Текст книги "Клуб «КЛУБ»"

Заседание шестое

Это рассказ, из содержания которого приходится делать вывод, что никто из присутствующих здесь не мог вызвать пожарных в дом на Арбате.

Название басни:

Один вечер, один день

(6)

рассказчик:

Владимир Порошин

Вечером пятницы, тринадцатого июня тысяча девятьсот восьмидесятого года, я помогал своему однокурснику организовать застолье в общежитии на проспекте Вернадского, четырнадцатый этаж, номер блока, увы, забыл. Он обратился ко мне не потому, что мы дружили. Просто жили в одной комнате этого самого общежития и не вызывали (до поры) раздражения друг у друга. И все. А что еще надо? Он попросил, я согласился, оговорив, что приглашу пару-тройку друзей. Он, в свою очередь, не возражал.

Днем мы съездили на Киевский вокзал к приходу поезда Кишинев – Москва и забрали у проводника два ящика с домашним молдавским вином, разлитым в трехлитровые банки, большой шмат сала, пакет с фруктами и какие-то конфеты. Потом в общежитии протерли влажной тряпкой все поверхности, до которых смогли дотянуться, сдвинули кровати ближе к стенам, освободив немного пространства в центре комнаты, выдвинули туда стол, накрыли его чистыми полотенцами и разбросали по ним нарезанное крупными кусками сало, разложенное на чистых листах бумаги формата А4, ломти свежего черного хлеба, фрукты и горки конфет. Банки с вином поставили рядом на тумбочки, в окружении самых разных чашек и стаканов, которые собрали по этажу и отмыли содой от коричневого налета, остающегося от чая. Три-четыре блюдца должны были сыграть привычную для них роль пепельниц.

Что еще? Да, с тринадцатого этажа принесли кассетный магнитофон «Электроника», который господин, сейчас сидящий справа от меня, в отдалении, у камина, в тот год неосторожно принес в общежитие и оставил на пару дней, превратившиеся в веселые полтора года.

Весь вечер я порывался бросить эти дела, потому что договорился с одной девушкой, назову ее А., что заеду за ней домой, в один из переулков вблизи Арбата, и мы вместе придем на день рождения. Не то чтобы она стеснялась прийти одна – совсем нет, – мне хотелось, мне было нужно прийти вместе. Но не случилось. Я не смог бросить своего соседа одного, оставить ему все эти треснувшие блюдца и чашки без ручек, решился только сбегать вниз, к телефону автомату, позвонить А. и объяснить, что заехать за ней у меня не получается. Но на мои звонки никто не ответил. Я позвонил в сторожку на Арбате, предупредить, что не успею к восьми на смену, попал на господина, который сейчас сидит слева от меня, и узнал от него, что А. заходила «на Арбат», как мы тогда называли место своей работы, и ушла, вроде бы собираясь появиться на дне рождения.

Она и появилась минут через двадцать, войдя в комнату почти незаметно, привычно откинула темные волосы, получила белую чашку в красный горошек и подошла к имениннику. Сказав – незаметно? – да – почти незаметно – я, конечно, соврал. Все, конечно, ее заметили. Нужно было выразиться иначе: она хотела войти незаметно, но шансов не было.

Что-то она сказала имениннику, что-то скромное, но дорогое ему подарила, села, взяла в руку молдавское яблоко, сделав вид, что отпила молдавского вина. Ее приглашали попрыгать под музыку, она отказалась. Не знаю почему, но для того, чтобы пересечь расстояние в три метра, от того места, где я стоял, до того, где она присела, мне понадобилось полчаса. Зато потом все стало очень просто. Она сказала, что ей надо домой. Мне и самому надо было быть на работе в мою ночную смену. Я предложил уйти. Вместе. Она согласилась. Наш уход не был демонстративным, и я не уверен, что мое отсутствие вообще кто-то заметил: три банки из шести уже стояли на полу.

Я хорошо помню, что по пути к Арбату мы большей частью молчали, но молчали хорошо, так как будто слова бы нам только помешали, а когда вышли на «Смоленской», она предложила прогуляться до сторожки, не хочет домой, там нет никого, а выспаться всегда можно потом.

Мы зашли в сторожку, там кто-то спал на широком кожаном пружинном диване, отвернувшись к стене и накрыв голову джинсовой курткой. Вокруг, на полу, на столе, на стуле валялись какие-то фотографии. Мы собрали их. Отказалось, что это фотокопии книги Солженицына, сейчас уже не вспомню, какой. Окно было открыто. А. оперлась на мою руку, вскочила, нет, вспорхнула на подоконник и вышла на строительные леса. Я – за ней. Мы долго ходили по лесам, обошли все здание, и не раз. Любовались Москвой, говорили о Солженицыне, о литературе, о современных писателях, которых почти не осталось. Она, помню, сказала, что делит всех, кто пишет, на собственно писателей, литераторов и сочинителей. Сочинители ей ближе, они «лучше чувствуют». Я не понял тогда, как, по каким признакам она отделяет писателей от сочинителей. Да и, как вы понимаете, не особо старался тогда понимать. Потом мы много говорили обо всем, о каждом из тех, кто здесь присутствует. Она много спрашивала. Я отвечал.

