Текст книги "Миф тесен"

Убийство Немцова и деградация российского авторитаризма

Среди прочих различий между авторитарными режимами есть вот какое. В одних оппозиционеры отодвинуты от власти, влияния, просто участия в политике мирными бескровными способами. В других убийства оппозиционеров и просто несогласных – трудовые будни. В Малайзии главного оппозиционера Анвара Ибрагима могут судить за аморалку, в Таиланде – не пускать в страну Таксина Чиннавата, в Китае – Чжао Цзыян может просидеть до конца жизни под домашним арестом, но в Аргентине или Чили никто не удивлялся, когда оппозиционера находили убитым или он просто исчезал, – и только годы спустя становилось известно про тайные концлагеря и тысячи человек, сброшенных в океан с вертолета.

Мы сами не осознавали, до какой степени до той ночи, когда убили Бориса Немцова, мы относились к первому типу. К типу диктатуры, где профессиональный оппозиционер с многолетним стажем, в очередной раз выбранив власти и сурово отчитав первое лицо, спокойно идет обедать в исторический универмаг, а оттуда на пешую прогулку по ночной столице. То, что аргентинскому, мексиканскому, пакистанскому, да что там, китайскому оппозиционеру кажется немыслимой роскошью, здесь совершенно никого не удивляло и не настораживало. До той ночи, когда мы получили еще один пример деградации российского авторитаризма, который все больше смещается от прагматичной диктатуры развития в сторону идеологизированной диктатуры самосохранения.

Независимо от того, кто и по чьему заказу стрелял, страна, где критик власти вынужден опасаться не ареста на митинге, а убийства на прогулке, – уже совсем другая страна. В России есть силы, которые давно хотят шага в сторону более решительного авторитаризма, но угадать, как высоко они представлены, насколько близко находятся к трону – непросто из-за почти полной герметичности системы.

Однако деградация коснулась и другой сферы. В мире авторитарных государств есть и такое различие. Есть страны, где сдерживание оппозиции, борьба с инакомыслием, если угодно – репрессии, являются государственной монополией, производятся под неукоснительным государственным контролем. А есть страны, где такая монополия утрачена, репрессии выходят из-под контроля и становятся творчеством масс.

Это обычно происходит там, где единство народа и руководства обеспечивается не за счет того, что жизнь становится лучше, как в первое путинское десятилетие или как в Китае 1990-х и 2000-х, а через противостояние врагу. Там, где власти, чтобы устоять, или просто избавиться от лишних вопросов, безжалостно делят общество на своих и чужих. Свои остаются при этом гражданами в полном смысле слова, под защитой какого ни есть закона, а с чужих некоторым образом совлекается гражданство вместе с защитой закона. «Civis romanus sum» может произнести только согласный, а несогласный становится своего рода строчкой в невидимом проскрипционном списке. А иногда и видимом. Если походить по сайтам радикальных патриотов, они полны такими списками предателей и врагов, которые должны быть наказаны.

Некоторые начинают понимать этот сигнал слишком буквально – как инструкцию. А что, вы же сами сказали бить врагов, вот мы и приступили. Так случается даже в демократиях, где в цене традиционные ценности и оскорбленные чувства, – в Индии, Пакистане, послереволюционном Тунисе.

В последние годы в России один за другим вводятся в оборот термины, которые должны словесно пометить несогласных с важнейшими решениями внешней и внутренней политики, – возвращением Путина в президенты, построением национальной идентичности на сексуальной ориентации, присоединением Крыма, вмешательством на Украине. Они враги, предатели, «пятая колонна», пособники супостатов, разрушители страны и ее ценностей. Невидимые проскрипционные списки пополняются как отдельными фамилиями: Навальный, Макаревич, тот же Немцов, – так и организациями (вражеские голоса, «Дождь», «Эхо Москвы», ВШЭ, неправильные театры), и даже целыми социальными группами (креаклы, офисные хомячки и т. д.). Часто не только по инициативе снизу, но и сверху. Все это «плохие граждане», а значит, закон защищает их меньше, чем «хороших».

