Текст книги "Клуб «КЛУБ»"

Заседание третье

Это рассказ о человеке, который любил играть. Нет, не то, не так. Неверно. Начну сначала.

Название басни:

Homo Ludens

рассказчик:

Василий Сретенский

Этот человек (назовем его А. Я.) любил играть в метро. Вот эта фраза точна, хотя ничего не объясняет. Объяснять буду я.

Лет в шесть он попал в метро и сразу начал играть в квадраты на шахматно-шашечном полу, представляя себя – нет, не пешкой и не ферзем. Конем. Или слоном. Белым и черным, через раз.

Он и до этого смотрел, главным образом, вниз. Сутулился и играл в трещины. Надо был не наступать на трещины на асфальте, и тогда победишь. Еще была игра «бордюр». Надо было пробираться по двору как можно дальше именно по бордюру, стараясь не наступить ни на асфальт, ни на газон. Так он однажды у бордюра нашел золотое кольцо с рубином. Лет десять ему было. Он тогда решал, какую профессию выбрать: дворника или археолога.

Как-то раз, много позже, он поднял глаза и увидел, что учится на филологическом факультете альмаматери. Оказалось, что в том, чем занимаются филологи, есть место и дворнику, и археологу. И смотреть можно главным образом вниз. В книги. Когда А. Я. в следующий раз поднял глаза, то обнаружил, что он женат. И хватит об этом.

В метро нужно было играть иначе: наступать в центр квадратов. И тогда победишь. А если народу мало и мама за руку не держит, то можно прыгать, как прыгают шахматные кони, или скользить слоном наискосок. И тогда тоже победишь.

Впрочем, я думаю, в такую или в похожую игру играли все дети. Те, что могли попасть в метро, разумеется.

А потом уже, когда он вырос и стал ездить в метро самостоятельно, А. Я. придумал себе игру. Свою собственную. Выходя из вагона метро одним из последних, он намечал себе «финишную ленточку»: платформу пересадочной станции или выход из метро. Игра, в которой, не зная того, участвовали все те, кто попадался ему на пути, состояла в том, чтобы обогнать как можно больше идущих параллельно с ним людей, никого при этом не задев. За каждого, кого обогнал, он начислял себе очки, если обгоняли его или он хотя бы дотрагивался до кого-то из спутников – очки списывал. За победу на промежуточном финише (вход на эскалатор и выход с него) начислялись бонусные очки. Бежать разрешалось только по ступенькам. А иначе неинтересно.

Он играл много лет, так, как сейчас играют в компьютерные игры, раз за разом улучшая свои рекорды, проносясь по лестнице вверх и вниз, лавируя на между стариками и перепрыгивая через их тележки на переходах.

Не стоит думать, что игра была для него всем. Вне метро он жил своей жизнью, чаще, чем в детстве, поднимая глаза. Ходил на работу. Смотрел телевизор. Болел. Бывал в театре и в гостях. Уезжал из Москвы в отпуск и в командировки. Но каждый раз, входя в метро, начинал обгонять.

Наверное, стоило бы сказать, что ИГРА не заменяла ему жизнь, но иногда такое случалось. И тогда ему становилось стыдно. Нет, не за то, что он играет, а за то, что…

Ну, вот пример. Он пересаживался с радиальной на кольцевую, на станции «Парк культуры», преодолел подъем наверх, в зал, откуда можно попасть как на радиус, так и на кольцо, набрал уже 53 очка и вышел на эскалатор, идущий вниз. Там, на ступенях, он, в полном соответствии с правилами, мог бежать, удерживая свое преимущество и набирать очки за промежуточный финиш в конце движущееся лестницы. Но нет же, один пассажир, какой-то толстяк, стоял на эскалаторе слева, а не справа. Что он там стоял? Не знал, что надо слева? Нет, знал и стоял.

Есть такие люди, рассуждал он тогда. Они не живут по правилам не потому, что не знают их, а именно потому, что знают. Им удобно то, что все знают правила и стараются им следовать. Тогда этим людям – хамам и жлобам – и удобней, нарушив правила, обойти всех остальных. Или расположиться там, где всем остальным неудобно.

