. Поэтому так важны все детали. Даже самые мелкие. И самое главное: нам необходимы четкие, слаженные действия. Права на ошибку у нас нет.

– /второй/ Это я должен был сказать. Итак, <затерто> права на ошибку у нас нет. Давай задания, Сергей Иванович.

– /третий/ Человек, который нам нужен, каждую пятницу садится на электричку, прибывающую из Клина на станцию Ямки в восемь часов ноль семь минут. Нам необходимо не только вычислить его, но и точно установить, в какой вагон он войдет, а также вести его дальше. Гриша, ты встречаешь его на платформе.

– /первый/ На первой или на третьей?

– /третий/ На первой.

– /первый/ Но там же…

– /третий/ Да, на третьей проще, там выход один, а первая открыта, но мы не можем, для твоего удобства, перевести поезд на третью. Для этого нужна кооперация с железнодорожниками, а наша задача все сделать как можно более узким количеством сотрудников.

– /первый/ Но это просто невозможно, за одну-две минуты разыскать по такому описанию человека, который может подойти с любой из трех сторон.

– /второй/ А было б возможно, <затерто> ты нам был бы нужен <затерто>?

– /третий/ Да. И поэтому нам еще нужны люди, которых мы можем использовать в темную.

– /второй/ Дмитрий Михайлович, у тебя в отделе стажеры есть?

– /четвертый/ Троих могу выделить, больше никак. Может ПДС подключить?

– /третий/ Нет. Стажеры через неделю уйдут и все забудут. А ПДС у тебя под носом так и будут торчать. С вопросами.

– /второй/ Правильно. Давай троих. Двух старшему лейтенанту в помощь с учебным заданием опознать человека по словесному описанию. Один с тобой, капитан.

– /третий/ Итак, Гриша. Ты и два стажера должны узнать и «накрыть» его на платформе. Берете платформу под свой контроль, опознаете и ведете до поезда. В поезд садишься только ты. Я сяду в первый вагон поезда и пойду к последнему. Это страховка. А в случае если у вас не получится, я сам попытаюсь его определить. В поезде это удастся практически наверняка. Нам известно, что у него всегда с собой портфель-дипломат, кожаный, потертый. В портфеле ничего нет кроме двух трех проспектов автосалонов. По нашим сведениям, у него нет и никогда не было машины. Но он всегда, подчеркиваю, всегда, просматривает проспекты автосалонов и что-то выписывает из них в свою записную книжку. Возможно, это как-то связано… но об этом потом. Да, старший лейтенант.

– /первый/ А если я не опре….

– /третий/ В поезд садишься в любом случае, но выходишь раньше всех и быстро выдвигаешься к метро. Один. Вы, капитан, со стажером встречаете его на Ленинградском вокзале. Ваши задачи. Первая: сделать отчетливый снимок объекта. А лучше несколько.

– /второй/ Фотоаппарат <затерто> включи только, а не как в прошлый раз <затерто>.

– /четвертый/ Да что я-то все время…

– /третий/ Задача номер два: определить на выходе из вокзала, в какой из турникетов, по счету от будки вахтера, объект пройдет в туннель метро. Стажера оставляете на платформе. Через турникет и далее в метро ведем его мы. Задача номер три: при входе в метро установить, в какой из турникетов, считая от левого края, объект пройдет в метро. Таким образом, позиции два и три будут известны только нам.

– /второй/ Вам <затерто>.

– /третий/ Все равно, деньги у вас в сейфе, Виктор Михайлович.

– /второй/ Ладно. Я так. Что в итоге?

– /третий/ Если все пройдет гладко: объект нас не заметит, а мы его вычислим и установим все три позиции, значит, в субботу на ипподром мы приходим вчетвером, делаем ставки, получаем выигрыш и уходим в тень до весны. В субботу Кубок президента, ставки будут максимальные. В нашем случае может быть выигрыш один к сорока. Ставку делаем четырьмя неравными частями. Есть шансы, что однократный выигрыш, пусть даже и нескольких человек, внимания не привлечет. Никаноров ставил понемногу, но регулярно в течение… Да, Гриша.