По лесам мы поднялись сначала очень высоко, потом спустились до третьего этажа и также через окно вошли в прорабскую. Я быстро навел там порядок, убрал бутылки и газету с остатками еды. Она с ногами забралась в огромное кожаное кресло, непарное тому дивану, что стоял в сторожке, но тоже очень удобное, оставшееся от прежних жильцов дома.

Я взял стул, сел рядом. Мы говорили, говорили, потом вдруг оказалось, что она спит в кресле, положив голову на мое плечо. Два или три часа я старался сидеть неподвижно, и у меня получалось. Потом я все-таки пошевелился, это было уже часов пять утра или даже полшестого. Она открыла глаза, соскочила, нет, спорхнула с кресла, прошлась по сторожке, разминая ноги. Я тоже встал. Мы начали опять что-то говорить, но разговор наш быстро увял. Ночь кончалась, да и кончилась уже. На свету наши слова казались такими неловкими.

Она быстро ушла, просив ее не провожать. Да и то: дом ее был в пяти минутах от нашей работы. Я спустился в сторожку, заварил чай, посидел, почитал Солженицына, выбирая фотокопии из пачки наугад. Получалось как у Кортасара: «Игра a в классики». Но игра быстро надоела, а, собственно, читать что-либо мне совсем не хотелось. Я вышел на Арбат, прошелся по пустой улице, свернул в переулок, потом еще раз свернул, потом еще. Это была еще одна «игра в классики», я сворачивал наугад, стараясь сделать это не тогда, когда хотелось свернуть, а когда представлялась такая возможность. Зайдя в какой-то маленький дворик с двумя лавочками, я сел, стараясь не думать не о чем. И у меня получилось: я заснул.

Сон, который я увидел в то утро, четырнадцатого июня тысяча девятьсот восьмидесятого года, я помню до сих пор во всех подробностях. Снилось мне, что я ангел, «весь покрытый одеждою перьев», но не простой ангел, а ангел-страж, охраняющий людей от зла. Ночью, под утро, в сером сумраке, стоял на скале, в дозоре, готовый ринуться на врага или поднять тревогу. Взгляд мой проникал далеко, нет глубоко, на полметра в землю и метров на пять в воду. Я ждал. Мой товарищ, отправившийся в долину купить сигарет, все никак не возвращался, а это было плохо. Мы должны были сторожить тьму вдвоем, так полагалось по уставу. Поэтому я немного нервничал. И особенно тревожно стало, когда я увидел тени, крадущиеся по дну долины. Вытянувшись во весь рост Стража Света, я распростер над долиной шесть своих крыл, взлетел в серые небеса и обрушился вниз. Тревога была ложной, пара обычных змеек ползли в грязи, о которую я испачкал свои кожаные армейские ботинки. Тут появился мой товарищ, спланировав вниз с сигаретой в зубах: он, как и должно, прикрывал меня сверху. Солнечный луч пробился сквозь ложбины горы на востоке, наша смена кончалась, пора был возвращаться на базу, сдавать боевое снаряжение, я проснулся, пошел по направлению к Арбату.

Вообще-то я хотел дойти до «Смоленской» и на метро вернуться в общежитие. Но по дороге я зашел в овощной магазин и увидел, что там продается «Алазанская долина». Бутылки две я мог купить, не рискуя остаться совсем без денег, поэтому планы изменились, я повернул к работе.

Там в сторожке все было, как всегда: кто-то спал на диване, прикрыв голову джинсовой курткой (позже выяснилось, что это уже был не тот, кто спал ночью), еще один мой приятель сидел за большим столом, на котором на газетке уже стояла бутылка «Алазанской долины», лежали большая желтая влажная груша и плавленый сырок с прилипшей к боку фольгой. Приятель молча достал из покосившейся набок тумбочки штопор и мельхиоровый столовый нож, заточенный как кухонный.

Я взял нож и разрезал грушу на мелкие плоские дольки, чтобы подольше хватило, он вытащил пробку из первой бутыли. Разговор начался. Мы говорили много и обо всем, а ближе к донышку второй бутыли свернули на очень интересную тему: может ли писатель вести себя, как обычный человек, или его призвание обязательно перевернет все его привычки, подчинив творческой задаче жизнь и судьбу. Я говорил, что писатель, не литератор, не сочинитель, а именно писатель, обязан жить так, чтобы писательство определяло все его поступки и никак не наоборот. Мой приятель, конечно, говорил, что это все чушь. Мы приводили примеры: пьянство, женитьба, футбол.