Этот внизу был из таких. Ему удобно было стоять слева. А тем, кто идет или бежит, – неудобно. Ну, так он сам и виноват. А. Я. пронесся с разгону между толстяком и его соседом, задев, конечно, толстяка. И сильно так задел, записав себе, конечно, штрафные очки. И почти сразу, еще несясь вниз по заданной игрой траектории, он понял, что толстяк был инвалидом. Понял по тому, как тот перевалился с ноги на ногу, по испугу в вытаращенных глазах, по выражению бессилия, столь привычному на этом дряблом лице. Он не смог извиниться, для этого надо было вновь увидеть эти водянистые глаза и толстые трясущиеся губы. Он позорно сбежал, забыв про очки, и не играл в метро месяц. Или даже два. Он даже помог инвалиду какому-то, дверь подержал, что ли.

Но потом все вошло в свою колею. Он опять обгонял идущих рядом, начисляя себе призовые очки. Бежал по эскалатору, хотя, конечно, старался никого специально не задевать.

А как-то раз он заметил, что в его игру играют другие. И часто играют лучше. Может быть, у каждого из этих других была какая-то своя игра, но молодые парни и, что обиднее, девушки обходили его на переходах, легко поднимались вверх по эскалатору, а он уже стоял справа. И теперь уже его толкали несущиеся мимо люди. Не так сильно, как он того толстяка. Но все же обидно. Пора было признаться: время его игры прошло. Уже давно не получая настоящего удовольствия, А. Я. играл по инерции. Потому что привык.

То, что нужно прекращать игру, пока в ней осталось хоть чуть-чуть смысла, он понял, сидя на банкете в честь его собственного пятидесятилетия. А поскольку к этому возрасту он успел стать профессором и заведующим кафедрой, то банкет был длинный, речей и тостов много. Ритуально смотря вниз, вставая и чокаясь с каждым из говоривших, он вспоминал свои победы в этой ему одному известной игре. Выход наружу через переполненную «Киевскую». Эскалатор на станции Университет. Сложнейший переход от Арбатской площади к Моховой, через две станции. Безразмерный переход на «Павелецкой». Вспоминал неудачи последних лет. Неосвоенную ветку метро от «Парка Победы» в «Митино». Одышку на переходе с «Охотного ряда» на «Театральную». Ухмылки обгонявших его молодых людей.

Вспоминал толстяка на эскалаторе и свой позор.

Он поднял глаза.

Он сдался.

На следующий после юбилея день А. Я. пошел в автосалон выбирать себе машину.

Отсюда мораль: «Мы играем и знаем, что мы играем, следовательно, мы суть нечто…» – написал один мудрец. Но мы играем и не знаем: проиграем или нет, хотя всем всегда известно, что выиграть нельзя. Следовательно, мы суть черт-те что.

Заседание четвертое

Это рассказ по памяти о происшествии, не оказавшем никакого влияния на историю человечества.

Название басни:

Случайный свидетель

рассказчик:

Афанасий Полушкин

Время и место у этой истории настоящие. Персонажи? Реальны все до одного. Кроме меня, разумеется. А вот сама история придумана от начала до конца.

Итак.

Девятнадцатого июня две тысячи такого-то года, в десять часов сорок пять минут, я зашел в аптечный киоск около станции метро «Речной вокзал». Одна из двух касс не работала. Ну, мне всегда так везет. Зато у второй кассы находились только два человека: мужчина и женщина.

Мужчина. Ростом пониже меня с очень светлыми и очень короткими волосами, с птичьим носом, маленькими злыми губами и общим напряжением в лице, стоял у кассы и ждал сдачу. Лет ему было примерно пятьдесят. Мне он сразу не понравился. Не люблю, когда мне напоминают о моем возрасте.

Женщина. Лет ей было не более сорока, но это надо было вычислять, потому что лицо у нее не то что было старым или некрасивым, а… В общем, это было лицо-диагноз: пять лет ежедневного пьянства. Это как минимум. Она стояла боком и к кассе и к мужчине с какой-то восточной отрешенностью от происходящего.

