Текст книги "Год 1976, Незаметный разворот"

Часть 71

18 января 1976 года, два часа дня, Москва, Малая Грузинская улица, дом 28, квартира 30, семейное гнездо Владимира Высоцкого и Марины Влади

Примерно к часу дня в квартиру Владимира Высоцкого и Марины Влади заявилась теплая компания: два единокровных «брата-акробата» балетмейстер Кирилл Ласкари и актер Андрей Миронов, невеста Миронова актриса и певица Лариса Голубкина, а также переводчик и журналист Михаил Брук. Ну, воскресенье же, ептить, самое время ходить в гости и вести разговоры под бутылочку сухого вина, а то и не одну.

Встретили гостей как родных, по русскому обычаю накрыли стол, поговорили, попели под гитару песен… и вроде пили все одинаково, но хозяева дома, Лариса Голубкина и Михаил Брук были лишь слегка навеселе, Андрей Миронов был «тепленький», а Кирилл Ласкари, положив голову на плечо хозяйке дома, находился уже на грани полной анестезии. Хоть ты режь его, хоть шей. И тут в дверь квартиры позвонили протяжным звонком. Так на боевом корабле звучит сигнал боевой тревоги, призывающий команду занять свои места по боевому расписанию. Гости и хозяева премного удивились, ибо никого, кроме уже присутствующих, в этот день не ждали. Владимир Высоцкий пожал плечами и, отложив в сторону гитару, на правах хозяина пошел открывать…

И вот дверь открывается – и там, за порогом, собственной персоной стоит сам Генеральный секретарь Коммунистической Партии Советского Союза Леонид Ильич Брежнев, в пальто и шляпе…

Высоцкий моргнул. Потом провел рукой по лицу. Видение не исчезало. На лице хозяина квартиры удивление сменялось недоверием с некоторым оттенком испуга: «А не сошел ли я с ума?»

– Добрый день, Семеныч! – непринужденно сказал Брежнев и, потянув носом, спросил: – Бухаешь? Не надоело еще?

Высоцкий не успел ничего ответить, как донесся голос Марина Влади с сильным французским акцентом:

– Володя, кто там? Участковый?

– Нет, Марина, не участковый, – повернув голову, ответил Высоцкий. – Бери выше – Брежнев!

Взрыв хохота раздался из комнаты.

– Как Брежнев?! – весело воскликнула Влади. – Настоящий?!

– Настоящий, настоящий, – громко, так, чтобы слышали все, подтвердил Ильич Второй, – Для своих – просто Лёня. Ну что, Семеныч, ты позовешь гостей в дом или мы так и будем разговаривать на пороге, будто нерусские?

В глазах поэта мелькнула какая-то догадка, и на лице появилась кривая улыбка. Затем он подмигнул нежданному гостю, очевидно, решив, что его разыгрывает кто-то из друзей, загримировавшись в генерального секретаря. Только вот кто это, он никак не мог понять, и пристально вглядывался в лицо Брежнева, отмечая, что грим наложен с исключительным мастерством, а голос один в один подражает оригиналу. Ведь Брежнев тот еще артист разговорного жанра, известный всей стране своими многочасовыми выступлениями.

– Ну что, Володя, зови его! – крикнула Влади. – Пусть заходит!

И опять раздался приглушенный смех – это остальные, очевидно, уже начали острить.

Высоцкий, все еще теряясь в догадках, сделал приглашающий жест.

– Я не один, – честно предупредил Брежнев. – Со мной еще два товарища…

– Надеюсь, это не Демичев и Суслов? – пытаясь пошутить, спросил хозяин квартиры.

– Нет, – покачал головой Ильич Второй, – это даже не Громыко и Устинов, талант у которых побольше, чем у иных прочих. Мои спутники – это Сергей Сергеевич Серегин, единый в многих лицах, и лейтенант[17]17
  Звание лейтенанта Кобре присвоил товарищ Сталин: неудобно, когда одна из самых важных особ в воинстве Серегина ходит в сержантском звании. От царей из рода Романовых Темная Звезда повышения в звании не принимала, а вот кубари из рук Отца Народов взяла.