– /первый/ Сергей Иванович, а как одно с другим…

– /второй/ В этом-то, старлей, и штука <затерто> давай, майор, введи его в курс.

– /третий/ Этот человек обладает… особенностью… или даром, что ли, о котором не знает…

– /второй/ Поэтому и машины у него до сих пор <затерто> нет. И не будет никогда.

– /третий/ Да. По пятницам, входя в туннель метро, он выбирает турникет, соответствующий номеру победителя заезда в предстоящей в субботу скачке. А в метро он проходит через турникет. соответствующий номеру той лошади, которая придет второй.

– /первый/ А в каком заезде?

– /второй/ Номер вагона от начала поезда и есть номер заезда. Понял? Об этом как-то прознал один человек. Никаноров его фамилия была <затерто>. Майор нашел этого Никанорова, капитан его почти расколол. Я собрал деньги. Пока неучтенные. Ты участвуешь в операции с завтрашнего дня, плюс попробуешь провести объект в течение дня и узнать место работы и проживания. На будущее. Выигрыш делим в процентном соотношении к вкладу в операцию. И пока майор подсчитывает, скажу еще раз: не болтать <затерто>! Никаноров только раз рот открыл <затерто> не в том месте. И где он сейчас?

– /четвертый/ В морге он, я сам его туда доставил.

– /второй/ Спасибо, капитан <затерто>. За информацию. А теперь проценты. Давай, Василий…

На этом диктофонная запись обрывается.

Отсюда мораль: «Не беспокойся о том, что у тебя нет высокого чина. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы иметь высокий чин. Не беспокойся о том, что тебя не знают. Беспокойся о том, достоин ли ты того, чтобы тебя знали». Учитель Кун.

Заседание пятое

Это рассказ о событии, случившемся в городе, существующем на самом деле, что для многих удивительно. Назовем его Ямки.

Название басни:

Не смерть.

И тем более не в Венеции.

рассказчик:

Сергей Фабр

Писатель Д. жил в Ямках всю свою жизнь, то есть пятьдесят один год. А писателем он был… дайте подумать… да, сорок пять лет. В шесть лет он написал свое первое литературное произведение. Про лист, который упал с дерева на нос собаке, в парке, в сентябре, в семь часов вечера. Это была повесть.

Уточним, писателем мы здесь будем называть не того, чьи книги, набитые стихами или прозой, стоят на полках в магазине. Писатель – это способ существования, отличный как от способа, именуемого «литератор», так и от способа, который можно обозначить как «сочинитель». Так, например, литератор пишет книги для того, чтобы жить, писатель живет для того, чтобы писать книги. Уточним еще раз писать, а не публиковать. И хватит об этом.

В Ямках, в сентябре, в семь часов вечера Д. зашел в продуктовый магазин с самым идиотским названием, которое только можно придумать «Улыбка». Нет, еще можно было назвать «Ежик». Но этот назвали «Улыбка».

Д. зашел в магазин по инерции, не зная, что он будет покупать, а так, на всякий случай. Он жил один, почти ничего не готовил, постоянных пристрастий в пище не имел, отдаваясь вдохновенью, покупал на вечер то, что приглянется. Что, заметим, соответствует одной из двух писательских жизненных стратегий, а именно: долго не замечать пищу, демонстрируя высоту устремлений, а потом заметить, набросится и съесть ее всю. Особенно если писатель в это время находится в гостях. Кому это знать, как не мне. Вторая писательская стратегия – поставить еду в центр интересов, а литературу – на их периферию. Тогда набрасываться приходится уже на тексты. Так поступал знаменитый баснописец Крылов. Или, например, Александр Дюма-старший.

Но Д. был не таков. Он работал над текстом постоянно. Он писал, зачеркивал, исправлял, выбрасывал и начинал сначала. И бумага ему для этого ему была не нужна. Так играет в уме шахматист. Так разговаривают одинокие люди.

Собственно и процесс выбора еды тоже был текстом, который мог быть построен и как диалог, и как монолог, и как поток сознания. Иногда, как ему казалось, эти тексты, по накалу страстей и отточенности деталей, достигали вершин отечественной словесности. Иногда ему даже было жалко, что по дороге из магазина домой накал страстей спадал, а детали забывались.