За кассой стоял молодой паренек в белом халате. Я говорю про халат лишь потому, что ни черт его лица, ни его выражения я тогда не разобрал. И зря. А с другой стороны, что мне, торопливому покупателю, его лицо? Вот двумя днями ранее в той же аптеке мне продала таблетки для зрения девушка с Кавказа (черкешенка? черешенка?) с такими черными глазами, что в них было стыдно заглядывать. Таблетки я, кстати, забыл на прилавке. Не увидел. А парень… Что парень? Стоит за кассой, сдачу ищет.

И все то время, что я шел к кассе (а это секунды три), длилась немая сцена: «Ожидание сдачи в аптеке немолодым мужчиной в сопровождении малознакомой ему женщины с очень, очень, очень мятым лицом». Три секунды прошло? Пошли дальше.

Он получил сдачу, но от кассы не отошел. Помолчав еще секунды три, он собрался, поднатужился и сказал: «И нечего так смотреть. Молод еще». Парень за кассой пожал плечами. Мужчина, выдержав еще три секунды для солидности, медленно пошел к выходу. Женщина последовала за ним. Как тень. Как лень. Как лань. Как лад. Как гад. Как сад. Как Сад?

Интересно, вы уже догадались, что они покупали? Я (на тот момент) – нет. Да и потом не сразу. Я стал случайным свидетелем событий, не имевших никакого значения и никаких последствий. Но, несмотря на свою отчетливую ничтожность, они – события – имели продолжение.

Паренек за кассой произнес: «Подснял…» Сказал он это явно не мне, хотя в аптеке кроме нас двоих никого не было. Поддержать разговор у меня не получилось, и я спросил таблетки для зрения. Поиски таблеток, а потом сдачи, заняли минуты две. Аптека вдруг наполнилась народом, к выходу пришлось проталкиваться.

На улице, по дороге к входу в метро, я увидел тех двоих: мужчину и женщину. Они целенаправленно шли в ту же аптеку. И вот уже три я дня я думаю: зачем? Зачем они возвращались в аптеку? Не подошел размер? Они поняли, что купили слишком мало? Мужчина наконец придумал достойную фразу и должен был ее сказать тому пареньку за кассой?

Я не стал возвращаться в аптеку, чтобы стать свидетелем драмы. Я и в театр-то не хожу. А тут ведь и милиция приехать может. И дела у меня были. Тоже интересные. Я в метро пошел.

Но есть еще кое-что, что не дает мне забыть эту историю. Представьте себе начало нашего мира в библейском варианте. Некто, именуемый всеми вокруг Всемогущим, гуляя в отдаленном уголке своего Сада, натыкается на лежащих в теньке мужчину и женщину. Позы, которые они принимают, и звуки, которые они издают, являют собой наглядное доказательство, как бы это сказать… непредусмотрительности Создателя Сада.

Итак, он идет, натыкается. Дальше немая сцена. И как вы думаете, какую фразу мог сказать Адам в этот самый момент? А вдруг эту: «И нечего так смотреть»?

Отсюда мораль: Картина художника-передвижника Николая Александровича Ярошенко «Всюду жизнь» написана не в то время, не тем художником, не теми красками и не на тот сюжет.

Заседание пятое

Это рассказ о том, что искусство может быть полезным а может быть и вредным.

Название басни:

Ностальгия

рассказчик:

Сергей Фабр

Давным-давно, в самом конце третьей четверти двадцатого века, жил тихий, чуть сутулый юноша. Он был таким, как все.

Уточним – как все тихие сутулые юноши. Это значит, что он получал хорошие оценки в школе, почти ничего для этого не делая, часто брал в библиотеке книжки без первой и последней страницы, много рассуждал о том, чего не видел, любил играть в футбол, но это как раз получалось плохо.

Ничем не примечательный молодой человек. Да и никто его особенно не примечал, кроме двух-трех таких же, как он.

Лет до четырнадцати это ему не мешало, а в том возрасте, когда уже пора было думать о смерти, считая в зеркале прыщики, он внезапно увлекся музыкой. Не той, которой его пытались учить полгода в музыкальной школе, и уж, конечно, не той, что «и вновь продолжается бой» по радио и телевизору. Музыка, которая заменила ему первую любовь, бралась как будто ниоткуда: из окна соседнего дома летним вечером, со склеенной во многих местах пленки, намотанной на большие бобины магнитофона «Маяк», из радиоприемника, ночью на даче с треском, шипением и обрывами, в которые вклинивалось заклинание дня: «Пока я ходить умею, пока глядеть я умею, пока я дышать умею, я буду идти вперёд».