[Закрыть] Ника Зайко, для своих товарищ Кобра. Таких людей ты, Семеныч, еще в своей жизни не видел… А вот они тебя хорошо знают и являются большими поклонниками твоего таланта.

В проеме двери появились двое по-своему необычных людей. Высоцкий быстро оглядел их.

– Ну что ж, проходите, гости дорогие, раз уж хозяйка не против, – сказал он с нарочитой веселостью, стараясь скрыть свое замешательство. – Милости прошу! И да – разуваться не надо!

И вот эта троица в сопровождении хозяина вошла в комнату. И все шутки мигом прекратились. Компания, вскочив с кресел и дивана, при этом стремительно трезвея, в изумлении смотрела на странных гостей. В голове у каждого звучала мысль: что все это значит? Что за розыгрыш? Или… не розыгрыш?

Спутники «Брежнева» производили такое впечатление, что тот на их фоне даже как-то немного терялся. От них веяло чем-то… нездешним. В глазах их светилось нечто такое, что, казалось, они могут видеть насквозь.

Нет, это явно не артисты, и все это не розыгрыш… К такому выводу пришел Высоцкий, внимательно разглядев этих двоих. И что-то шелохнулось в его душе – как будто он оказался перед пологом некой тайны, которая вот-вот приоткроется и явит невиданные чудеса… Он просто чувствовал это своим уникальным чутьем гения.

Мужчина, русоволосый и сероглазый, среднего роста, мускулистый, был одет в псевдосоветскую форму с петличными знаками различия, соответствующими званию капитана. Дополняли картину открытая плечевая кобура под левой подмышкой и листовидный старинный меч на бедре – очень необычная деталь. А еще в чертах его лица, в жестком очерке скул и волевого подбородка, наблюдалось некоторое сходство с чертами самого Высоцкого. Женщина, которую Брежнев назвал товарищем Коброй, была черноволоса и черноброва, коротко подстрижена и одета в такую же форму, как и мужчина, без всякой поправки на пол. Высокая и статная, суровая как богиня войны, она внушала почтение. У нее на бедре висел меч – не менее старинный, чем у мужчины, только не прямой, а похожий на ятаган. От этой сумрачной особы исходило такое же ощущение опасности, как и от вставшей стоймя одноименной ядовитой змеи. Казалось, даже воздух в квартире стал вдруг пахнуть озоном…

– Расслабься, Кобра, – тихо сказал Серегин, – негодяев тут нет.

– Я уже вижу, Батя, – ответила та, и у присутствующих возникло ощущение, будто оружие страшной разрушительной силы поставили на предохранитель и закинули за спину.

И вот уже перед ними не Кобра – а Ника, добрая и улыбчивая девушка с широкой душой. Впрочем, ее напарник тоже не выглядел безобидным человеком, и не только из-за своего обмундирования и вооружения, выглядевшими на нем так же естественно, как на другом мужчине свитер и брюки. Когда маленький Володя Высоцкий жил с отцом, который служил в Группе Советских Войск в Германии, он встречал подобных людей среди офицеров, прошедших войну не в штабах и обозах, а на переднем крае и в вылазках во вражеские тылы. Нарочито неуклюжая грация движений и взгляд будто через прицел…

– Ну что, прошу, как говорится, любит и жаловать… – сказал Брежнев и снова представил своих спутников. – Ну а мне представляться, наверное, нет нужды…

Некоторое время в комнате висела изумленная тишина. Было слышно, как тикают большие настенные часы.

– Скажите, Сергей Сергеевич, а вы часом не сам Воланд? – наконец спросил уже окончательно протрезвевший Андрей Миронов.

– Нет, Андрей Александрович, – ответил Серегин, – я не Воланд, а всего лишь его коллега, которому нет никакой нужды маскироваться под слугу князя Тьмы. Не верите? А напрасно…

– А я верю, – сказала Марина Влади, натянуто улыбаясь, – потому что вижу, что ни вы, месье Серегин, ни мадмуазель Ника совсем не похожи на наших сегодняшних людей… ни на советских, ни на западных….