Само государство доказывает это не на словах, а на деле, часто публично, по телевизору. Это не только странные процессы против Навального и Ашуркова, где пострадавшие говорят, что ущерба нет, а суды говорят, что есть, и выносят приговоры. Речь о гораздо более простых и грубых вещах. Казаки хлещут плеткой барышень из Pussy Riot за осквернение олимпийского мишки – так им и надо, срамным девкам. По НТВ показывают сюжет «Патриоты проучили правозащитников», где какие-то люди врываются в офис, сбрасывают со столов бумаги и надевают присутствующим на голову полиэтиленовые пакеты. К новостям о православных активистах или рассерженных гражданах, которые куда-то вломились, что-то сорвали, кого-то прогнали, все привыкли. Деятельные проявления ненависти почти что узаконены.

Соавтору сатирического оппозиционного блога «Перзидент Роисси» привязали к машине огромный деревянный член. Немцову бросали на крышу автомобиля унитаз (2011 г.), во время кампании за пост мэра Сочи ему же плеснули в лицо нашатырным спиртом, во время зимних протестов 2011 года на Lifenews опубликовали его личные телефонные разговоры. Никого не нашли, никто не был наказан. Почему бы не сделать следующий шаг?

Тем более что в последние полгода после начала войны в Донбассе в гос. СМИ легализовали и распропагандировали идею борьбы с врагами с оружием в руках. И вот люди с опытом такой вооруженной борьбы возвращаются в Москву, а тут тоже враги, всякая мразь ходит по улицам, поддерживает фашистов, которые наших убивали. Правительство с ними церемонится, а мы не будем.

2014–2015 годы в политике – это время продвижения наверх тех, кто прежде были маргиналами. И раньше случались кампании персональной травли: «Наши» и прочие молодогвардейцы жгли книги Сорокина, пикетировали премьеру в Большом театре, гонялись по городу за послом Эстонии. Но это были централизованные молодежные организации, активисты на вырост, которыми руководили взрослые дяди из администрации президента. Хотя, как показывает избиение Олега Кашина, и здесь контроль иногда был иллюзорным.

Теперешние активисты, которые борются с врагами и предателями, – сами взрослые дяди и тети из мутных военно-исторических, рукопашно-патриотических и псевдорелигиозных организаций, часто с закрытой структурой, тайным членством и непонятным финансированием. Многие из них, например, собрались на митинг движения «Антимайдан». Их роль сильно выросла за то время, когда государству понадобились частные, неофициальные помощники для мобилизации добровольцев и денег для войны в Донбассе. Эти же организации в фаворе у той части российского руководства и российского бизнеса, которая хотела бы видеть российский режим более решительным и беспощадным к врагам.

Ясно, что «наказание врагов» может быть совсем народным, вроде покушения экс-полковника ГРУ на Чубайса, но народных мстителей может использовать и любая далекая от патриотических эмоций сила, выстраивающая свою, как ей кажется, хитрую многоходовку.

Наверное, те заголовки, которые уже появились и еще во множестве появятся в западных СМИ о том, что накануне выступления оппозиции убит чуть ли не главный соперник Путина, жителям России покажутся слишком прямолинейными. В России просто нет системы, где у Путина может быть соперник. Однако это убийство показывает, как изменилась изнутри так называемая путинская стабильность. Раньше она держалась на экономическом росте, теперь на мобилизации населения против врагов. А когда одних граждан гонят на других – какая же это стабильность?