Та музыка была черным светом, исходившим от виниловых дисков, упакованных в обложки с мятыми уголками и английскими буквами, поверх чудных картинок. Его секта дископоклонников состояла из юношей, пытавшихся носить длинные волосы, расклешенные джинсы «Lee» и курить «Мальборо». Их молитвы были: «In my time of dying, want nobody to mourn»; «I know you wanna leave me, but I refuse to let you go» и «Everybody's laughing, everybody's happy, here comes the sun king».

Да, еще: «Why should I care if I have to cut my hair».

Он не был старателем черного света. Не добывал диски в глубоких штольнях, начинавшихся в Москве и выводивших куда-нибудь в Гамбург, не вымывал крупинки информации в речке под названием ВВС. Он просто слушал музыку, приходившую к нему из вторых-третьих рук, как позже стали приходить женщины. Но однажды он пошел с товарищем в какой-то дом, где товарищу обещали за двадцать пять рублей что-то сногсшибательное. Только что оттуда. Ну, может, только два-три раза переписанное, но без изъянов вообще. Оба они потом забыли, что им обещали, да и кто упомнит. И да, товарищ купил это сногсшибательное, как обещали. А ему, простому спутнику, впарили за пятнадцать рублей потертый конверт с поцарапанным диском. Группа, не группа, концерт кого-то с кем-то, с написанными мелкими буквами именами исполнителей на том языке, что так не давался ему в школе.

Он уже, было, расстроился и пожалел, как любой получивший не то, что хотел, и только-только узнавший об этом. Но все же бросил шипящий черный блин на прибор… как же он назывался-то, прости господи? Да, «Аккорд».

Это было совсем не то, что он привык слушать. Приглушенная ритм секция, солировали скрипки и… флейта? гобой? Да черт его знает, не разобрался он ни тогда, ни потом. Музыка была как, черный мед, тягучая и сладкая. Черный голос пел: «Hey girl… Tell me… what's your name» и следом многие другие, подхватив этот посыл: «I, I like your style». Ни тогда, ни много позже он не узнал, кто исполнял эту песню и что это был за стиль. Он решил, что это джаз (и ошибся), он стал интересоваться джазом. И его молодые годы с редкими, но остро переживаемыми любовными историями, были окрашены самыми разнообразными тонами черного цвета. Я завидовал ему тогда: он понимал в музыке гораздо больше меня, чувствовал жизнь лучше, при том, что был и более начитан.

Прошло много лет. Если быть точным, от века отвалилась четвертинка, век раскрошился, его сухую корку склевала птица Хресвельг. В новом веке наш герой уютно разместился в самой серединке списка Форбс: «Триста самых богатых банкиров России». У него теперь короткие волосы и очки в золотой оправе, если верить фотографии, чудом застрявшей в Интернете. Он решает вопросы вложения заемных средств в проекты, чья прибыльность обратно пропорциональна их осуществимости. Люди, с которыми он общается, попадают на страницы газет только тогда, когда что-нибудь пошло не так. А для того, чтобы не выделяться на их фоне, он теперь в машине слушает музыку, которую транслирует «Радо Куча», а в кабинете – радио «Шурсон». Короче, все у него хорошо.

И вот какую историю он рассказал мне пару лет назад, когда мы случайно встретились на банкете, устроенном по случаю открытия дочернего банка, дочерним банком того банка, который он создал в тот самый год, когда отправил на антресоли коробку с виниловыми пластинками по случаю перехода на CD.

Как-то, спеша с заседания Правления, на заседание в Администрации, то есть стоя в безнадежной пробке, отзвонившись по четырем номерам, поговорив с абонентами тоном от смиренного до разъяренного, он, от нечего делать, нажал на кнопку поиска радиостанций в своем мини-мульти-музыкальном центре. Вдруг из ничего, из черной дыры времени до него донесся голос, ничуть не измененный четвертьвековым пребыванием в пустоте. «Hey girl… Tell me what's your name», просил тот голос в сладкой, ненужной манере давних расслабленных лет. От неожиданности он опять нажал кнопку, да не ту, сбил настройку, не запомнил радиостанцию. Но скрипочка и флейта (гобой?) уже звучали в его… душе́? Ду́ше? Да ладно! Ну, скажем, в голове.