– Правильно видите, товарищ Влади, – сказал Брежнев, о котором все как-то позабыли, – потому что товарищ Серегин и товарищ Кобра не здешние люди, а происходят из начала двадцать первого века, где они несли службу в рядах Сил Специального Назначения Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба. Но и это еще не вся загадка, а только ее начало. Однажды, выполняя ответственное задание командования, они сорвались в такие глубины Мироздания, о которых у нас тут ходят только смутные легенды. Обычному человеку обратно оттуда было не выбраться, но спецназ не сдается и не отступает даже в безвыходной ситуации. В результате приложенных усилий товарищ Серегин, товарищ Кобра и некоторые другие их спутники вынужденно изменились и стали необычными людьми, в чем-то даже боле могущественными, чем иные античные боги.

– Брехня! – выразительно произнес на мгновение проснувшийся Кирилл Ласкари, после чего свернулся калачиком на диване и снова захрапел.

– Еще один Танцор… – хмыкнул Серегин, – только наш деятель культуры цивильнее и не напивается до положения риз, когда большая часть компании еще практически трезва.

– Знаешь что, Батя, – ответила Кобра, – давай откроем отсюда портал прямо в Тридесятое царство и тогда, думаю, весь скепсис с публики как рукой снимет.

– Давай, – ответил Серегин, – раз-два.

Щелчок пальцами – и на месте стены, отделяющей обиталище Высоцкого и Влади от соседней квартиры, вдруг образовалось окно, за которым раскинулся знойный и пропитанный ароматом мирры и ладан город, выстроенный в эклектическом стиле, смешавшем мотивы Древнего Китая и Античного Средиземноморья. Просмотровое окно с эффектом присутствия располагалось на высоте птичьего полета (то есть примерно окон квартиры Высоцкого), поэтому фигуры ходящих по улицам людей и прочие детали пейзажа были видны весьма отчетливо.

– Где это? – почему-то шепотом спросила Марина Влади.

– Это Тридесятое царство, сестра, наша главная штаб-квартира, – ответила Ника-Кобра. – Там не злословят, не предают, не бьют в спину, там униженные и оскорбленные, те, что были хуже рабов, становятся частью неодолимой силы, а еще там бьет фонтан живой воды. Испив ее, калеки становятся здоровыми, а старики молодыми. До старости вам еще далеко, но я вижу, что если ничего не изменить, то двое из вас умрут задолго до своего естественного срока.

– Да, это так, – подтвердил Серегин. – Тут только что Андрей Миронов сравнил меня с Воландом, и не напрасно. Тут я наблюдаю ситуацию, до боли схожую с той, что была описана в романе Булгакова. Владимир Семенович – воплощенный Мастер, Марина Влади – Маргарита, критики Латунские в этой квартире отсутствуют, но вьются вокруг нее подобно комарью над тайгой. Ситуация травли, доносительства и мелкого шпынятельства приводит нас с Коброй в ярость, а когда мы разозлимся, то причастным лучше прятаться поглубже, потому что обычного бомбоубежища уже недостаточно. Впрочем, сам факт того, что мы находимся здесь, в этой квартире, говорит о том, что Аннушка уже пролила масло и в довольно скором времени одних святых станут выносить из дома, а других занесут обратно. Такова уж наша селява: там, где появляется наша команда, ничего не остается таким, как было прежде.

– Однако, Батя, пускать это дело на самотек нежелательно, – строго сказала Ника-Кобра, – и срочные меры необходимо принимать прямо сейчас.

– Но какие же тут можно принять меры? – заломив руки, с отчаянием спросила Марина Влади. – Володю надо спасать, но я не знаю как!

– Все просто, – сказал Серегин, – для начала я официально предлагаю Владимиру Высоцкому и Марине Влади гастрольный тур по своим владениям и дружественным мирам. Проживание, путешествие и медицинское обслуживание у вас будут в виде открытого листа по королевскому типу, о гонораре договоритесь с моим казначеем Мэри Смитсон, которой я дам указание не жадничать. Некоторые люди, родившиеся до середины двадцатого века, не слышали вас вовсе, для других вы были только хриплым голосом с затертых до дыр кассет. Но, самое главное, согласившись на мое предложение, вы сможете выступить в сорок первом году перед героями поколения ваших отцов, изо всех сил бьющихся с германским фашизмом, и пришедшими к ним на помощь солдатами разных времен…

Марина Влади и Высоцкий переглянулись, и тут Леонид Брежнев весомо добавил свои пять копеек.