Есть и еще одна особенность русского авторитаризма: ты можешь открыто и нелицеприятно громить Путина устным и печатным словом, и это не опасно, если ты прежде не принадлежал к его окружению, а теперь переметнулся и стал, таким образом, предателем. Но что действительно опасно – это задеть чувства и интересы мэра районного центра, главы местной администрации, депутата областной думы с коммерческими интересами во власти. Политика из кавказской республики. Путин может задуматься, выгодно ли ему убийство журналиста или оппозиционера, а этот в категориях международной репутации не мыслит: перешли дорогу, завалю. Половина Латинской Америки, Африки, постсоветского пространства, Восточной Европы устроены так. «Левиафан» Звягинцева об этом. Но и о том, что за обстановку в стране, где настоящий патриот имеет право сам наказать врага из невидимого проскрипционного списка, а местный начальник – прихлопнуть того, кто мешает решать вопросы, все равно отвечает государственное чудище в целом. Потому что рано или поздно поиски того, кто это сделал, упрутся в его чешуйчатое тело.

Россия – место не столько мрачных предзнаменований, надвигающихся единым грозовым фронтом, сколько предзнаменований противоречивых. Суд оправдал новосибирского «Тангейзера». Дальше – больше, директор Большого театра позвал спасенного от православных менад режиссера Тимофея Кулябина ставить оперу у себя, а Большой театр – это Кремль русской культуры. Капков уволился, а министр Мединский, от которого вся культурная Россия только и ждет, что он придет и сделает какую-нибудь гадость, обругает фильм или спектакль, сообщает, что сделает Капкову интересное предложение. Прекратили дело против Светланы Давыдовой, которая звонила в украинское посольство сообщить о передвижении российских войск – за отсутствием состава преступления. Это после того, как множество людей и газет потратили время и силы, убеждая друг друга и окружающих, что судить изменницу есть за что, а те, кто считает, что не могла предать, потому что ничего не знала, ничего не понимают в изменах.

Не этого хотят от власти серьезные люди с суровыми лицами, сжатыми кулаками и значком ГТО на груди «Не забудем не простим первой степени». Новосибирский митрополит пошел в суд не просто так. Он пошел потому, что за два года до этого судили и сажали кощунниц, Дума приняла закон о защите чувств верующих, депутат Думы, размахивая этим законом, требовал режиссера посадить, а дружный хор электроприборов не первый месяц рассказывает, что главное у нас – это святая православная вера князя Владимира Таврического и борьба с западной современностью за славное русское прошлое, оно же будущее.

И вот митрополит всему этому верит, идет в суд, и суд его отправляет восвояси, покрывая позором и потерей лица его седую бороду. Что может решить про себя митрополит и все те, кто слился с ним в желании наказать режиссера? Что режим не тянет, не справляется, отстает от наших суровых времен, не на высоте наших трудных задач, надо бы подсобить, нажать, ухнуть, подтолкнуть в нужном направлении, и дальше сама пойдет. Главное – не останавливаться.

И не останавливаются. Суд режиссера оправдал, а министерство культуры ему же велит извиниться за то, в чем суд не обнаружил вины. Потому что популярный архимандрит Тихон Шевкунов прокомментировал: вот и славно, что суд отказал, можно «поприветствовать, что обсуждаемая сегодня проблема вышла из судебно-процессуального пространства». А это значит, как узнаем от архимандрита, что теперь можно сокрушить уста его и освятить руку ударом. Можно теперь с чистой совестью пойти ломать декорации. И вот снимают оправданный спектакль и увольняют директора, а то вдруг и правда придут, сломают. Лучше назначить нового, проворовавшегося, к нему у митрополита и его комсомольцев претензий нет.

На Новом Арбате напротив «Эха Москвы» опять вывесили плакат с лицами врагов и разжигателей ненависти, пять-шесть литераторов и музыкантов, а ровно год назад в центре такого же плаката на том же месте на том же Арбате был Борис Немцов. Чтоб всем было понятно: так разжег ненависть, что терпеть его дальше было невозможно. А с этими, кого терпеть невозможно, всегда ведь так: сами виноваты, что их побили, убили, посадили, выслали. Так разожгли к себе ненависть, что честному человеку спокойно мимо не пройти. Как женщины в Индии, которые, по мнению тамошних хранителей традиций, сами виноваты, что их насилуют: нечего туда-сюда по улицам шлендать, на вечерних автобусах кататься по городу, грудь лучше надо перебинтовывать, чтобы не торчала, а то одно разжигание от них там, да и у нас тоже.

