Текст книги "Клуб «КЛУБ»"

Intersaison. Владимир Порошин. Русский гений
Статья, последовательно отвергнутая редакциями журналов «Ручеек», «Фигура» и «Русский бэмс»

Что такое «русский гений» не так давно нам всем показал Григорий Перельман. Он должен быть: бородат, грузноват, чуть-чуть диковат. Жить он должен где-нибудь на окраине большого города, с мамой или заменяющей ее женой.

Русский гений не обязательно должен быть евреем. Предки из чуди, мери или веси вполне подойдут. Башкиры, татары приветствуются, особенно если к ним в каком-нибудь отдаленном поколении примешаны выходцы из Фландрии, Гессен-Насау, Шотландии или Эфиопии. Важно, чтобы русский гений занимался чем-то таким, что выявляет его полную неспособность получить сколько-нибудь заметную пользу для него самого или окружающих его людей. То есть он может изобрести вертолет, телевизор или гугл, но не в России. Зато в России хорошо изобретается теория, в соответствии с которой все жившие когда-либо люди должны быть воскрешены и вслед за этим расселены на других планетах Солнечной системы, а также в далеком космосе.

С другой стороны, совершенно бесполезными его занятия быть не могут. Русский гений не может плевать на дальность, но может – на авторитеты. Лечить то, что не лечится и изобретать то, что никому сейчас не нужно, – вот его, гения, поле деятельности. Естественно, что три самых нелепых занятия – математика, поэзия и неигровое кино – дают наибольшее число русских гениев, поскольку по степени бесполезности в последние три века они уступают только одному: попытке ввести в России разумное правление, но в этой сфере человеческой деятельности гениям места нет.

Я знаком с одним русским гением, не то чтобы очень близко, но знаком. Зовут его, скажем, М. П. Он бородат (по крайней мере, был при последней нашей встрече), слегка тяжеловат, туговат на ухо (хотя далеко не Бетховен). Все эти качества достались ему без особого труда, как и свойство перебирать слова до тех пор, пока они не встанут друг возле друга единственно возможным для них способом, например, вот таким:

Примечание: Автор не давал разрешения на публикацию своих стихов (впрочем, его, кажется никто и не спрашивал), поэтому знак «-» обозначает слог, а «–», слово, иногда с присоединенным к нему предлогом «с» или «в».

Единственное, на что он действительно потратил уйму сил и стараний, – это выбор жены методом проб и ошибок. Получилось хорошо, но никто не может дать гарантию, что этот результат не является промежуточным. Я не испытываю к гению особо теплых чувств, хотя многим нравятся легкость его характера, незлобивость, умение вести беседу в нужном лишь ему направлении. Возможно, я не прав. Возможно, на мое мнение чересчур сильно повлиял один эпизод, когда он, будучи у меня в гостях, раз за разом отлучался в кухню, к холодильнику, и в результате умял килограмм сырых сосисок. Поймите меня правильно, мне не жалко сосисок для человека, написавшего такое:

Но в моем представлении последовательность действий должна была быть такая: спроси у хозяина сосисок, нужны ли они ему, свари их, выложи на тарелку, вымой руки и съешь. Или вымой руки, свари, выложи на тарелку, и съешь. Можно и так, я не педант. Но М. П. всегда поступает так, как считает нужным, а нужным он считает не слышать тот набор корявых звуков, который каждый из нас, его окружающих, по какому-то недоразумению считает словами и фразами. Его ведет и подчиняет себе, определяя поступки и позы, взаимное притяжение слов:

А кому-то нравится его открытый нрав, легкость, с которой он сходится с людьми, невзыскательность в выпивке при глубине познаний в этой области, сравнимой разве что с эскалатором станции метро «Парк Победы», и понимании таких тонкостей этого дела, которые способны свести с ума любого московского сомелье. Что, кстати, очень помогает в главном деле, в том, чтобы лить слова, отливать их, сливать воедино, короче:

Я думаю, что характер русского гения, а в особенности гения поэтического, и должен быть отвратительным. Он просто не может не беситься, видя, нет, слыша, КАК мы употребляем слова. И, что еще важнее, НА ЧТО мы их употребляем. Он, способный строить из слов замки и мосты, мостить ими свободную дорогу из одной точки бесконечности в другую, видит, как мы ломаем слова, гнем и мнем этот чудесный строительный материал, разбрасываем кругом обломки, а если используем, то лишь как дешевый эквивалент денег. Так отчего же не быть у него плохому характеру? Разве боги древних греков были ангелочками? Нет, они то и дело пинали людей, не имея терпения дождаться, когда же те наконец хоть чему-то научатся. А они – боги – были бессмертны. Чего же вы хотите от поэта?

Его поэзия – продолжение характера (а у кого не так?). Она легка и диковата. Она наполнена банальностями: сирень – томительна, ветер – ветрен, птицы – вольны, дорога – приводит, углы – темны. (А что – не так?)

Найдется кто-то, кто это не сможет сказать? Но слова, все слова, если их не изобретать заново, сами по себе и в нашей общей речи – банальны. Мы не говорим оригинальностями, а кто говорит, тот чаще всего – невыносим в своей пошлости и самолюбовании. Банальность слов дает нам возможность быть спокойными по отношению друг к другу. Но она же может быть детонатором взрыва человеческих чувств, катализатором любви и драки, убийства и самоубийства. Все дело в том, как эти банальности произнесены.

У М. П. слова (они же: банальности, вещи, идеи, чувства) сопряжены через постоянное бормотание, в котором они, полузримые, в своей прозрачной очевидности, постепенно, как в механизме с дырочками, служащем для отсева разных по размеру камешков, так вот эти слова сваливаются в одинаковые кучки: сирены ревут, ветер заставляет ревновать, отраженье – отторгает, двери – верят. А затем, после этого, равные по размеру камешки (извините, собранные в сложные сочетания слова) выстраиваются в ровную цепочку на ленточке конвейера, чтобы двигаться, двигаться, двигаться по кругу, пока кругом не пойдет твоя, читатель, голова:

И тогда раз за разом мы с тобой невольно будем повторять: «безнадежно – бездорожье – блажь – раж – дождь», «грызуны – разгребают – в груди», «ублажать – обижать – облагать – обирать» и совсем уж банальное, но отсюда (из стиха) такое желанное: «ладонь, запястье, локон… ключица… шея… гу…». Сбитый ритм стихов М. П., работающий подобно забытому в старой штольне и вновь запущенному через годы механизму («ржавый» – его любимое слово), поможет нам овладеть своим собственным дыханием, настроить его, выправить, обрести внимание и внимательность. Мы будем подставлять ладони и горстями, горстями сгребать эти самоцветы, уносить их, прятать, чтобы потом, дома, доставать их иногда из дальнего закуточка, откидывать тряпочку-фланелечку и любоваться…

Впрочем, о чем это я?

Я-то смогу, а ты – читатель – нет. Эта заметка называется «русский гений», а значит, она о человеке, который палец о палец не ударит, чтобы его творения дошли до кого-нибудь, кроме трех-четырех человек, сидящих в каждый данный момент за одним с ним столом. Более того, он не только пальцем, он кулаком в морду даст, лишь бы НЕ ДОШЛИ.

Русский гений – он такой.

Сезон шестой

Заседание первое

Это история о человеке, который любил приходить в парк в субботу под вечер.

Название басни:

Нет!

рассказчик:

Антон Бухаров

Во-первых, парк у него рядом. Перейти через железную дорогу, и вот, пожалуйста: почти столетние дубы, ржавые качели, коробка для хоккеистов, скамеечки, покрашенные зеленой краской, и летняя эстрада с площадкой для танцев.

Во-вторых, парк примыкает к Каналу имени Города (сам-то он живет в городке), а смотреть на воду порой очень приятно, а иным людям просто необходимо.