– На самом деле, – сказал он, – после того, как товарищ Серегин установил связь нашего мира с миром сорок первого года, ничего тут уже не будет прежним. Постановлением Политбюро объявлен набор добровольцев на Великую Отечественную Войну (пока что негласный) из числа тех, кто несет в войсках службу прямо сейчас. Вот и вам, товарищ Высоцкий, мы предлагаем встать в общей строй, только не с автоматом, а с гитарой.

– Я согласен, хоть прямо сейчас, – тут же заявил Высоцкий, беря в руки гитару. – Марина, ты со мной или остаешься?

– Конечно, я с тобой, ведь мы муж и жена – куда ты, туда и я… – ответила Влади и после некоторой заминки спросила: – Простите, а у вас нет способа вылечить Володю от… алкоголизма?

– Истинной причиной заболевания вашего мужа, – сказал Серегин, – явилась жестокая фрустрация вызванная травлей со стороны деятелей официальной культуры, довольно быстро превращающейся в имитацию самой себя. Если убрать окружающие его барьеры и дать дело, от которого кружится голова, то желание пить пройдет само. Впрочем, по медицинской части Владимира Высоцкого в моих владениях тоже обследуют и избавят от всех обременяющих его болячек, ибо по-другому у нас не бывает.

– А можно, товарищи, и я тоже отправлюсь с вами туда на войну? – спросила Лариса Голубкина. – Ведь я тоже могу петь и читать стихи…

– И меня тоже запишите в добровольцы, – нарочито хрипло произнес Андрей Миронов. – Всю жизнь мечтал на войну, особенно если вместе с Семенычем.

– Я же говорил, что плохих людей тут нет, – сказал Серегин. – Тело гражданина Ласкари мы тут тоже не оставим, заберем с собой, сдадим в госпиталь на предмет вытрезвления, а когда проспится, выпроводим домой. Так что, Андрей Александрович, будьте добры прихватить верхнюю одежду братца, чтобы ему потом не пришлось скакать по зимней Москве в одном свитерке. Осталось только решить вопрос с товарищем Бруком. Михаил Ильич, вы с нами или предпочтете, надев шляпу и пальто, удалиться прочь по своим делам?

– А зачем вам англоязычный журналист-международник и литературный переводчик? – нарочито равнодушно спросил Михаил Брук.

– А мало ли, вдруг пригодится, – ответил Серегин, – сорок первый год – это вообще интересное, знаете ли, время… тут Хэмингуэй, живой и здоровый, там Хайнлайн, там еще множество самых разных, но при этом не менее интересных авторов и политических деятелей. Ведь, как мне докладывают, и Черчилль, прежде чем вылезти в министры Его величества, пытался подвизаться на писательской ниве, накрапав пару романов. Кроме того, среди моих знакомых числится Джек наш Лондон, который прямо сейчас работает над новым романом, неизвестным еще ни в одном подлунном мире, кроме одного. Вот, кстати, кто поймет Владимира Высоцкого целиком и сразу, ибо эти люди одного калибра.

– Знакомства у вас, товарищ Серегин, такие, что кружится голова, – сказал журналист. – Подумать только – Джек Лондон…

– Про знакомства мне уже говорили, причем похожими словами, – хмыкнул Серегин. – Ну что, вы решили: уходите или остаетесь?

– Я, пожалуй, тоже пойду с вами, – сказал Михаил Брук. – Ведь, насколько я понимаю, вернуться домой я смогу в тот же момент, как только захочу…

– Да, так и есть, – сказал Серегин, – а сейчас попрошу всех приготовиться к отбытию, взять в руки верхнюю одежду, и не забывать здесь всякую мелочь, вроде часов, очков и ключей.

