Текст книги "Белый, белый снег… (сборник)"

Клинков вышел на центральной усадьбе. Он бывал здесь не раз, поэтому быстро сориентировался и легко нашел совхозный гараж.

Рабочий день подходил к концу, но в мастерских еще суетился народ.

– Здравствуйте! – сказал Артем. – Где найти ваше начальство?

– Сергеич! – весело крикнул один из механизаторов. – За тобой пришли!

Стоявшие рядом рассмеялись. Из конторки выглянул невысокий, лысый, плотного сложения человек.

– Здравствуйте, заходите.

– Я из редакции… Приехал к вам…

– По письму?

– Нет, просто так… Хочу очерк написать о каком-нибудь механизаторе. Может, вы поможете подобрать подходящую кандидатуру?

– Очерк? О механизаторе? – Лысый напряженно задумался. – Надо посоветоваться с директором.

Он сел к телефону и минут пять безуспешно пытался дозвониться до руководства. Устав ждать, Артем вежливо спросил:

– Извините, вы-то кто будете?

– Я? – мужчина искоса взглянул на него. – Механик я, вот кто.

– При чем тут тогда директор? Ведь лучше вас этих людей все равно никто не знает.

– Надо согласовать… Мало ли, что вы там напишете, а мне потом отвечать.

– Не буду я писать ничего такого… Просто расскажу о человеке…

– А чего о нем рассказывать? – пожал плечами лысый. – Мы и так все про всех знаем… Да и нет у нас достойных.

– Как это нет? – удивился Клинков.

– А так – нет и все! – отрезал механик.

– Но позвольте… Уборочную вы закончили одними из первых в районе.

– Ну, закончили… И что?

– Кто же у вас в поле работал? Разве не эти самые люди?

– Эти самые и работали…

– Значит, написать про кого-нибудь можно? Вот хотя бы про этого… – Артем кивнул головой в сторону кряжистого мужика, сосредоточенно рубившего зубилом зажатое в тиски железо.

– Про этого нельзя… – развел руками механик.

– Но почему? Почему? – раздраженно спросил Клинков, с трудом подавляя закипающую злость.

– Потому что разбойник он и бандит… Семь судимостей у него. Клейма негде ставить… Полгода всего, как из тюрьмы вернулся.

– Да-а… – Артем тяжело вздохнул. – Давайте тогда вон про того напишем, который гайки крутит.

– Этот вообще по сто семнадцатой сидел…

– Хорошо… А вот тот, с усами, чем плох?

– Алкаш… Пьяница беспробудный… Все из дома пропил. К тому же буйный во хмелю – жену и детишек обижает.

– А этот, на лавочке, возле батареи? Что, тоже пьяница и хулиган?

– Нет, этот парень спокойный. Не пьет, не курит, не дерется… Одно хреново – где ни присядет, там и уснет… Вот он и сейчас дремлет… А сей год, осенью, уснул прямо в тракторе. Чуть шефов наших не передавил, которые в поле работали. Наделал бы делов!.. Так что подождите немного. Сейчас я до директора дозвонюсь. Что он скажет…

Артем постоял, подумал и пошел, куда глаза глядят. По дороге его обогнал заляпанный грязью «УАЗик». Мигнув красными фонарями, машина остановилась.

– Пресса-а! – услышал он знакомый бас директора хозяйства Леонова. – Какими судьбами?

– Добрый вечер, – улыбнулся Артем. – Надо бы что-нибудь про кого-нибудь написать. Не подскажете, про кого?

– Садись… Сейчас подумаем… Ага! У нас же бухгалтер на этой неделе на пенсию уходит. Юбилей у человека… Всю жизнь в нашем совхозе проработал. Вот про него и напиши. Поехали…

Директор высадил Клинкова возле приземистого, с покосившейся оградой дома, а сам, махнув на прощание рукой, покатил дальше.

Артем открыл скрипучую калитку и, пройдя по сломанным подгнившим мосткам, постучался в дверь.

Долго никто не открывал. Потом щелкнула задвижка, и в дверном проеме показался высокий чернявый молодой мужчина.

– Здравствуйте, я к Павлу Константиновичу, – сказал Артем.