В-третьих, так сложилось. Еще в детском саду воспитательница водила его группу в парк, собирать листья и желуди для поделок. Они спускались к Каналу. Однажды увидели всплывший череп. (Канал строили заключенные, есть легенда, что там, на дне, их и хоронили). Сам он череп не видел, но все вокруг его убеждали, что тот всплыл и вновь ушел на дно. Он верил и кивал.

Потом, в ранние школьные годы, туда, в парк, к Каналу, на маленький песчаный пляж меж бетонных блоков они ходили купаться летом. Его лучший друг порезал в воде палец осколком бутылки и просил его пописать на ранку, чтобы кровь остановилась. А он не смог. Позже в парк ходили в кинотеатр, похожий на большой сарай, и на танцы. В кинотеатре было лучше, чем на танцах. Веселее. А еще в парке играли в городки. Он не играл, но любил смотреть на деревянных кряжистых мужичков, как они наклоняются, оттопыривая руки, как летят биты и бухают о жестяные квадраты, разметая хрупкие фигурки с военными названиями: пушки, ракеты, часовые.

Потом его беременная жена приучила его медленно прогуливаться по полузаросшим травой дорожкам с асфальтом, рассеченным огромными трещинами, сквозь которые просвечивали корни ненасытных дубов и кленов. Эта привычка пригодилась ему тогда, когда надо было долго ходить с детской коляской в «кружевной тени деревьев», как посоветовала детский врач: сухая и очень усталая. И чуть позже, когда надо было гулять с их маленькой девочкой, а жена убегала на работу, а ему было не надо, он надевал дочери сапожки, они приходили в парк, он сажал ее в рассохшуюся люльку старых качелей и тихонько качал, звеня цепью, которой эта люлька была закреплена.

Зимой они втроем с женой и дочкой выходили в парк на грани света и тьмы и шли, шли, шли по тропинкам, наблюдая, как удлиняются их тени, в свете желтых фонарей. Летом, по выходным, к нему приезжал его друг, перебравшийся в Город, они выходили с бутылками пива на берег Канала и говорили о пустяках, наслаждаясь самой возможностью недоговаривать слова и фразы и даже молча переживать одно и то же.

Потом, уже много позже, когда жена его умерла, дочь вышла замуж, а друг в поисках тепла и света уехал Куда-то-Туда, откуда только присылал фотографии по электронной почте, он привык выходить в парк по субботам в часы, когда солнце уже готово было покинуть нас. Он брал с собой бутылку пива, почищенную заранее соленую рыбку и газету, шел в парк, выходил на берег Канала к деревянной лесенке, потерявшей большую часть своих ступеней, находил ступеньку, которая еще держалась, садился, пил пиво, жевал сухие соленые щепочки и смотрел на канал. Сначала летом, а потом и зимой. Зимы в городке, последние годы, были теплые.

Так получилось, что не работа в шумном и молодом коллективе, не домашнее хозяйство, которое он, честно сказать, слегка запустил, и не вечер перед телевизором, а парк, Канал и пиво по субботам, стали его образом жизни. Его философией и взглядом на устройство мира.

Что это за философия, спросите вы? У меня нет для нее названия. Но я постараюсь обозначить ее существо парой фраз. Первая: «Все, что не отдано, то потеряно». Вторая: «Даже когда все потеряно, существует то, что невозможно потерять». В его странном мировоззрении, то, что невозможно потерять – это и есть парк, Канал, пиво в субботу. А другими словами: закатные тени, сухая трава, почти стоячая вода и воспоминания, до которых почти что можно дотронуться.

Ан, нет.

Оказалось, что все совсем не так. Пару лет назад в его городке построили Очень Современный Стадион, куда стали приезжать на игры футбольные команды из Города и их болельщики. Наш герой (его имя и отчество Георгий Георгиевич, друзья называют его ЖЖ) не был болельщиком, морщился при виде молодых (и не очень) людей, обмотанных дурацкими шарфами и порывающихся громко, вслух и вместе орать гадости, но считал, что к нему это никого отношения не имеет.