Он опоздал на совещание, что не страшно (поскольку Тот, Кто Проводил Совещание, опоздал еще больше), но что совершенно непростительно, был невнимателен и отвечал не сразу и невпопад. Дошло до того, что Тот, Кто Проводил Совещание, задал вопрос, а хорошо ли чувствует себя наш герой. А всякий знает, что Такие Вопросы просто так не задают.

Через пару дней наш герой внезапно осознал, что часто отвлекается, смотрит в окно, в стену, даже в черную, пустую панель телевизора и все пытается вспомнить: что же, что было в той музыке, что было в нем самом тогда, в конце усталого и ненужного века? Да и другие, те, кто рядом, пару раз намекнули, что не чувствуют больше в нем человека, озабоченного государственного интересами, что особо заметно на фоне молчания радио «Шурсон» в его кабинете. Стало страшно. И весело.

На третий день он завел несколько слов из той песни в поисковую систему Интернета и выяснил название группы. После работы он не сразу поехал на дачу, сделал крюк по улице Новокузнецкая по дороге, забытой им лет десять назад. В магазине он порылся в старых виниловых дисках, но ничего не нашел. Зато среди CD-дисков было целых пять с той самой группой, что даже лучше: где, у какой бывшей жены искать тот старый «Аккорд»? На одном из дисков была нужная ему песня, он купил его, содрал при выходе из магазина целлофан и, отъезжая, сунул диск в свой мульти-мини-аудио-центр.

Через пятнадцать минут он затормозил, еще через пять нашел место, где можно припарковаться. Он вышел из машины, прогулялся до ближайшей урны и бросил туда диск. Черное наваждение прошло – он ничего не почувствовал ни тогда, когда услышал те знакомые голоса, ни даже когда дело дошло до той самой песни. Ничего. Ничего такого не было тогда, четверть века назад, что бы стоило тащить сюда в Bentley Continental Flying Spur и устраивать посреди Пятницкой улицы вечер выпускников школы № 3 города Ямки Московской области.

Он вернулся в машину, включил «Радио Куча» и развернулся в сторону юго-запада. Да, там, на шоссе, в перелеске, он прижался к обочине, остановился еще раз, выбрался из машины. Его трясло. Пришлось прогуляться минут пять, прежде чем ехать дальше, а там, на даче, нацедить на дно огромного «снифтера» немного Frapin Château Fontpinot. Зато уже на следующий день все пошло у него хорошо. И сейчас хорошо. И будет.

Отсюда мораль: Войти дважды в одну и ту же реку можно. Но ощущения уже не те.

Заседание шестое

Это рассказ о поездке с ясной целью и неочевидным итогом.

Название басни:

Событие, которого не было

рассказчик:

Владимир Порошин

Звонок в полдевятого утра и в обычной-то жизни неприятен, а если в пять утра только приехал из Домодедова, то вообще невыносим. Звонила знакомая. Мне придется называть ее А. И не взять трубку я не мог.

– Привет, ты знаешь, Сева умер.

…

– Ты слышишь?

– Да.

– Ты не знал?

– Нет. А… когда?

– Сегодня сорок дней.

– …

– Мы пытались тебе дозвониться, но…

– Я в Германии был два месяца. И в Швейцарии еще… Телефон потерял или украли, не знаю, а как…

– Мы сегодня собираемся…

– Да.

– В пять на кладбище. А потом в семь – у Наташки. У нее квартира свободна. И к тому же…

– А какое кладбище?

– В Ямках. Там еще скульптура… Ну ты знаешь.

– Нет.

– Не важно. У его родителей участок, туда подхоранивают. Наши сегодня все будут. Ты приедешь?

– Нет. Не знаю… На кладбище я не успею. У меня сегодня…

– Это, конечно, не мое дело, но ты мог бы…

– Что?

– Уже пять …

– Шесть.

– Ну, вот. Шесть лет. А ты все…

– Я в порядке. Приеду к Наташке.