– Проходите, – зевая, ответил мужчина, пропуская его вперед. – Он скоро будет…

Пригнувшись, Клинков шагнул в темные сени и, наощупь найдя дверную ручку, потянул ее на себя. Дверь приоткрылась. Удушливый, спертый воздух хлынул навстречу. Артем поперхнулся от резкого, неприятного запаха. Так пахнет в жилище, где долгое время лежит больной человек.

– Здесь пока посидите, – указал мужчина на продавленный старый диван и скрылся в соседней комнате.

Клинков присел, куда ему указали, и огляделся. Посредине стоял большой круглый стол, покрытый выцветшей блеклой скатертью, в углу – русская печь, а рядом – большая железная кровать с резными металлическими шишечками. На ней, прикрыв глаза, лежала седая, высохшая как мумия старуха. Услышав посторонние звуки, она приподняла голову с плоской серой подушки и посмотрела в сторону Артема. Сначала взгляд ее был бессмысленен и пуст, потом в глазах промелькнула искра сознания и Клинков, подавив в себе чувство неловкости, тихо сказал:

– Я к Павлу Константиновичу.

– А-а-а? – отворив впалый беззубый рот, проскрипела старуха.

– К Павлу Константиновичу… – повторил Клинков.

– А-а-а? – опять вопросительно простонала старуха, словно пытаясь что-то вспомнить, и вдруг совершенно внятно произнесла:

– Смерти-то нет… Ни в какую… Скорей бы уж…

Потом, уже тише, забубнила что-то невнятное, и глаза ее снова заволокло туманом.

«Как это ужасно, – подумал Клинков, – лежать вот так, без движения, день за днем, месяц за месяцем в ожидании не выздоровления – смерти… Неужели без мук нельзя? Или для этого надо жить как-то иначе?.. Вон, дядя Ваня, сосед, теплым весенним утром вскопал грядку у себя на даче, выпил с устатку рюмку водки, прилег отдохнуть, да так больше и не поднялся. Легкая смерть… Но кто скажет, что он жил легко? То-то же!.. Видно, перед каждым с рождения поставлены две чаши – чаша страдания и чаша радости. И пока до дна не осушены обе – не может человек покинуть этот мир».

Хлопнула входная дверь, послышались шаги… Артем поднялся навстречу хозяину.

Совхозный бухгалтер Павел Константинович Зябликов оказался человеком веселым, радушным и разговорчивым. Клинков без труда выведал у него все, что ему требовалось, и мысленно уже строил сюжет будущего очерка. Перебирая разложенные на столе удостоверения, знаки отличия, пожелтевшие документы и фотографии, он случайно наткнулся на один любопытный снимок.

Собственно говоря, ничего необычного там не было. Вот только одно лицо показалось Артему до боли знакомым. На фотографии десятилетней давности среди одетых по-дачному мужчин и женщин он разглядел светловолосую девочку-подростка. На ней было простенькое ситцевое платье, в руках – букетик полевых цветов. Знакомый наклон головы, трогательная беззащитная улыбка…

– Кто это? – спросил Клинков, уже предугадывая ответ.

– Это? – хозяин поправил очки и внимательно посмотрел на фотографию. – Это Инка Юрзина… Отца-то ее я хорошо знаю. Они каждое лето сюда приезжают. Дача у них тут, у озера… Что, знакомая, что ли?

– Так… Видел где-то… – усилием воли Клинков заставил себя улыбнуться. – Ладно, мне пора.

– Куда же? – засуетился хозяин. – Мы еще чаю не пили. Сейчас, горяченького… С малиной…

– Спасибо, в другой раз.

Смеркалось. В домах зажигались огни; где-то на окраине лаяли собаки; горько пахло дымом.

Втянув голову в поднятый воротник, не разбирая под собой дороги, Артем медленно брел по деревенской улице. Одиночество, тоска и отчаяние достигли такой силы, что стало просто невмоготу.

«От этой боли есть только два лекарства, – обреченно подумал Клинков. – Надо или немедленно умереть, или…»

Он свернул в сторону деревянного дома, над крыльцом которого висела освещенная фонарем вывеска – «Магазин». Потолкавшись минут пять в очереди, Артем купил то, что нужно: буханку хлеба, полкило колбасы и бутылку «Столичной».

Расположился на лавочке, под старыми лиственницами. Кроны могучих деревьев полыхали оранжевым пламенем, и вся земля вокруг была усеяна облетевшей рыжей хвоей. От этого казалось, что здесь гораздо светлее, чем в любом другом уголке придавленного темнотой села.