Арбатские плакаты, ложножурналистские расследования больших телеканалов, вынос добрыми христианами напоказ портретов тех, кто должен гореть в аду, – а желательно, все, кроме них и членов их семей, да и члены семей некоторые пусть горят, и есть те самые неофициальные проскрипционные списки, глядя на которые простой гражданин должен крепче связать себя с властью: вот они – кандидаты для адского котла, а вот я, вера и отечество.

Если обычному гражданину показывать и поименно называть врагов на улицах, в новостях, в газетах и в телепередачах, он, конечно же, начнет думать, что сила закона не одинаково защищает его, лояльного обывателя, и врага, подрывающего обороноспособность страны на иностранные деньги. А что, сами виноваты, нарвались, пусть теперь ходят оглядываясь. И неравнодушный обыватель несколько изумлен, что государство называет убийство врага страшным и наглым преступлением, которое должно быть раскрыто, и ловит при этом не американских шпионов и не украинских провокаторов, а патриотов России с орденоносного Кавказа. Как ни в чем не бывало вещает из своего новоарбатского вертепа «Эхо Москвы», в одном из зданий православных железных дорог все еще действует у всех на виду взрослый гей-клуб, хотя депутат Милонов давно предлагал превратить его в детский клуб у трех вокзалов. Недополучивший свои иудины тридцать «Оскаров» «Левиафан» выходит в широкий прокат, интернет полон крамолы, фейсбук – смуты, твиттер – яда. Выходит, все не всерьез, зря наши деды победили фашизм на Украине. Не хватает у государя политической воли.

Три года пропаганды, которая началась с московских протестов и усугубилась во время киевских, породили в большой части общества серьезные, важные ожидания. И эта часть проявляет нетерпение. Когда кончится, наконец, это лавирование, это вашим и нашим, эта оглядка на мнение иностранцев и местных вольнодумцев, которым что ни уступи – все мало, ты им палец, а они локоть или колено, а дальше, как известно, не пойдешь.

Месяцы государственной пропаганды породили у согласных с ней граждан чувство превосходства над несогласными, безоговорочной правоты, права на действия. А война добавила всему этому последней окончательной серьезности. Голосом от советского информбюро не шутят, не размышляют, не сообщают о помиловании пособников врага. Пусть скажут, взяли Харьков или нет, идем на Берлин или нет.

У той части общества, которая согласна с государственной пропагандой, вернее, у тех, с кого государственная пропаганда сделала слепок для всех остальных, возникает запрос на то, чтобы слова больше совпадали с делом. Начинают расти и крепнуть обманутые ожидания. Почему мы на войне ведем себя не как на войне?

И вот, не вытерпев, граждане выходят на мост и громят неофициальный и ясно, что и без того временный мемориал на месте убийства Немцова, разбрасывают цветы, затаптывают свечи, закрашивают буквы. А рядом Чечня, наша собственная Донецкая республика, которая не признает монополии центра на насилие и репрессии, а наоборот, в полном согласии со старинными обычаями, гордый вассал, присягнув сюзерену, получает от него право карать своих врагов.

Ведь у неравнодушных граждан не только из-за цветов на мосту и сибирской оперы, у них много по каким поводам накопилось нетерпение. Почему рано остановились на Украине: разве не всех русских людей надо спасать от хунты, а как же Одесса и Харьков? А город русской славы Байконур, откуда Юрий Гагарин вознесся на небо? А народные мечты, связанные с обузданием капитализма, твердыми ценами, отменой итогов несправедливой приватизации, возвращением добра народу – не пора ли и им сбыться? В самом деле, если мы противостоим Западу, а он управляет миром капитала, не пора ли с этим миром порвать?

Одна часть руководства и населения видит в пропаганде средство контроля, инструмент для достижения практических целей в реальной политике. Зато другая принимает ее всерьез и требует, чтоб слово не расходилось с делом. Владимир Путин привык быть арбитром, посредником между ними, но когда пропаганда работает только в одном направлении, балансировать и уравновешивать становится все труднее.