– Хорошо. Но лучше бы на кладбище. Мы договорились на похоронах, что…

– Я не успею. Надо что-то привезти?

– Нет, все уже готово. Ты точно будешь?

– Да.

– Ну, ладно. Тогда…

– А…

– Что?

– Нет… Ну… От чего он умер?

– Рак гортани. Какая-то быстро вызревающая разновидность. Никто ничего не успел…

– Да, я понял. Может, потом… поговорим. Вечером.

– Ладно. Мне и самой пора. До вечера.

– До вечера.

Сайт кладбища pokoy.yamky.ru оказался очень информативным. Особенно впечатлила интерактивная карта с именами покойных, проявляющихся при наведении курсора на тот или иной участок. Хорош и интернет-магазин атрибутики. Я нашел нужную мне могилу по списку недавних захоронений: участок 755, аллея В, в самом конце, у забора. Что хорошо. Теперь дела: взять машину со стоянки, почту проверить, сделать пару звонков, холодильник забить. Арбуз купить. А других дел у меня сегодня нет. А. я наврал, и она это знает.

Я выехал из дома в пять часов, с расчетом подъехать к ямкинскому кладбищу, к шести, когда все уже оттуда уберутся. Часа на дорогу должно было хватить.

Как бы не так. Во-первых, Ленинградка забита, что не новость, а во-вторых, на узкой дороге к кладбищу я уперся в зад рейсового автобуса и должен был тащиться за ним. Три раза я пытался его обогнать, но водитель, зараза, прижимал меня к сплошной, ставя носом попеременно перед грузовиком, маршруткой и «Nissan Pathfinder Armada». А когда я пошел на обгон в четвертый раз, зазвонил мобильник, и нет, я все-таки сделал автобус, но потом ушел к обочине, встал и ответил на звонок.

– Ты где сейчас?

– Я еду. Точнее, пытался ехать, пока ты не позвонила.

– Мы тебя ждали на кладбище.

– Не получилось.

– Но ты будешь?

– Да.

Нет. На поминках я не буду. Да. Буду на кладбище. Если автобус обгоню и доберусь туда до закрытия. Автобус далеко не уехал. Метрах в пятистах он встал намертво и высадил пассажиров. У меня наклейка на стекле: беру попутчиков… И я действительно беру, а сейчас сам бог велел.

Или нет.

Я остановился, и ко мне сели две женщины с кошкой. Они были чем-то похожи – все три. Черноволосые и черноглазые. Кошка тоже черная, но с зелеными глазами. Женщины были старая и молодая. Кошка – скорее молодая, чем старая, но я мог и ошибиться.

Чтобы не молчать, я спросил, когда закрывается в кладбище, пожилая ответила, что в семь, а потом что-то стала говорить своей спутнице, так тихо, что я не разобрал ничего. Впрочем, у меня B. B. King чего-то пел. Я спросил, не мешает ли им, старшая ответила, что нет. Младшая кивнула: то ли мне, то ли своей спутнице. Я решил, что они мать и дочь, но спрашивать не стал. Помолчали минут пять и приехали. Они стали доставать деньги, я отказался.

Могилу я нашел быстро, номер 755, линия В, у забора, свежая. Рядом, в той же ограде, могила бабушки с дедушкой. Дел у меня там было немного, благо кругом никого не было, и ждать не пришлось. Вернулся к машине. Постоял. Сел за руль. Посидел. В бардачке пачка сигарет была, кажется. Нашел, закурил. Вышел, бросил сигарету, плюнул. Да что ж такое, в самом деле.

Мои случайные попутчицы вышли из ворот кладбища. Шли медленно, строго. И без кошки. Я махнул им рукой. Они сели. Ехали молча. Они смотрели в окно, я на дорогу. Музыку включил и выключил. Они попросили остановить у магазина «L'achat». Когда они вышли, та, что постарше, наклонилась ко мне и тихо сказала: «Ты там не так все сделал».

Ушли. Не обернулись.

И вот я все думаю, что значит «не так»? Не правильно? Не в той последовательности? Не было там никакой последовательности. Пришел, пописал на могилу и ушел. Что тут не так?

Отсюда мораль: Критиковать легко, а ты попробуй сделать!