Внизу, метрах в тридцати, тихо плескалось озеро. От него тянуло холодом и сыростью. Верхушки лиственниц отражались в черной воде, и в набегавших волнах то и дело проскальзывали желтые блики.

Артем сорвал жестяную пробку с бутылки и, запрокинув голову, жадно припал к узкому горлышку. Сделав несколько судорожных глотков, обессилено откинулся на ребристую спинку скамьи.

В животе зажгло, теплая истома разлилась по телу, и Клинков ощутил, как слабеет в груди тупая боль – словно наркоз ввели.

«Скоро зима, – вздохнул Артем, глядя на подернутое туманом озеро. – Скоро снег…»

Он отпил еще из бутылки и печально улыбнулся. Вспомнилось, как в прошлом году, в это почти время, Инна поздравила его с первым снегом. И первый раз тогда услышал он от нее слова, которые и сейчас приводили в трепет. «Я люблю тебя!», – сказала она в телефонную трубку.

Клинков был тогда в командировке на какой-то маленькой станции, собирал материал для публикации о местном доме престарелых. Молоденькая симпатичная медсестра – городская девушка, волею обстоятельств, оказавшаяся в этой глуши и уставшая от одиночества, – не сводила с него глаз, оказывала всевозможные знаки внимания и, в конце концов, пригласила к себе на чай. Предложение сулило самые радужные перспективы, но Артем, боясь растерять чувство, возникшее после сказанных Инной слов, предпочел просидеть шесть долгих часов на станции, в холодном и пустом зале ожидания…

Клинков влил в себя очередную порцию водки, поморщился, зажевал колбасой и снова задумался.

«Интересно… Жили-были два человека, любили друг друга и вдруг, в один прекрасный день стали чужими. Неужели это возможно?.. Инка, любимая, ненаглядная, та, которая еще совсем недавно лежала рядом, прижавшись горячей щекой к его груди, и шептала: «Мне хорошо, что тебе хорошо»; та, которая могла позвонить в любое время лишь затем, чтобы сказать: «Миленький, я люблю тебя!»; та, которая чуть не расплакалась посреди улицы, узнав, что он внезапно уезжает на три дня в другой город; та, с которой было так легко и радостно, – и вдруг чужая?»

Клинков опять потянулся к бутылке…

– Вставай, слышишь, вставай!.. – откуда-то издалека донесся до него ласковый женский голос. – Мыслимо ли дело – на земле лежать? В этакий-то холод…

Он открыл глаза и увидел перед собой звезды. Напрягая память, Клинков попытался понять: где он и что с ним. Но мысли путались, и Артем обессилено сомкнул веки.

– Вставай! – мягко, но настойчиво повторил голос.

Клинков снова открыл глаза и разглядел в темноте склонившуюся над ним женщину.

Память вернулась к нему, и Артем вспомнил все, что было. Он попытался встать, но едва поднялся, почувствовал, что земля уходит из-под ног. Тошнота подкатила к горлу…

Через некоторое время, когда ему стало немного полегче, женщина взяла его под руку и, поддерживая, повела к одному из ближайших домов.

– Ты, чей будешь-то? – спросила она. – Чего молчишь?.. Приехал, что ли, к кому? Ночевать-то есть где?

Артем помотал головой.

– Ну, пойдем к нам. Не оставлять же тебя на улице… Ночь на дворе.

Они вошли в дом. Женщина усадила Клинкова на лавку, возле русской печи, а сама пошла в другую комнату.

– Гостя привела, – услышал он. – Иду, вижу – на голой земле лежит. Стонет… Напился, сердешный, аж лежа шатает. Вот молодежь-то! Спрашиваю: чей, дак не говорит.

– Какая тебе разница, – ответил мужчина, по всей видимости, ее супруг. – Завтра разберемся… Постели ему в горнице.

Только сейчас Артем почувствовал, как замерз. Его знобило. Прижимаясь спиной к теплой шершавой печке, он никак не мог согреться.

– Ты чего, дружочек, так напился? С горя или с радости? – поинтересовалась женщина. Артем не ответил.

– Отстань от человека! – раздался из соседней комнаты строгий мужской голос. – Ему и так плохо…

– Вот и наши тоже, может, где-нибудь… – вздохнула хозяйка. – Ох, детки – беда с вами.