Власть оказалась заложником собственной пропаганды и порожденных ею ожиданий. Антимайдан – это ведь тоже Майдан: мнение улицы о том, какой должна быть власть, просто с другой стороны.

Наши нравы

Погаси мигалку в себе

Парень, который 12 сентября 2012 года насмерть сбил на Минской улице пятерых детей-лауреатов, возвращавшихся с конкурса с медалями, и их учительницу с мужем, не поп, не олигарх, не мент, не банкир, не чиновник с мигалкой, не депутат, не топ-менеджер «Лукойла». Что тут скажешь? Там можно было выйти против мигалок у начальства, возмутиться РПЦ, не заправляться на «Лукойле», не хранить деньги в банке «Авангард». Когда людей на дороге убивали представители всех эти солидных организаций, мы возмущались этими организациями.

А тут, тут что сделаешь? Не буду – что, не стану – с кем, не подам руки – кому? Простой такой русский парень, Александр Максимов, не богатый, не высокопоставленный, праворульная «Тойота». Таких пытаются заманить оппозиционеры разговорами про тарифы ЖКХ, на таких в борьбе с протестом опирался Путин – раздачей пары символических должностей рабочим из регионов и разговорами про американских агентов. Страничка «ВКонтакте», страничка в «Одноклассниках», никакого «Фейсбука», жена, сын, ушла с сыном, выпили с друзьями. Всё как у людей. Александр Максимов никого не представляет: ни церковь, ни власть, ни оппозицию – никого, просто народ. А какие против народа введешь санкции?

Вот и соцсети заколебались. Одни, как обычно: казнить. Другие: такое может быть с каждым. С каждым? А действительно. Поезжайте по Москве. Одного выезда достаточно, чтобы понять: может.

Не надо быть пьяным иеромонахом, не надо быть директором «Лукойла», чиновником с мигалкой. При чем тут мигалка? Вот этот, на «Мицубиси-Лансер», который сегодня яростно моргал сзади фарами, когда я притормозил перед пешеходным переходом, – на нем не было мигалки. На крыше не было. Она была в голове водителя. Она выла, сверкала и вращалась, как десять правительственных.

Вот этот, на «Дэу-Нексия», который сегодня на Сретенке сигналил машине, сбавившей скорость перед поворотом: «Чего это он мне мешает, когда я хочу быстро объехать всех справа?» Он это делал разве не потому, что у него в голове не переставая работает проблесковый маячок?

Или вот этот, на черной «Хонде-Аккорд», сигналил на Тверском бульваре пешеходам, которые, по его мнению, шли через дорогу слишком медленно. «Чего они тащатся, когда я тут еду? Да еще по мобильнику разговаривают. Ну-ка бегом!» Этот, на «Хонде-Аккорд», не был пьян, освидетельствование на алкоголь ничего бы не показало. Он просто считает, что дорога его. Стоит ему сесть за руль, как в нем включается внутренняя мигалка пострашнее лукойловской.

Или вот эта «пятерка» БМВ, которая светила дальним светом на Ленинградке, потому что хотела ехать на 20 километров в час быстрее, чем все остальные. У нее не было мигалки на крыше, но внутренняя у водителя работала на полную катушку. Он точно знал, что это его полоса: разойдись. «Моя скорость, мое местоположение и есть точка отсчета, центр системы координат – для всех».

Это не тысяча машин с мигалками выезжает каждый день на улицы Москвы, это сотни тысяч, миллион-другой таких машин.

Если ты держишь дистанцию, ты ведь просто лох, который не умеет водить. Хорошо водит не тот, с кем удобно на дороге окружающим, а тот, кто умеет ехать впритык и быстро крутя рулем, шныряя из полосы в полосу, чтобы встать у светофора впереди на одну машину.