Тем временем просмотровое окно, опустилось на уровень мостовой площади Фонтана и превратилось в постоянный портал. Первой вышла Кобра, за ней – обитатели и гости квартиры, последним из которых по воздуху, вызывая у непривычных людей шок, проплыло посапывающее тело Кирилла Ласкари, следом квартиру покинул Леонид Брежнев, и последним был Артанский князь Серегин, перед закрытием портала бросивший внутрь заклинание стасиса. Теперь время там снова пойдет только после того, как кто-нибудь откроет входную дверь.

Восемьсот тридцать первый день в мире Содома. Вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы

Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский

Последние минуты дела с Владимиром Высоцким я чувствовал себя как на иголках, только я не подавал вида. Дело в том, что моя энергооболочка (раз уж я непосредственно находился в мире семьдесят шестого года) приняла от орбитальной сканирующей системы сигнал предупреждения – нет, не о ракетном нападении, тьфу-тьфу-тьфу – а о приближении к плате Земля темнойджеловского корабля ловцов пеонов. Опознав угрозу, спутники подали сигнал тревоги и перешли в режим маскировки, минимизировав взаимный обмен информацией. И правильно: нет у меня никакого желания с нуля восстанавливать разрушенную информационную сеть. Потом я подумал, что особо моим сателлитам шифроваться не стоит – к семьдесят шестому году вокруг планеты летает достаточное количество самых разных спутников местного происхождения: крупных, шумных и фонящих на всех частотах, благодаря чему моя сканирующая сеть оказывается эталонно незаметной.

В общих чертах уяснив информацию о визите ловцов, я не моргнув глазом довел операцию «Высоцкий» до логического завершения. Доставив гостей в Тридесятое царство, я передал их на попечение Птице, с командой ввести людей в курс дела, что у нас и откуда взялось. Если что, отставной царь Федор Годунов и рязанская княжна Ефросинья им в помощь в качестве свидетелей. Доклад о проделанной работе Птица и Кобра дадут мне за ужином. А первый концерт в Белостоке в полевых условиях намечен у нас на завтра.

Закончив с этими делами, я метнулся в Белосток сорок первого года, к планшету, который через Врата следит за сканирующей сетью семьдесят шестого года, сбросил всю информацию, собранную о корабле ловцов и текущей планетарной социально-политической обстановке, на кристаллический накопитель, и уже оттуда прыгнул в Аквилонию за консультацией у единственно доступных специалистов. В Асгарде, несмотря на глубокую ночь, меня уже ждал шаттл, вознесший меня на орбиту к «Новому Тоболу». Приятно иметь дело с военными людьми, которые, получив сигнал о чрезвычайном происшествии, сны не досматривают и чай не допивают. Там меня уже ждали капитан третьего ранга Лазарев, старший тактик Итена Клэн, старший прыжковый навигатор Атола Дан, социоинженер Сати Бетана и, самое главное, искин Бенедикт, хотя ему-то, готовому, как пионер, в любой момент, наверное, ждать и не требовалось.

Когда я сунул кристалл в считывающее устройство, Бенедикт взял недлинную паузу (скорее, ради антропоморфного артистизма, чем для анализа данных), а потом сообщил, сопровождая свои слова изображением корабля, медленно поворачивающегося на голографическом экране:

– Транспортный корабль темных эйджел среднего класса, тип «Магеллан», после переделки в кустарных условиях эквивалентный грабительскому типу «Флибустьер». Данная информация заставляет подозревать, что кораблем владеет достаточно многочисленный и, если можно так сказать, зажиточный разбойничающий клан темных, которому удалось взять на абордаж транспорт, а потом найти подходящее место и средства для того, чтобы подвергнуть его кустарной переделке. Как говорите вы, хумансы, «на коленке» такие вещи не делаются. Нужна хотя бы примитивно оборудованная ремонтная верфь. Предполагаемая численность клана – от полусотни до сотни взрослых особей темных, десяток серых в ошейниках принуждения, три десятка чипированных боевых хуман-горхских гибрида, до двух сотен горхов и три сотни сибх. Транспорт тип «Магеллан» несет два малых челнока и один средний; в данном случае при переделке в тип «Флибустьер» малые челноки могут быть заменены легкими истребителями, пригодными для атаки невооруженных кораблей и принуждения их к капитуляции. Главный вопрос заключается в том, кем этому клану доводится корабль, которым они владеют: приемной сестрой или же рабой. История этого корабля позволяет подозревать второй вариант. В таком случае лояльность корабля обеспечивается только генератором болевых ощущений, встроенным в сферу обеспечения, доступ к которому обычно имеет только матрона.