Она легонько провела ладонью Артему по волосам. От этого ли материнского жеста, или оттого, что его пожалели, Клинков вдруг неожиданно для себя разрыдался. Слезы душили его, он хватал искривленным ртом воздух и отрывисто всхлипывал.

Женщина поначалу испуганно отшатнулась, но потом села рядом, приговаривая:

– Ты поплачь, поплачь… Все худое-то со слезами выйдет… Сегодня тяжело, а завтра – обязательно легче будет. Главное – перетерпеть… Это всегда так: самое темное время – перед рассветом.

Ночью пошел снег… В абсолютном безмолвии миллиарды пушистых снежинок легко кружились в неподвижном воздухе, ложились на крыши домов, на ветви деревьев, на землю – и не таяли. И когда рассвело, все вокруг было залито волшебным мерцающим светом, и от всего этого обновленного, преобразившегося за ночь мира, веяло чистотой, свежестью и покоем.

Просто кончилась зима

Я увидел ее на перекрестке. Она стояла возле пешеходного перехода и ждала, пока загорится «зеленый». Я сразу узнал ее по длинным светлым волосам, по безупречной осанке, по знакомой кожаной куртке, тесно облегающей стройную фигуру.

Я ускорил шаг, почти побежал, но все равно не успел – поток машин разделил нас, и мне пришлось дожидаться, пока он снова не иссякнет.

Прошлое обрушилось на меня! Какие-то обрывки воспоминаний, слова, жесты… Вот мы сидим в полупустом холодном ресторане. За окнами падает снег. Он летит так густо, что кажется, будто на улице уже сумерки. Хотя на часах – полдень… Мы со звоном сдвигаем бокалы. «За тебя!» – говорю я. Она хмурится и с притворной строгостью грозит мне пальцем. «За нас!» – подыгрывая ей, спохватываюсь я, и она не может сдержать улыбки…

Вот мы в каком-то маленьком провинциальном городишке. Осматриваем местный краеведческий музей. Июльский зной не проникает сюда. Здесь прохладно, пахнет свежеструганным деревом, дегтем и нафталином… Не спеша переходим из зала в зал. Каждый шаг гулким эхом отдается под высокими потолками… Старинная утварь, костюмы ушедшей эпохи, чучело огромного, вставшего на дыбы медведя. «Какой страшный!» – с опаской произносит она, дотрагиваясь до блестящего черного когтя. «Ерунда, – невозмутимо роняю я. – Встречались и пострашнее…» В музее никого из посетителей нет. Лишь две смотрительницы, уединившись в главном зале, пьют чай с пирогами. Пользуясь тем, что никто не видит, мы украдкой целуемся… Лохматый медведь с высоты двухметрового роста осуждающе глядит на нас желтыми стеклянными глазами.

Я догнал ее. Секунду поколебавшись, окликнул… Незнакомая девушка обернулась ко мне.

– Извините, – растерянно сказал я. – Обознался.

– Ничего, – ответила девушка, – бывает…

И пошла дальше, легко ступая по серому ледяному асфальту.

Увы, это была не она… Да и откуда ей здесь взяться? Сотни километров разделяют нас. Мы давно расстались, смирились с неизбежным, и живем теперь каждый своей жизнью. И все же… Отчего память вновь и вновь возвращает меня к ней? Отчего до сих пор наяву и во сне брежу я этой женщиной? Будет ли этому конец?

Говорят, после большой любви остаются радужные счастливые воспоминания и легкая светлая грусть… Не знаю, может быть, так оно и есть, но лично я этого не ощутил. У меня остались только боль, тоска и безысходность…

Особенно тяжело было первое время. Долгие, мучительные ночи без сна… Сумрачные, безрадостные дни… Полный паралич воли… В общем, состояние близкое к душевному заболеванию.

Через неделю мне удалось взять себя в руки. Каждое утро, сжав зубы, я вставал, тщательно брился, умывался, завтракал. Потом приводил в порядок обувь, одежду и только тогда, отутюженный и наглаженный, выходил из дома.