Ан, нет.

В субботу, сразу после открытия Очень Современного Стадиона, когда он вышел купить себе пива и соленой рыбки, оказалось, что все магазины в его городке либо закрыты, либо не продают ничего такого, что усиливает тягу к ношению дурацких шарфов. В растерянности он ходил по сухим дорожкам парка, не смог долго сидеть на шатающейся ступеньке лестницы, впившейся ему ребром куда-то чуть выше колена и не желавшей отпускать.

Ладно, сказал он себе, хорошо. Мир изменился, но не настолько, чтобы в нем нельзя было бы жить. Он нашел в Интернете и запомнил в своем компьютере расписание матчей команды из Города в его городке. В следующий раз он купил себе бутылку пива заранее и поставил ее в холодильник. Он был готов.

Ан, нет.

Вдоль ограды парка и у всех его входов, на расстоянии вытянутой руки друг от друга стояли молоденькие солдатики с испуганными лицами и не пускали в парк никого-никого. Оказалось, что в прошлый раз болельщики, приехавшие из Города, привезли с собой и в себе много разнообразного мусора, значительную часть которого оставили потом в парке и на берегу Канала. А некоторые и сами остались еще на несколько дней, став подвижной (и не очень, как повезло) частью этого мусора. Теперь в парк не пускали никого-никого. В самом деле, не разбираться же, кто тут из Города, а кто из городка.

ЖЖ прошел в парк таким путем, о котором ни солдатики, ни их офицеры знать не знали и сел на свою ступеньку. И тут подошли два милиционера. Они очень обрадовались тем возможностям, которые он им предоставил.

Во-первых, они подняли его на ноги за шиворот и ударили в живот. Не то чтобы очень больно, но разве дело в боли? В порванной рубашке? В рассыпавшейся по сухой траве рыбке?

Во-вторых, они отвели его в опорный пункт и бросили в обезьянник, отобрав все деньги и не открытую бутылку пива. Но разве дело в пиве?

В-третьих, его отправили к судье, который присудил ему еще отдать денег в виде штрафа за нарушение общественного порядка. Но в деньгах ли дело?

Эти и другие риторические вопросы он задавал себе. Не задавать же их судье, правильно?

ЖЖ больше не ходит в парк по субботам. Но не думайте, что все плохо.

Нет!

Его жизнь стала значительно более насыщенной и интересной. Раз в два месяца, тридцать первого числа, он едет в Город сначала на электричке, а потом на метро. Он приезжает на площадь, уставленную бетонными блоками. Он становится рядом с незнакомыми людьми, поднимает руку и кричит. Милиционеры подходят к нему, хватают за ворот, рвут рубашку и волокут в автобус. ЖЖ дрыгает ногами и снова кричит. А что ему еще остается?

Отсюда мораль: Всё, что не потеряно, всё это еще можно отдать.

Заседание второе

Это рассказ о человеке, случайно узнавшем о том, что он пустое место.

Название басни:

«Voilà une belle mort»

(2)

рассказчик:

Виктор Коренев

Согласитесь, это неприятно: узнать, что ты пустое место. Пустое настолько, что самый близкий человек не хочет или не может задержать на нем свой взгляд. Ему очень хотелось что-то с этим поделать. Но что?

Всякий разумный человек поймет, что пустое место можно либо заполнить, либо устранить. Например, на вашем рабочем столе есть пустой угол. Вы можете положить туда что-либо. И пусть даже оно будет регулярно падать, вы будете его поднимать и опять класть на место. Или вы можете выбросить стол, тогда пустого угла просто не будет. Вы скажете, что тогда образуется еще большее пустое место. Да, это так, но того, пустого угла не будет. И с него никогда ничего не будет падать.