Но в тот момент, в сентябре, в семь часов вечера, текст под условным названием «диалог между макаронами и суши» был очень быстро зачеркнут и отброшен.

Он увидел статую. Живую античную статую за прилавком рыбного отдела. Восемнадцать лет, с мозгами, видимо, совсем плохо, решил он, раз ничего лучше прилавка в «Улыбке» не нашла. Но зато какая кожа, куда тому мрамору. А то, что когда-то называли осанкой? Она же просто не может замечать каких-то там покупателей, с ТАК поставленной шеей. Ее шеей, не покупателей, поправил он себя. И выделять «так» заглавными нехорошо. Некрасиво. Вульгарно. В общем, над фразой нужно поработать.

Он стоял, представляя себе, как уводит ее из магазина в первый же день ее работы, усаживает в свой красный «феррари» и везет к себе… нет, сначала по магазинам, потому что в том, в чем она стоит за прилавком, к «феррари» даже не подходят. Впрочем, в том, в чем он стоял перед ней, разве что к рыбному прилавку подойти не стыдно.

Ну, так у него и не было «феррари», иначе бы он не представлял себе ничего такого, да и в магазин этот с названием «Улыбка», скорее всего, не зашел бы. И не увидел ее – античную статую в розовой кофточке и с плохим маникюром.

Кстати, у него была машина. «Четверка». Он даже получил права. Проблема была в том, что «четверка» не заводилась уже лет семь как. Да и куда ему ездить на ней. В Город, в пробках стоять? В магазин «L'achat» по субботам? В ту же «Улыбку»?

Д. стоял уже пятнадцать минут, одновременно сопровождая девушку, выуженную из-за рыбного прилавка, в ее прогулке по дорогущим бутикам. Они добрались до обуви. Он запнулся на том, что под прилавком не видно, какой у нее размер, и решил, что пора домой.

Ужинал он кефиром и сушками, потому что забыл что-нибудь купить в том самом магазине.

В последующие дни он часто заходил в «Улыбку», но никогда не позволял себе задерживаться в магазине больше, чем на пять минут, и уходить без покупок. Зато он часто менял угол обзора. Никак не мог понять: как могут сочетаться такие серьезные черные глаза, строгие очертания губ, мраморные крылья античного носа и чертееподеримороженнаятреска.

Отсутствие помады на губах и туши на ресницах он внутренне приветствовал, черный лак на ногтях порицал. Очень хотелось перегнуться через прилавок, но он не мог. Не забывайте, ему шел пятьдесят второй год, и спина временами побаливала. Сильно.

Зато за эти пять дней он сумел представить себе ее новую прическу, с ниспадающими у висков, как у критянок, локонами, походку в туфлях на высоком каблуках, походку в мокасинах вообще без каблуков, походку… нет, хватит, что-нибудь другое, например как она держится в ресторане «Тушкин», как она ест… Интересно, какие зубы у античных статуй? У его Амфитриды (а как он еще мог ее для себя назвать?) они были ровными, блестящим, влажными… Так, он уходит. Завтра он внимательно изучит ее шею и купит жемчужное ожерелье. В своем тексте, разумеется, так-то, откуда у него деньги? Да и не знакомы они, чтобы ожерелье дарить. Да и не понимает он в ожерельях. Да и денег нет.

Вот вопрос: пяти дней может хватить для того, чтобы выработать какую-нибудь простую привычку? Например, заходить в магазин «Улыбка»? Тайком (от кого?) рассматривать продавщицу, воображая, что когда-нибудь с ней заговорит? Записывать разговоры, которые бы они вели, будь у него красный «феррари» или хотя бы немого смелости? Ему хватило. Он купил ей цветы – целый букет альстромерий – но, правда, не подарил, походил вокруг «Улыбки» и положил на скамейку в соседнем сквере. Зато какой диалог он сочинил, представив, что уже вручил цветы и они идут рядом, совсем близко. Куда идут? Вот этого не сочинил, не успел.