День проходил в делах и заботах. А вечером опять накатывала тоска. И некуда было от нее деться… И, задыхаясь от боли и слез, я, как молитву, шептал спасительные слова: «Что бы ни случилось, надо держаться достойно…»

– Постой, красивый! – дорогу мне преградила молодая цыганка в цветастой шали. – Дай, погадаю…

Она бесцеремонно взяла меня за руку и, раскрыв ладонь, принялась водить по ней указательным пальцем, приговаривая:

– Вижу, все вижу… Что было, что будет… Позолоти ручку, всю правду тебе скажу!

Я отнял ладонь:

– Что было – знаю, что будет – знать не хочу…

Пошарив в кармане, вытащил смятую купюру, протянул ей и пошел.

– Щастье ждет тебя, брильянтовый! Щастье! – донеслось мне вслед.

«Счастье? – усмехнулся я. – Что ж, это хорошо… Это как раз то, чего всегда не хватает».

День был морозным. Но уже по всему чувствовалось приближение весны. Небо сияло первозданной синевой, солнце ощутимо пригревало, голуби ворковали под крышей, воробьи суматошно чирикали, дворник в матерчатых рукавицах размеренно взмахивал ломом, скалывая намерзший за ночь лед.

Не знаю, как я очутился на остановке и для чего сел в первый попавшийся троллейбус? Наверное, просто хотел убежать от тоски. Я давно заметил, что дорога действует на меня успокаивающе. Стоит начать движение – и все печали остаются позади.

Народу в салоне было немного. Привалившись к окну, я смотрел на бегущие мимо дома.

На очередной остановке в троллейбус вошла девушка. Бросив на меня мимолетный взгляд, она села впереди и чуть сбоку, так что я хорошо мог видеть ее лицо.

Она была красива… Это я сразу же отметил. Стараясь не выходить за рамки приличия, изредка поглядывал в ее сторону. Причем без каких-либо тайных мыслей. Просто смотрел. Как на явление природы – восход, закат или радугу, например…

– Извините, – неожиданно обратилась ко мне девушка. – Проспект академика Фролова – это далеко еще?

– Остановок пять… – сказал я и зачем-то добавил. – Мне тоже там выходить.

Когда мы оказались на улице, я увидел, что девушка, нерешительно осмотревшись, двинулась совсем в другую сторону. Я остановил ее и объяснил, как лучше пройти. Потом предложил:

– Если хотите, могу проводить. Все равно по пути…

– Ладно, – она неопределенно пожала плечами.

Всю дорогу молчали. Я чувствовал себя неловко: получилось, что вроде как навязался… К тому же девушка, похоже, особой радости от моего общества не испытывала.

Район этот был мне знаком. Поэтому мы без труда отыскали нужный проспект. Спутница моя сказала «Спасибо!» и исчезла. А я снова остался один.

Идти мне было некуда, делать – нечего. «Перекусить, что ли?» – подумал я, увидев неподалеку распахнутые двери кафе.

Взяв котлету с вермишелью, я сел за крайний столик. Неподалеку работали две женщины в бывших когда-то белыми халатах. Они очищали тарелки, сбрасывая объедки в мусорный бачок, и ставили на ленту конвейера, которая везла их в моечную машину. До меня долетели обрывки разговора. Та, что помоложе, жаловалась:

– Пашем, пашем, а ни денег, ни фига… Как дуры!

На что другая, тяжело вздохнув, философски ответила:

– Были бы умными, здесь бы не работали…

Кто-то дернул меня за штанину. Я заглянул под стол и увидел маленькую черную собачонку. Из приоткрытого рта выглядывал кончик розового языка. Склонив набок голову, она выразительно смотрела на меня.

– Есть хочешь? – догадался я.

В ответ она радостно застучала по полу хвостом и нетерпеливо облизнулась.

Оглядевшись по сторонам, я незаметно бросил ей под стол кусок котлеты. Собака бережно взяла подарок в зубы, но не проглотила сразу, а положила на передние лапы и принялась деликатно откусывать.

«Воспитанная… – уважительно подумал я. – Где же хозяева твои? Или ты бездомная?.. Плохо одному – хоть собаке, хоть человеку».

Обратно к остановке я возвращался тем же путем. В сквере, на скамейке, увидел недавнюю спутницу. Ее яркая куртка была заметна издалека.

Проходя мимо, я замедлил шаги.

– Ну, как, нашли, что искали?

– Да, – ответила она.