Вот ведь Бенедикт, электронная зараза – наговорил много всякого разного, но так, что бедному Бичу Божьему без опыта в галактических делах ничего не понятно… Да и изображение пакета из трех труб большого диаметра, увенчанных наростом в виде толстого диска в носовой части и двумя шаровидными вздутиями в корме с малюсенькими крылышками мне ни о чем не говорит. Единственное, что удалось понять: по сравнению с «Неумолимым» корабль ловцов как корвет рядом с линкором «Айова». Если будет надо, псевдоличности возьмут эту штуку гравитационными захватами подмышку и унесут с собой в мир сорок первого года. Для выполнения прыжков хоть вдоль, хоть поперек силовых линий дополнительная масса будет некритичной. Но прежде чем углубляться в эту тему, следует до конца прояснить все непонятные вопросы. Лучше сделать это сейчас, чем потом, ибо следующий этап моей карьеры – это глава еще одной русской галактической империи.

– Значит, так, Бенедикт, – сказал я, – давай по порядку, то есть прямо с конца. Как корабль, то есть косный материальный объект, может бет быть клану эйджел сестрой или рабой? Ведь, насколько я понимаю, лояльность искинов вроде тебя определяется первоначальным программированием, а не социальными отношениями в команде, потом что искин не может обидеться или взбунтоваться.

– На кораблях темных эйджел не бывает искинов, – отрезал Бенедикт. – Вместо вычислительных оптронных машин с программами искусственного интеллекта там живой мозг темной или серой эйджел, подвергшийся специальной трансформации еще на эмбриональной стадии и управляющий кораблем как собственным телом. Если корабль является родной или приемной сестрой клана, то ее положение очень высокое, всего на одну ступень ниже матроны. Если корабль – это раба, то ее положение ниже грязи. Хотя есть сведения, что кланы, которые слишком уж рьяно помыкают своими кораблями, на этом свете надолго не заживаются. Мало ли какие могут произойти случайности, да так быстро, что матрона даже не успеет дотянуться до кнопки боли.

Внутренне я содрогнулся от омерзения, ибо до такой степени порабощения не дошли даже премерзкие содомитяне, камней им в печенку и кол в задницу. Эйджел живут долго, а корабли, наверное, еще дольше, и все это время сотни и тысячи лет они вынуждены носить на себе тех, кто вызывает в них только гнев и отвращение. Ужас, помноженный на кошмар.

– Теперь понятно, – кивнул я, стараясь не выдавать своих чувств, хотя темечко чесалось. – А теперь скажите, как с такими живыми кораблями принято поступать в вашей империи?

Вместо Бенедикта заговорил кап-три Лазарев.

– В империи, – торжественно сказал он, – живые корабли, прошедшие через процедуру инверсии, получают полноправное гражданство. Если до инверсии корабль находилась в статусе сестры клана, то тогда она сама выбирает себе членов команды и, сверх того, получает командира-человека, который нужен для того, чтобы эйджел не играли в тактические игры лишь из любви к хитрым комбинациям. Если корабль прежде был бесправной рабой, то после инверсии старый клан полностью расформировывается, а команда набирается из членов самых разных кланов и из молодняка, прошедшего имперский цикл обучения. Были корабли, которые на службе Империи обретали высокие чины и звания. В этом смысле их карьера ничем не отличается от той, что делают существа из плоти и крови.

– Теперь мне все понятно, – так же торжественно произнес я. – Имперские обычаи и порядки по обращению с живыми кораблями полностью соответствуют моим принципам, а потому я обязуюсь следовать им без всяких изъятий и исключений. Dixi! А теперь скажите, что значит чипированные хуман-горхские гибриды? Про вашу штурмовую пехоту я уже знаю, а вот что такое чипированный гибрид, еще нет.