Д. подумывал о том, чтобы дождаться закрытия магазина и проводить ее домой. Незаметно, разумеется. Он даже пришел к закрытию, но стал сочинять историю о том, как мог бы пойти с ней в театр на премьеру. И не заметил, как все продавцы разошлись, а магазин закрыли.

Пять дней он жил совершенно иной жизнью по отношению к самому себе. Я бы даже сказал, что он обрел новое призвание: не писать книги, которые все равно никто не читает, а сочинять свою собственную жизнь с той девушкой, которая не сказала ему ни одного слова. Ведь античные статуи не умели говорить.

На шестой день он заболел тем летним гриппом, который самый противный, потому что летнее время тратить на сопли и мерзкий кашель по ночам, совсем уж отвратительно. Надежда на скорое возвращение в магазин «Улыбка» поставила его на ноги в три дня. Он надел новую черную футболку, летний костюм, купленный в дисконт-центре, мокасины на мягкой подошве без носков и пошел в магазин.

За прилавком рыбного отдела стояла Горгона-Медуза, пятидесяти примерно лет, восьмидесяти примерно килограмм и с бородавкой на подбородке. Крашеные рыжие змеи вились вокруг того, что могло быть ее шеей. Д. окаменел и оставался в этом состоянии две с половиной тысячи лет. Он очнулся в субботу, в семь часов вечера, в магазине «Улыбка», отряхнул пыль веков со своих мокасин и пошел домой, второй раз за неделю ничего не купив. Зачем тогда приходил?

Отсюда мораль: Некоторым литература заменяет жизнь, другим – жизнь заменяет литературу. И никто не догадывается, что замена неравноценна.

Заседание шестое

Это рассказ о том, что великие события могут случаться незаметно. А могут и не случаться вообще.

Название басни:

С добрым утром!

рассказчик:

Владимир Порошин

Обычно она просыпалась с трудом: два будильника, простой и в мобильнике, да музыкальный центр настроенный, на волну «Радио Куча», срабатывали с интервалом в пять минут начиная с половины седьмого. И еще пятнадцать минут, примерно, оставалось для того, чтобы тихо ненавидеть это утро, этот город, эту жизнь. Потом надо было тащиться под душ, что-то делать с головой и будить сына, который ненавидел свой детский сад не так, как она жизнь, а никого не стесняясь: громко и всерьез. И утешая сына, она утешалась сама.

Но не сегодня.

Обычно, собирая сына в садик, она (назовем ее Т.) не думала о том, что наденет на работу. Какая-нибудь юбка и какая-нибудь кофта найдутся. В ее двадцать семь это может быть и странно, но шесть лет, отданных сыну, его капризам, его успехам, его врожденным болезням, просто так не прошли. Так что: юбка, кофта и туфли на низком каблуке.

Но не сегодня.

Сегодня все иначе. Она вспорхнула как ласточка по зову первого будильника, отключила остальные и провела под душем не десять минут, а пять, оставив неиспользованное время для косметики. Вместо того чтобы в течение получаса, с интервалами в две и четыре минуты, твердить сыну «Вставай скорей», она защекотала его в постели, поставила громкую музыку, уволокла в ванную и непедагогично вымыла. Обалдевший ребенок съел и не заметил традиционный набор из йогурта, каши и бутербродов, сам завязал шнурок на одном ботинке.

В чем же дело, спросите вы? Нет? А пора бы.

Все дело в том, что на работе у нее сегодня великий день. Такой день, какой и представить себе трудно. Она и не представляла. Нет, вру, пару раз, засыпая, как обычно с трудом и тоской, воображала себе нечто подобное. Но сама же понимала, что такого быть не может.

А вот, пожалуйста.

Все дело в том, что работала она в бюро регистрации снов. Регистратором. Однокурсница устроила, что было явной попыткой извиниться за то, что восемь лет назад не только познакомила Т. с ее будущим мужем, но и уговорила-таки выйти за него замуж.