Вот эти в потоке на Мясницкой, устанешь перечислять марки, цвета и номерные знаки, которые считают, что припарковавшаяся машина не имеет права покинуть свое место, пока они все не проедут. Остановиться и дать выехать? Нет, пусть ждет глубокой ночи или раннего утра. А эта что тут вздумала парковаться у меня перед носом? Сюда ей, видите ли, надо. Подпереть дуру: пусть едет дальше, туда, куда надо мне.

Вот байкеры, которые теперь с благословения президента и патриарха со страшным ревом несутся по городу, врубив на полную свой музон. А вот хозяин представительской «Ауди» с номером 999 шныряет по дороге, будто он хозяин тонированной восьмерки на нелегальном извозе, будто он водитель, который, не спросясь, отлучился побомбить, а теперь опаздывает на вызов шефа. Он не понимает, что владелец такой машины просто не должен так ехать, а напротив, должен ехать солидно и делать любезности.

У них нет на крыше мигалок. Но задумались бы они хоть на секунду, если бы она у них была, включить ее и рвануть по встречной? А чиновники с видимыми мигалками – эти так просто задают планку, показывают, к чему стремиться. Они, в сущности, простые русские люди, которым повезло свою невидимую мигалку обналичить.

«С каждым может случиться», – пишут в сетях друзья простого московского парня Александра Максимова. Достаточно проехать по Москве на машине, чтобы понять: да, здесь каждый, ну, каждый второй готов переехать пятерых детей-лауреатов, двух педагогов и старушку. У каждого, ну хорошо, у каждого второго в голове мигалка. Да нет, просто у каждого, а то сейчас все скажут, что они вторые.

Конечно, с каждым. Это в церковь протестовать не всякий пойдет, или на митинг, или примет постриг, или получит годовой бонус в три миллиона. А А. Максимов – он же не оппозиционер, не чиновник, не гей, не олигарх, не еврей, не грантополучатель, не таджик, не кавказец, не чурка (хотя и эти гоняют так же. Это ведь они зло. А это простой русский парень, коренной москвич, как все. Нормальный. Основа нации. Такие войну выиграли. Такие на дзот, только примут сперва. Весь как на ладони.

Хорошо назначить злом то, что не похоже на меня. А тут похоже до неразличимости. Зло в отношении друг друга совершается ежедневно, рутинно, его тут и за грех никто не считает. Банальное зло отрицания чужого существования. Главное зло в русском человеке – это его онтология. Говоря философским языком, он никак не может признать за другими онтологический статус, равный собственному. Никак не может взять в толк, как это другой существует в том же самом смысле, что и я. Я существую взаправду, другие – как бы понарошку. Они не такие же настоящие.

Вот я – другое дело. Могу ущипнуть себя за руку, за ногу – и мне больно. А что другим тоже, знать про это ничего не желаю. «Хотелось бы в больничке отлежаться», – говорит на первом судебном заседании уже протрезвевший Саша Максимов. Я смотрю на мир из-под своей лобной кости, из скафандра своего тела, и каким я мир вижу – такой он и есть, и другим быть не может. Не должен. Не имеет права. Меня надо уважать, как я себя уважаю. Подрежь меня на дороге, сразу узнаешь, как я обижусь. А другого разве надо уважать? Его же нет на самом деле.

Уважаемые «синие ведерки»! Давайте в перерывах между погонями за Никитой Михалковым (хоть это и ему полезно для смирения, и всем весело), погоняем простые «тойоты», «мазды», «хонды» и «восьмерки» с обычными водителями и внутренними мигалками. Ведь пока мы гоняемся только за Михалковым, у простых русских мужиков крепнет ощущение, что это Михалков во всем виноват, Пушкин, Путин, Pussy Riot, чурки, менты, оппозиционеры, украинцы. А он – жертва, ему все можно, от него жена ушла, ему на новую «тойоту» не заработать. Внутренняя мигалка включается на полную мощность, и погнали.

А ты, обычный российский водитель, не поп, не чиновник, не топ-менеджер, выезжая на дорогу, фитилек с понтами прикрути. Погаси мигалку в себе и езжай с богом.