Я решил присесть на скамейку, однако сделал это довольно неуклюже – вроде бы уже прошел мимо, но потом вернулся… Что-то похожее на улыбку мелькнуло на ее лице. Я принял это за усмешку. И почувствовал себя так, будто опустился на раскаленное железо.

Положение было, действительно, идиотским. Раз уж сел рядом с девушкой, то надо о чем-нибудь говорить. Но о чем?.. Просто так молоть языком я не умею. Говорить о погоде – банально. Предложить познакомиться? Но это надо было делать раньше… И, вдобавок ко всему, эта боязнь показаться навязчивым.

На мое счастье, девушка заговорила первой.

– Нашла, – после паузы сказала она, как бы продолжая начатый разговор. – А что толку? Ее все равно нет дома…

– Кого ее? – спросил я с поспешностью утопающего, который хватается за соломинку.

– Подруги… Кстати, вы не знаете, откуда здесь по межгороду можно позвонить?

– Знаю, – с готовностью откликнулся я.

Мы встали, и хотели было идти, но тут появилась старушка.

– Молодые люди, – обратилась она к нам, – вы случайно собачку тут не видели? Со вчерашнего дня ищу…

Лицо ее было печальным, голос дрожал, в глазах застыла грусть.

– Маленькая, черненькая такая?.. Ушки вот так?

– Да, да! – просияв, воскликнула хозяйка. – Вы видели ее? Где?..

– У вас есть с собой ошейник?

– Есть.

Она вытащила из сумки ошейник, похожий скорее на ремешок от часов. К нему был пристегнут такой же тоненький кожаный поводок.

– Отлично, – сказал я. – Ждите меня здесь. И, обращаясь к девушке, попросил:

– Только, пожалуйста, никуда не уходите. Я быстро!

Через пять минут я вернулся. Как и следовало ожидать – не один.

Увидев, с какой радостью старушка и собачонка кинулись навстречу друг другу, я ощутил себя богом, соединившим две любящие души.

– Счастья вам… Счастья! – сквозь слезы произнесла растроганная бабуля.

Я подумал:

«Второй раз сегодня слышу это слово. А что, собственно, оно означает? Это магическое сочетание семи букв. Этот мираж, который всегда ускользает… Да и есть ли оно на свете?»

Но додумать не успел. Девушка сказала:

– Пойдемте.

И мы пошли… Встречные мужчины с интересом поглядывали на мою спутницу. Она и в самом деле была хороша: правильный, чуть вздернутый нос, сочные яркие губы, синие глаза с длинными, загнутыми вверх ресницами…

– Можно узнать, как вас зовут? – наконец решился спросить я.

– Света, – ответила девушка. Я тоже назвал свое имя. И сразу почувствовал себя уверенней и свободней.

– Значит, не застали подружку?

– Увы…

– Ничего, навестите завтра.

– Завтра уже не смогу. Сегодня вечером уезжаю…

«Вот так, – опешил я. – Только встретишь красивую девушку – и на тебе!»

– Надолго?

– Я не здешняя, – смутилась Света. – Училась тут, а живу в Ярославле.

– Бывал у вас. Нормальный город… Только жженой резиной ужасно пахнет.

– Это когда ветер с шинного завода, – рассмеялась она.

– Давно здесь?

– Вчера приехала.

– На один день, что ли?

– На один.

– На экскурсию?

Она вдруг стала серьезной, внимательно посмотрела на меня, словно решая, стоит ли говорить мне об этом.

– У подруги случилась беда. Ее бросил человек, которого она очень любила. Сейчас у нее страшная депрессия… Я говорила по телефону с ее мамой. Она очень переживает за дочь. Вот я и решила приехать. Подумала, может, хоть чем-то смогу ей помочь… Тем более, что у меня в жизни было нечто подобное.

Услышав последнюю фразу, я удивился:

– Трудно поверить…

– Во что?

– В то, что вас… – я замялся: как бы это помягче сказать, – Что от вас по доброй воле можно уйти.

Она промолчала. Наверное, пожалела, что сболтнула лишнее. А я подумал: «Прямо клуб одиноких сердец какой-то…»

– Вам этого не понять, – после паузы холодно сказала Света.

– Где уж нам… – покорно согласился я.

Тут оказалось, что мы пришли. Но переговорный пункт не работал.

– Не везет, – развела руками Света. – Что делать?