– Хуман-горский гибрид – это не более чем биологическая заготовка для штурмпехотинки, – пояснил Бенедикт. – Империя делает ставку на обучение и воспитание, а эйджел, которые не желают возиться с такими материями, еще в младенческом возрасте прошивают своим гибридам мозги чипами дистанционного управления, а потому они применяются только для самообороны внутренней территории крупных кораблей и космических станций. В десанты и абордажные атаки на борт чужого корабля чипированные гибриды не ходят. Внутри себя такие существа пусты как незаполненные сосуды, и способны действовать только в пределах устойчивой связи чипа с базовой станцией. А потому после отключения внешнего управления они нуждаются в длительной реабилитации и адаптации к существованию в человеческом обществе. Первая штурмовая пехота в империи появилась как раз после полной социализации освобожденных от внешнего контроля гибридов капитулировавших кланов.

– Ну что же, – сказал я, – такой метод действий мне тоже подходит. Однако, поскольку боевые гибриды не являются для меня предметом первой необходимости, то я могу передать их на воспитание именно вам, раз уж вы знаете, что нужно делать в таком случае.

– Нет, – покачала головой Итена Клэн, – так подобные дела не делаются. Кто освободил будущую штурмпехотинку от чипа, тот ее и воспитывает. Мы можем только помочь вам по части методологии процессов реабилитации и адаптации, не более того.

– Ну хорошо, товарищи, – согласился я. – Пусть будет так. Проехали! И у Бича Божьего бывают свои маленькие слабости, но сейчас это уже прошло. У меня уже, наверное, тысяч сорок приемных сестер и дочерей, и если к ним добавится еще три десятка, то ничего страшного не случится.

– Имейте в виду, – сказала прыжковый навигатор Атола Дан, – что горхини только выглядят как неразговорчивые живые домкраты со среднетехническим образованием, а на самом деле они очень охочи до того, что делают самец хуманса и самка биологически совместимого вида, оставшись в темном углу наедине. Так что в течение года-полутора с того момента, как в вашем обществе появятся эти особы, следует ожидать рождения большого количества гибридных младенчиков. А вот тут в силу особенностей их развития все должно быть особенное: и родильный дом, и ясли, и детский сад, и школа, и медицинское обеспечение. Самцы хумансов и горхини способны давать общее жизнеспособное и фертильное потомство, но совместимость между генетическими структурами у них далеко не полная, поэтому вы будете иметь множество мертворожденных детей, а также погибших на различных этапах развития. Зато те, что смогут вырасти, составят основу ваших десантно-штурмовых войск.

Пока Атола Дан говорила, искин Бенедикт продемонстрировал на голографическом экране типичную штурмпехотинку и в полной боевой экипировке и в повседневном обмундировании. Надо сказать, что советские десантники и морские пехотинцы, уже начавшие прибывать в Белосток, оказались в полном ауте от моих бойцовых остроухих ветеранш; представляю, что будет, когда они воочию увидят эти живые танки.

– Хорошо, – сказал я, – я учту эти сведения в своих планах. Специальных ферм для рождения будущих воительниц штурмовой пехоты у меня не будет, но все метисы, родившиеся, так сказать, естественным путем, получат необходимое им медицинское обеспечение, воспитание и профессиональную ориентацию, чтобы найти применение там, где они будут незаменимы. Dixi! А теперь у меня вопрос к товарищу Сати Бетане. Скажите, какой участок земной поверхности в данном мире наиболее привлекателен с точки зрения деятельности ловцов пеонов?

Та покрутила на голографическом экране изображение земного шара, изляпанное только ей понятными цветными пятнами, и веско заявила:

– На самом деле таких регионов в данном мире немало. Предположительно интерес ловцов могут вызвать регионы Африка, Латинская Америка и Индокитай, где есть достаточно густонаселенные участки поверхности, не имеющие не только военного прикрытия, но и сколь-нибудь четко организованной власти, которая могла бы зафиксировать факт набега и учесть потери среди местных жителей. Более того, такие участки имеются и во внутренних районах страны Китай, чье население миллионами мрет от разных безумных экспериментов. Все зависит от того, кто является заказчиком этого набега и какие у него конечные интересы. Понять это можно будет только после первых разведывательных полетов ловцов, обозначающих регион их будущей деятельности. В настоящий момент я больше ничего сказать не могу.