Тут внезапно на нас обрушился тот, кто давно спал на диване. Оказалось, что он уже не спит, а сидит рядом и открывает третью бутыль «Алазанской долины». При этом он во многих словах, но не очень внятно пытается втолковать нам ту мысль, что никак не литература, а именно футбол есть отражение жизни. Литературе, вещал он, разливая «Долину» по стаканам никогда не добиться подлинности чувств. Всегда и во всем это будет имитация жизни, претендующая на ее, жизни, замещение. А вот футбол…

Я не стал слушать, да и сам спор вскоре увял, потому что обоим моим приятелям нужно было куда-то спешить.

Они ушли, я остался сидеть в сторожке, хотя смена была совсем не моя. Но как-то мне не хотелось никуда уезжать. Я взял стакан с остатками «Долины» и вышел на леса. Москва, как мне казалось тогда, была прекрасна. А может быть, тогда и была. Мне опять захотелось позвонить А.

В сторожке был телефон, я вернулся и увидел, что у стола стоит сама А. и крутит диск этого самого телефона. Тут я совершил глупый поступок. Соскочив с подоконника, я бросился к А. и взял ее за руку. Она отпрянула, бросила трубку телефона, а ту руку, которую я сжал, вырвала и убрала за спину. Не знаю, да и не хочу теперь знать, сделала она это от неожиданности или от отвращения. Я понял, что все не так, пробормотал что-то и бросился вниз, к выходу.

Я долго ходил по переулкам вокруг Арбата. Меня вдруг захватило желание найти тот дворик, где утром я видел себя ангелом-стражем во сне. Но никак не получалось.

Стемнело, я опять вышел к Арбату, услышал вой сирены, народ толпился у нашей стройки. Я пошел туда. Милиционер, отсекающий зевак от пожарных машин, развернул меня вместе со всеми. Я постоял немного в толпе, никак не мог решить, возвращаться ли мне в сторожку, коль уж так все получилось. Решил что все-таки надо, там ведь может не быть никого из моих друзей. Я ведь оставался в сторожке один, пока не пришла А. Так что надо как-то всех «прикрыть». Но когда я тайными тропами, обходя все кордоны, добрался до сторожки, оказалось, что там внутри находятся пятеро моих друзей и нас уже поздравляет пожарный – подполковник с успешными действиями при пожаре. Мне тогда не пришло в голову подумать о том, кто же первым вернулся, кто вызвал пожарных и потушил «очаг» возгорания. А теперь, через четверть века, вдруг выясняется, что никто этого не делал и, более того, не мог этого сделать. Так кто же он – наш герой, наш ангел хранитель, наш страж?

Общее недоумение стало слабой заменой решению членов клуба на этот раз. Что, собственно, стало последним решением клуба, поскольку более его заседания не проводились.

Послесловие, или что-то вроде того

Теперь, после того как вы ознакомились с трудами клуба «Клуб», пора рассказать о судьбе каждого из его членов:

ВАСИЛИЙ СРЕТЕНСКИЙ – найден в своей разгромленной квартире, на Третьей Фрунзенской, повешенным. Кем найден? Мной.

ВИКТОР КОРЕНЕВ отправился на рыбалку на озеро Пяозеро и не вернулся. Лодку его нашли, машину и палатку тоже. Кто нашел? Не знаю. Кто-то.

СЕРГЕЙ ФАБР следует великой цели: встать у подножия горы Кайлас, придя к ней пешком с юга, для чего: а) распродал все свое имущество, включая квартиру, дачу и машину, б) купил компас; в) прилетел в аэропорт Тривадрум; г) вынул компас, определил направление на северо-восток; д) пошел пешком через всю Индию в Тибет. Последнюю СМС-ку от него я получил полгода назад. Он написал, что подходит к Питхорагарху.

АНТОН БУХАРОВ – получил семь лет по «сто пятьдесят девятой, часть четвертая, через тридцатую». Шьет зимние шапочки. Или вяжет? Надо будет спросить, когда позвонит. А его издательством рулит теперь жена подполковника милиции. Простите, полиции.

Председатель клуба «КЛУБ» ВЛАДИМИР ПОРОШИН исчез. Примерно год назад до меня дозвонился его заместитель и главный редактор рекламного журнала «Тур-охота». Он искал своего шефа по всем телефонам, которые были записаны в память мобильника, оставленного на рабочем столе. Поместье его стояло пустым. Жена с сыном дано живут в Испании. Именно она и забила тревогу после того, как он не прилетел, как обещал. к Рождеству.

Отсюда мораль:__________________________________________

Об авторе

Полушкин Афанасий Степанович, журналист и писатель, создатель иронического сайта о путешествиях «Путеводитель Афанасия Полушкина».