– Там, – я неопределенно махнул рукой в сторону уходящего вдаль проспекта, – есть еще телефоны. Если вы не очень устали…

Она покачала головой:

– Нисколечко.

– Тогда вперед! – решительно скомандовал я, и мы отправились дальше.

По дороге болтали о всяких пустяках. Неловкость и скованность пропали. Мне было легко общаться с этой милой девушкой.

– Вы бывший спортсмен? – скорее утвердительно, чем вопросительно произнесла она.

– Занимался когда-то… Одно время даже тренером мечтал стать… А как вы догадались?

– По глазам.

– Ха-ха-ха!.. Первый раз слышу, чтобы это по глазам можно было определить.

– Нет, правда, – пояснила Света. – У вас взгляд такой… Цепкий, быстрый… Как у моего брата. Он мастер спорта по дзю-до.

– Мои успехи гораздо скромнее… У меня всего лишь первый разряд… По боксу.

– Но на боксера вы не похожи, – без особой логики заявила она.

– Почему? – искренне удивился я.

– Лицо у вас какое-то… Интеллигентное.

– Наверное, это издержки музыкального образования. Ведь прежде, чем заняться боксом, я закончил музыкальную школу.

– И на чем же вы играли?

– На скрипке.

Внезапный порыв ветра испортил ей прическу. Достав из кармана заколку, она ловко уложила волосы на затылке. Получилось нечто легкомысленно-изящное… Я невольно залюбовался ею.

Мимо с лаем пронеслась лохматая дворняга. Мы переглянулись, вспомнив старушку.

– А вы собак любите? – спросила Света.

– Охотничьих… Одно время даже держал парочку. На это было давно, еще когда жил на севере.

– Значит, вы охотник? Интересно… Тайга, звери – это так необычно. Наверняка с вами случались какие-то истории. Расскажите?

– Да ничего особенного… Хотя, конечно, приключений хватало… Однажды пошел на охоту. Дело было поздней осенью. Снегу уже навалило, чуть ли не по колено… Я тропил рысь по пороше, а она преследовала поднятого с лежки зайца. Так и шли: впереди косой, за ним – пятнистая лесная кошка, а следом – я, с двустволкой наперевес… И угораздило меня провалиться в ручей! В общем, событие рядовое – бери топор, вали сушину, разводи костер… Но упал я очень неудачно. Спички промочил… У меня всегда в рюкзаке в непромокаемом пакете имелись запасные. А тут, как на грех, вытащил зачем-то, перед охотой… Мороз был небольшой, но одежда сразу ледяней коркой покрылась. Понял я – плохи мои дела. Надо что-то делать! Попробовал из патронов огонь добыть, но ничего не вышло. Только испортил несколько штук… Потом вспомнил, что здесь неподалеку должна быть избушка. Достал компас и рванул напрямик. Вскоре вышел к лесной речке. До избушки от нее – километр. Десять минут ходу. «Ерунда, – думаю – доберусь» Но все оказалось гораздо сложнее… Обычно я переходил на ту сторону по бобровой плотине. А в эту осень дожди лили без конца, уровень воды поднялся, и ее снесло. Речка разлилась и затопила всю округу. И не обойти никак… Выбора не оставалась – надо форсировать. Все было затянуто тонким заснеженным льдом. Только вышел на него, как он под ногами начал ломаться. Вода в сапоги хлынула… Два шага ступил – ног не чувствую. Пошел, как на ходулях… Выбрался, наконец, на сушу, скинул сапоги. Смотрю – ноги белее снега. Попробовал пальцами пошевелить, а они не двигаются – окоченели. «Ну что, доигрался?» – думаю… Вокруг ели заснеженные стоят, сумерки потихоньку наползают, птичка какая-то тоскливо так тенькает. Показалось, будто во сне все это… Но отогнал я сонную одурь, скинул солдатский бушлат, свитер шерстяной, завернул в них ноги и принялся на месте танцевать. Пока не почувствовал, что они отходить начали… Быстро оделся – и вперед. Метров через сто опять перестал ступни чувствовать. Пришлось снова скидывать сапоги и повторять процедуру сначала… Так, короткими перебежками, и добрался до избушки. Первым делом за печку сунулся, посмотреть – на месте ли спички. Нашел там сразу несколько коробков… Вскоре в избушке было, как в Африке… Лежу, смотрю на огонь – и вдруг озноб прошиб, от мысли: «Что было бы, если б спичек не оказалось?»