Поблагодарив товарищей за консультацию и пообещав держать их в курсе событий, я, опять же на шаттле, опустился на поверхность планеты, откуда открыл портал в Тридесятое царство, успев аккурат к ужину.

А там, за начальственным столом, помимо обычного контингента из смеси высокопоставленных большевиков и царственных особ, сидят Высоцкий, Марина Влади, Лариса Голубкина, Андрей Миронов и Михаил Брук. И вот ведь у журналиста губа не дура: сидит и мило беседует с будущей королевой Викторий за номером два. И хоть бы ему хны – наверное, потому что работа такая: ничему не удивляться и фиксировать информацию, пока есть возможность. Вот же оно, Тридесятое царство, вот Артанский князь, которого можно потрогать руками, вот его войско, в значительной части набранное среди униженных и оскорбленных, а вот живые свидетели похода по мирам, когда, гремя огнем, сверкая блеском стали, это войско, как сорвавшаяся с горного склона лавина, подминало под себя всяческих негодяев. А вот товарищи артисты смущены и даже шокированы… Неужели Кобра с Птицей, рассказывая о наших приключениях, так их запугали?

И тут Колдун мысленно заявляет:

– Сергей Сергеевич, вы должны знать, что при обследовании Владимира Семеновича на магические способности был выявлен девятый уровень особого таланта специализации «Бард». Мой учитель говорит, что такие маги используют для совершения своих заклинаний музыку и рифмованное слово, и тогда при соответствующем уровне магической накачки у них получается то же, что и у нас с песней «Священная война». В основном их заклинания влияют на человеческую психику, но могут также рушить горы и осушать моря, если это им очень надо.

– Хорошо, Колдун, – так же мысленно ответил я. – А сейчас давай ужинать. Всеми прочими делами займемся завтра с утра, ибо не зря говорят, что утро вечера мудренее.

Восемьсот тридцать первый день в мире Содома. Поздний вечер. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Мудрости

Актриса, певица и жена Владимира Высоцкого Марина Влади

Я считала свою жизнь довольно интересной, и никогда не думала, что однажды она выйдет за рамки привычной реальности. Все, что произошло с нами, было похоже на немыслимый сон. Впрочем, даже и во сне такое не могло привидеться. Странное ощущение: вроде бы понимаешь, что все происходит на самом деле, но разум противится, настаивает, что такого просто не может быть… Чудес ведь не бывает – это я очень хорошо усвоила. Хотелось, конечно, в них верить. Хотелось, чтобы Володя бросил пить, чтобы у него была возможность давать концерты… Чтобы все мерзавцы, которые не давали ему хода, были наказаны и отстранены от своих должностей. Тогда Володя был бы счастлив. Тогда у него исчезла бы вечная необходимость продираться сквозь тернии, срывая ногти и выбиваясь из сил. Да, он жил на пределе, и я подспудно ощущала, что надолго его не хватит. Его энергия, бьющая через край, натыкалась на стены, и лишь некоторая ее часть способна была просочиться сквозь эти барьеры к людям. Увы, я занимала далеко не первое место в его жизни. Казалось бы: я – его жена, и он весь у меня руках. Но это не про Володю… Он не принадлежал мне никогда. И главным для него были его песни, его друзья… и та миссия, которая была ему предназначена. Он не говорил об этом прямо, но я ведь хорошо знала его – он догадывался, что он особенный и что именно ему начертано сказать миру нечто важное. Видя огонь, который в нем горит, я тоже понимала, что он любимец Бога, и мирилась со всем. Но в жизни дела обычно обстоят так, что таких, как он, просто стараются уничтожить, низвести – из ревности, из зависти, из страха. На тех, кто отмечен особой печатью, всегда стремятся набросить оковы, и в большинстве случаев это удается.