Не самая лучшая карьера, с ее юридическим образованием, но юристов сейчас много, а тех, кто окончил юридический факультет Московского метростроительного института – еще больше. Без связей, да с ребенком на руках, ей нужно было что-то необременительное, лучше всего на полдня, но с приличной зарплатой. А тут ей дали среднюю по Москве и соцпакет. И кредит на машину она уже взяла, чтобы из своего городка ездить в центр Москвы, на Петровку. И, в случае чего, оправдывать опоздание пробками. Ее начальник ни разу меньше чем на час пятнадцать на работу не опаздывал, а она до сих пор, как дура, иногда даже на десять минут раньше приезжает на метро.

Да, конечно, работа ее однообразна и зимней порой тосклива. Выдать бланк регистрации, проследить, чтобы все графы были заполнены в соответствии с формой, перенести данные с бланка в компьютер, подколоть к бланку конверт с вложенным в него описанием сна и передать в хранилище. Люди приходят большей частью неприятные, толстые, дурно пахнущие и плохо одетые. Народ, одним словом. Особенно достают вечные старушки, никак не способные заполнить бланк с первого раза и превращающее бюро во что-то среднее между поликлиникой и пенсионным фондом.

Но не сегодня.

Сегодня ее день. Вчера в бюро позвонила секретарша самого Дисконтова и сообщила, что завтра, то есть уже теперь сегодня, он приедет регистрировать свой сон. Такое разве бывает? А если и бывает, то разве с ней?

А вот, пожалуйста.

Только не говорите, что вы не знаете Дисконтова, золотого баритона России. Он во всех программах телевидения бывает, даже в Новостях. Даже в спортивных. Даже в рекламе. Но одно дело видеть Дисконтова по телевизору и слышать каждый день по радио, а другое дело встретить его живого в своей конторе и принять из его собственных рук конверт с описанием сна.

Согласитесь.

Она вчера вечером даже отыскала ручку с золотым пером, которую когда-то давно дарила своему недолгому мужу, да тот не взял, когда уходил: не нашел, да, если честно, и не искал. А она вот нашла и заменила блок с чернилами, чтобы у нее все было, как на встрече президентов. Заполнит Дисконтов бланк ручкой с золотым пером, а она ему ручку подарит на память. А он ей улыбнется. И может быть, они даже вместе сфотографируются. У нее в мобильнике есть такая функция.

Они уже немного опаздывали в сад, но сын терпеливо ждал, не ныл и даже попытался завязать шнурок на втором ботинке, а она все никак не могла отойти от зеркала. Все казалось, что тени не так лежат, и блузка морщит, и сумочка не подходит. И туфли, но тут уже ничего сделать нельзя.

И тут зажужжал и запел мобильный телефон. Она ответила, выводя сына за руку на лестничную площадку, послушала, что сказали, и едва не забыла запереть дверь. Потом все же вспомнила, вернулась от лифта, заперла дверь, стуча каблуками, пошла по лестнице, снова вспомнила, вернулась к стоящему у лифта сыну, больно сжав его ладошку, отволокла в сад и вернулась обратно домой.

Войдя в квартиру, она села прямо на пол в коридоре и долго плакала. Да, она сама просила выделить ей дополнительный выходной, за утро субботы, которое она проводит на работе, сама обращалась к шефу и к его жене, той самой однокурснице, приводя все новые и новые аргументы в пользу того, что раз контора не работает по воскресеньям, а субботне-воскресные сны прекрасно приносят в понедельник, то один день (среда или четверг) можно сделать «библиотечным». Но это было два месяца назад! Почему, почему, почему он вспомнил об этом сегодня? Почему утром? Ему так нужно было ее унизить? Именно сегодня, в день, который мог стать самым лучшим во всей ее жизни! А она-то, как дура, хвасталась вчера по телефону всем своим двум подругам.

За что он ее так? За то, что она всегда открывает форточку, когда он входит в комнату регистрации? За то, что не всегда смеется его шуткам? За то, что чуть-чуть отворачивается, когда он наклоняется к ней слишком близко и дышит прямо в лицо? За то, что спешила к сыну и не осталась на их корпоративную вечеринку из пяти человек перед первым мая? Или…

Отплакавшись, он вымыла глаза, переоделась и начала вытирать пыль в комнате сына. А что еще делать в выходной?

Отсюда мораль: Для чего еще нужна подруга, как не для того, что бы украсть лучший день твоей жизни.