– И что бы было? – заглянула мне в лицо Света.

– Ничего… Замерз бы – и все дела…

Помолчали.

– Странно, – задумчиво сказала она, – неужели есть еще места, где тайга шумит, звери разные бегают…

– Иногда – зеки…

– Кто?

– Зеки… Заключенные, то есть… Там же «зон» полно. Как лето наступает, грибы-ягоды поспевают – так и бегут. А за ними – автоматчики с собаками. Обычное дело… Я даже с одним беглым вместе в избушке ночевал.

– В самом деле?

– Было это в конце августа, как раз на открытие охоты. Вышел к избушке уже затемно. Сейчас, думаю, отдохну… Дверь отворил, шагнул за порог, стою, жду, пока глаза к темноте привыкнут… Вдруг с нар, из-за печки, на пол что-то большое и черное – ка-а-ак прыгнет!.. Я со страху чуть сознания не лишился. Леший, домовой – кто его разберет?.. А тот, видно, сам испугался не меньше… Стоим, друг против друга, слова вымолвить не можем. Потом слышу: «Привет, охотник!» – «Привет» – говорю. Спокойно, как ни в чем не бывало. А у самого – дрожь в коленках… Рюкзак, ружье скинул, подошел к столу, свечу зажег… Сначала подумал, что он тоже охотник. Потом, при свете уже, присмотрелся и понял, кто такой… Короткие свалявшиеся волосы; на впалых щеках – многодневная щетина; руки в наколках. Одет по лагерному: куртка и брюки из плотной темной материи, кирзовые сапоги, черный ватный бушлат. В общем, сосед что надо… Призадумался я: вроде и оставаться боязно – пристукнет сонного, ружье, продукты заберет – и был таков; а с другой стороны, под елкой ночевать тоже неохота – больше избушек поблизости нет. Ладно, думаю, авось пронесет… Сели ужинать. Я все запасы свои на стол выложил, ему предлагаю, а он отказывается. Отломил только полкотлеты с крохотным кусочком хлеба – и все… Стесняется, что ли? И только потом до меня дошло: человек много дней, кроме ягод, ничего не видел. Если сейчас с голодухи досыта поесть – к утру от заворота кишок умереть можно… Только чаю попросил. Я отсыпал ему полпачки. Он тут же запарил в своей алюминиевой кружке чифирь… Мы почти не говорили ни о чем. Я его не расспрашивал, он тоже любопытства не проявлял. Так, перекинулись парой фраз о каких-то пустяках… Спать улеглись по разные стороны стола: он на одни нары, я – на другие. Нож охотничий с пояса снимать не стал. С ним все же спокойнее… Долго не мог уснуть, прислушивался к каждому шороху. Потом как в яму провалился… Проснулся под утро, а рука так и лежит на рукоятке ножа… Уходя, я оставил ему половину припасов.

– Вы уверены, что поступили правильно? – строго спросила Света.

– А что мне было делать? Арестовать и под конвоем доставить в милицию?

– Но вы даже не поинтересовались, за что он осужден, почему бежал… Может, на его совести чьи-то горе и слезы, может – не одна загубленная душа? И если так – он должен за все ответить! Иначе просто несправедливо…

– Есть вещи поважнее справедливости. Например, милосердие… – изрек я и тут же, словно оправдываясь, добавил: – Это не мои слова. Так один умный человек сказал.

На переговорном пункте было много народу. Мы купили жетончиков и стали дожидаться своей очереди, болтая о всяких пустяках.

Я не знаю, откуда они возникли, эти двое в черных кожаных куртках: бритые затылки, ленивая вразвалочку походка, тупое высокомерие в глазах. К тому же они были навеселе… Появление этих ребят не сулило ничего хорошего. Я внутренне напрягся.

Тут как раз освободился ближайший к нам телефон. Света шагнула к кабинке, но один из парней грубо отстранил ее, проговорив:

– Не торопись, подружка.

Взявшись за ручку, он потянул стеклянную дверь на себя. Я поставил ногу… Не поняв, в чем дело, парень дернул сильнее. Дверь не поддалась.

– Извините, – сказал я, – но сейчас наша очередь.