Из этого примера легко понять, что заполнить пустое место проще. Но именно этого он и не хотел. А хотел он себя устранить. Выбросить, если вам так больше нравится. Но сделать это нужно было так, чтобы не стать еще большим пустым местом и не подтвердить тем самым правоту жены. Вы ведь знаете, как они вздыхают и пожимают плечами:

– Ну, я же говорила.

Постепенно он пришел к мысли, что надо ему необходимо погибнуть а) красиво и б) где-нибудь далеко. Погибнуть так, чтобы от него остались воспоминания, слезы и фотографии, а не кучка медленно разлагающейся биомассы.

А поскольку он любил и умел планировать жизнь, то уж спланировать смерть, отвечающую всем заданным параметрам, он сможет. И будет это так: он поедет в командировку, в какую-нибудь летнюю страну, отлаживать систему приема гостей, поселится в отеле у моря, поживет дня три-четыре. Пять. А на шестой день отправится в море в лодке с веслами или на катамаране. И не вернется. Камешек на берегу подберет или гантели в супермаркете купит, положит холщовую сумку (ту, что в шкафу, в прихожей, в ней его теннисные туфли лежат), привяжет к ноге, и вперед! В смысле вниз. Метров на тридцать.

Плюсы: последние свои дни он проведет в красивом месте. Дочь не увидит его обезображенный труп. Жена, не получит его долю в совместном бизнесе, пока не отыщут тело (а его не отыщут никогда). И будет его помнить. Долго. А каким словом будет вспоминать, ему уже все равно. Не случится похорон с поминками, на которые друзья соберутся, отменив важные встречи, начнут с чувством врать про него друг другу, а потом печально перепьются, начнут петь фальшиво и хором.

Минусы: да нет никаких.

План был настолько хорош, что я попросил разрешения воспользоваться им, если что.

– Только я не в турпоездку поеду, а на рыбалку. Можно?

Он сказал, что, пожалуйста, что авторские права на план оформлять не собирается. А я за это обещал свести его с человеком, который обеспечит еще один план. «План Б». Знаю я такого человека.

* * *

Он прилетел Лиссабон в начале июня. Сам выписал себе командировку, написал жене деловое письмо по электронной почте, пообещав разобраться с разделом их квартиры, дачи и бизнеса сразу по возвращении, снял деньги со счета. Не все.

В маленьком городке Paco de Arcos, в старинном особняке, превращенном в отель, он занял номер на втором этаже с видом на море. Прогулявшись до центра городка и обратно, мимо заброшенного королевского дворца, он решил поужинать в ресторане отеля, на веранде. Милая девушка подкатила к его столику деревянную стойку с винами, он выбрал розовое, со второй полки снизу, заказал салат из крабов и кролика в пиве. С его места на веранде можно было видеть и начинающийся тут же океан. И русло реки Тежу с подвесным мостом. И кусочек хрупкого глиняного Лиссабона. Он пил вино, смотрел в океан и раз за разом повторял этапы своего плана, проверяя, все ли его части подогнаны одна к другой. Потом, когда принесли кролика, он снова наполнил бокал, повернул (чуть-чуть) голову в сторону города, который пока не успел рассмотреть. Шея заныла, и он понял, что не хочет умирать.

В конце концов, у него есть дочь, он ее любит, можно спланировать, наполнить жизнь и без жены. Можно. Он уже начал догадываться? как.

Умирать необязательно, думал он, зная, что нет, как раз обязательно. Потому что там, в Москве, он сам спланировал такой вариант, допуская, что будет слаб, не решится или какая-нибудь случайность вмешается.

Поэтому и нужен был «План Б». И мой знакомый, которому ушла большая часть денег, недавно снятых со счета. В соответствии с этим запасным планом в Лиссабоне уже поселился человек, видевший нашего героя в Москве, так, чтобы тот не видел его. Этот человек – незримый помощник, контролер – должен довести до конца дело, если что-либо пойдет не по плану. У него задание наблюдать пять дней и действовать на шестой. Договориться с контролером нельзя – наш герой его не знает. Пойти в полицию? И что сказать? Что спланировал собственную смерть, а теперь уже не хочет и просит предоставить ему бронированную камеру и автомобиль с охраной в аэропорт? Тут надо подумать.

Он думал два дня, бродя по Лиссабону и полеживая на безлюдном песчаном пляже. За эти дни он понял, что умирать не хочет ни в какую, что впереди еще много планов. И первый, как избежать «Плана Б». На третий день он купил гантели и веревку. Вечером, закрывшись в номере, в туалете, упаковал в целлофан футболку, шорты и пляжные тапочки, вместе с частью денег, кредитками и паспортом, Положил плоский сверток вместе с гантелями и веревкой в пляжную холщовую сумку. На следующий – четвертый – день он наведался в пункт проката катамаранов, выяснил часы работы, поговорил на пальцах и ломаном английском со служителем.

Утром пятого дня он вновь отправился в Лиссабон и купил в супермаркете надувной матрас. Если за ним и следили, то он не заметил, ни на железной дороге, ни на улицах Лиссабона, ни в магазине. Вернувшись в отель, он надул матрас и, погружая отдельные части в маленькую ванну, проверил, не спускает ли он. Все было в порядке. Сдув матрас он уложил его в холщовую сумку, спустился в ресторан, пообедал и пару часов валялся в номере.

План был такой: за час до закрытия станции проката он берет катамаран, отплывает километра на два в океан, надувает матрас, оставляет на катамаране часть вещей: солнечные очки, книгу с мятыми страницами, мобильный телефон, а сам берет холщевую сумку, ложится на матрас и уплывает на другую сторону Лиссабонского залива. Там он ждет отъезда курьера (максимум три дня), покупает новый билет на самолет, вместо просроченного, и летит домой. А там будет новый план.

В общем-то, почти так и получалось. Почти.

То ли река Тежу была столь холодна, то ли воды залива не прогрелись, но матрас, плотно надутый на катамаране, просел. Грести почти не удавалось, потому что края матраса задрались вверх, а серединка ушла под воду. Он быстро замерз, хотя изо всех сил колотил по воде руками и ногами. За полчаса он никуда не продвинулся, почти выбившись из сил. Ему показалось, что матрас сдувается. Он вытащил затычку из матраса и попытался его поддуть. Невдалеке промчалась моторка, с привязанным к ней парапланом. Волна от моторки перевернула матрас. Плохо привязанная затычка куда-то уплыла. Он огляделся в поисках катамарана и увидел его далеко на горизонте. Тогда он решил плыть к берегу, тому, что ближе. Его хватило на двадцать минут и триста метров. До берега оставалось метров семьсот, когда у него свело ногу.

* * *

Контролер, паривший в небе на параплане, сумел сделать несколько снимков: пустой катамаран, наполовину сдувшийся матрас, с завернувшимся краем, холщовая сумка рядом с матрасом, общая панорама части Лиссабонского залива. Эти снимки, вместе с официально заверенной копией полицейского отчета о розыске пропавшего из отеля в Paсo de Arcos туриста и документами из холщовой сумки были переданы вдове в Москве, в одном из кафе.

* * *

Вдова, приехав домой поздним вечером, выпила виски и проплакала всю ночь. Ну, почти. Потому что часов около пяти стала накладывать на лицо тонизирующую маску. Утром надо было ехать в центральный офис ее туристической фирмы, проводить совещание с начальниками отделов. А потом решать, кто будет теперь отвечать за развитие бизнеса и контакты с зарубежными партнерами.

На этом совещании она в первый раз произнесла фразу, жутко бесившую потом почти всех ее подчиненных: «Что Бог ни делает, всё к лучшему».

Отсюда мораль: «Срыв плана не является необходимым свидетельством того, что план был невыполним. Исполнитель мог не соответствовать заявленной цели. А может быть, цель была недостижима». Наставление Контролера. Часть I. Общие положения. П. 7.